Двадцать путинских лет будут забыты

Игорь Гарин: литературный дневник

...В принципе, разговоры о том, что будет после Путина (об этом тоже много вопросов), кажутся мне не то чтобы бессмысленными – как раз именно сейчас имеет смысл об этом потолковать, – но большинство авторов, которые сейчас об этом пишут, отличаются какой-то поразительной наивностью. Ведь совершенно очевидно, что любой, кто будет после Путина, будет ненадолго, это во-первых. Вне зависимости от того, будет ли это либерал, консерватор, наследник или преемник, или тот, кто хуже Путина, черные после серых – ясно, что это будет ненадолго. Всегда долгое правление в России заканчивалось чехардой – резкой довольно сменой правителей и правительств. У следующего после Путина правителя не будет шансов, чтобы удержать ситуацию. Это первое, что для меня очевидно.


Второе: будет ли хуже? Россия вообще, к сожалению, находится в нисходящем тренде. Большевики были хуже царской власти, постбольшевистская власть была хуже большевиков (хуже потому, что если большевики хотя бы руководствовались какими-то правилами, то это было просто торжество абсолютного цинизма), а то, что пришло после романтиков перемен, которые тоже очень недолго удержались, оказалось очередной реинкарнацией спецслужб, что, по-моему, еще хуже. Совершенно очевидно, что тот, кто будет после Путина, будет хуже Путина. Это не значит, что Путин хороший; это не значит, что хороши были большевики.


Мне тут в связи с беседой с Акуниным постоянно приходится разъяснять, что я не выступаю апологетом Советского Союза: я просто говорю, что Советский Союз был разрушен силами стихии, а не силами реконструкции. Что стихия, энтропия любом случае хуже, чем созидание, хотя и с созиданием в СССР обстояло неважно. То есть это нисходящий тренд, и во что он упрется, я не знаю. Когда-то многие (например, такой социопсихолог, впоследствии эмигрировавший) писали, что, вероятно, нас ожидает распад до атомарного уровня (распад общества, в смысле), до абсолютного разброда, не знаю. Но то, что нисходящий тренд очевиден и что следующая власть будет глупее, может быть, недальновиднее, а, может быть, прекраснодушнее, но неопытнее, чем нынешняя, – это, по-моему, совершенно очевидно. И кто бы к этой власти ни пришел, я очень этому человеку не завидую.


Наверное, на волне первоначального облегчения от разнообразных идиотизмов, от репрессий, от лжи тотальной на какое-то время воссияет добродетель, но это очень будет недолгим, и самое главное сейчас (это, пожалуй, главная проблема нашей эпохи) – это то, что людям не хочется быть хорошими. Какое-то время назад для них еще было престижно быть умными или казаться себе гуманными, по крайней мере.
Сегодняшний человек в России наслаждается падением, он пребывает в экстазе падения, ему нравится быть плохим. Это очевидно в любом совершенно общественном обсуждении, на любой телепрограмме, в любом блоге – мы видим такой экстаз самоумаления, самоужесточения, демонстрацию худшего, что-то вроде такого эксгибиционизма трупного, который описан у Достоевского в очень скучном, но довольно страшном рассказе «Бобок»: а что может быть скучнее кладбища, действительно? Довольно жуткое это впечатление производит, конечно.
И то, что нынешняя Россия едва ли будет разрушена чем-то лучшим, чем она, или что она чем-то сменится лучшим, – по-моему, это совершенно неочевидно. Конечно, это не повод поддерживать нынешнюю власть, потому что чем быстрее процесс пойдет, тем быстрее что-то новое начнется. Но, к сожалению, надо признать, что система своим хребтом, своим спинным мозгом, своей звериной интуицией вполне справедливо чувствует, что единственный ее тренд – это консервация: ей надо только любой ценой сохранять себя, потому что это цугцванг, и любой шаг ведет к ухудшению ситуации. И совершенно здесь не важно приведет ли этот шаг к триумфу «черных полковников» или к триумфу совершенно гуманных либералов: и тем, и другим долго делать здесь нечего. Если кто-то думает иначе, если у кого-то более оптимистичный взгляд, я ничего не готов этому противопоставить, кроме своей интуиции. Я счастлив буду ошибиться.


Разумеется, мне много очень пришло много вопросов, почему я считаю, что после Путина будет хуже. Вот Троицкий, например, не считает. Я очень люблю Троицкого и был бы рад с ним солидаризироваться. Но я говорю: у меня есть стойкое ощущение, что свобода приходит там, где есть запрос на свободу. Этот запрос был в России в начале 80-х годов, поэтому перестройка пошла так, а не иначе. Поэтому оказалось достаточно напечатать стихи Гумилева, чтобы стронуть лавину. А в сегодняшней России никакого запроса на свободу и справедливость нет. Этот запрос разделяет процентов двадцать молодых и процента три пожилых, по моим ощущениям. Я довольно скептически к этому отношусь. Ведь происходит всегда то, на что есть общественный запрос, на что есть ожидания. Сегодня есть ожидания только ужесточить все, только дойти до Киева, а потом до Брюсселя, а если не доходить до них, то, видимо, в виде компенсации уничтожить всех инакомыслящих, причем желательно публично.


Я не говорю, что таково желание так называемого «глубинного народа», потому что этот русофобский термин я предложил бы вообще не употреблять. Никакого «глубинного народа» не существует. Но из тех, кто горланит; из тех, кто социально активен, подавляющее большинство составляют люди, которые считают Путина недостаточно Путиным, которые считают, что следовало бы вернуть сверхдержаве ее достоинства, а вернуть их можно только через войну и репрессии. Я понимаю, что это голоса людей безумных, невежественных, несчастных, и никакого сострадания к ним у меня не осталось, давно уже прошло чувство вины перед ними – я перед ними ни в чем не виноват. Они виноваты сильно, перед собою тоже, но что же тут говорить?


В любом случае, те люди, которые сегодня общественно активны (а их всегда в России не очень много), они преимущественно хотят ужесточения, а не свободы. И не потому, что они обожглись на свободе; многие из них просто не застали 90-х годов, ни на чем они не обожглись. Просто они понимают, что свобода приведет к некоторой конкурентности, а в условиях этой конкурентности их слушать никто не будет: у них мозгов-то нет. Поэтому им надо всячески сохранять власть серости – вот, собственно, на этом основан мой пессимизм. Все-таки уровень общества, качество общества, мышление общества 80-х годов было несколько серьезнее, чем сегодня. Хотя, может быть, я ошибаюсь, и еще раз говорю: я был бы счастлив ошибаться.


Что ждет Путина – новая Ялта или остров одинокий Святая Елена? Нет, я думаю, что его ждет что-то совершенно другое, совершенно неожиданное и не очень красивое, не очень эффектное. Я одно могу сказать: некоторых деятелей культуры, политики, мысли ждет долгая память, а его, мне кажется, не ждет, его постараются как-то забыть, потому что помнить это как-то унизительно. У меня вот в новом стихотворении для «Новой газеты», если у меня получится его написать так, как я собираюсь его написать, мне хочется попросить прощения у многих и многих людей, может быть, даже у большинства: из-за Путина я стал о них думать слишком плохо. Он внушил многим ошибочное, ложное представление о русском народе. Русский народ не таков. По Путину и по последним двадцати годам русской истории не надо судить об этом народе. Иногда я и сам позволяю себе сказать: «Он достоин, и мы его достойны». Нет, это не так. Это эксцесс русской истории, многим вызванный – ослаблением, авитаминозом:


«Понимаю – ярмо, голодуха,
Тыщу лет демократии нет,
Но худого российского духа
Не терплю», – говорил мне поэт.


И так далее, все по этому разговору Лосева с Бродским, я очень хорошо это понимаю. Но все-таки этот народ не исчерпывается ни Путиным, ни Собяниным, ни карантином, ни воровством, ни ксенофобией, ни агрессией, ни аннексиями, ничем. Он другой, и он проявляет свою природу, она есть, эта природа лучшая, в нем. Он ее еще проявит, не сразу после Путина. Я полагаю, что после Путина есть куда скатываться, но он ее проявит. Мне действительно хочется попросить прощения у тех, о ком я думаю хуже, чем надо. Все-таки в массе своей это, конечно, люди, достойные лучшего – скажем осторожно. Поэтому мне кажется, что у этого героя такое забвение, место его в истории будет таким пустым местом, белой страницей, и многие как-то, мне кажется, будут пытаться забыть эти последние двадцать лет истории. Они не то что постыдны, они могли быть хуже, но они очень недостойны России.


Дмитрий Быков



Другие статьи в литературном дневнике: