***
Джеральд Даррелл "Жаба с кармашками"
...мы возвращались на пароходе в Англию и находились где-то посредине Атлантики.
...Жабы были размещены в банках из-под керосина и находились, как и вся коллекция, в трюме. Первое указание на то, что среди амфибий назревает счастливое событие, я получил в одно прекрасное утро, когда пришел сменить им воду. Крупная самка возлежала, тяжелая и разбухшая, в своей обычной позе, распластавшись по поверхности воды...
...Я пригляделся — и вот что мне открылось: прямо из спины жабы высовывается и помахивает, будто в знак приветствия, крохотная лапка. Я понял: вот и настал великий момент! Я пересадил явно безразличную ко всему происходящему мамашу в отдельную банку и поставил ее так, чтобы иметь возможность не спускать с нее глаз во время работы. Я был необычайно взволнован и не простил бы себе, если бы хоть минута этого уникального процесса родов прошла мимо моих глаз...
...Только на следующую ночь детеныши оказались готовыми покинуть материнское убежище, и я мог бы пропустить и этот удивительный исход, если бы случайно не заглянул в жестянку около полуночи...
...Я зафиксировал появление на свет уже четырех пип, когда ко мне присоединились два члена судовой команды. Возвращаясь с вахты, они увидели в трюме свет и спустились посмотреть, не случилась ли беда какая. Вполне естественно, их интересовало, с чего это я сижу в два часа ночи на корточках и пялюсь на банку из-под керосина. Я вкратце растолковал им, кто такие пипы, как они совокупляются, как выводят потомство и что я как раз наблюдаю за финальным актом, разыгрывающимся в жестянке из-под керосина. Матросы заглянули в жестянку, и как раз в этот момент еще один детеныш стал выкарабкиваться на свет — это их явно заинтриговало, и они остались понаблюдать. Затем явились еще три члена экипажа — выяснить, с чего это их товарищи тут застряли, а те зашикали на них. Я шепотом разъяснил вновь прибывшим тайну происходящего, и кружок наблюдателей пополнился еще тремя членами.
Теперь мое внимание разделялось между жабами и людьми: мне были в равной мере любопытны и процесс появления на свет Божий первых, и реакция на это последних. Еще бы — здесь, в банке, продираясь сквозь отверстия в материнской коже, боролись за право на существование крохотные плоские существа, а вокруг сидели самые простые матросы, закаленные суровой прозой морской жизни, не оставившей в их душах места для сантиментов. И вот эти-то люди, у которых каждое слово перемежало с отборнейшими многоэтажными выражениями, чьи интересы (судя по их разговорам) замыкались на пьянках, карточных играх и бабах, — эти отнюдь не утонченные натуры сидели в два часа ночи после утомительной вахты в холодном и неуютном трюме на корточках перед жестянкой из-под керосина и с совершенно неправдоподобным изумлением наблюдали за появлением крохотных жабят, боясь проронить хоть слово, а если и говорили, так только шепотом, будто в церкви! Какие-нибудь полчаса назад они и слыхом не слыхивали, что есть такая штука — пипа, а теперь переживали за ее крохотных детенышей, как за собственных детей! Они с озабоченным видом следили за тем, как извиваются в своих кармашках детеныши, прежде чем начать выбираться на волю. Потом они смотрели с напряженным беспокойством, как они тужатся и вертятся, прокладывая себе путь наружу и время от времени останавливаясь, чтобы восстановить силенки. Когда путь на волю одного из них — самого слабого — чересчур затянулся, суровые мужчины не на шутку встревожились, а один даже спросил меня сочувственным тоном, нельзя ли помочь ему спичкой. Я ответил, что лапы детеныша тонкие, как ниточки, а тельце нежное, как мыльный пузырь, так что при самых благих намерениях его можно жестоко покалечить. Когда же наконец отстающему удалось выбраться из кармана, раздался всеобщий вздох облегчения, а тот матрос, который вызвался на роль жабьего акушера и предлагал спичку, обратился ко мне с такими словами:
— Каков чертяка! Мал да удал! Не правда ли, сэр?
Часы летели незаметно — над серым морем уже занимался рассвет, а мы все еще сидели на корточках, любуясь на жаб. От такого долгого сидения ныла спина и затекли ноги. Наконец все встали и отправились в камбуз выпить чашку чаю. Весть об удивительных жабах мигом распространилась по всему пароходу, и в течение двух следующих дней ко мне в трюм шел бесконечный поток посетителей, жаждавших полюбоваться этим чудом. В какой-то момент вокруг собралась такая толпа, что меня охватил страх, как бы невзначай не опрокинули жестянку; и что бы вы думали? Мне на помощь пришли те пятеро суровых матросов, которые вместе со мною всю ту памятную ночь не отходили от постели (точнее говоря, жестянки) нашей роженицы. В свободное от вахты время они по очереди приходили дежурить возле банки, следя, чтобы жабам не причинили вреда. Носясь как белка в колесе, занятый то чисткой клеток, то кормежкой животных, я слышал, как эти суровые стражи сдерживали толпу:
— Тс-с! Чего топочешь сапожищами! Хочешь напугать их до смерти?
— Да, да, все из мамашиной спины… Вон, видишь дырки? Вот в них-то они и сидели, свернувшись клубочком. Эй, ты, чего толкаешься! Так ведь и банку опрокинуть недолго.
Я совершенно уверен, что этим людям с закаленными сердцами было жаль расставаться с жабами, когда я сошел на берег в Ливерпуле.
Другие статьи в литературном дневнике:
