Время, назад! От ретро к некро"— Мертвые следуют за нами, — сказал Леголас. — Я вижу тени всадников, тусклые стяги, как клочья тумана, копья, точно заиндевелый кустарник. Они следуют за нами. Джон Толкин. Властелин колец. Понятие "ретромании" приобрело известность после выхода книги британского музыкального критика и журналиста Саймона Рейнольдса "Ретромания. Поп-культура в плену собственного прошлого" (2011).профиль удален Со смесью иронии, горечи и ностальгии Рейнолдс пишет о том, что будущее поп-культуры — это ее прошлое: воссоединение музыкальных групп, переиздания классических альбомов, римейки, мэшапы... При этом ресурсы прошлого не безграничны, и что случится, когда они исчерпаются? Не ожидает ли нас катастрофа, ведь создавать новое мы уже разучились? Во-первых, масштаб. Это не поп-музыка и не поп-культура, а вся жизнь страны, система ее ценностных ориентаций и поведение на мировой арене. Это ретро-идеология властей, ретро-психология масс, стремление повернуть вспять вектор истории, возрождение ретро-советской и ретро-империальной ментальности и традиций. Во-вторых, выход за рамки ретро-. Ретромания, описанная Саймоном Рейнольдсом, обращена в глубину прошлого лишь на несколько десятков лет, воссоздавая стили 1960-х — 1980-х. Подобное ретро имело место и в России с середины 1990-х гг., воплощаясь в таких проектах, как "Старые песни о главном", возрождавшие позднесоветскую эстраду, или в ностальгических фильмах, таких как "Над темной водой" (Д. Месхиев). Позже, в 2000-е стал входить в моду ранее осмеянный брежневский политический стиль "застой" с егo установкой на "стабильность", или "стабилизец", как ерничали в конце 2010-х. Но дальше — все более крутой обрыв в прошлое. Рамки "ретро" уже стали узки для того обвала в архаику, который происходит в России, с особым ускорением после 2014 г.. Вспоминается неосуществленный проект поворота северных рек на юг, чтобы заставить их орошать азиатские пустыни. Время оказалось более податливой субстанцией, чем вода, и на знамени новейшей эпохи написано "Время, назад!" Как и в ХХ-м веке, Россия идет впереди планеты всей, совершая безудержный прыжок — однако уже не в коммунистическое будущее, а в феодальное прошлое. Стремительно захлопывается окно в Европу и возрождаются идеалы допетровской Московии. Снова в чести Иван Грозный и опричнина. Эту уже не ретро-, а архе-, АРХЕОКРАТИЯ, контрастно-симметричная советской футурократии... Вернулся государственный гимн советских времен — музыка А. Александрова на слова С. Михалкова. Победа над нацистской Германией в 1945 г. объявлена главным "скрепообразующим" событием российской истории. Центр национального самосознания сдвигается все глубже в старину. Был учрежден (в 2005 г.) праздник "народного единства" в честь разгрома польского гарнизона в Москве в 1612 г. — "день освобождения от польско-литовских захватчиков". Главным лицом Отечества, победителем широкомасштабного телевизионного конкурса “Имя Россия” признан (в 2008 г.) "святой благоверный" князь Александр Невский. Распространил ордынскую власть на Новгород, где выкалывал глаза тем, кто противился игу. 13-й век. Получается, что за последующие восемь веков ни один великий ученый, писатель, композитор, мыслитель, полководец не просиял на отечественном небосклоне ярче, чем этот князь, бивший челобитную татаро-монголам. А далее происходит еще один, радикальнейший поворот к новой политической метафизике — к НЕКРОКРАТИИ. Причем она сразу претендует на законодательной статус, т.е. мыслится именно как система власти. Приведем гротескный, но вместе с тем характерный пример. Выступая в Санкт-Петербурге на конференции "Вера и дела: социальная ответственность бизнеса" (2016), директор Института экономических стратегий (ИНЭС) РАН Александр Агеев заявил о необходимости законодательного обеспечения прав умерших на участие в общественной жизни страны. Это еще не технически затруднительное физическое воскрешение предков, к которому призывал Николай Федоров в своей философии общего дела, но, так сказать, электоральное, политически мотивированное воскрешение. Размышляя о Великой Отечественной войне как о точке консолидации общества, Агеев предложил предоставить избирательное право 27 миллионам советских граждан, погибшим на войне: "...Погибшие смогли бы влиять на текущие дела в стране, к развитию и спасению которой они имели непосредственное отношение. Например, за них могли бы голосовать их семьи, объяснил ученый. Он также заявил, что право голоса, возможно, должны получить сразу несколько предыдущих поколений, а не только те, кто погиб в войне. Причина та же: они должны иметь возможность влиять на текущие события, которые становятся продолжением их собственной жизни". Это говорит не дряхлый ветеран и не телевизионный пропагандист, а Александр Иванович Агеев — генеральный директор Института экономических стратегий Российской академии наук, директор Международного научно-исследовательского института проблем управления, заведующий кафедрой управления бизнес-проектами НИЯУ МИФИ, доктор экономических наук, профессор МГИМО... Сколь ни эксцентрическими кажутся эти призывы предоставить умершим избирательные права, они приоткрывают мистическую основу амбиций нынешней власти. Понимают ли российские некроманы, что, привлекая в свои ряды мертвецов, они сами, по сути, пополняют их ряды? Чаадаев, первый самобытный русский мыслитель, свои "Философические письма" подписывал "Некрополис" (имелась в виду Москва — "город мертвых"). И вот чаадаевский сарказм, совершив полный круг в истории страны, оборачивается государственным проектом Некрократии. А мертвые души, на скупке которых рассчитывал преуспеть Чичиков, заложив их в Опекунский совет и получив в кредит по двести рублей за каждую, теперь превращаются в инструмент извлечения политического капитала: на дополнительные голоса десятков миллионов умерших можно легко провести в депутаты всех, кого пожелает власть. Конечно, остается вопрос, за кого и за что они будут голосовать? Погибшие в Великой Отечественной — за Сталина, в гражданской — за коммунизм и монархию, в Первой мировой — за царя... Как бы не разразилась новая гражданская война между мертвецами, несущая им повторную гибель! Главная фигура некрократии — служитель войны, тот, кто готов убивать и умирать. В современной России даже новорожденных порой заворачивают в пеленки цвета хаки, а младенцев наряжают в военную форму, т. е. готовят им участь пушечного мяса, как будто они прямо рождаются на тот свет. Детские коляски производятся в виде танков. Проводятся парады детских войск. Юнармейцы получают привилегии при поступлении в вузы... Смысл этих новых обрядов ясен. Когда родители одевают своих детей в армейскую униформу, они по сути совершают ритуальное жертвоприношение. Смерть символически встречает новое поколение уже у колыбели. Кажется, Россия дожила до очередной революции, не политической, а апокалиптической, — в одной отдельно взятой стране, где мертвые берут власть над живыми. Собственно, этого можно было ожидать: целый век символом политический власти оставался труп в столице страны. Да и зомбоящик недаром трудился — расплодил миллионы зомби. Так что нынешняя ситуация чем-то напоминает революционную, и напрашивается почти знакомая формула: "Суверенная клептократия плюс танатализация всей страны". ТАНАТАЛИЗАЦИЯ ВСЕЙ СТРАНЫ Танатализация (thanatalization, от thanatos, греческий бог, олицетворяющий смерть) — усиление инстинкта смерти в обществе, его преобладание над инстинктом любви (эросом). Танатализация — то, о чем писали Гоголь в "Мертвых душах", Чаадаев в "Философических письмах", Чехов в "Человеке в футляре", Платонов в "Котловане" и "Чевенгуре" (где есть образ "мертвого брата", соприсущего человеку), Шаламов в "Колымских рассказах", Юрий Мамлеев в "Шатунах". Общее у этих произведений — представление о стране и обществе как о царстве смерти, где немногие, оставшиеся в живых, отчаянно пытаются спасти себя и ближних. Еще в начале ХХ в. Д. С. Мережковский говорил о трех смертях, которые необходимо преодолеть России, чтобы выжить. Это сила мертвого, механического, деспотического государства; косность омертвевшей церковной иерархии, ставшей частью государства и утратившей связь с жизнью духа; и власть тьмы, народного невежества, покорности, забитости, рабства. Некрократия уже исторически правила в России, но у Мережковского все-таки прорывалась надежда на революцию духа. Кончилось все это революцией 1917 года, нетленным трупом в самом центре страны, ГУЛагом на ее необъятных просторах и попыткой превратить весь мир в концлагерь социализма. Танатофилия советской эпохи, с ее культовым символом, мавзолеем, получает дальнейшее развитие в постсоветскую эпоху. Танатализация общества проявляется в его милитаризации, культе силы и оружия, умножении всяких запретов, росте цензуры, в страхе перед всем живым и самостоятельным, в ненависти к свободе и стремлении все уравнять и стабилизировать. Процветает культ войны, ее жертв и жрецов — воинов. Милитаризируются политика, экономика и даже религия. Церковь мобилизуется на прославление армии и воинской доблести. Чего стоит один только Главный храм Вооруженных сил России в Подмосковье: с приделом Святого Илии Пророка как покровителя Воздушно-космических сил и Воздушно-десантых войск, и приделом Святой Варвары Великомученицы как покровительницы Ракетных войск стратегического назначения.Светлана Пешкова Поп-культура раскручивает образы битв и жертв, встраивая их даже в потребительские товары. Одержимость смертью проникает в эротику и создает новый жанр: pornography превращается в warnography. Нагота оказывается прельстительней в сочетании со знаками войны. Фрейд противопоставлял инстинкты Эроса и Танатоса, однако в некрократии они сливаются воедино. Мертвое постепенно берет власть над живым. Как известно, в СССР был разработан комплекс автоматического управления массированным ядерным ударом, который назывался "Периметр", или "Мертвая рука". Даже после поражения страны эта система способна нанести ответный удар по противнику и гарантировать его ядерное уничтожение. Этой способностью России поразить врага насмерть даже после собственной гибели сегодня похваляются политики и пропагандисты. У нынешнего режима, в отличие от советского, нет ни малейшего шанса на победу в мировой войне, если он захочет ее развязать. Нет идей, перспектив, экономических ресурсов, нет никакого будущего, кроме прошлого, причем такого отдаленного, что ему не выжить в XXI веке. Победить он не может, но уничтожить мир — вполне. Ради чего? В гламурно-официозном фильме Ф. Бондарчука "Сталинград" есть одна пронзительная фраза, как будто выплывшая с другого уровня глубины. Немецкий капитан в исполнении Томаса Кречмана замечает: с вами, русскими, невозможно нормально воевать, потому что вы сражаетесь не ради победы, а ради мести. Моральное различие в том, что воля к победе диктуется верой, надеждой, любовью, а месть — только ненавистью. Во время Великой Отечественной было ясно, за что стоит умирать, хотя и тогда ненависть к врагам все-таки преобладала над любовью к социалистическому отечеству. Что же говорить о нашем времени! Единственная цель возможной войны — месть более свободным, предприимчивым, удачливым, тем, у кого есть история, право, наука, техника, прорывы в будущее. Говорят, что мертвые хватают живых; и чем ближе они к могиле, тем сильнее хватка. "Мертвая рука" — это не только система автоматического ядерного удара, это антиистория, это сила, которая тащит живых в царство мертвых. Умирающая империя, уходя, готова громко хлопнуть крышкой гроба. ЗНАКИ ВРЕМЕНИ, ОБРАЩЕННОГО ВСПЯТЬ Некрократия, танатализация... Непривычные понятия. Дело в том, что в эпоху великого поворота времени общепринятые политические термины, такие, как "фашизм", "тоталитаризм", "либерализм", "демократия", взятые из лексикона других эпох, не дают адекватного представления о постсоветской и особенно послекрымской России. Масштаб, вектор и скорость общественно-исторических перемен нуждаются в терминах из области психологии, метафизики, общей теории систем. Речь может идти об энтропии, о хаосе, о законах термодинамики, о стреле времени, о борьбе жизни и смерти... Ниже предлагается дополнительный ряд новых понятий, позволяющих осмыслить это второе лицо современного Хроноса, обращенное вспять. ТОТАЛЬГИЯ (totalgia; скорнение слов тотальность и ностальгия, от греч. algos — страдание, боль; производные: тотальгический, totalgic; тотальгировать — предаваться тотальгии) — тоска по целостности, по тотальности, по тоталитарному строю. Для многих граждан бывшей советской сверхдержавы тотальность — это весьма притягательный, ностальгический образ полноты бытия. Тотальгия — чувство многостороннее, она бывает идейной, зрительной, вкусовой и даже обонятельной и осязательной. Тотальгия может разыграться при виде орденоносной газеты, когда соскребываешь старые обои на даче, либо когда ешь сгущенку или копченую колбасу, деликатесы советских времен. Тотальгия — это тоска по единению с народом. "Хотеть, в отличье от хлыща / В его существованье кратком, /Труда со всеми сообща ;/И заодно с правопорядком." (1931). Такова раннесоветская поэтическая формула тотальгии у Б. Пастернака. Тогда, в начале 1930-х гг., тотальгия еще была обращена в коммунистическое будущее, как мечта интеллигента-одиночки о слиянии с новой породой людей. Постсоветская тотальгия в основном была обращена в брежневский застой. Но со временем все более заметны формы уже не возвратной, но наступательной тотальгии, тоски по тоталитарному будущему: неофашизм, неонацизм, евразийство... Тотальгией многое объясняется в России ХХI в.: властная вертикаль, отсутствие разделения властей, ось "вождь-народ"... В этой тотальгии трудно отделить утопию от пародии, а мемуар от пиара. И вот уже весь народ поет тотальгические "песни о главном". ХРОНОЦИД (chronocide, греч. chronos время и лат. caedere убивать) — времяубийство, насилие над естественным ходом времени, над историей, эволюцией; разрушение связи времен, принесение одного времени в жертву другому. Новейшая история превратила суффикс "цид" — "убийство" — в один из продуктивных способов словообразования. "Цареубийство, отцеубийство, братоубийство, геноцид, экоцид"... Особенно блистательную карьеру сделал этот суффикс с тех пор как в 1944 г. термин "геноцид" был введен в обиход американским юристом польского происхождения Рафаэлем Лемкиным. На исходе ХХ в., обобщая его богатый криминальный опыт, стало насущным и понятие "хроноцид". Хроноцид, геноцид и экоцид, как правило, связаны прямой линией революционной преемственности. Революция начинается хроноцидом, идейным убийством прошлого и настоящего во имя абстрактного будущего. Потом революция начинает поглощать жизнь реальных людей, переходя в геноцид —истребление целых народов, сословий и классов, которым суждено остаться в прошлом, ибо они недостойны будущего. Наконец, уставшая революция, отчаявшись дать обещанное и разрушив производительные силы общества, подводит себе итог в хищном потреблении и уничтожении природы — в экоциде. Расправившись со временем, революция обрушивается на людей и наконец опустошает живую среду обитания. Обычно последствия геноцида и экоцида поддаются объективному учету — демографические потери населения, истощение природных ресурсов... Но первое звено в этой цепи — именно хроноцид, незримый переворот в сознании людей, освобождающих себя от прошлого — или от будущего... Если на заре ХХ века революция мыслилась как расправа с проклятым прошлым, прыжок в грядущее царство свободы, то на закате прошлого века и особенно на восходе нынешнего ностальгически освящаются глубины прошлого и идея правой, обращенной вспять "революции" — тотальной реакции. С точки зрения радикального традиционализма, представленного наследием Р. Генона, Ю. Эволы и других крайне правых теоретиков, "основной задачей является Реставрация Интегральной Традиции во всем ее тотальном измерении" (А. Дугин). Идеология неоархаики — еще одно покушение на время, на этот раз — убийство проклятого будущего во имя священного прошлого. Как всегда, хроноцид вызывает призрак революции — уже не лево-прогрессистской, а фашистской, национал-социалистической. Великая Традиция, забытая в ходе тысячелетий, должна быть освобождена от гнилых наслоений мнимого прогресса. Вслушаемся в голос новой революции, провозглашающей свободу прошедшего от будущего: «Основной нашей задачей... является Реставрация Интегральной Традиции во всем ее тотальном измерении. Традиция, по определению Рене Генона, это совокупность богооткровенных, нечеловеческих Знаний, которые определяли строй всех сакральных цивилизаций -- от райских империй Золотого Века, исчезнувших много тысячелетий назад, до Средневековой цивилизации...»Сэр Писатель Значит, все, что случилось после Средневековья: Микеланджело и Леонардо, Шекспир и Гете, Моцарт и Кант — это отступление, предательство или ошибка. Все, что принесло Новое время, да и само свойство новизны, должно сгореть в искупительном пожаре последней революции. «Грядет огонь глобальной Национальной Революции, Социалистической Революции, Последней Революции, которая завершит цикл упадка человеческой истории». Правая революция, которая пинком провожает в прошлое ХХ век, да и все Новое время, — это оборотень той левой революции, которая отвергала наследие «эксплуататорских» обществ и рывком распахивала дверь навстречу бесклассовому будущему. УХРОНИЯ (uchronia; греч. u, не, нет, и chronos, время) — безвременье, вневременье, мир остановленного времени; тип общества или политического режима, в которых фактор времени, исторического изменения сведен к минимуму. По способу образования и значению термин "ухрОния" соотносится с "утопией" (буквальное "безместие", "место, которого нет"). По мере своего осуществления, утопия — обращенная в будущее или в прошлое — переходит в ухронию, разрыв самой истории, остановку времени. Место, которого нет, становится временем, в котором ничего не происходит. Если мир, каким он изображается в утопии, прекрасен и совершенен, значит, в нем уже нечего делать времени. Антиутопии Замятина, Оруэлла — это еще и антиухронии, разоблачения того хроноцида, времяубийства, в котором состоит главное историческое преступление утопических режимов. Как слову "утопия" в русском языке дополнительную выразительность придает его перекличка со словами "утопить", "утопление" (что обыгрывается Андреем Платоновым), так смысл "ухронии" проясняется созвучием слова с "хоронить", "захоронение": это похороны времени, захоронение жертв, принесенных на алтарь будущего или вечности. В начале 1990-х гг. в моде была идея "конца истории", якобы счастливо завершенной разрешением всех конфликтов в пользу всепобеждающей западной демократии (Ф. Фукуяма). Эта ухрония на демократический лад сопоставима с ухрониями тоталитарного или идеократического образца. НОВЕЙШЕЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (Newest Middle Аges) — характеристика современной эпохи, отмеченной конфликтом цивилизаций и ростом религиозного и политического фундаментализма. Некоторые считают, что исторически ХХ век завершился не 31 декабря 2000 г., а 11 сентября 2001 г., когда рухнули башни-близнецы в Нью-Йорке и началась война западной цивилизации и исламистского фундаментализма. Но может быть, это слишком поспешные выводы и ХХI-й век во всей своей умопомрачающей реальности еще не наступил? Ведь и ХХ век, как полагают многие, начался 28 июля 1914 г., вместе с Первой Мировой войной, о чем писала Ахматова в "Поэме без героя": "А по набережной легендарной /Приближался не календарный — /Настоящий Двадцатый Век". "Новым средневековьем" назвал грядущий ХХ век Николай Бердяев в своей одноименной книге (1924 г.) Его приметы — коммунизм, фашизм, евразийство, идеократия, индоктринация масс, отрицание ценностей Нового времени: гуманизма, индивидуализма, рационализма и демократии. Казалось, Новое средневековье, начавшееся в 1914 г., ушло в прошлое вместе с крушением фашизма и коммунизма и с падением железного занавеса в 1989 г., т.е. продлилось примерно 75 лет. Следующая декада, 1990-е, прошла под знаком эйфории от глобальной победы демократии и рационализма западного стиля — человечество вернулось на магистраль Нового времени. Однако ХХI в. начался со взрывного рецидива нового средневековья, теперь исходящего от исламизма и, как становится ясно, от России, примкнувшей к этому новейшему медиевализму. В ней стали возрождаться архаические черты не только дореволюционной, но и допетровской эпохи, включая противопоставление себя Западу, отход от секуляризма к религиозному фундаментализму, милитаризация, ограничение роли науки и просвещения... Новейшее средневековье ХХI в. отличается от Нового средневековья ХХ в. тем, что оно постсекулярное, постутопическое и постфутуристическое, т.е. опирается на религиозно-национальную традицию, на традиционализм как таковой, и обращено в прошлое, а не в будущее. У него, в отличие от тоталитаризма ХХ в. (особенно коммунистического), нет опоры внутри западных обществ, оно может рассчитывать лишь на силовую внешнюю экспансию либо на автаркию. Многие черты Новейшего средневековья художественно предвосхищены в повести В. Сорокина "День опричника" (2006). Новейшее средневековье пришло на смену постмодерной эпохе, которая отделяет его от Нового средневековья и определяет разницу между ними, в частности, разницу между фашизмом 1920-1940 гг. и шизофашизмом начала XXI века. ШИЗОФАШИЗМ (schizofascism) — фашизм под маской борьбы с фашизмом. Собственно фашизм – цельное мировоззрение, соединяющее расовую теорию, империализм, национализм, ксенофобию, великодержавность, антикапитализм, антидемократизм, антилиберализм. Шизофашизм – это расколотое мировоззрение, своего рода карикатура на фашизм, но серьезная, опасная, агрессивная карикатура. Это фашистская истерика, за которой скрывается вполне холодное сознание своих меркантильных расчетов. Шизофашизм проявляется в истерической ненависти к свободе, демократии, ко всему чужестранному, к людям иной идентичности, а также в поиске врагов и предателей среди своего народа. Но это шовинистическое мировоззрение находится в шизофреническом расколе со стремлением использовать те самые блага, которые обеспечивает "враг": приобретать недвижимость за рубежом, давать образование детям в странах "Гейропы" и "Пиндостана", проводить там отпуск, хранить капиталы в банках и т.д. Шизофашизм отличается от традиционного фашизма цинизмом и коррупцией, а также новейшим "ноу хау": чем глубже пропасть между идеалом и фактом, тем больше это импонирует массам. Пропаганда лжет откровенно, – в расчете, что народу ложь понравится, если она "наша", нам льстящая, а их "уделывающая". Такую "правильную", "патриотическую" ложь (типа "распятого мальчика на площади") встречают с особым воодушевлением. Наглость обмана и оправданное им насилие как бы служат гарантией того, что лгущий — свой, до гробовой доски, поскольку он теперь повязан ложью и кровью. Боязливая ложь может уклоняться от истины на несколько градусов, ложь посмелее — на 90 градусов, а совсем отважная и наглая — на 180, т.е. прямо обратна истине. Шизофашизм вбирает в себя некоторые черты постмодерна: презрение к реальности, культ гиперреальности, насаждение симулякров, приоритет означающих над означаемыми, — но при этом отрывает их от рефлексии, игры, иронии и ставит на службу архаическим общественным структурам, инстинктам власти и массовой сплоченности. Особо яркая черта шизофашизма — действовать под маской борьбы против фашизма. НОВОМОСКОВИЯ (Neomuscovy) — новое российское государство, сосредоточенное вокруг Москвы и расширенно воспроизводящее очертания средневековой Московии. В 2014 г. был введен в действие проект "Новороссии", расширение "русского мира" за границы России в сторону юга и запада. Но в результате Россия стала ускоренно двигаться в обратном направлении, к "Московии". Так называли русское государство допетровской эпохи, с XV в. до конца XVII в., с его стремлением отгородиться от Запада, над которым оно превозносила себя как оплот истинной, православной веры. Вот что писал Н. Бердяев о Московском царстве: "Московский период был самым плохим периодом в русской истории, самым душным, наиболее азиатско-татарским по своему типу, и по недоразумению его идеализировали свободолюбивые славянофилы. Лучше был киевский период и период татарского ига, особенно для церкви, и уж, конечно, был лучше и значительнее дуалистический, раскольничий петербургский период, в котором наиболее раскрылся творческий гений русского народа. Киевская Россия не была замкнута от Запада, была восприимчивее и свободнее, чем Московское царство, в удушливой атмосфере которого угасла даже святость (менее всего святых было в этот период)… Московское царство было тоталитарным по своему принципу и стилю. Это была теократия с преобладанием царства над священством" ("Русская идея", 1946). Петровские реформы взломали замкнутость московской Руси и открыли ее Западу. Именно в эту