Идалия и Натали 1833
1833 год.
С начала 1833 года весь Петербург был охвачен повальной эпидемией гриппа. Множество больных, умерших даже в великосветском окружении. «Между тем, желание развлекаться одержало верх, и балы снова возобновились».
Идалия Полетика находится в тягостном состоянии после смерти своей дочки Юлии 19 января.
Но у Натальи Пушкиной всё-таки был очередной выход в свет:
21 января, суббота. Вечером Пушкины на балу у князя В.П. Кочубея, который ежегодно, в дни зимних праздников давался в честь царской семьи. Описание бала у Долли Фикельмон, как всегда, наиболее полное и отражает главные события, происходящие на глазах присутствующих:
«… я должна была присутствовать у Кочубеев на бале, который они давали для Двора. Поехала туда вопреки всякому желанию и в душевном состоянии, мало подходящем для танцев, но под конец отошла и даже развеселилась, поддавшись общему оживлению и возбуждению. Императрица продолжала танцевать даже до четырёх часов утра! Она выглядела свежей, моложавой и красивой, какой я уже давно её не видела. Мадам Бутурлина-6 целиком во власти нежного почитания, выказываемого ей Императором. В этой хорошенькой и кокетливой особе значительно меньше жеманства, чем в других здешних дамах. Думаю, она способна увлечься искренне и бескорыстнее, и если она, к своему несчастью. Полюбит Императора, то за его личные качества, а не за Императорский титул. В последнее время он очень похорошел. А также помолодел и много танцует. Софи Урусова весьма ощутимо огорчена и разочарована, но это никого не трогает. Никто никогда и не воображал, что она любила Императора сердцем, а после того, как она продемонстрировала, с какой лёгкостью смогла влюбиться в Радзивилла, … уже абсолютно ничего нельзя было понять в её чувствах, и всякий интерес к ней пропал».
6 – Елизавета Михайловна Бутурлина (13.08.1805-07.07.1859) дочь сенатора, статс-дама, с 1824 года супруга Д.П. Бутурлина (30.04.1790-09.10.1849) – генерал-майора, военного историка, сенатора.
Однако, на фоне Бутурлиной и Урусовой, приближённой и отстранённой Императором, мы вместе с Долли уже не видим ни «поэтши» Пушкиной, ни других красавиц! Таков свет: он наблюдает за теми, кого предпочитает Император…
Правда, Бутурлина при всём внимании не совсем презентабельно выглядит, поскольку, по наблюдениям Смирновой-Россет, вот что было: «Государь занимался в особенности баронессой Крюденер, но кокетствовал, как молоденькая бабёнка, со всеми и радовался соперничеством Бутурлиной и Крюднер».
25 января, среда. Пушкин с женой на балу «для Императорской фамилии» у вице-канцлера графа Нессельроде: «Чрезмерная духота, мало красивых туалетов, но всё же танцевали довольно весело». Кажется, не очень удался бал. Однако, Натали в присутствии мужа не была не замечена, например, Вяземским: 29 января Вяземский в письме к Жуковскому сообщает, что «Пушкин волнист, струист, и редко ухватишь его. Жена его процветает красотою и славою».
8 февраля, среда. Пушкины на бале-маскараде, который давал министр Двора князь П.М. Волконский в доме департамента Уделов на Дворцовой набережной; о нём, одном из самых блестящих балов сезона – много писали. Жена поэта в костюме Жрицы Солнца была очень хороша и названа Императором царицей бала.
Надежда Осиповна пишет о своей невестке в Варшаву: «… всю зиму она много веселилась, на балу Уделов она появилась в костюме Жрицы Солнца и имела успех. Император и императрица подошли к ней, похвалили её за костюм, и Император объявил её Царицей Бала. Натали подробно нам о том писала, я не рассказываю об этом боле, ибо, несомненно, в Варшаве о нём знают».
Похоже, что на Наталью Николаевну Пушкину возвращается «большая мода»!
Однако, князь П.А. Вяземский с восторгом рассказывал в письме к А.Я. Булгакову от 9 февраля 1833: «Вчерашний маскарад был великолепный, блестящий, разнообразный, жаркий, душный, восхитительный. Много совершенных красавиц: Завадовская, Радзивилова-Урусова … Хороша очень Пушкина-поэтша, но сама по себе, не в кадриле, по причине, что Пушкин задал ей стишок свой, который с помощью Божией не пропадёт также для потомства».
Очень примечательно на этот раз замечание Долли Фикельмон, особенно после её восторгов о костюмах, кадрилях, менуэтах, гавотах – все гости в прекрасных костюмах и демонстрировали свои сцены в оригинальном исполнении. Что-то в поведении некоторых гостей сильно раздражало Долли: «Бал продолжался до шести часов утра и вышел необыкновенно оживлённым, но всем маскарадам присуще нечто, что претит мне, - самодовольство многих людей, их любование собой или желание, чтобы ими любовались другие, и некоторое удивление, которое испытываешь, видя в новом свете тех, кто тебе нравится».
Поневоле чувствуешь, что здесь большой намёк на таких красавиц, как Наталья Пушкина. Удивительно то, что даже после того, как Император и Императрица заметили Пушкину в костюме Жрицы Солнца, её почему-то никак не упомянула в своём дневнике Фикельмон!
Благовоспитанная Долли подспудно выдаёт своё истинное отношение к лицам, ей интересным, но к которым её отношение меняется соответственно обстоятельствам.
11 февраля вечером состоялся большой бал в Зимнем дворце, куда дамы были приглашены в тех же маскарадных костюмах, в каких они были на балу в «Уделах» 8 февраля (императрица пожелала повторить костюмированные кадрили, которые всех тогда восхитили); Пушкины, по-видимому, тоже были приглашены во дворец.
Результат чрезмерных увеселений не заставил себя ждать:
14-20 февраля Н.Н. Пушкина тяжело болеет; об этом сообщала дочери Ольге Надежда Осиповна Пушкина: «В Петербурге, как и здесь <в Москве>, все болели гриппою, которую прозвали внучатой племянницей Холеры. Натали первую неделю поста больная пролежала в постели, ей тоже бросали кровь …».
Сам Пушкин в письме к родителям в Москву сообщал, что все болели гриппом в феврале, а Натали – очень тяжело. Тяжело, но с помощью тётушки Загряжской непременно нужно быть в свете, на глазах у Императорской четы, чтобы не пропустить случая Его или Её Величества благосклонности. Таково напрашивается резюме.
17 февраля 1833 года П.А. Плетнёв пишет В.А. Жуковскому: «Вы теперь вправе презирать таких лентяев, как Пушкин, который ничего не делает, как только утром перебирает с гадком сундуке своём старые к себе письма, а вечером возит жену свою по балам, не столько для её потехи, сколько для собственной».
Действительно, «собственная потеха» Пушкина уже не давала ему покоя. Он уже обдумывал сюжет своей новой «сказки». Задетый вниманием царя к Жрице Солнца, он выплёскивает Жар-Птицу в сказке «Конёк-Горбунок». Конспирирует сказку под авторство П.П. Ершова. Почему? Зачем?
После удавшегося маскарада в доме департамента Уделов, где Наталья Николаевна появилась в костюме Жрицы Солнца и имела большой успех, Пушкин не мог «быть спокоен»: Император объявил его жену Царицей бала. В раздумьях о Наталье и царе образ Жрицы Солнца преобразился в поэтическом воображении Пушкина в образ Жар-Птицы. Крылатый Пегас превратился в Конька-Горбунка, а сам поэт явился в образе Ивана-дурака.
Простим это небольшое отступление от хронологии ради полноты образа «Жар-Птицы». Нелегко было Натали в столь болезненную зиму начала 1833 года вновь завоёвывать первенство в свете. Наверняка это дело её тётушки Загряжской!
Да и для Пушкина сейчас главное занятие составляет историография. И в первую очередь: история бунта Емельяна Пугачёва. Он планирует отправиться в исследовательское путешествие в Поволжье для сбора сведений и материалов: «путешествие нужно мне нравственно и физически».
Натали занята домом. Болеет маленькая Маша: «… эти создания так слабы и беспомощны, что невозможно без содрогания видеть, как они страдают», - так пишет в письме взволнованный папа, Пушкин. Что же сказать о маме, Наташе, которая наверняка не спит ночами, вместе с няней ухаживая за ребёнком? Даже Вяземский сообщал жене об этом: «Маленькая Пушкина … больна прорезывающимися зубами, и ей крошке приставлены пиявицы».
Вспоминала ли Натали о своей подруге Полетике, которая потеряла недавно дочь?
19 мая: У Пушкиных семейный праздник: Маше Пушкиной исполнился год. Гости за столом были: Надежда Осиповна, Сергей Львович и тётка Екатерина Ивановна Загряжская, были и другие приглашённые.
Могла ли быть Идалия Полетика? Нет, наверное: ровно четыре месяца со дня смерти дочки …
27 мая, суббота. Кронштадт. Пушкин провожает С.Д. Киселёва, отплывающего в Европу. На этом же пароходе отправляется за границу другие знакомые поэта, среди них фрейлина Н.Л. Соллогуб со своей тёткой … - Тархова, стр. 577.
Опять эта девчонка Соллогуб! о ней, отплывающей в Европу, легко было узнать Наталье из «Петербургских ведомостей», буквально сразу! Значит, Пушкин провожал не только Киселёва? Опять ревность, подозрения.
17 июня. Н.О. Пушкина в письме к дочери в Варшаву сообщает о скором отъезде в Михайловское и рассказывает о жизни семейства Пушкиных: «Мы не станем дожидаться родов Натали, которые будут через три недели. Она здорова, много гуляет, ездит на Острова, на спектакли … Маленькая очень мила, никого она так не любит, как своего деда, он от этого, разумеется, в восторге, я не ревную, ибо она и меня любит, когда его не видит».
24 июня, из письма Н.О. Пушкиной: «Александр и Натали на Чёрной речке. Они взяли дачу Миллера, … она очень красива, сад большой и дом очень большой, в пятнадцать комнат с верхом. Натали здорова, она очень довольна своим новым жилищем, тем более, что в двух шагах от её тётки, которая живёт на ферме с Натальей Кирилловной (Загряжской). - Тархова, стр. 579.
6 июля у Пушкиных родился сын Александр. Поначалу всё шло хорошо, Натали и ребёнок были здоровы, но в письме от 11 августа Сергей Львович сообщает в Варшаву, что «Натали всё ещё больна, У нас известий нет. Бог даст, всё пойдёт хорошо, и, признаюсь, я с живейшим нетерпением жду ответа от Александра». Оказалось, что Наталья перенесла тяжёлую послеродовую болезнь - грудницу.
Долгое послеродовое недомогание навевало тоску на поэта Пушкина, «такого поэта, как Пушкин» уже одолевала домашняя скука.
Действительно, к лету 1833 года, когда из-за очередной беременности Натали было уже невозможно выезжать, Петром Вяземским было замечено ухаживание Пушкина за явившейся вдруг из Мюнхена некой Амалией Крюднер-1. 24 июля на балу у Фикельмон, где было довольно вяло, «один Пушкин, трепеща от волнения и краснея взглядывал на Крюднершу, несколько увиваясь вокруг неё». Разумеется, такое замечание Вяземского недолго шло до Натали, пока ещё отдыхающей после родов.
1- Амалия Крюднер (1809-1888) – внебрачная дочь баварского посланника в Петербурге Максимилиана Лерхернфельда.
«К более позднему времени относится случай, когда Наталья Николаевна уехала с бала, на котором, как ей казалось, муж ухаживал за Амалией. Заметив её отсутствие, он вернулся домой, где в ответ на своё недоумение, получил пощёчину, о чём, смеясь, рассказывал Вяземскому, прибавляя, что «у его мадонны рука тяжёленька». – Из книги Вадима Старка «Наталья Гончарова», 2015 г., стр. 256.
Видимо, с той поры Пушкин недаром потешался на тему ревности и кокетства в письмах к жене, от которой в каждом письме получал выговоры и наставления. Заслужил!
17 августа Пушкин выехал из Петербурга в свою «одиссею» в Оренбургские и Казанские края. И уже в письме от 22 августа он пишет Натали: «Гляделась ли ты в зеркало, и уверилась ли ты, что с твоим лицом ничего нельзя сравнить на свете – а душу твою люблю я ещё более твоего лица».
Осень 1833
1 сентября Натали в отсутствие мужа сняла новую квартиру на Пантелеймоновской улице близ Летнего сада в доме капитана А.К. Оливье и подписала контракт. … Вяземский пишет жене: «Сказывал ли я вам, что Пушкин удрал месяца на три в Нижний, Казань, Оренбург? … Я видел жену его 26-го на даче. Она всё ещё довольно худо оправляется…».
2 сентября нам интересно узнать от Пушкина его беспокойство по поводу домашнего хозяйства, оставленного на плечах жены. Но тут хорошо видно, насколько и чем занят каждый её день, кроме малых детей и обедов: «Живо воображаю первое число. Тебя теребят за долги Параша, повар, извозчик, аптекарь, мадам Сихлер*, у тебя не хватает денег, Смирдин-1 перед тобою извиняется, ты беспокоишься – сердишься на меня и поделом. И это ещё хорошая сторона картины – что, если у тебя опять нарывы, что, если Машка больна? А другие непредвиденные случаи… Пугачёв не стоит этого».
*мадам Сихлер – хозяйка модного магазина.
1- Смирдин – издатель, книгопродавец.
27 сентября Надежда Осиповна заботливо сообщает о своей снохе: «Натали, наконец, нам написала, она сообщает, что у неё были нарывы, она здорова, равно как и дети. Александр месяц тому как в Нижнем и воротится лишь в начале ноября».
Пушкин в переписке с Натали часто выражает недовольство на рассказы жены о чужих и её «кокетствах», видимо преувеличенных, чтобы мужу скучно не было вдали от неё, чтобы не засматривался на других. Заботы скорее пошлые или попросту глупые, на что Пушкин был вынужден отвечать, то шутливо, то строго, то слегка привирая.
Правда, наступивший сезон осени 1833 - зимы 1834 года для Натальи Николаевны обещал быть хорошим: она впервые встречала его налегке, небеременной: ножки не тяжелы, нет неприятной тошноты, наряды можно надеть лучшие, какие нравятся, талию затянуть в корсет до предела – и порхать в танцах. Но это более всего и беспокоило Пушкина. Особенно ему не нравился некий Николай Огарёв, выпускник Пажеского корпуса, всего на год старше Натали. Она писала о нём мужу, он «строил куры» не одной ей... Всего-то ничего. Но Пушкин наставляет жену так, что слово «искокетничалась» в разных вариациях повторяется в каждом из них. Да и Наталья подбрасывает ему новые порции неудовольствий. Переписка пестрит поучениями мужа. Однако, он недолго разглагольствует, успокоившись совершенно к концу письма, и завершает его дружелюбными пассажами:
«Теперь, мой ангел, целую тебя как ни в чём не бывало; и благодарю за то, что ты подробно и откровенно описываешь мне свою беспутную жизнь. … Я не ревнив, да и знаю, что и ты во все тяжкие не пустишься; но ты знаешь, как я не люблю всё, что пахнет московскою барышнею, всё, что не comme il faut, всё, что vulgar …».
Ф.Ф. Вигель, знакомый Пушкина со времён Кишинёвской ссылки, кстати, очень прозорливо пишет в своих памятных «Записках» о женщинах в светском обществе:
«Смотря беспристрастно, я нахожу, что нравы были дурны, но не испорчены; я полагаю, судя по холодности русских женщин, что греха было мало или и вовсе его не было, но соблазна много. Худо было то в этом жестоком и снисходительном городе, что клевета или злословие не оставляли без внимания ни одной женщины. И все это делалось (и делается) без всякого дурного умысла; все эти примечания, выдумки совсем не были камнями, коими бы хотели бросать в грешниц; ибо каждый знал, что он сам может быть ими закидан. Радуясь чужому падению, казалось, говорили: нашего полку прибыло. Чтобы сохранить чистое имя, должны были женщины приниматься за pruderie-1, что иначе не умею я перевести, как словом жеманство. Их число было немалое, но их не терпели и над ними смеялись, тогда как торжество и победы ожидали истинно или мнимо виновных». - http://az.lib.ru/w/wigelx_f_f/text_1856_zapiski.shtml
1- Prude: притворно добродетельный; преувеличенно стыдливый; недотрога.
Вероятно, именно это Пушкин называл «не comme il faut <…> vulgar», постоянно размышляя о значении и употреблении слов:
«Coguette, prude. Слово кокетка обрусело, но prude не переведено и не вошло ещё в употребление. Слово это означает женщину, чрезмерно щекотливую в своих понятиях о чести (женской) – недотрогу. Таковое свойство предполагает нечистоту воображения, отвратительную в женщине, особенно молодой. Пожилой женщине позволяется много знать и многого опасаться, но невинность есть лучшее украшение молодости. Во всяком случае, прюдство или смешно, или несносно». - Пушкин А.С. Собрание сочинений в 10 томах. - М.: Правда, 1981. // Отрывки из писем, мысли и замечания. - Стр. 41.
При всей заботе о жене, Пушкин по-прежнему не свободен от своих былых отношений с женщинами. Вяземский недаром утверждал, что в Пушкине сильна «память сердца», чувственных впечатлений, любви, когда-то испытанной.
Любопытно прочесть у Тарховой (стр. 598) о том, что происходит в первых числах октября в Болдино: «Вскоре после своего приезда в деревню Пушкин видится с Ольгой Ключарёвой (Калашниковой). Весьма вероятно, что при встрече он вручил ей некую сумму денег (два месяца спустя после отъезда поэта из деревни О.М. Ключарёва купила на своё имя дом в Лукоянове)».
Конечно же, дело полюбовное у барина Александра Сергеевича с крепостной девицей Ольгой Калашниковой было давнее, но барином теперь жалостливо оплаченное. Что Болдинской осенью 1833 года было, или не было – только они и знали. Хорошо бы Наталье Николаевне о том не знать…
Тем временем, о чём читаем на стр. 20 в книге Серены Витале «Тайна Дантеса или пуговица Пушкина», 8 октября 1833 года «Санкт-Петербургские ведомости» сообщали, что пароход «Николай I» пришёл в Кронштадт после 78-часового путешествия «с 42 пассажирами на борту, среди которых был королевский голландский посланник, барон Геккерн».
Затем Витале рассказывает нашим пушкинистам: «Старая регистрационная книга, сохранившаяся в архивах Нанта, говорит нам о том, что 2 ноября 1833 года Жорж Шарль Дантес, «землевладелец, 22 лет, уроженец Кольмара (Верхний Рейн)», уведомил французское посольство в Петербурге о своём прибытии в Россию. Он остановился в английской гостинице на Галерной улице, на третьем этаже, апартаменты номер 11».
Дантесу «повезло встретиться с бароном Геккерном-Беверваардом, посланником короля Голландии при дворе русского императора, и барон, привлечённый его умом и приятным обращением, проявил к нему интерес и стал регулярно переписываться с его отцом».
Есть другой вариант события: 11 октября 1833 года в Петербург в составе свиты королевского нидерландского посланника барона Луи Геккерна де Беверваард прибыл Жорж Шарль Дантес. Возможно, уведомление о прибытии Дантеса просто запоздало.
И самое любопытное, Витале цитирует воспоминания К.К. Данзаса, друга Пушкина: «Снабжённый множеством рекомендательных писем, молодой Дантес приехал в Россию с намерением вступить в нашу военную службу. В числе этих писем было одно к графине Фикельмон, пользовавшейся особенным расположением … императрицы. Этой-то даме Дантес обязан началом своих успехов в России. На одном из своих вечеров она представила его государыне, и Дантес имел счастье обратить на себя внимание её величества…».
По утверждению А.Н. Аммосова, «императрице было угодно, чтобы Дантес служил в её полку» и «во внимание к его бедности, государь назначил ему от себя ежегодное негласное пособие». - Аммосов, 1863, с. 7.
Первоначально Дантес поступил на военную службу в Пруссии и пользовался покровительством принца Вильгельма Прусского, однако получил всего лишь звание унтер-офицера. По совету принца и с его рекомендательным письмом, адресованным генерал-лейтенанту В. Ф. Адлербергу, уехал в Россию - Раевский, 1978, с. 295
Октябрь, 11, среда. Пушкин пишет короткое письмо жене с просьбой: «съезди к Плетнёву и попроси его, чтоб он к моему приезду велел переписать из Собрания Законов (год 1774 и 1775 и 1773) все указы, относящиеся к Пугачёву. Не забудь». Спрашивает о детях, просит не ждать его раньше конца ноября и не кокетничать «с царём ни с женихом княжны Любы*. Я пишу, я в хлопотах, никого не вижу …».
* - имеется в виду С.Д. Безобразов, жених княжны Л.А. Хилковой, один из самых знаменитых красавцев начала 1830-х годов. – Тархова, стр. 598.
Октябрь, 21. Суббота. Пришла долгожданная весточка от жены: «Получил сегодня письмо твоё от 4-го октября. И сердечно тебя благодарю. … Радуюсь, что ты не брюхата и что ничто не помешает тебе отличаться на нынешних балах. … Кокетничать я тебе не мешаю, но требую от тебя холодности, благопристойности … Охота тебе соперничать с графиней Сал<логуб>. Ты красавица, ты бой-баба, а она шкурка. Что тебе перебивать у неё поклонников». Пушкин пишет фамилию своей пассии нарочито неправильно, чтобы угодить жене.
Наталья Николаевна Пушкина на протяжении нескольких лет ревновала мужа к Надежде Львовне Соллогуб (это не раз отмечали современники). Возможно, и соперничество, о котором пишет Пушкин, имело причиной ту же ревность.
Вероятно, об этой ревности знала Идалия Полетика, если Натали по-прежнему бывала у неё, и не только по-светски сплетничала, но и «от всего сердца», как это случалось с наивной Натали, рассказывала о своих печалях. К тому же, у Полетики иногда было очень весело: Идалия неплохо пела и играла на пианино.
«Она была очень музыкальна. В Томском университете сохранилось большое собрание принадлежащих ей нотных тетрадей», о чём писал пушкинист Атачкин.
Возможно, без участия талантливой Идалии Полетики не обходились ни дружеские пирушки, ни семейные вечера среди сослуживцев её мужа.
В описаниях биографий кавалергардов есть упоминание о том, что некая «жена полковника П.» учила командира полка Гринвальда Р.Е. танцевальным «фигурам», чтобы он мог хорошо выглядеть в танце с Императрицей Александрой Фёдоровной.
https://dlib.rsl.ru/viewer/01003966998#?page=18 – Сборник биографий кавалергардов» / Гринвальд Родион (Мориц Рейнгольд) Егорович:
17 октября 1833 года Гринвальд вступил в командование полком, но ему действительно нужна была подготовка перед встречей на балах с Императрицей.
Примечание моё, ТГО, по поводу звания Полетики: Муж Идалии, в 1833 году - ротмистр Полетика А.М., но позднее, только с июля 1834, стал командиром 5-го эскадрона, а с 15 октября 1836 – получил звание полковника.
Биография Р.Е. Гринвальда была редактирована Панчулидзевым, который указал последнее известное ему звание Полетики - "полковник" - в «Сборнике биографий кавалергардов».
Возможно, эта дама, «жена полковника П», и была жена Александра Полетики: ведь самые красивые кавалергарды, приглашаемые на балы в Аничков дворец, были под командованием Гринвальда Егора Родионовича. Они были из тех, которых Идалия Полетика называла «мои верные». Они были те самые, "танцующие", приглашаемые на балы в Свите Императрицы.
Но и для Императрицы Александры Фёдоровны её кавалергарды – тоже из «верных», «отборные красавцы». Они, как она писала в дневнике, всегда были украшением «очень многолюдных, очень парадных балов». Как единодушны были в этом пристрастии к ультра-фешенебельным офицерам жена ротмистра Полетики - Идалия Григорьевна и жена Императора Николая I – Александра Фёдоровна! Можно ли не верить?
http://www.adjudant.ru/cavaler/25-1.htm
"25 июня 1833 г., в день Именин императора Николая, Р.Е. Гринвальд (Гринвальд Родион - Мориц Рейнгольд - Егорович) был назначен "по особому желанию великого князя Михаила Павловича" командующим Кавалергардским полком с производством в генерал-майоры. "Моя наружность, - говорит Гринвальд, - была всегда серьезна и чопорна; с офицерами я обходился без дружественных и любезных слов. У меня была еще одна беда: я должен был бывать на вечерах и балах в самых аристократических домах. Это делалось ради офицеров и в особенности ради императрицы, которая всякий раз изволила со мною танцевать первую кадриль... В моё прежнее пребывание в Петербурге я почти никогда не танцевал и даже позабыл все фигуры, жена полковника П. обучала меня им. На маленькие балы в Аничковском дворце я всегда был приглашаем со всеми офицерами. … Будучи одного роста с Государем, я должен был занимать место возле него. Часто, вернувшись домой в 3 часа утра, я в 7 или 8 часов уже был в манеже".
По характеристике биографа, Гринвальд был типичным барином-немцем. Сдержанный и осторожный, тяжёлый на похвалу, но прямой до того, что говорил всегда правду в глаза самым высокопоставленным лицам, как бы она им ни была неприятна; честный, беспристрастно-справедливый и самостоятельный, он всецело был предан долгу службы и добросовестному исполнению своих обязанностей, и того же требовал от своих подчинённых, но, в случае необходимости, он всегда являлся их заступником. Он был строг и взыскателен, но под холодной оболочкой едва ли не напускной суровости и сухости в нём скрывалось тёплое, отзывчивое сердце.
Служба в полку стала исполняться строго и усердно, и труды Гринвальда не остались без результатов". - http://www.adjudant.ru/cavaler/25-1.htm
4 ноября 1833 в большую семью графа Строганова пришло несчастье. Умер его младший сын, один из шести сыновей от Трубецкой А.С.: Строганов Валентин Григорьевич (13.11.1801—4.11.1833), с 01.07.1833 он был произведён в штабс-ротмистры лейб-гвардии Кавалергардского полка, фаворит императрицы Александры Фёдоровны. Умер в Петербурге от водянки, похоронен в Александро-Невской лавре.
Ещё весной, 21 апреля, Долли Фикельмон записала в дневнике: «Душа совсем не расположена к удовольствиям в день именин Императрицы … Валентин Строганов также в крайне опасном для жизни состоянии. Считают, что у него грудная водянка. Такой молодой, добрый, такой красивый молодой человек – он вызывает у всех сострадание к себе и беспокойство». И запись от 10 ноября: Четыре дня назад мы похоронили бедного Валентина Строганова; после шести месяцев страданий, а в сущности, затянувшейся агонии, он ушёл из жизни, не догадываясь, что умирает, продолжая строить прожекты путешествий в предстоящей ему долгой жизни!».
Александра Фёдоровна сделала запись в своём дневнике об ушедшем фаворите: «От Софьи Бобринской известие о смерти Валентина, плакала».
Идалия Полетика в трауре, она оплакивает своего сводного брата.
20 ноября, в понедельник, Пушкин возвращается в Петербург. Пишет своему московскому другу П.В. Нащокину 24 ноября: «Дома нашёл я всё в порядке. Жена была на бале, я за нею поехал – и увёз к себе, как улан уездную барышню с имянин городничихи». Но затем сообщает: «Денежные мои обстоятельства без меня запутались, но я их думаю распутать».
И вот, ещё промельки Натали в письмах родителей Пушкина 21-25 ноября: «Натали у нас ещё не была, мне не терпится посмотреть на детей. <…> Александр возвратился из Болдина за два дня до нашего приезда. Я нашёл его похудевшим. <…> мы опять в Отель де Пари и в поисках домов; говорят, что занимаемый Александром очень красив; верю охотно, ежели платишь 4800 руб. <…> Вчера я видела Натали, она очень хороша, хотя похудела, они все трое ехали на большой вечер к Фикельмон. Леон очень был элегантен и весь раздушенный. <…> Натали похудела необычайно, настолько, что это меня тревожит». «Натали много выезжает, в высшем свете столько балов, город полон иностранцев, Послов и Принцев Крови».
25 декабря, понедельник. Рождественский обед в доме родителей, на котором Пушкин был с женой и братом Львом Сергеевичем; Надежда Осиповна писала Е.Н. Вревской 26 декабря: «Натали много выезжает, танцует ежедневно. Вчера я провела день по-семейному, все мои дети у нас обедали. Только и разговору что о праздниках, балах и спектаклях…».
Дополняет картину зимы в Петербурге упоминание о непонятной многим новой моде в светских салонах. Вот что Н.О. Пушкина, мать поэта, 2 декабря 1833 года писала дочери Ольге в Варшаву о четырёх сестрах Занден, прозванных Ми-би:
«Они помешаны на моде, я хочу заставить их курить табак, убедив их, что в высшем свете все дамы курят, и правда, у Фикельмон они курят сигареты, а я Ми-би скажу, что толстые трубки. <…> я хохочу заранее».
«Сигареты, или «трабукосы» представляли собой «толстые пахитосы в маисовой соломе, вроде нынешних папиросов, явившихся в Петербурге только в конце сороковых годов». – Дневник Н.О. и С.Л., стр . 298, 301.
Как следует из многих записок тех лет, «в то время в обществе все курили пахитоски, даже и дамы». А.О. Смирнова-Россет свидетельствует, что моду эту среди дам ввела в Петербурге жена австрийского посланника графиня Дарья Федоровна Фикельмон.
Наталья Николаевна, как пишут, только после гибели Пушкина начала курить. Считалось, что это курение успокаивало нервы. Можно верить, что это не всегда так: по словам В.А. Соллогуба, дамы в России «курят без устали, хотя многих из них загубила первая папироска».
В том же письме Н.О. Пушкина сообщает о новой подруге Натали: «Леон-1 ухаживает за княжной Марией Вяземской-2, которая похожа на своего отца, но красивее его, она очень дружна с Натали».
1-Лев Сергеевич Пушкин, брат поэта.
2-Мария Петровна Вяземская (1813-1849), дочь князя Вяземского П.А., стала подругой для Натальи Пушкиной, вероятно, более близкая ей по духу, чем Идалия Полетика.
31 Декабря 1833 года. Указ Николая I придворной конторе о назначении Пушкина камер-юнкером: «Служащих в Министерстве иностранных дел, коллежского асессора Николая Ремера и титулярного советника Александра Пушкина, Всемилостивейше пожаловали Мы в звание камер-юнкеров Двора нашего. Николай».
Через день газеты опубликовали Указ.
Другие статьи в литературном дневнике:
