362 Туебень в музее осязания
Ььььь: литературный дневник Хлеб (культурные сорта пшеницы) и Вино (окультуренный виноград) как плоть и кровь Христа. Аполлоническое и Дионисийское. Истина и Жизнь
___________
Музей осязания
Сутулые фонари обступали детскую игровую площадку с резиновым дёрном и полимерным песком. Между горками, клетями и качелями одиноко росла скамья, на которой тогда точно галки сидели нетрезвые девицы. Парни рядом – на кортах. Тут же на разбухшем от воды тесте салфеток валялись яблоки, бекон и салат. Айфоны мерцали в руках. Под лавкою полнился мусором белый пакет. Нутро сумки с лежавшей на дне бутылкой обдавало искусственным светом – когда её вынимали. Пели матерные песни; смеялись, перекрикивая друг друга; расплёскивали содержимое пластиковых стакашек: компания – человек семь-восемь, гайз/гёрлз.
Девицы уже доходили. Одна поминутно задирала юбку, демонстрируя всем места комариных укусов. Другая скандировала с экрана чужие стихи. Третья неустанно рассказывала о каких-то своих друзьях, которые «очень крутые». С краю, на спинке скамьи с неизменной сигаретой меж пальцев сидела и ты.
Ты была в лёгком, зауженном в талии, светло-коричневом платье (в электрическом свете оно виделось мне голубым). Ты была пьяной, и это было заметно. Я отхлёбывал пойла, возводя тайный взгляд к твоим тёмным локонам, к обнажённым плечам и коленям. Кто-то опять захотел поорать, и мы снова перетрясли знакомые песни, десятки песен. И даже это пустяшное, как казалось, занятие, служило моим интересам. Я всё обращал себе на пользу в тот вечер.
Разговор увлекает только тогда, когда он наполнен смыслом, то бишь если он имеет какую-то ощутимую цель. Значит любую беседу ведёт тот, у кого есть цель. О, этот вечер! Лишь я один знал свою цель, и целью моей была ты. Открыто идущий к цели невольно навязывает её остальным. Поэтому всякая цель предполагает конфликт. Я знал это и создал полый конфликт.
Ты учуяла привкус солёности, когда они, подпитываемые моей лестью, вдруг разом заспорили о чём-то совсем несущественном. И вот, словно мы выпорхнули из тел и, уйдя на мгновение во тьму, сообщили друг другу свои сокровенные мысли, ты мимолётно мне улыбнулась. Я понял: ты готова мне вверить себя, если не душу, то тело уже наверное.
А вискарь всё искрился в потоках света, часики тикали, мат не стихал. Пылали алмазы на своде небесном и окна в многоэтажке напротив. Ночь была до бесстыдства знойной. Жизнь нам лгала о себе, как о чистой и светлой. Никому не нужное счастье, казалось, лежало в кустах. Мы ждали момента, чтобы уйти и вот мир зазвучал: визг раздавленного стекла; кричалки фанатов вдали; суетный говор подруг и твой близкий шёпот: «Пойдём…»
Было душно. Шагали по пустынному саду мы. Ветви деревьев клонились над тротуаром, сплетались узлами, стараясь заключить нас в объятия. Опередив их, я обнял тебя, и ты рассмеялась, и смех твой чудесным образом вынес нас на проезжую часть - она, хотя на дороге никого не было, всё ещё дышала теплом. За тротуаром блевал, лежа в траве, юный романтик. Две невзрослые барышни держали его голову над землёй, а небо сыпало угольки звёзд на их спины. Проходя, мы услышали: «Не очень приятный вид, правда?..»
На светофоре я поймал-таки твои губы, сухие, горячие, со вкусом вина и дыма. Нам нужен был ночной магазин – хотелось курить. Но была уже глубокая ночь. Потом тебе позвонили и ты, поскольку у тебя девять жизней, замедлила шаг, дабы избежать случайного вторжения моего в ту другую реальность, где ты, возможно, играла роль невинной прислужницы или заботливой дочери. Однако, разговор был не долог и вскоре мы уже снова шли рядом. Я опустил руку на талию и провёл ниже, вдоль пышных бедёр. Ты, улыбнувшись, заметила:
- Тебе повезло, мой хороший. Я сегодня рассорилась со своим парнем, но-о… я ведь могу передумать.
Я, испугавшись, нежно коснулся волос с дивным запахом, поцелуем смирил улыбку. Шли вдоль немого проспекта. Жаркая ночь шевелила листву в кронах, и мне мечталось увлечь тебя под деревья. Глаза твои излучали желание и тревогу, так что ты побежала, едва мы свернули с дорожки.
- Постой! – задыхаясь от страсти, от встречного ветра, позвал я во тьму.
Но тебя уже не было - лишь у гирлянд в конце улицы мелькнул силуэт. Я бросился следом. Да, ты стояла у входа, а на стуле, вдвинутом в ночь, у двери там курил гардеробщик. В полуметре над ним зажигались и гасли два слова, два таинственных слова: «МУЗЕЙ ОСЯЗАНИЯ»
- Добрый вечер!
Он кивнул мне в ответ:
- Не желаете?
- А что это? То есть там?..
- Да, вы платите и, сдав мне одежду и вещи, заходите внутрь. Чтоб остаться вдвоём иль втроём, вчетвером, впятером… в тёмном царстве прикосновений.
- Значит там кто-то?..
- Да, может быть, там кто-нибудь есть. Вы боитесь?
- Нисколько.
Ты приникла ко мне, умоляюще посмотрела… И старик проводил нас вглубь зала, где мы сделались наги как Ева с Адамом, прельщённые дьяволом. Взяв одежду, он поставил чернильные метки на наши запястья – как номерки. Ты вошла в первый зал и я было ринулся следом, но он меня удержал.
- Подождите минуту. Есть правила.
- К чёрту правила!
1 зал
О, прими меня, лабиринт!Вот он – смех твой, эхом пролившийся и утихший. И казалось, достаточно выбросить руку, и я дотянусь до тебя, как младенец до материнской груди, придя в новый, ещё неизведанный мир. Шаг. Второй. Но я заскользил в чём-то мягком и тёплом. Померещилось, что иду по муке. Поднял горсть этого сыпкого вещества и разметал вкруг себя, окунаясь в пространство. Ни звука. Где стены? Где выход?
- Милая, где ты?
Шаг ещё – вот свалился и покатился. Может вниз, или вбок. Как язык к десне, я вскочил и прижался к стене – бугристой, кривой и влажной. Под ногой зазмеилось липкое, зашипело. В ужасе – влево. Нащупал неплотную щель, как прорезь в брезенте палатки, и нырнул в новый зал, там, где грубые - невдалеке - голоса, а средь них твой звонкий смех. Но почему же внизу?
2 зал
- Эй! Я здесь!
В один миг всё изменилось, и дышать стало тяжко. Влажная взвесь колыхалась кругом словно где-нибудь в тропиках или в жарко натопленной бане. Как рыбёшка, выброшенная приливом на берег, я ртом хватал воздух, но, преодолевая себя, всё шагал вперёд - на твой тихий голос. И чудилось - с каждым шагом всё глубже я вязну в песке ли, в болоте, в угарном чаду. Разум чем-то пленялся, и казалось, вот-вот опущусь я на самое дно, чтоб навеки заснуть крепким сном. Я шепчу:
- Отзовись, Ариадночка! Где ты?
Еле слышимый шорох вдали мне ответом. И качение нежных волн как колыбель.
5 зал
Ветер гладит моё разморённое тело. Его тонкие пальцы кладут чудный бальзам на избитые ноги. Освежающий и целебный. Ах, если бы не призыв твой - грудной, звонкий и ласковый, никогда б не ушёл я отсюда!
- Милый… Я здесь.
Я откашлялся, отдышался. И томный дурман отпустил мой мятущийся разум.
Мне верится, ты где-то рядом, может, в шаге, слева, сзади, внутри. О, я вновь полон сил! Я спешу за тобой... и ломлюсь словно в стену, ибо ветер ложится и давит на грудь. И ещё эти злые смешки – пошло-гадкие. Кто тут? Дьявол? Соперник? Насмешник? Я тянусь к ним рукою в попытке добраться и сдавить ненавистное горло. Мне мнится: ты взята в полон как Европа - великанами древних книг. Убыстряя свой бег, я хочу дотянуться и убить похитителей.
- Я сейчас!.. Я почти!
И вот-вот я настигну, придушу эту хтонь своими руками. Но… как далеки голоса, как спокойны. И я замираю…
16 зал
Новый круг в этом сладком аду. Полон странною музыкой зал. Она до костей пробирает, перетряхивает как рассерженный костоправ. Только шёпотом твоим движим я, как молитвой, когда ультразвук сотней игл пронзает вибрациями каждую жилу. И вот тебя уже нет поблизости…
***
Скоротечны минуты любви в эти летние ночи! Уже близок рассвет, остывает твой след в моей памяти. В совершеннейшем одиночестве я возвращусь к гардеробной, где тончайшая магия женских запахов перемешана с ароматами чёрного кофе. Он льётся из залы в фойе. Показав сторожу номерок на запястье, я тотчас же его сотру, и старик мне предложит на выбор одежду и белые крылья. О, конечно, я выберу крылья! Полон жизненной силой, предо мной озарён бренный мир. Но теперь мне по силам накрыть его своей тенью!
© Copyright:
Ььььь, 2022.
Другие статьи в литературном дневнике:
