Идалия и Натали 1835
Натали с осени 1834 года была беременна и ради сохранения ребёнка старалась быть осторожной. Но как это возможно, если сёстры требуют внимания и наставлений в своих первых шагах в свете? Они называли её, младшую из сестёр, «своей покровительницей» и без её участия чувствовали себя неуверенно даже на балах, где им, как впервые явившимся в светском Петербурге, необходимо быть представленными обществу.
Екатерина, успешно справляясь с обязанностями фрейлины, осталась всё-таки жить в доме Пушкина с сёстрами. В одном из писем она сообщала брату Дмитрию о Натали: «Таша почти не выходит, так как она даже отказалась от балов из-за своего положения, и мы вынуждены выезжать то с той, то с другой дамой». Но из писем Наташиной свекрови видно, что ни её, ни своих сестёр она не оставляла без внимания и ей приходилось всё-таки «выезжать».
Надежда Осиповна в письме к дочери в Варшаву: Петербург, 04 января 1835г.: «Здесь все по горло в праздниках; Натали много выезжает со своими сёстрами, однажды она привела ко мне Машу-1, которая так привыкла видеть одних щеголих, что, взглянув на меня, подняла крик, и, воротившись домой, когда у неё спросили, почему она не захотела поцеловать Бабушку, сказала, что у меня плохой чепец и плохое платье. Саши я ещё не видела. <…> Не вини Александра, ежели до сей поры он ничего вам не выслал; это не его вина и не наша, это долги Леона довели нас совершенно до крайности. Заложив последнее наше добро, Александр заплатил, <…> до 18-ти тысяч».
20 января, воскресенье. Пушкин навестил родителей и приехавших в этот день в Петербург Е.Н. Вревскую и Анну Николаевну Вульф-1, которые остановились у стариков Пушкиных.
Вревская писала на следующий день мужу о том, что Александр Сергеевич обещал ей билет на «Роберта-Дьявола». Надежда Осиповна писала дочери в Варшаву 25 января: «Эти дни меня оживил приезд Аннет и Эфрозины, <…> последняя уезжает через три дня, но Аннет остаётся до весны. Алексис <Вульф> здесь…». Видимо, Натали в этот день не сопровождала Пушкина: плохо себя почувствовала?
Анна Вульф (1799-1857) – старшая дочь П.А. Осиповой от первого брака. Её первое знакомство с Пушкиным состоялось в 1817 году в Михайловском, а более близкие отношения завязались в 1824-1826 годах. Она по-настоящему любила поэта. По мнению пушкинистов, поэта Пушкина всё же «занимала откровенная влюблённость в него Анны Николаевны, ибо от мужских побед он никогда не отказывался».
31 января, четверг. Пушкины на большом балу для царского Двора у Фикельмонов, устроенном в честь дня рождения австрийского императора Франца I.
Долли описывает это торжество в своём Дневнике: «Император в мундире австрийского гусара, как никогда, светился добротой. Императрица была очаровательна, и Великий Князь – престолонаследник, впервые пожаловавший к нам, также казался ослепительно красивым. Бал удался на славу. В нынешнем сезоне балы, на которых присутствует Двор, начинаются в половине девятого и кончаются в три ночи. Хоть немного щадят силы Императрицы. Этой зимой в свете меньше красивых женщин; многие в трауре, другие – после или накануне родов. В театре Эрмитажа состоялось несколько спектаклей, в том числе опера «Роберт-Дьявол», которая произвела фурор».
В начале февраля 1835 года Идалия Полетика почувствовала себя в состоянии беременности. Ей пришлось, видимо, поволноваться о своём здоровье на тридцатом году жизни, но всё к лучшему: осенью этого года предстоит рождение её ребёнка.
О здоровье Натальи Николаевны известно доктору Спасскому.
Об этом упоминают в письмах Пушкины. Сергей Львович в письме к дочери в Варшаву: Петербург, 05 марта 1835 г.: «Натали уже не может подыматься на лестницы, по крайней мере, врач ей это запретил. Позавчера она к нам заезжала, она хотела видеть Мама, но та просила её остаться в коляске. Мы живём в третьем этаже».
9 марта Пушкины присутствовали в Михайловском театре на концерте 16-летнего пианиста-импровизатора. Вполне возможно, что на концерте могла быть и Полетика, большая любительница музыки. Возможно, в тот же день была в театре и Анна Вульф, сообщавшая в письме к сестре в тот же день, 9 марта: «Натали выезжает в свет больше, чем когда-либо». Вероятно, ревнивое внимание Анны видит больше, чем кто-либо.
Надежда Осиповна активно переписывается с дочерью Ольгой. Из письма 11 марта: «Сашу-7 я не видаю, у него идут зубы. Натали более не отваживается подыматься на лестницы, я не видала её с именин Леона, она родит в Мае месяце». 7- Пушкин А.А., внук Н.О. и С.Л. Пушкиных.
21 марта: «Александр здоров, навещает меня по утрам, у Натали большой флюс. Маша-6 прелестна, она тоже меня навещает, но Сашу-7, у которого идут зубы, я не видаю. Он так часто хворает, что его боятся выводить». 6- Пушкина М.А.; 7- Пушкин А.А.
01 апреля: «Во время поста было много концертов, гуляний, мы только об этом и слышали. Сёстры Натали веселятся, она тоже выезжает, но она на сносях, родит в начале будущего месяца».
1 апреля. В «Библиотеке для чтения» № 4 за 1835 год опубликована «Сказка о Золотом Петушке». Подпись: «А. Пушкин». Сказка была встречена полным молчанием критики. – Тархова, стр. 675.
В последнее время у Пушкина было много неприятностей с цензурой и критикой, которая либо молчит, либо ругает. Он задумывает издание газеты или журнала, что стало бы поддержкой семейного бюджета. Материальные проблемы не давали поэту возможности освободиться от житейской суеты и углубиться в творчество, в работу над историческими замыслами.
Наталья Николаевна, не смотря на приближающиеся роды, старается вывозить сестёр в свет, как того требует этикет для незамужних девушек. Ведь теперь для них самое горячее время для знакомств: зимние и весенние балы и праздники. Можно себе представить, насколько нелегко было Натали на девятом месяце, на сносях, изображать лёгкость и хорошее настроение.
Во время пасхальной службы 7 апреля, в воскресенье, Пушкин по долгу придворной службы присутствовал на торжественном богослужении. В письме Д.Н. Гончарову, помеченном датой «Среда на Пасхе» (то есть, 10 апреля 1835 г.) Н.Н. Пушкина упомянула о своём присутствии «на хорах во дворце».
Из писем Н.О. и С.Л. Пушкиных к дочери Ольге, 1835 Петербург: «22 апреля 1835. Петербург. Ты спрашиваешь меня про Натали. Я редко её видаю, она здорова, почти всякий день на спектакле, гуляет, она родит в конце мая месяца».
Вскоре Пушкин поспешил «удрать, улизнуть, улепетнуть» от надоевшей семейной и придворной суеты, от себя самого. Для поэта ещё не всё ясно с этой «Сказкой о Золотом Петушке». Молчание критики - не беда. Поэтическое воображение уступает место реальности: поэт помнит свои неразрешённые вопросы о царском внимании к своей жене.
7 мая 1835. Петербург. «Как новость, скажу тебе, что Александр третьего дни уехал в Тригорское, он должен воротиться прежде 10 дней к родам Натали. Ты, может быть, подумаешь, что это за делом, - вовсе нет: ради одного лишь удовольствия путешествовать, - и по такой плохой погоде! Мы очень были удивлены, когда он накануне отъезда пришёл с нами попрощаться. Его жена очень этим опечалена».
Итак, продолжаются события, связанные с «Золотым Петушком». Почему же Пушкин уехал так рано, 5 мая, если роды Натали должны бы быть в конце этого месяца? Если считать дни от 21-22 августа 1834, сразу после его приезда к жене. Но дело в том, что Пушкин считал иначе! Он считал буквально от 8-9 августа. Возможно, его нервы на этот раз были потревожены не только литературными и финансовыми проблемами, но иным образом: его предубеждением, ревностью. Действительно, он «не спокоен», ему нужно путешествие, «нравственно и физически».
Май, 8, среда. Пушкин приехал в Тригорское, об этом П.А. Осипова сделала позднее запись в календаре: «Майя 8-го неожиданно приехал в Тригорское Александр Сергеевич Пушкин. Пробыл до 12-го числа и уехал в Петербург обратно …».
Май, 8…9. Тригорское. Пушкин пробыл у П.А. Осиповой два дня и уехал в Голубово к Вревским, чтоб возвратиться перед самым отъездом в Петербург.
Из воспоминаний М.И. Осиповой:
«… в 1835 году (приехал он сюда дня на два всего – пробыл 8-го и 9-го мая), приехал такой скучный, утомлённый: «Господи, говорит, как у вас тут хорошо! А там-то, в Петербурге, какая тоска зачастую душит меня». Посетил Михайловское и нашёл дом и усадьбу в запустении».
Май, 9. Вечером Пушкин приезжает в имение Вревских Голубово (в 20 верстах от Тригорского) и гостит здесь два дня. В.А. Вревский сделал запись в своём «Вседневном журнале на 1835 год»: «Маiя 9. Приехал к нам А.С. Пушкин». – Тархова Н.А. Жизнь Александра Сергеевича Пушкина. Книга для чтения. – М.: «Минувшее», 2009. – 784 с., илл. – Стр. 681.
Пушкин буквально метался с места на место в поисках покоя, мечтая навсегда исчезнуть со своей семьёй из Петербурга, забыть царя, цензора Уварова, распри с литераторами, с родственниками, со счетами и ломбардами, кредитами и долгами. Он противоречил сам себе, своим творческим планам.
Но вернулся Пушкин, как всегда, по-своему вовремя: жена уже отдыхала после родов, свершившихся 14 мая!
Из письма Сергея Львовича, 17 мая 1835 . Петербург: «14-го, т.е. во вторник, в 7 или 8 часов вечера Натали разрешилась мальчиком, которого они назвали Григорий – не совсем мне ясно почему. Александр совершил 10-дневное путешествие в Тригорское – прокатился туда и обратно – пробыл там три дня и воротился в среду, в 8 часов утра. Натали родила накануне».
Из письма Надежны Осиповны: «17 мая 1835. Петербург. Натали разрешилась за несколько часов до приезда Александра, она уже его ждала, однако, не знали, как ей о том сказать, и правда, удовольствие его видеть так её взволновало, что она промучилась весь день». Да, Натали этим очень опечалена. Внимание останавливается на словах, заключающих более глубокий смысл, чем просто «прокатился туда и обратно»; «не знали, как ей о том сказать»; «удовольствие его видеть»; «она промучилась».
Вероятно, отъезд Пушкина сопровождался неприятной ссорой, вызванной недоумением Натали и вопросами Александра.
В эти дни у родителей Пушкиных гостила Анна Николаевна Вульф. Она также написала несколько слов Ольге Павлищевой: «17 мая 1835. Александр на несколько дней съездил в Тригорское и, воротившись, нашёл жену свою разрешившеюся сыном – он говорит, что здесь ему невозможно жить и что ему надобно на несколько лет уехать в деревню, - но я не думаю, чтобы Натали на это согласилась».
Никто, кроме Пушкина, не был взволнован главным событием года. Роженица, хоть и слаба, но с ней не случилось ничего худшего, а дитя явилось на свет вполне здоровое.
18 мая помечено первое письмо Дантеса к Геккерну, надолго отбывшему за границу: «Пропасть оставленную твоим отсутствием, невозможно описать. … Я ехал в Россию, думая найти здесь только чужих, - и вот, проведение послало мне тебя! … ты не прав называя себя моим другом, потому что друг не сделал бы для меня всего того, что сделал ты, даже не зная меня; … ты меня избаловал, я привык к этому, поскольку так быстро привыкаешь к счастью, и со всем этим - снисходительность, которую я никогда не нашёл бы даже в собственном отце …».
В мае 1835 года Брей-1 и Дантес сопровождали дипломата Геккерна в Кронштадт, где он отплывал в зарубежную поездку для лечения. Брей писал об этом событии своей матери Софи в Митау 19 мая: «На днях я сопровождал Геккерена в Кронштадт. <…> С большим сожалением должен был я расстаться с другом, который так много сделал, чтобы моё пребывание в этом городе было приятным. Мне не будет хватать его и в каждодневной жизни, и в моих привязанностях, и ни в каком отношении заменить его я не могу. Он направляется в Баден-Баден…».
В письме Брея нет ни одного намёка на присутствие в компании провожающих нового друга Геккерна – француза Жоржа Дантеса.
1- Брей-Штейнбург Отто Камил Гуго Габриэль, граф (1807-после 1871) – секретарь баварского посольства в Петербурге (июль 1833 - февраль 1836, позднее посол Баварии в Вене), знакомый Пушкина, Карамзиных, Виельгорских, автор воспоминаний, где идёт речь и о последней дуэли поэта.
Инсинуации об этом молодом человеке со стороны Дантеса, выраженные им в письмах к Геккерну, могут иметь основания. Между ними, вероятно, существовало какое-то ревностное, подспудное противоборство за внимание к ним их покровителя. Наверняка Геккерн также активно переписывался и с Бреем, но эта переписка не могла иметь того интимного свойства, как переписка с Дантесом, ярко выражавшая «отцовские» чувства Геккерна. Может быть, Геккерн попросту отдал предпочтение Дантесу в выборе будущего «сына». Кроме заботы о своём здоровье, в период зарубежной поездки Геккерн выяснял возможность усыновления Дантеса, при том, что у его избранника есть отец-2.
2- Барон Жозеф Конрад Дантес (1773-1852) – кавалер ордена Почётного Легиона, отец Жоржа Дантеса. Он находился в это время в Баден-Бадене, куда и отправился поначалу Геккерн для знакомства с ним.
Вряд ли чистосердечные признания Дантеса не смогли тронуть душу такого одинокого человека, каким был нидерландский посланник в Петербурге барон Геккерн. Даже другой, видимо, ранее приближенный к нему, Брей Штейнбург, не мог представить отношений больших, чем дружба, а уж стать его сыном – тем более.
Однако, Дантес думает об этом иначе: из письма в письмо, будто опасаясь помех, чего-то непредвиденного и худшего, он всегда бродит вокруг идеи более тесного сближения с Геккерном: « … ты не прав называя себя моим другом, потому что друг не сделал бы для меня всего того, что сделал ты».
И приходит мысль, что изначально, с момента знакомства, молодой человек был настроен таким образом: или найти покровителя или выгодно жениться. И Дантес действует с изысканной дипломатичностью!
Уже 21 мая Дантес отправился в Павловск, где у гвардии был регулярный летний лагерь, о чём писал Геккерну: «Муштра и муштра, манёвры и манёвры, и вдобавок ко всему эта ужасная погода, меняющаяся каждые два дня, сегодня удушающая жара, завтра такой холод, что не знаешь, куда деться». В этой череде неприятного были только два ярких события: блестящие вечера в честь иностранных гостей и внимание Александры Фёдоровны: «Императрица продолжает быть добра ко мне, потому что среди трёх приглашённых от полка обязательно приглашён и я». Летнее время было бы для Жоржа Дантеса более приятно, если бы его не мучили раздражающие желудочные боли, продолжающиеся уже несколько месяцев. «Но в любом случае, не беспокойся, - уверял он Геккерна. – Когда ты вернёшься в Петербург, я буду уже в хорошей форме для того, чтобы сжать тебя в своих объятьях так, что ты вскрикнешь».
Жизнь семьи после приезда Пушкина, успокоенного и примирённого, налаживается. Натали выздоравливает, но ей не нравятся планы мужа, его уговоры оставить Петербург и перебраться на жительство в деревню.
8 июня Надежда Осиповна пишет: «Натали поручила мне тебя поцеловать, на этот раз она слаба; она лишь недавно оставила спальню и не решается ни читать, ни работать; у неё большие проекты по части развлечений; она готовится к Петергофскому празднику, который будет 1-го июля; она собирается также кататься верхом со своими сёстрами на Островах; она хочет взять дачу на Чёрной Речке, ехать же далее, как желал бы её муж, она не хочет, - словом, чего хочет женщина, того хочет Бог».
Скоро начнётся светская жизнь Островов – модного места отдыха петербургской знати. Кроме балов, не проходило дня без пикников, лодочных прогулок, прогулок верхом. Кто бы мог сообщить Натали, скучающей у детской колыбели, что кавалергарды скоро закончат манёвры и появятся на квартирах в Новой Деревне? Конечно же, раньше всех, даже раньше «Санкт-Петербургских Ведомостей», об этом знала жена ротмистра Полетики, Идалия! А горничная Пушкиных Лиза, озадаченная просьбами сестёр Гончаровых, всегда может доставить их записки из рук в руки!
Фикельмон в салоне Миттерних.
25 июня 1835 года Долли и её муж находятся в составе дипломатического корпуса в Австрии. Любопытно узнать её мнение о местном бомонде: «В венском обществе ныне царит совершенно иной дух. Почти исчезла прежняя Jugendbind**, от неё остались лишь слабые следы. Блестящая молодёжь охвачена весьма ощутимым порывам кокетства и галантности. Шесть лет назад дамы стеснялись подолгу разговаривать с мужчиной и часто упрекали меня за мои продолжительные беседы и дружественность с некоторыми мужчинами. Ныне не только позволительно, но вошло в норму и даже желательно, чтоб тебя окружали не просто армия поклонников, но чтобы они были ещё и по всей форме услужливыми кавалерами.
Реформа – до некоторой степени дело рук герцогини Саган-1, которая, несмотря на то, что долго вела жизнь, столь хорошо известную всей Европе, теперь играет большую роль в венском обществе. Мало по малу она сумела привлечь к себе всех молодых женщин, а тех, кого сочла податливыми её влиянию, сделала своими последовательницами, предоставляя им возможность встречаться с теми, кто им нравится. Она даже устраивала вечера, на которые приглашала только тех, кто соответствует друг другу своим общественным положением или же питает взаимную симпатию. А в подобного рода вещах часто достаточно лишь начального импульса, чтобы подвинуть всё общество в определённом направлении». – Дневник. 1835. Стр. 337.
**Jugendbind (нем.) – юношеская застенчивость; здесь следует понимать как благонравие.
1- Вильгельми;на, герцогиня Саган, Екатерина Петровна, Катарина Фридерика Вильгельмина Бенигна фон Бирон, принцесса Курляндская, герцогиня Саган, герцогиня Заганьская (8 февраля 1781, Митау, Курляндия и Семигалия — 29 ноября 1839, Вена, Австрийская империя) — знаменитая светская дама, писательница, хозяйка литературного салона. Любовница Меттерниха-2.
Не имея детей, Вильгельмина стала приемной матерью многим молодым девушкам. Её особым покровительством пользовалась Божена Немцова, знаменитая чешская писательница. Матерью писательницы, согласно официальным документам, была ключница в доме герцогини, и поэтому подозревают, что она, возможно, была внебрачной дочерью самой Вильгельмины и Меттерниха.
2- Меттерних-Виннебург Клеменс Венцель Лотар, князь (1773-1859), австрийский государтвенный деятель, дипломат в Берлине и Париже, с 1809 австрийский министр иностранных дел, канцлер (1821-1848).
По всей видимости, так называемая «реформа» герцогини Саган, о которой пишет Долли Фикельмон, относилась исключительно к великосветскому дипломатическому кругу, где приоритетом в общении являлась абсолютная раскованность. Это, конечно, находка для дипломатов. Но и ближайшее светское окружение моментально схватывало налету новомодные настроения.
Внимание герцогини де Саган было однажды направлено в сторону жены Министра иностранных дел России. Это была графиня Мария Дмитриевна Нессельроде (13 июня 1786 - 6 августа 1849) — фрейлина (1802), статс-дама (1836). Хозяйка великосветского салона. Кавалерственная дама ордена Святой Екатерины (1816). По мнению современников, графиня оказывала на мужа исключительное влияние. Выступала она и в качестве политического агента супруга. Мария Дмитриевна проводила много времени за пределами России, предпочитая салоны Парижа и Баден-Бадена. В январе 1841 года княгиня Дарья Ливен писала герцогине де Саган:
«Мадам Нессельроде окружена здесь влиятельными людьми Франции; определённо, это их она приехала повидать в Париже». Холодная и уверенная в себе, она не терпела конкуренции. Узнав, что графиня приняла у себя отправленного в отставку Адольфа Тьера, Саган записала: «Держу пари, что мадам Нессельроде увлеклась Тьером только, чтобы составить фронду увлечению Ливен ГизоСветлана Пешкова». Но не все поездки Марии Дмитриевны были связаны с политикой. Иногда она посещала Францию, «не бывая при дворе и, соответственно, в высшем свете, но вела холостяцкий образ жизни и восхищалась своим сумасбродством».
Таньшина Н. Русский кисель на немецкой закваске. Неофициальный портрет Карла Нессельроде // Родина : журнал. — Москва, 2009. — № 5. — С. 75—79.
Мария Дмитриевна приняла в свой круг барона Геккерна. Покровительствовала она и Жоржу Дантесу, который приходился её мужу очень дальним родственником.
Согласно воспоминаниям П.В. Нащокина, именно графиня Нессельроде без разрешения поэта, но по личной просьбе Александры Фёдоровны, отвезла Наталью Пушкину в Аничков дворец, где та «очень понравилась императрице». Пушкин «ужасно был взбешен, наговорил грубостей графине». Результатом стало получение поэтом звания камер-юнкера, что он расценил, как новое оскорбление.
Абрамович С. Л. Пушкин. Последний год: Хроника: Январь 1836—январь 1837. — М.:Советский писатель, 1991. — С.162. — 624.
Н.Н. Пушкина-Ланская в письме к мужу в июле 1851 года вдруг резюмировала: «Дипломатический корпус – вот основа общества». Выражение это появилось в контексте её рассказа о Берлинском высшем обществе, где, по её выражению, «аристократия вообще не существует».
25 июня 1835 Пушкин получил повестку от Двора на празднование 1-го июля дня рождения императрицы Александры Фёдоровны в Петергофе.
30 июня состоялся Бал накануне Петергофского праздника, где присутствовали «Кавалергардского Его Величества и Конного полков до десяти господ штаб и обер-офицеров танцующих». В списке значились среди гостей: одной из пятнадцати фрейлин была Екатерина Гончарова, танцевали обер-офицеры Гринвальд, Адлерберг, Ланской, среди камер-юнкеров отмечен Пушкин с супругой. «Кушали всего за столами 187 персон». – Документы к биографии. 1830-1837.
1 июля в Петергофе присутствовали среди гостей камер-юнкер Пушкин с супругой и фрейлина Гончарова. И снова: Адлерберг, Гринвальд, Ланской. Явился первый чин Двора - Д.Л. Нарышкин. Был церемониймейстер гр. Борх с супругой, А.Г. Строганов с супругой. Натали и её сёстры давно готовились к этому событию и веселились от души. К концу праздника был маскарад, о котором в камер-фурьерском журнале записано: «В маскарад вступило масок дворянских и купеческих 4.956».
О празднике охотно, как всегда, писала 3 июля Надежда Осиповна: «Погода по-прежнему прекрасная, фейерверк был великолепный, нет, ошибаюсь, это была иллюминация. <…> Натали, говорят, была дивно хороша, и правда, после последних родов она стала красива, как никогда».
Нет сомнения в том, что на таком великолепном празднике в честь дня рождения Императрицы присутствовали лучшие кавалергарды, «танцующие», были офицеры с дамами, фрейлины и прочие приближённые Её Величества! Нет сомнения, что на празднике среди «танцующих» был и Жорж Дантес.
4 июля 1835 года Пушкин пишет Бенкендорфу письмо, в котором, по сути, просится в отставку (если иначе нельзя) и беспокоится только об архивах: Бенкендорф сделал пометку на письме: «Есть ли ему нужны деньги Государь готов ему помочь, пусть мне скажет, есть ли нужно дома побывать, то может взять отпуск на 4 месяца».
14 июля Пушкин написал тёще, Наталье Ивановне Гончаровой: «Мы живём теперь на даче, на Чёрной Речке, а отселе думаем ехать в деревню и даже на несколько лет: того требуют обстоятельства. Впрочем, ожидаю решения судьбы моей от Государя…».
Подсчёт расходов на содержание семьи в Петербурге на год, куда включены: плата за квартиру, содержание лошадей и плата извозчику, питание и прочие расходы; в результате получилось, что для проживания в столице необходимо 30.000 рублей в год.
По сути, начался период роста долгов в семействе Пушкина, постоянно приходила счета к оплате из ателье, продуктовых лавок, книжных магазинов. Кредиторы брата Льва обращались к нему за ответом к оплате. Разрушалось родительское имение в Михайловском и Болдино. Придворная жизнь, внешний блеск и праздность, на деле тяготили бессмысленной суетой.
15 июля К.Я. Булгаков в Москву: «Было человек с 500, и прекрасно, все островские дамы, Завадовская, Пушкина, купцы немцы с семействами, угощение, освещение, музыка, два оркестра, всё было очень прилично и хорошо, а всего лучше, что в 7 началось и в 11 кончилось. Надеюсь, что эти балы, напоминающие немецкие воды, продержатся».
Дантес пишет пространные письма Геккерну, не забывая сообщать между дипломатическими новостями пикантные светские сплетни. Он много пишет о балах и развлечениях, не забывая спрашивать Геккерна о ходе дела с его усыновлением, о котором они предварительно договаривались между собой. Но однажды, 2 августа, в ответ на замысел Геккерна о покупке имения под Фрейбургом, где он мог бы когда-нибудь поселиться, обычно разумный Дантес, "враг мечтаний и воздушных замков", позволил энтузиазму своего благодетеля увлечь себя:
«Как ты говоришь, мы должны быть, так сказать, en famille: поскольку теперь ты часть её… Мой отец имеет большое имение в трёх часах от Фрейбурга, на берегах Рейна, и нет ничего невозможного в том, чтобы найти собственность рядом с ней. Уверяю тебя, это прекрасная мысль, и так как тебе нравится также и мой брат, мы сможем жениться и жить почти все вместе, всегда имея тебя в нашем распоряжении».
В этом восторженном послании вдруг встрепенулась новость en famille – о семье, о совместном жилье, о мечте Геккерна, вдохновившей Дантеса: «мы сможем жениться и жить почти все вместе». Да, Жорж Дантес не вертопрах, не балагур, не пустомеля. Он чётко знает, чего хочет, знает куда идти, с кем дружить, кого любить. Прагматик! Он даже задумался о возможности жениться!
Но всё-таки Дантес не описывает Геккерну своих новых увлечений, ссылаясь на то, что «в мужском обществе ему намного приятнее». Известно, что он принимал участие во всех летних увеселениях на Водах. В письме Александры Гончаровой к брату 14 августа она сообщает об очень весёлой верховой прогулке в большой компании: «Дам нас было только трое и ещё Соловая … и двенадцать кавалеров, большей частью кавалергарды, там у нас был большой обед; музыканты полка, так что вечером танцевали, и было весьма весело».
«Дам нас было только трое»? Да, если помнить, что Натали мечтала вместе со своими сёстрами участвовать в прогулках верхом – не Пушкина ли это и обе Гончаровы?
В том же письме Александра пишет: «В субботу нам обещают ещё один бал на водах; мы уже там были на трёх очаровательных балах, и я думаю, это будет закрытие сезона, поскольку двор уже уехал; они были там один раз и поэтому все туда ходили в надежде их увидеть» - Вокруг Пушкина. С.222.
Последний бал на водах был в субботу, 17 августа. Пушкин сопровождал жену и своячениц на этот последний бал в зале Завода минеральных вод в новой Деревне.
Итак, с 1 июля по 17 августа 1835 года сёстры Гончаровы, а иногда и Наталья Пушкина в кругу других «островских дам» танцевали с кавалергардами, совершали прогулки верхом, участвовали в пикниках. Жаль, что не было с ними Идалии Полетики…
В письме от 18 августа Дантес сообщает Геккерну о своём недомогании: «… едва стало сыро, прихворнул и был у Задлера, а тот сказал, что мне абсолютно необходимо возобновить лечение … по его словам, немного подлечившись, я стану совершенно здоров; думаю, это будет легко, ведь жизнь я веду очень размеренную». О размеренности жизни молодой человек явно солгал, чтобы не расстраивать покровителя.
В прошедшие праздничные дни Жорж Дантес, вероятно, впервые близко видел Наталью Николаевну Пушкину, танцевал с фрейлиной Екатериной Гончаровой, беседовал с их сестрой Александрой. Да и не только с ними, «прекрасными амазонками»! С Александром Сергеевичем Пушкиным!
Мы помним, как в мае-июне 1834 года Пушкину и Дантесу случайно пришлось быть за одним столом в ресторации у Дюме: Александр Сергеевич забежал сюда, оставшись после отъезда Натали с детьми один в Петербурге, а Жорж – по причине своей голодной холостяцкой жизни. С тех пор, как поэт в начале 1834 года «обратил своё презрительное внимание» на француза Дантеса, последний успел произвести выгодное для себя мнение в свете: он, имея рекомендации и покровительства высоких особ, обладал завидной способностью нравиться всем не только в полку, но и в светском обществе.
Похоже, что общаясь с Дантесом в ресторации, Пушкин изменил о нём первоначальное «презрительное» мнение, ставшее более лояльным. Но с тех пор, как Екатерина и Александра упомянули однажды его имя, Пушкин уже наблюдал за удачливым мальчишкой: недаром он предостерегал Натали, что ничего у неё не получится, если она сама будет заботиться о женихах для своих сестёр: « … ничему не бывать; оба влюбятся в тебя; ты мешаешь сёстрам, потому что надобно быть твоим мужем, чтоб ухаживать за другими в твоём присутствии, моя красавица». – Из письма от 27 июня 1834 года.
Вполне можно представить, что Дантес, встретив на последнем балу августа своего знакомого, литератора Пушкина, решился подойти к нему. Наталья Николаевна и её сёстры были рядом с ним. Настал момент приятного общения, тем более, что прекрасные амазонки Екатерина и Александра были уже знакомы с Дантесом после совместных прогулок с кавалергардами «верхом».
1-го сентября Дантес вновь пишет о себе: «… провалялся четыре дня. В квартире у меня было так сыро, что я уже довольно давно чувствовал недомогание, и в этом состоянии поехал на бал на Водах, откуда вернулся в коляске, поскольку у меня уже начался жар. В результате на следующий день Задлеру пришлось поставить мне 4 банки, и он страшно боялся, не схватил бы я воспаление лёгких…».
Дантес разбавлял свои письма к Геккерну городскими сплетнями, пикантными подробностями происшествий с общими знакомыми, рассказывал о неприглядных шалостях кавалергардов, об актёрах и актрисах, обо всём, что мутным облаком уплывало прочь, не мешая новому прохладному дню явиться над осенним Петербургом.
Почему же наш «танцующий» кавалергард ничего не пишет о самой красивой из сестёр Гончаровых?
Окончены балы. В конце августа Пушкины перебрались с дачи в свою прежнюю квартиру в доме Баташева у Прачечного моста.
Наталья Николаевна Пушкина, находясь в каждодневных заботах о домашнем хозяйстве, где без её слова и приказа не обходились ни повара, ни конюхи, ни прачки, ни кормилица, должна была во всём давать отчёт мужу, занятому неоплаченными счетами.
Но, кроме семейных проблем Пушкиных, Натали также была в курсе проблем своего родительского дома, дома Гончаровых, которые из года в год только ухудшались. Всё упиралось в полутора-миллионный долг, оставленный наследникам от их деда, Афанасия Абрамовича.
Постепенно Натали становилась для своего мужа помощницей по издательским делам, она общалась по издательским делам с Плетнёвым, Одоевским. Пушкин рассказывал жене о журнальных хлопотах, просил помочь в общении с книгопродавцами.
В 1835 году Наталья Николаевна занималась хлопотами «бумажными», ходатайствовала в письме от 18 августа перед братом: «Мой муж поручает тебе, дорогой Дмитрий, просить тебя сделать ему одолжение и изготовить для него 85 стоп бумаги по образцу, который я посылаю тебе в этом письме. Она ему крайне нужна и как можно скорее; он просит тебя указать срок, к которому ты можешь её ему поставить».
31 августа Ольга Сергеевна Павлищева пишет мужу: «Вчера приезжал Александр с женой, чтобы повидаться со мною. Они больше не собираются в Нижегородскую деревню, как предполагал Monsieur, так как madam и слышать об этом не хочет. Он удовольствуется поездкой на несколько дней в Тригорское, а она не тронется из Петербурга».
Однако, её муж взял отпуск: 27 августа было подписано свидетельство о том, что с высочайшего соизволения Пушкин уволен в отпуск на четыре месяца (с 27 августа по 23 декабря). Но вдруг обнаружилось, что расчёты на ссуду оказались ошибочными.
6 сентября Пушкин пишет министру финансов Е.Ф. Канкрину о необходимой ему ссуде в 30.000 рублей (в счёт своего жалования), из которой он получил только 18.000 и оказался в положении «более, чем когда-нибудь стеснённом», «с долгами неоплаченными и лишённый жалования».
7 сентября Пушкин всё-таки уезжает в Михайловское, предполагая провести там осень. Вскоре пишет письмо Алине Беклешовой, радуется, что скоро её увидит: «У меня для Вас три короба признаний, объяснений и всякой всячины. Можно будет на досуге и влюбиться». – Тархова, стр. 693.
Поэт ищет новых впечатлений, жаждет чувств и вдохновенья, а реальность такова, что приходится ему писать жене, думая о будущем: что не знает он, чем и как жить, что не написал ещё ни строчки, что по-прежнему не спокоен.
В отсутствие Пушкина Натали, вероятно, приглашала к себе подруг: Идалию Полетику и Марию Вяземскую. Но и сама Наталья Николаевна чаще могла общаться с ними в дамском обществе, например, в салоне княгини Вяземской. К тому же, она могла бы навещать Идалию, которая была уже на последних неделях перед родами, в её квартире.
В это же время в Павловске на одной даче с родителями и маленьким сыном жила сестра Пушкина Ольга. Однажды она «ездила в Петербург на пару дней». Но неё были свои причины бывать или не бывать у Натали и Александра. Она писала об этом своему мужу 12 сентября 1835 г., когда её брат Александр уже был в Тригорском.
«… пока я буду делать свои визиты. Я начала с Александра, который живёт рядом-1. Его свояченицы хороши-2, но ни в какое сравнение не идут с Натали, которую я нашла очень похорошевшей: у неё теперь прелестный цвет лица и она немного пополнела; это единственное, что ей недоставало. Я не захотела обедать у них, опасаясь, что буду скучать; пробыв только полчаса и, под предлогом, что должна ехать за покупками, отправилась ... ».
1- С августа 1834 г. Пушкин снимал квартиру в Доме Баташева на Французской набережной. Несмотря на то что на лето 1835 г. Пушкины переехали на дачу Миллера на Чёрной речке, они сохранили за собой городскую квартиру; Пушкин, занятый хлопотами об отпуске и другими делами, постоянно бывал на городской квартире, а во второй половине августа, готовясь к поездке в Михайловское, перевёз с дачи и всю семью.
2- Александра и Екатерина Гончаровы.
17 сентября, в день именин Надежды Осиповны, Наташа с детьми ездила в Павловск поздравлять свекровь.
Очень может быть, что Жорж Дантес, общавшийся с Натали в период праздников на Водах, уже мечтал увидеть её вновь. Позднее, в письме к Геккерну от 6 марта 1836 года Дантес признался: «… от безумной страсти, которая пожирала меня шесть месяцев, и о которой я писал тебе во всех письмах, во мне осталось лишь поклонение да тихое восхищение созданием, заставившим моё сердце биться столь сильно». Значит, можно считать, что именно в сентябре 1835 года началось время любви Дантеса к Наталье Пушкиной.
1 октября. Натали в хлопотах, она вновь обращается к брату Дмитрию за денежной помощью, просит прислать «несколько сотен рублей»: «Мой муж уехал и оставил мне только сумму, необходимую для содержания дома. В случае, если ты не можешь этого сделать – не сердись на мою нескромную просьбу, прямо откажи и не гневайся». Она благодарит брата от имени Пушкина за согласие обеспечить бумагой задуманный Пушкиным и Плетнёвым альманах.
Но и Гончаровым была нужна помощь: им оказался должен калужский купец Усачёв, неаккуратно плативший за аренду полотняных и бумажных фабрик. И за судебное дело с Усачёвым взялась сама Наталья Николаевна, 22-х летняя «любезная дама», обременённая домом и детьми! Это обстоятельство было одной из главных причин, удерживающих её в Петербурге. Обо всём процессе по делу, которое задействовало много влиятельных знакомых и друзей Пушкина, Наталья писала брату, причём – очень деловое, умное и грамотное письмо.
Ей пришлось, правда, применить известную тактику в продвижении важных вопросов, о чём она писала следующее: «Что касается наложения ареста на наше имущество, тебе нечего опасаться до тех пор, пока … не вынесут какого-либо решения. … А теперь я хочу узнать, кто эти шесть человек, от которых зависит наша судьба, и если это кто-нибудь из моих хороших друзей, то тогда я постараюсь привлечь их на свою сторону. Второе, что мне хотелось бы узнать, является ли лицо, занимающееся нашим делом, честным человеком или его можно подмазать? В этом случае надо действовать соответственно». – Из письма 1 октября 1835 года.
Пушкин в Михайловском, занят литературным трудом, не забывая навещать своих знакомых в округе и добрых приятельниц в Тригорском. Он в раздумьях о решении своих вопросов у финансиста графа Канкрина и Начальника Ш Отделения графа Бенкендорфа, задумав переезд на жительство в Михайловское. Но жена видит реальные обстоятельства и необходимость литературных заработков. Она пишет мужу «сердитые» письма, спрашивая о его делах, а он отвечает 2 октября:
«Получил я, ангел кротости и красоты! письмо твоё, где изволишь ты, закусив поводья, лягаться милыми и стройными копытцами, <…> надеюсь, что теперь ты устала и присмирела. Жду от тебя писем порядочных, где бы я слышал тебя и твой голос – а не брань, мною вовсе не заслуженную, ибо я веду себя как красная девица.
Со вчерашнего дня начал я писать (чтобы не сглазить только). Погода у нас портится, кажется, осень наступит не на шутку. Авось распишусь …».
Разумеется, как и куда Наталья Николаевна с такими заботами, да на «авось», да с тремя маленькими детьми уедет из Петербурга? Без денег? В имение, вовсе не пригодное для жизни зимой?
14 октября Идалия Полетика порадовала своего мужа рождением сына, которого супруги назвали Александром. Почему-то в обществе сложилось мнение, что ребёнок Идалии вовсе не от мужа, «много об этом ходило неясных слухов», вероятно – несправедливых, если в итоге все быстро успокоились. Но, как оказалось впоследствии, весной 1836 года об этом был кое у кого повод поговорить и посплетничать! Подождём.
Вскоре, 23 октября, Пушкин возвратился в Петербург, узнав в средине октября, случайно, из письма к П.А. Осиповой, о болезни своей матери. К тому же пришлось ему сразу же поволноваться по поводу новых сплетен о Натали: «Повсюду говорят: это ужасно, что она так наряжается, в то время как её свёкру и свекрови есть нечего и её свекровь умирает у чужих людей. <…>
Во всяком случае, Натали тут не при чём, а отвечать за неё должен я. <…> Если бы мать моя решила поселиться у нас, Натали, разумеется, её бы приняла. Но холодный дом, полный детворы и набитый народом, едва ли годится для больной». Всю осень в семействе Пушкиных шли споры и разлады в связи с улаживанием денежных неурядиц между родителями и детьми. По мнению сестры Ольги об Александре «он очень порядочный и дела понимает, хотя и не деловой».
Надежде Осиповне оставалось жить недолго. Сестра Пушкина в отношении к Натали была полностью на её стороне, писала мужу в Варшаву: «Жена Александра опять беременна. Вообрази, на неё опять напали, отчего и почему мать у ней не остановилась по приезде из Павловска? <…> Их дом, правда, большой, но расположение комнат неудобное, две сестры и трое детей, и как к этому отнёсся бы Александр, которого не было в Петербурге. <…> А моя невестка - не лицемерка. И нас тоже бранят: Александр – чудовище, я – жестокосердная дочь».
Сёстры Гончаровы к осени 1835 года вполне освоились в Петербурге, они уже в предвкушении зимних балов:
«У нас в Петербурге предстоит блистательная зима, больше балов, чем когда-либо, все дни недели уже распределены, танцуют каждый день. Что касается нас, то мы выезжаем ещё очень мало, так как наша покровительница Таша находится в очень жалком состоянии. <…> Нет ничего ужаснее, чем первая зима в Петербурге, но вторая – совсем другое дело <…> самые гордые дамы, которые в прошлом году едва отвечали нам на поклон, теперь здороваются с нами первыми, что также влияет на наших кавалеров».
Из писем Ольги Сергеевны Павлищевой более всего ясно, в каком обеспокоенном во всех отношениях состоянии находится семейство Пушкиных.
Петербург, 22 ноября 1835 г. «Лёля-1 становится очень мил, но в то же время капризен; мне приходится шлёпать его. Александр порет своего мальчишку-2, которому всего два года; Машу-3 он тоже бьёт; впрочем, он нежный отец. Знаешь что, он очень порядочный и дела понимает, хотя и не деловой. Кажется, он снова очень меня любит и Лёлю моего очень хвалит и ласкает. Его жена и свояченицы очень добры и любезны, они мне очень нравятся, но, представь себе, я у них ещё ни разу не была».
1- Лев, маленький сын Ольги и Николая Павлищевых.
2,3 – старшие дети Пушкиных, двухлетний сын Саша и трёхлетняя дочка Маша.
Петербург, 06 декабря 1835 г.: «Александр собирается в Москву на два месяца и даже больше, как он рассчитывает. Он говорит, что должен ехать рыться в архивах. … Невестка с сёстрами выезжают каждый день; я мало их вижу; я ещё не была у них, потому что не была нигде».
Петербург, 20 декабря 1835 г. «Мой милый друг, я не нашла удобного момента, чтобы поговорить с Александром о деле, <…> каждый раз, как он приходил, мы обедали. Он обедал с нами и тотчас уходил. Натали была на этой неделе только один раз, я и с ней не смогла поговорить; писать им было бы напрасный труд, надеюсь, Александр придёт днём, и мне не понадобится выбирать момента, чтобы передать ему то, о чём вы пишете. <…> Александр был, по обыкновению, ненадолго, к тому ж с двумя жёнами и в полной дистракции-1; всё, что могла от него добиться: 1600, за вычетом процентов в ломбард, которые должен уплатить управляющий, чтобы избавить вас от этих хлопот».
1 – "в полной дистракции": в полной рассеянности.
1 декабря 1835 года в письме Александры Гончаровой брату Дмитрию имя кавалергарда Жоржа Дантеса названо среди её знакомых: «Мы довольно часто танцуем, катаемся верхом, а послезавтра у нас будет большая карусель: молодые люди, самые модные и молодые особы, самые очаровательные и самые красивые. <…> Начнём с дам, это вежливее. Прежде всего твои две прекрасные сестрицы, или две сестрицы-красавицы, потому что третья-1 <…> кое-как ковыляет, затем Мари Вяземская и Софи Карамзина; кавалеры: Валуев, примерный молодой человек, Дантес – кавалергард, А. Карамзин – артиллерист; это будет красота».
1- Третья — это Наталия Николаевна Пушкина, новая беременность которой сопровождается отеком ног (если Александрина и Катрин не преувеличивают, чтобы приуменьшить красоту сестры, чего быть не может).
6 декабря, в день тезоименитства императора Николая, Пушкин с утра присутствовал на торжественной службе в церкви Зимнего Дворца. А вечером с женой он был на придворном балу, где Наталья Николаевна «сама по себе, не в кадрилях», как мог бы повторить П.А. Вяземский. Но А.Я Булгаков отметил, что она «очень похорошела».
Новый год супруги Пушкины встречали у Одоевского.
Другие статьи в литературном дневнике:
