Колымский трамвай

Выражение «колымский трамвай» не имеет ничего общего к общественному транспорту. Данное словосочетание отражает одну из сторон советского изуверского кошмара. «Колымский трамвай» есть не что иное, как изуверское групповое изнасилование женщин до тех пор, пока та не скончается под толпой уголовников. Такие изнасилования имели широкое распространение в лагерях СССР.
Особенно часто групповые изнасилования женщин происходили во время этапирования. Да, по инструкции мужчин и женщин обязаны везти раздельно, но на практике конвоиров легко можно было подкупить. И вот тогда начинался ад. Вот как об этом повествует Энн Эпплбаум в своём фундаментальном труде, за который ей присвоили Пулитцеровскую премию.
- Толпа уголовников врывалась в женский отсек и начинался «колымский трамвай». Далее автор приводит выдержки из мемуаров Елены Глинки.
- Насиловали под команду трамвайного «вагоновожатого». По команде «Кончай базар» - отваливались, нехотя уступая место следующему, стоящему в полной половой готовности. Мёртвых женщин оттаскивали за ноги к двери и складывали штабелем у порога; остальных приводили в чувство – отливали водой, - и очередь выстраивалась опять. В мае 1951 года на океанском теплоходе «Минск» (то был знаменитый, прогремевший на всю Колыму «Большой трамвай») труппы женщин сбрасывали за борт. Охрана даже не переписывала мёртвых по фамилиям.
Никто, за эти массовые изнасилования наказания не понёс.
А вот рассказ другого свидетеля, Януша Бардах, которого везли на Колыму морем в 1942 году. Группа уголовников проделала отверстие в переборке трюма между женским и мужским отсеками и втащили женщин к себе.
- С каждой тут же срывали одежду, и немедленно на неё набрасывалось несколько мужчин. Я видел белые извивающиеся тела жертв, их лягающиеся ноги, видел, как они царапали лица насильников. Женщины кусались, вопили, стонали. Насильники били их. Женщин не хватило на всех, и несколько плотных мужчин пошли к нарам и стали вытаскивать юношей. Их присовокупили к оргии. Они лежали на животе, и на пол текли их слёзы и кровь.
- Сотни мужчин, свешиваясь с нар, смотрели на происходящее, но ни один не вмешался.
- Всё кончилось только тогда, когда охранники с палубы окатили трюм водой. Затем они вытащили несколько женских трупов и унесли искалеченных женщин. Наказания не понёс никто.
- Всякий, кто увидел бы Дантов ад, сказал бы, что он – ничто по сравнению с этим кораблём.
Кошмарная сцена. Но разве менее кошмарная сцена купли охраной у насильников женской одежды после окончания групповой оргии?
Кстати, охрана тоже зачастую насиловала женщин, как и уголовники. Это в основном происходило в очень удалённых от цивилизации, а стало быть, и начальства местах.
К тому же не надо забывать, что вплоть до начала войны лагерями командовали, охраняли заключённых те же уголовники.
Более того, когда победила социалистическая революция на Кубе, то многие лагеря так же находились под началом уголовников, которых советская система повсеместно считает социально близкими элементами и использует их как орудие воздействия на политических, как свою ударную силу. Так было не только на Кубе. Кстати, ведь в других социалистических странах обучали организации концлагерей именно товарищи палачи из СССР. Но вернёмся к порядкам в лагерях СССР.
Хотя не надо думать, что такие изуверские порядки существовали лишь в лагерях, не надо думать, что этот оголтелый вандализм существовал только в советских лагерях. Ведь люди, которые участвовали в таком варварском садизме, выходили на свободу. А те, кто пережил этот несусветный кошмар, который наверняка отразился на психике, они ведь тоже не пожизненно в лагерях находились, кто не умер, тот вышел. Как это всё отразилось на советском обществе, которое мы высокопарно назвали «особая общность советский народ»? Наверняка как-то отразилось и, притом, не лучшим образом. Да, взять хотя бы советскую армию. Ведь бойцы нашей освободительной армии насиловали освобождённых женщин не хуже того, как это происходило в советских лагерях. И не только в Германии, и не только немок насиловали советские воины освободители.
Вот, например, что происходило в Венгрии, при её «освобождении от фашистского ига». Об этом, в своём фундаментальном труде «Вторая мировая война», повествует блистательный военный историк Энтони Бивор.
- Советские солдаты абсолютно не жалели венгерских женщин, безжалостно насилуя их.
- Женщины прячутся везде. Медсестёр в импровизированных госпиталях насиловали, а потом убивали. Студентки университета были первыми среди жертв.
- Матерей пьяные солдаты насиловали на глазах детей и мужей. Девочек пятнадцати лет отрывали от отцов и матерей и насиловали по 10-15 солдат, зачастую заражая венерическими болезнями. После первой группы приходили следующие и поступали так же.
- Даже Матиас Ракоши, генеральный секретарь Венгерской коммунистической партии, обращался к советским властям, но безрезультатно.
Ещё более ужасные вещи творили советские солдаты в Восточной Пруссии. Вот как об этом повествует Энтони Бивор.
- В Берлине было меньше насилия, чем во время ужасной мести в Восточной Пруссии. Советские солдаты не торопясь выбирали жертв, освещая сначала лица в погребах и убежищах. Матери пытались прятать дочерей на чердаках , невзирая на риск обстрела, но соседи иногда выдавали их убежища, чтобы отвлечь внимание от себя или собственных дочерей. Даже еврейки не были в безопасности. Солдаты Красной Армии понятия не имели о расовых преследованиях нацистов, так как это замалчивалось советской пропагандой. Их реакция была простой: «баба – она есть баба». Еврейки, которые всё ещё оставались в пересылочном лагере Шульштрассе в Веддинге, были изнасилованы советскими солдатами, после того, как удрала охрана СС.

Замечу, что никто евреек из эсесовцев не насиловал. Их изнасиловали потом советские солдаты. Более того, советские солдаты насиловали и своих соотечественниц, тех советских женщин и девушек, которые были вывезены немцами на работы в Германию. Причём среди украинских работниц более девяноста процентов вывезенных на работы в Германию были девственницами. Об этом говорит официальная статистика. Всех прибывших на работы в Германию освидетельствовали немецкие врачи. Так что сомневаться не приходиться. И эти девушки оставались в своей основе девственницами до того момента, покуда не являлись советские воины освободители.
Женщин советские солдаты порой не просто насиловали, но и убивали с изуверской жестокостью. Например, в этой же Восточной Пруссии тела некоторых женщин-жертв были распяты на воротах амбаров.
А ведь эти солдаты освободители и по совместительству насильники возвращались домой к своим жёнам, матерям, сёстрам, обнимали их со слезами на глазах.
А теперь зададимся другим вопросом. Как эти массовые изнасилования отразились на восприятии советскими людьми советской литературы, фильмов, книг, стихов. Взять хотя бы известную песню на стихи Михаила Исаковского «Враги сожгли родную хату». Вдумаемся в слова песни.
- Сказал солдат: "Встречай, Прасковья,
Героя-мужа своего.
А оканчивается песня словами:
- И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.

Трогательно. Но вспомним вновь этот освобождённый от немецких оккупантов Будапешт, где:
- Матерей пьяные солдаты насиловали на глазах детей и мужей. Девочек пятнадцати лет отрывали от отцов и матерей и насиловали по 10-15 солдат, зачастую заражая венерическими болезнями. После первой группы приходили следующие и поступали так же.
А ведь именно так эту песню воспринимали миллионы советских солдат, которые победили фашизм. Не поэтому ли в СССР и не праздновали двадцать лет день Победы?

Пожалуй, стоит добавить ещё одну существенную деталь, так сказать, обобщить. Такое явление, как «колымский трамвай», присуще только свободолюбивому СССР. Нигде, ни в одной стране мири, ни при каком политическом режиме, ни в какую эпоху не было нигде ничего подобного. Подобное, конечно, было, во все эпохи женщин насиловали, но такого оголтелого садизма массового порядка, не было больше нигде, кроме СССР. А ведь мы ещё, кроме того, что устраивали оргии на уровне массового садизма с массовым убийством женщин, кроме всего прочего, праздновали день Восьмого марта. Вот такое лицемерие. Да, конечно, оргии вроде «колымского трамвая», можно сказать с уверенностью, устраивали государственные структуры. Ведь охрана, которая не вмешивается в событие и, более того, скупает вещи растерзанных женщин, принадлежит к государственным управляющим структурам.

Александр Анайкин

«Колымский трамвай» средней тяжести

«Колымский трамвай» — это такой трамвай, попав под который, бывает-случается, останешься в живых.
Поговорка колымских заключенных

Следы многих преступлений ведут в будущее
С. Е. Лец

В рыболовецком поселке Бугурчан, влачившем безвестное существование на Охотском побережье, было пять-шесть одиноко разбросанных по тайге избенок да торчал убогий бревенчатый клубишко о трех узких окнах, над которыми болтало ветром старый флаг. Оттого ли, что у председателя не было в запасе кумача, флаг не заменяли, он висел в Бугурчане, наверно, с довоенных лет, весь вылинял, — но серп и молот в уголке полотнища по-прежнему выделялись ярко, как номера на бушлатах каторжан.

В трюме судна, развозившего летней навигационной порой грузы для поселков и рабочую силу в лагеря, сюда доставили женскую штрафную бригаду. Окриками и матерной бранью, под лай сторожевых собак конвоиры согнали зэкашек к клубу, бдительно пересчитали по головам, после чего начальник конвоя скомандовал всем оставаться на местах и ушел разыскивать единственного представителя здешней власти - председателя поселка, которому надлежало передать этап.

Этап состоял в основном из бытовичек и указниц, но было и несколько блатных - жалких существ с одинаковой, однажды и навсегда покалеченной судьбой: сперва расстреляны или сгинули в войну родители, пару лет спустя - побег из детприюта НКВД, затем улица, нищета, голод,- и так до ареста за кражу картофелины или морковинки с прилавка. Заклейменные, отринутые обществом и озлобившиеся оттого, все они очень скоро становились настоящими преступницами, а некоторые были уже отпетые рецидивистки - по-лагерному, «жучки». Теперь они сидели у клуба, перебранивались друг с дружкой, рылись в своих узелках и выпрашивали окурки у конвоя.

В это месиво изуродованных жизней лагерное начальство бросило трех политических, с 58-й статьей: пожилую даму - жену репрессированного дипломата, средних лет швею и ленинградскую студентку. За ними не числилось никаких нарушений и посягательств на лагерный режим, - просто штрафбригада комплектовалась наспех, провинившихся не хватало, директива же требовала в срочном порядке этапировать столько-то голов, - и недостающие головы добрали из «тяжеловесок», то есть из осужденных на 25 лет исправительно-трудовых работ.

Новость: «Бабы в Бугурчане!» - мгновенно разнеслась по тайге и всполошила ее, как муравейник. Спустя уже час, бросив работу, к клубу стали оживленно стягиваться мужики, сперва только местные, но вскорости и со всей округи, пешком и на моторках - рыбаки, геологи, заготовители пушнины, бригада шахтеров со своим парторгом и даже лагерники, сбежавшие на свой страх с ближнего лесоповала - блатные и воры. По мере их прибытия «жучки» зашевелились, загалдели, выкрикивая что-то свое на залихватском жаргоне вперемешку с матом. Конвой поорал для порядка: на одних - чтоб сидели, где сидят, на других — чтоб не подходили близко; прозвучала даже угроза спустить, если что, собак и применить оружие; но, поскольку мужики, почти все с лагерной выучкой, и не думали лезть на рожон (а кто-то и вовремя задобрил конвоиров выпивкой), конвоиры не стали гнать их прочь - лишь прикрикнули напоследок и уселись невдалеке.

«Жучки» в голос клянчили махорку, просили заварить чифирь, предлагали в обмен самодельные кисеты. Большинство мужиков загодя запаслись снедью, кто дома, кто в поселковом ларьке; в толпу штрафниц через головы полетели пачки чая и папирос, ломти хлеба, консервы... Бросить изголодавшемуся арестанту корку хлеба - было поступком, наводящим на мысль о неблагонадежности, и наказуемым, случись это там, на сострадательной матушке Руси, там полагалось верноподданным опустить глаза, пройти мимо и навсегда забыть. Но тут — потому ли, что почти все здешние мужики имели лагерное прошлое? — тут был иной закон... Компания засольщиков рыбы и единственный в поселке, уже изрядно выпивший бондарь притащили сверток с кетовым балыком, порезали балык на куски и бросили зэкашкам.

Измученные морской болезнью и двухдневным голодом в трюме, женщины жадно хватали на лету подачки, торопливо запихивали в рот и проглатывали, не жуя; блатные долго, с хриплым кашлем курили дареный «Беломор». Какое-то время было тихо. Затем послышалось звяканье бутылок; несколько мужиков, как по команде, отошли в сторону и уселись пьянствовать с конвоем.

Насытясь, «жучки» хором затянули песни - сначала «В дорогу дальнюю», за ней «Сестру»; мужики вторили им знаменитой лагерной «Централкой», - и после этой спевки все воспрянули, разошлись, стали шумно знакомиться уже без оглядки на конвойных, которые, побросав автоматы и привязав к деревьям собак, пили теперь вместе с вернувшимся начальником и председателем.

Впрочем, особую активность выказывали только «жучки». Бытовички и указницы, которых в бригаде было большинство, вели себя тише и даже держались особняком. Правда, и они охотно брали подачки и вступали в разговоры, но будто отсутствовали при этом; мысли их были об ином: сроки у многих близились к концу, и им в отличие от политических не предстояла ссылка после лагеря. Краткосрочницы-«жучки» тоже ждали своего часа, и хоть возвращаться каждой из них было некуда и не к кому, и воля пугала некоторых, заранее обрекая их на беззащитность и равнодушие к их судьбам, но все горести будущего для них пока не существовали: воля есть воля, это главное, это одно уже давало надежду на жизнь впереди. У политических «тяжеловесок» надежды не было - ГУЛАГ поглотил их навсегда.

Втроем они сидели в стороне от толпы - студентка, швея и жена врага народа. Они уже поняли, для чего был устроен весь этот разгул и пьянка с конвоирами; поняли задолго до того, как солдаты один за другим в бесчувствии повалились наземь и мужики с гиканьем кинулись на женщин и стали затаскивать их в клуб, заламывая руки, волоча по траве, избивая тех, кто сопротивлялся. Привязанные псы заливались лаем и рвались с поводков.

Мужики действовали слаженно и уверенно, со знанием дела: одни отдирали от пола прибитые скамьи и бросали их на сцену, другие наглухо заколачивали окна досками, третьи прикатили бочонки, расставили их вдоль стены и ведрами таскали в них воду, четвертые принесли спирт и рыбу. Когда все было закончено, двери клуба крест-накрест заколотили досками, раскидали по полу бывшее под рукой тряпье — телогрейки, подстилки, рогожки; повалили невольниц на пол, возле каждой сразу выстроилась очередь человек в двенадцать - и началось массовое изнасилование женщин — «колымский трамвай», - явление, нередко возникавшее в сталинские времена и всегда происходившее, как в Бугурчане: под государственным флагом, при потворстве конвоя и властей.

Этот документальный рассказ я отдаю всем приверженцам Сталина, которые и по сей день не желают верить, что беззакония и садистские расправы их кумир насаждал сознательно. Пусть они хоть на миг представят своих жен, дочерей и сестер среди той бугурчанской штрафбригады, ведь это только случайно выпало, что там были не они, а мы...

Насиловали под команду трамвайного «вагоновожатого», который время от времени взмахивал руками и выкрикивал: «По коням!..» По команде «Кончай базар!» - отваливались, нехотя уступая место следующему, стоящему в полной половой готовности.

Мертвых женщин оттаскивали за ноги к двери и складывали штабелем у порога; остальных приводили в чувство - отливали водой, - и очередь выстраивалась опять.

Но это был еще не самый большой трамвай, а средний, «трамвай средней тяжести», так сказать.

Насколько я знаю, за массовые изнасилования никто никогда не наказывался - ни сами насильники, ни те, кто способствовал этому изуверству. В мае 1951 года на океанском теплоходе «Минск» (то был знаменитый, прогремевший на всю Колыму «Большой трамвай») трупы женщин сбрасывали за борт. Охрана даже не переписывала мертвых по фамилиям, но по прибытию в бухту Нагаево конвоиры скрупулезно и неоднократно пересчитывали оставшихся в живых, и этап, как ни в чем не бывало, погнали дальше, в Магадан, объявив, что «при попытке к бегству конвой открывает огонь без предупреждения». Охрана несла строжайшую ответственность за заключенных, и, конечно, случись хоть один побег - ответили бы головой. Не знаю, как при такой строгости им удавалось «списывать» мертвых, но в полной своей безнаказанности они были уверены. Ведь они все знали наперед, знали, что придется отчитываться за недостающих, - и при этом спокойно продавали женщин за стакан спирта.

...Ночью все лежали пластом, иногда бродили впотьмах по клубу, натыкаясь на спящих, хлебали воду из бочек, отблевывались после пьянки и вновь валились на пол или на первую попавшуюся жертву.

Бывало ли что-нибудь подобное в те дремучие эпохи, когда, едва-едва оторвавшись от земли передними конечностями, первобытные существа жили еще животно-стадными инстинктами? Думаю, что нет.

...Тяжелый удар первого прохода «трамвайной» очереди пришелся на красивую статную швею. Жену врага народа спас возраст: ее «партнерами» в большинстве оказались немощные старички. И только одной из трех политических сравнительно с другими повезло: студентку на все два дня выбрал парторг шахты. Шахтеры его уважали: справедлив, с рабочими держится запросто, на равных, политически грамотен, морально устойчив... В нем признавали руководителя - и его участие в «трамвае» как бы оправдывало, объединяло всех: как мы, так и наш политрук, наша власть. Из уважения к нему никто больше не приставал к студентке, а сам парторг даже сделал ей подарок - новую расческу, дефицитнейшую вещь в лагере.

Студентке не пришлось ни кричать, ни отбиваться, ни вырываться, как другим, - она была благодарна Богу, что досталась одному.

Наутро конвоиры очухались, у каждого ломило башку с похмелья. Мужики были наготове: выбили доску в двери, двое протиснулись в образовавшуюся щель, поднесли, подлечили - и вскорости конвой опять мертвецки завалился под соснами. Автоматы лежали рядом, овчарки выли.

Только на третьи сутки начальник конвоя наконец очухался и приказал мужикам открыть дверь и по одному покинуть клуб.

Мужики не подчинились. Начальник предупредил: «Буду стрелять!» — но и это не возымело действия. В заколоченном клубе зэкашки умоляли конвоиров вызволить их, однако угрозы конвоя и мольбы женщин только подхлестнули насильников: они еще не пресытились «трамваем», а когда там в Бугурчан снова привезут баб! И кинулись насиловать еще ожесточенней...

Конвоиры вырубили дверь топором. Начальник повторил предупреждение, но мужики не реагировали и теперь. Тогда солдаты стали стрелять - сперва в воздух, потом в копошащееся на полу месиво тел. Были жертвы.

Но отупевшие, раздавленные, безразличные ко всему три женщины не интересовались, кто убит и сколько.

Е.Глинка (серия "Бессмертный барак")

Другие статьи в литературном дневнике:

• 29.07.2019. Отвратительно до тошноты.
• 28.07.2019. Как закончится путинская Россия
• 17.07.2019. Коммунизм равно нацизм
• 10.07.2019. Пусть говорят
• 08.07.2019. Что будет делать Путин следующие 5 лет
• 07.07.2019. Колымский трамвай
• 06.07.2019. Трагедия подлодки АС-31. Что скрывает Путин
• 05.07.2019. Власть коррумпирована
• 04.07.2019. Исследователи дна
• 03.07.2019. Новый старый тренд.