эпоху, XVIII–XIX вв., название "Россия" вытесняет "Московию". В отличие от Московии, Россия позиционировала себя как часть западной цивилизации. И в советскую эпоху, несмотря на железный занавес, Россия все еще продолжала петровский курс на "глобальную цивилизацию" и даже расширила круг своих геополитических притязаний на весь земной шар как арену "мировой революции". После распада Советского Союза это пространство стало схлопываться, сначала до размеров СНГ. Но в ХХI в. "русский мир" еще больше сузился, не вопреки, а именно благодаря стремлению России сохранить свое влияние на постсоветском пространстве военными мерами. Как ни парадоксально, именно попытка неоимпериальной экспансии может обернуться для России сжатием ее пространства до размеров, примерно совпадающих с той "Московией", какой она была до начала петровских реформ. Вместо чаемого географического расширения в "Новороссию" получается историческое сужение в "Новую Московию", азиатскую страну, отгородившуюся от мира. Появление этой "Новомосковии", то есть изоляция, автаркия – одно из проявлений инстинкта смерти: страна забивается в свою историческую утробу. Такую "обратную" биологию общественного организма – стремление свернуться в эмбрион – глубоко раскрыл Платонов в "Котловане" и "Чевенгуре"... Еще один парадокс состоит в том, что именно "питерские" опрокинули петровский вектор развития России – радикальнее, чем большевики, которые направляли ее в сторону наибольшей всемирности, третьего Интернационала ("а четвертому не бывать"). Если сразу после распада СССР казалось, что Россия возвращается к своей дореволюционной идентичности, к петровскому проекту сближения с Западом, то в последнее время резко обозначилось дальнейшее нисхождение страны по лестнице инволюции – к исторически более ранней матрице Московии. Основное сходство – не географические очертания, а политический изоляционизм, который парадоксально сочетается с экспансионизмом. Так что уместнее говорить о новом политическом проекте власти не как о Новороссии, но как о Новомосковии. Дальнейшая логика инволюции может повлечь ее еще дальше – в период "феодальной раздробленности" русских земель… ТОПОХРОН (topochron; инверсия понятия "хронотоп"). Преобладание топоса над хроносом, пространства над временем в определенной культурно-исторической модели. Применяя бахтинское понятие хронотопа к российской или советской цивилизации, обнаруживаешь закономерность: хронос в ней вытесняется и поглощается топосом. Сама история этой страны, как писал В. О. Ключевский, состояла в непрерывной колонизации новых земель, завоевании пространства на все четыре стороны света, а затем — как настаивал Н. Ф. Федоров, ссылаясь на распахнутость и "небоемкость" русской равнины, — и на "пятую" сторону, в направлении открытого космоса. История России — проекция ее географии, и исторические периоды отмечаются не чисто временными изменениями, а расширениями в пространстве. "Периоды нашей истории — этапы, последовательно пройденные нашим народом в занятии и разработке доставшейся ему страны до самой той поры, когда, наконец, он посредством естественного нарождения и поглощения встречных инородцев распространился по всей равнине и даже перешел за ее пределы. Ряд этих периодов — это ряд привалов или стоянок, которыми прерывалось движение русского народа по равнине..." профиль удален Поскольку Россия привыкла исторические вопросы решать географически, этой стране принадлежит столь большое место в пространстве, что ей трудно найти свое место во времени. На протяжении последних трех веков, с эпохи петровских реформ, Россия жадно стремилась войти в историю — но лишь для того, чтобы превзойти ее, мгновенно опередить степенно шествующие историческими путями западные народы и оказаться "по ту сторону истории", в царстве вечной истины и остановленного мгновенья. Среди народов, условно говоря, исторических и неисторических, Россия выбрала свой особый, "сверхисторический" путь: входя в историю, тут же готовиться к выходу из неё. Время в России вытесняется пространством (физическим и метафизическим) — это "архимедов" закон погружения большого географического тела в историческую среду. Чем обширнее становилась Россия, тем медленнее текло в ней историческое время — и, наоборот, сокращаясь в пространстве, она убыстрялась во времени. Обременяясь новыми землями, Россия впадала в исторический сон и прострацию, что случилось в результате победных походов в Европу — 1812 и 1945 годов. И наоборот, после неудачных войн — Крымской, Японской, Первой мировой — Россия теряла части своей территории и тут же получала толчок исторического ускорения — реформы и революции. Неудача афганской войны выявила предел пространственного расширения коммунизма — и, подтолкнув империю к перестройке, вызвала ее развал. С отдачей Восточной Европы и республик, сбросив тучное пространство Советского Союза и социалистического лагеря, Россия 1990-х превратилась в самую динамичную (хотя и потенциально кризисную) часть мира. А как только опять погналась за расширением "русского мира", присвоила части Грузии и Украины, нацелилась на воссоздание империи, — так время в ней не только затормозилось, но и побежало назад. Произошел обратный размен: времени на пространство. *** В заключение — еще одно понятие, которое относится к другому лицу Хроноса, обращенному вперед. Речь не о том, чтобы воспевать будущее и звать его на смену всем нынешним ретро-, архео- и некро-. Пора восстановить в правах само время, его неудержимый ход. Существующий политический словарь пестрит разнообразными "кратиями": демократия, аристократия, плутократия, охлократия, автократия, бюрократия... Но одной "кратии" в нем явно недостает. ХРОНОКРАТИЯ (букв. "власть времени", времяправие, времядержавие, от греч. chronos, время + kratos, власть) — диктатура времени как определяющий фактор общественной жизни. Это форма политического устройства, основанная на признании времени решающим фактором обновления структур власти и общества. Хронократия предполагает безусловную сменяемость всех уровней и органов власти в строго отмеренные сроки. Для каждого сегмента культуры выделяется особый временной фактор, или "запас" новизны, в течение которого данное явление перестает восприниматься как легитимное и должно уступить другому. Президенты, автомобили, компьютеры, учебники, течения живописи, направления моды меняются в определенном порядке и ритме, по-разному заданном для каждой категории. Например, фиксированный срок правления для президента, сезон моды для стиля одежды, несколько недель для проката фильмов в кинотеатрах... Время — фактор легитимизации любого режима власти, даже если речь идет о властителях дум и мод. Время — хозяин, а президенты и корпорации — его слуги. Хронократия не только совместима с демократией, но и составляет ее необходимое условие. Тоталитарные режимы, объявляющие себя "народными демократиями", могут и в самом деле пользоваться поддержкой большинства, но им чужд принцип времявластия. "Народный вождь", "лидер нации" возвышается над временем, а не подвластен ему. Идея демократии становится смутной и противоречивой, если она не дополняется режимом хронократии. Время умнее народа и лучше застраховано от политических ошибок. Все-таки этот механизм — время — запущен не нами. Хронос старше и сильнее демоса. Михаил Эпштейн. Двуликий Хронос. Знаки времени, обращенного вспять. В кн. Социальная семиотика. Точки роста. Под научной редакцией Г.Л.Тульчинского. СПб: Скифия-принт. 2020, С. 104 - 112. профиль удален Simon Reynolds. Retromania: Pop Culture's Addiction to Its Own Past. L. Faber and Faber Ltd, 2011. https://www.newsru.com/russia/20may2016/elections.html Светлана Пешкова https://hram.mil.ru/ https://pobedobesie.info/foto/ https://naive-citizen.livejournal.com/132175.html Сэр Писатель "О нашем журнале. Как мы понимаем традицию" // Милый Ангел. Эзотерическое ревю. М.: Артогея, 1991. Т. 1. С. 1. Этот текст А. Дугина — один первых опубликованных манифестов российской и международной "консервативной революции". Дугин Александр. Загадка социализма // Элементы. 1993. № 4. С.17. профиль удален В. О. Ключевский. Курс русской истории, часть 1, лекция 2. Сочинения в 8 тт., т. 1, М., Гос. изд. политической литературы, 1956. С. 32. © Copyright: Игорь Гарин, 2021.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
