Исследователь миграции об исламизации Европы

Журналист Александр Папко поговорил с экспертом в сфере миграции, сотрудником Берлинского центра социальных наук Томмазо Вирджили.

— За последнее десятилетие, по данным ООН, число неевропейских мигрантов в Европе, включая Россию, увеличилось на 10 млн человек и сейчас составляет 85 млн — это примерно 11% населения Европы. В то же время на протяжении последних 20 лет мы постоянно слышим истории о том, что Мохаммед — самое популярное имя, которым называют детей в главных европейских городах, таких как Антверпен, Париж или Лондон. Какова реальная динамика мусульманского населения в Европе? Насколько обоснованна такая тревога?

- Данные показывают, как вы и отметили, что в связи с кризисом беженцев 2015 года мусульманское население значительно увеличилось. Если взять Европейский союз (включая на тот момент Великобританию; а также Норвегию и Швейцарию), можно увидеть, что во время кризиса и через несколько лет после него численность мусульман увеличилась с примерно 20 млн до 26 млн. Это особенно заметно в отдельных странах Европы.

Например, в Германии рост составил 2 млн. Во Франции — миллион. В Швеции, несмотря на меньшие абсолютные цифры, численность мусульман фактически удвоилась: их доля в населении выросла с 4,5% до примерно 8,5% всего за несколько лет.

Существует исследование центра Pew Research, которое анализирует три возможных сценария. Один из них — нулевая миграция, что крайне маловероятно.

Второй сценарий — высокая миграция на уровне кризиса 2015 года. Он тоже маловероятен, но, учитывая нестабильные времена, в которые мы живем, исключать его нельзя. И третий сценарий — умеренная, «нормальная» миграция. При любом из этих сценариев, даже при нулевой миграции, прогнозируется рост мусульманского населения как в абсолютном, так и в относительном выражении.

— Согласно социологическому исследованию Французского института общественного мнения, 72% французских мусульман в возрасте до 25 лет считают себя верующими и религиозными. При этом уровень религиозности среди обычных французов составляет около 15%. Какие процессы формируют идентичность и религиозные убеждения молодых мигрантов, часто рожденных уже в Европе?

— Все академические исследования, а также опросы показывают, что мусульмане, как правило, демонстрируют более высокий уровень религиозности, чем немусульмане — и это важно, даже если все остальные условия одинаковы. То есть даже при одинаковом экономическом положении, одинаковом уровне образования и одинаковом происхождении.

Это общее свойство мусульман. Второе и третье поколение становится более религиозным, чем предыдущее — это тоже заметная тенденция. Я считаю ее особенной, потому что среди немусульманских мигрантов, которые тоже, как правило, более религиозны, чем коренные европейцы, можно наблюдать, что максимум через одно-два поколения они выравниваются по уровню религиозности с большинством местного населения.

Но с мусульманами этот процесс нередко идет иначе. Есть различные исследования, так что нельзя сказать, что это справедливо абсолютно для всех стран. Однако упомянутый вами пример Франции — не уникальный случай.

Вы спросили, от чего это зависит. Прежде всего, возможно, играет роль фактор идентичности. Мы живем в эпоху, когда политика идентичности и самоидентификация как способ самовыражения в обществе стали очень важны. Это касается не только мусульман — мы наблюдаем это в целом. И религия с этой точки зрения может стать маркером идентичности для молодых мусульман. А что может привести к развитию такой идентичности?

Согласно некоторым теориям, это явление называют «реактивной религиозностью». Мусульмане чувствуют себя исключенными, дискриминируемыми — и реагируют таким образом. Но стоит отметить, что эта теория пока не доказана.

Есть исследования — например социологов Коринн Торрекенс и Руда Купманса, — которые показывают противоположное. То есть в более принимающей и терпимой среде по отношению к исламу и мусульманам уровень религиозности даже выше, чем в странах, где отношение более настороженное.

,,
Другой фактор, который стоит учитывать, — это возрождение исламизма, которое мы наблюдаем в последние десятилетия. Очень сильная, крайне консервативная ветвь ислама начала вытеснять форму ислама, распространенную в Северной Африке и Турции.

Такие политологи, как Жиль Кепель или Бернар Роже, говорят о «салафизации» (Салафия — консервативное движение в суннизме, призывающее вернуться к постулатам мусульманской веры времен ее образования и настаивающее на исключительно буквальной трактовке Корана. — Ред.) ислама в Европе, то есть о том, что именно эта консервативная версия ислама становится доминирующей, мейнстримной. И конечно, это явление усиливается благодаря новым медиа и интернету.

Я говорил с активистами, с практикующими мусульманами, а также с чиновниками, занимающимися интеграцией. Все они отмечают, что особенно у молодых мусульман очень четкое разделение мира на разрешенное — «халяль», и запретное, греховное — «харам». Такая версия ислама находится в явной оппозиции к остальному обществу. Я думаю, она безусловно отобразилась в описанной вами динамике.

— Согласно опросам общественного мнения во Франции, в 2020 году 74% молодых мусульман в возрасте до 25 лет заявили, что для них религиозные нормы важнее законов Французской Республики. Существует ли опасность, что значительная масса людей живет внутри общества, но в противоречии с демократическими нормами, принципами равенства и прав человека?

— Тут нельзя обобщать. Очень важно различать установки и поведение. Я не могу говорить о поведении большинства мусульман. Но установка, о которой вы упомянули, существует. Приведенные вами цифры верны. И правда в том, что чем выше уровень религиозности — вне зависимости от того, мигранты это, коренные жители, христиане, буддисты, — тем ниже принятие светских ценностей.
Я имею в виду равенство между мужчинами и женщинами, репродуктивные права, свободу вероисповедания (включая свободу быть атеистом), свободу выражения мнений, даже если они направлены против религии и ее догм.
Все это меньше принимается людьми с высокой религиозностью. Но в случае с мусульманами действительно есть своя специфика.

— За последнее десятилетие ислам также стал распространяться через интернет. Американский публицист Томас Фридман писал, что, начиная с 1970-х годов, ислам Средиземноморья — турецкий, более открытый, ориентированный на торговлю — был вытеснен «исламом пустыни», гораздо более радикальным. Становится ли политический ислам все более популярным среди людей, рожденных в Европе?

— Безусловно да. Политический ислам, как вы справедливо его назвали (или, как его еще называют, исламизм), действительно начал распространяться и становиться преобладающим в мусульманских общинах. Что я имею в виду под «преобладающим»? После Иранской революции, когда Саудовская Аравия в борьбе против Ирана начала своего рода соревнование за то, кто будет «более чистым», «более нравственным» с точки зрения ислама, началось активное распространение ваххабитской формы ислама. Это и есть тот самый «ислам пустыни», о котором вы говорите.

Он распространялся через проповедников, литературу, контроль над мечетями и трансляцию радикальных проповедей. Этот процесс стартовал еще в конце 1970-х ; начале 1980-х годов и продолжился через такие движения, как салафиты, «Джамаат Таблиг», а также «Братья-мусульмане».

Теперь, если подойти к вашему вопросу с другой стороны — становится ли политический ислам доминирующим среди мусульман в Европе, — здесь стоит сделать разграничение, о чем говорят многие эксперты.

Например, политолог и правозащитница Эльхам Манеа различает общественный исламистский проект и политический исламистский проект. Я бы добавил еще и личностное измерение исламистской радикализации. Так вот, если вы спрашиваете, участвуют ли большинство мусульман в Европе в деятельности исламистских организаций, то ответ — нет.

Большинство мусульман в Европе не являются членами «Братьев-мусульман», не создают исламистские партии и даже не голосуют за них. Я говорю больше о личностном уровне — о том, как они проживают свою религию, о семейной и социальной сфере. Именно об этом говорят Жиль Кепель и Бернар Ружье, когда говорят о салафизации ислама в Европе.

Я приведу в пример исследование немецкого политолога Кристиана Вельцеля, одного из ведущих участников проекта World Values Survey, который занимается исследованием мировых ценностей. Оно показывает, что даже при одинаковом уровне религиозности мусульмане, как правило, более патриархальны и менее склонны принимать либеральные демократические ценности, чем другие верующие.

«Сходи в книжный магазин. Ты интересуешься исламом? Попробуй сходить в книжный магазин в Брюсселе и посмотри, какую литературу об исламе ты найдёшь».

Зайдите в интернет и посмотрите, кто самые популярные идеологи на ютубе или в тиктоке. Включите спутниковый канал и посмотрите, какую информацию вы получаете об исламе. Или даже зайдите на сайт Европейского совета по фетвам и исследованиям — это институт, связанный с «Братьями-мусульманами» и основанный аль-Кардави.

Посмотрите, какие советы они дают по поводу того, как обращаться с женщинами, которые не носят хиджаб или хотят выйти на работу, какие фетвы они выдают по поводу атеистов и вероотступников. К этой информации чрезвычайно легко получить доступ. Популярность идей исламизма объясняется во многом предложением, которым отвечают на спрос.

Почему политический ислам так успешен? Ну, еще и из-за международной обстановки. Я упоминал Иранскую революцию, реакцию Саудовской Аравии и стран Персидского залива в целом. Эти страны наводнены деньгами, конечно же, за счет нефти. Они обладают огромной силой в распространении определенного рода идей.

Нужно также учитывать, что другие идеологии на международной арене провалились. Панарабизм, социализм, либерализм — все в регионе потерпели неудачу. И в такой ситуации политический ислам показался ответом. Но сейчас мы уже наблюдаем обратную волну. На Ближнем Востоке и в Северной Африке исламизм уже не так хорошо «продается», за исключением ХАМАС, к сожалению.

— Есть ли какие-либо эффективные инструменты, позволяющие людям принять более либеральные ценности — равенство между мужчинами и женщинами, права ЛГБТ? Вы знаете какие-либо успешные примеры в этой области?

— Да, успешные практики интеграции существуют. К сожалению, чаще всего — на локальном уровне. Это то, что нужно масштабировать. Эти успешные практики заключаются в том, чтобы ставить под сомнение укоренившиеся убеждения. Я бы сказал, по методу Сократа. Существуют группы, которые занимаются предотвращением радикализации или даже дерадикализацией. Они добиваются успеха, задавая вопросы о знании священных текстов, знании Корана, предлагая альтернативную точку зрения и показывая, что альтернатива возможна.

,,
;Также особенно эффективным остается поощрение смешения и социальной разнообразности. Сегрегация в местах проживания или сегрегация в школах очень опасна. В таких условиях у людей возникает желание подражать окружению, возникает давление со стороны окружения.

Работает и подход, при котором используются посредники — те, кто, с одной стороны, понимает культуру сообщества, а с другой — может перевести ее на западный язык. Например, в Бельгии есть неправительственная организация, которой руководит афганская женщина. Она работает над тем, чтобы афганцы, особенно беженцы, принимали права женщин. Это хороший пример.

Плохим примером является ситуация, когда посредников ищут среди исламистов, которые выдают себя за светских активистов. Есть множество примеров, когда, например, «Братья-мусульмане» или даже салафиты получали доступ к ресурсам, предназначенным для интеграции или приема беженцев.

Я вспоминаю одно исследование, которое я проводил для Европейского фонда за демократию — я интервьюировал более 150 беженцев, и многие говорили, что сразу же после прибытия в Европу они столкнулись с очень радикальными деятелями. Это как раз то, что государство должно предотвращать.

— 20 лет назад, после беспорядков 2005 года в предместьях Парижа, власти и публицисты разных стран начали говорить о гетто. Борются ли правительства европейских стран, таких как Франция, Италия и другие, с геттоизацией?

— Да, некоторые меры принимаются на местном или национальном уровне. Например, в сфере градостроительства некоторые страны или муниципалитеты стараются избегать того, что мы видели в 1970-х — огромных районов, целиком отведенных под социальное жилье. Теперь они стараются поощрять социальное разнообразие — например, выделять лишь определенный процент квартир или зданий под социальное жилье, чтобы избежать эффекта концентрации.

Некоторые государства пытаются действовать и на другом уровне — воздействуя на идеологию. Можно сказать, что прежняя догматическая мультикультурность больше не популярна в Европе. Посмотрите на Нидерланды. Они полностью пересмотрели свою политику. Сейчас они поощряют культурную интеграцию или даже вводят обязательные интеграционные курсы и так далее. Наиболее целостные усилия, пожалуй, предпринимаются во Франции.

---
— Говорить, что Европа умирает — это давняя традиция. Но все же: можно ли сказать, что исламизм — это смертельная угроза? И можно ли сказать, что европейские страны не способны ей противостоять?

— Я всегда со скепсисом отношусь к теориям конца света — будь то Томас Мальтус и его предсказания обрушения мира в 1890-х из-за перенаселения или идеи о том, что Европу наводнят мигранты.

Взять хотя бы теорию «великого замещения» — идею о том, что некие злобные глобалисты почему-то хотят уничтожить Европу, заменив ее христианское белое население мусульманами. Конечно же, ничего подобного не происходит. Но совершенно точно — мы сталкиваемся с реальными вызовами.

,,
И нам нужно с реализмом к ним подходить.

Опасно, если мигранты не интегрированы в рамки либеральных ценностей — а под либерализмом я имею в виду свободу личности — и если среди нас нет согласия по поводу базовых идей — что мы имеем право исповедовать разные религии, отличаться в сексуальности, политических или философских взглядах, — тогда наше общество действительно под угрозой.

Я вижу еще одну проблему в этих «апокалиптических» теориях: они противопоставляют одну целостную группу другой. Но таких цельных групп не существует.

Например, если говорить о политическом исламе — одной из тем, которые мы обсуждали сегодня — то многие люди мусульманского или ближневосточного происхождения понимают угрозу намного лучше, чем многие европейцы.

Многие мусульмане и бывшие мусульмане гораздо лучше осознают опасность теократии и религиозного фанатизма, чем европейцы.

-----

— Ваши аргументы об опасностях иммиграции для Европы и трудностях интеграции, особенно мусульманских мигрантов, я уже много раз слышал от правителей России, Беларуси и тех, кто пытается представить Европу как умирающую. Правы ли они, говоря, что Европа умрет из-за своей свободы?

— Надеюсь, я достаточно ясно дал понять, что я опасаюсь именно за будущее демократических свобод в Европе. Я не хочу — и надо это особо подчеркнуть — жить в фашистском государстве.

Кстати, меня всегда поражает, что кто-то из России использует подобные аргументы. Во-первых, если посмотреть на демографические тенденции, в России мусульманское население растет более быстрыми темпами, чем в Западной Европе.

Во-вторых, в России есть такие регионы, как Чечня, где применяется шариат, происходят убийства и радикализация.

Какую именно модель пытается продвигать Россия?

Я не против миграции, как я уже говорил. Я за разнообразие. Я не стремлюсь к обществу, состоящему из роботов, которых заставляют быть одинаковыми. Нам нужно найти стратегии, при которых мы все будем жить по единым правилам — не нарушая законы. И по правилам свободного общества.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 07.08.2025. Жизнь это не то, что прошло, а то, что запомнилось
• 04.08.2025. Исследователь миграции об исламизации Европы
• 03.08.2025. 2024 год Вспышка плотоядных бактерий в Японии
• 02.08.2025. Дети с пороками развития