гл 18

Гл 18
Новый век. Соловки
Наступил 1900 год. Сколько было надежд! В Европе - belle ;poque, в России экономический подъем, она встает в ряд с великими державами. Мы уже не троечники среди двоечников. Разразившаяся всего через 13 лет Великая война, которой потом дадут просто порядковый номер: первая, казалась нелепой случайностью, ведь как дружески переписывались Николай I и кайзер Вильгельм, как оба искренне не желали никаких конфликтов. Но история шла от власти жрецов ( Древний Египет, простоявший три тысячи лет) к власти короля и аристократов ( тоже много, но раза в два поменьше), от нее после буржуазных революций к власти буржуазии, то есть третьего сословия, а после первой в мире социалистической революции - к власти пролетариата. И эти потрясения даже называли прогрессом.
Новый век начался с новой Всемирной выставки в Париже. Русский павильон был представлен Репиным, В.Васнецовым, Суриковым, Серовым, Левитаном и конечно, нашим героем. Сенсацией, однако, стал молодой художник Малявин и его «Красные бабы» - невиданные в Париже. Хотели дать ему Grand prix, но не присудили только из почтения к старым мастерам. Рядом были «Аленушка» Виктора Васнецова, «Взятие снежного городка» Сурикова, «Портрет великого князя Павла Александровича» Серова, заказанный ему лейб- гвардией Конного полка, шефом коего он состоял с 1890. За этот портрет Серов получил на выставке Grand prix, Малявину дали золотую медаль, Виктору Васнецову - серебряную. Левитану за его пейзажи «Октябрь», «Ранняя весна», последняя его большая работа «Озеро» ( 1899 - 1900) тоже серебряную. Суриков с его сибирскими зимними забавами вовсе был не понят и лишь из уважения к имени получил бронзовую медаль, которая его скорее огорчила, чем обрадовала. Нестеров предложил для русской экспозиции свои «Под благовест» и «Чудо». Ему тоже дали серебряную медаль. Он писал впоследствии «самолюбия были оскорблены. Все были недовольны, но что поделаешь?». Для Нестерова, который приезжал тогда в Париж, отсутствие на выставке любимого Бастьен- Лепажа с его «Жанной д’Арк» было, как он пишет, ничем не заменимо. Общее внимание привлек тогда железнодорожный отдел. Савва Иванович Мамонтов строил тогда дорогу к Архангельску. Всё это было подробно и художественно проиллюстрировано большими панно Константина Коровина.
Вернулся Нестеров к началу осени в Киев, где, как мы помним, училась Ольга. Здоровье ее улучшилось, но она оставалась без слуха, что для юной девушки, еще не получившей образования, было почти катастрофой. В пору окончания работ в киевском соборе Нестеров познакомился – о, он тогда был знаком с половиной Киева, хотя сторонился шумных сборищ, не считая себя светским человеком – с молодой вдовой княгиней Натальей Григорьевной Яшвиль. Конечно, все видели ее портрет работы Нестерова, потому ее внешность описывать не буду. Расскажу, что это был за человек. Осталась она с двумя детьми в почти разоренном имении, только что название – Княгинино и сама княгиня. Родом она была из Англии, но уже в далеких предках. В имении она завела виноградники, сады, лесное хозяйство. Завела для юных поселянок мастерские, где они сначала обучались вышиванию, да не простому, деревенскому, а по лучшим образцам музейных вышивок 17-18 веков. Вышивки были столь искусными, что их стали брать и для продажи за границу. В Париже работы ее мастериц получили золотую медаль. Искони дворянское любительское занятие для молодых барышень теперь получило промышленный размах. Долгими зимними вечерами деревенские девки и бабы искони пряли, ткали, вязали, но тут, в заведенных мастерских их научили настоящему искусству. Дети Натальи Григорьевны росли, учились, а в Киеве они с сестрой Софьей Григорьевной Филипсон ( это их фамилия по отцу) жили напротив дома Нестерова. Так невольное знакомство переросло в настоящую дружбу благодаря общим интересам: княгиня тоже училась рисунку, причем у самого Чистякова и показывала успехи. Когда Нестеров женился на Васильевой, уже было прилично пригласить его с семьей пожить у нее в гостях. Сама она жила в Сунках, а Княгинино, находившееся всего в четырех верстах, которое она целиком предоставила Нестеровым на многие летние вакации, на целых девять лет, было, как вспоминал художник «раем земным». Надо сказать, что тогда, как прославленному церковному живописцу, ему предложила сама великая княгиня Елизавета Федоровна, сестра Александры Федоровны, супруги Николая II, расписывать церковь в заложенной ею рядом с Москвой Марфо-Мариинской обители. Он с радостью согласился – хотелось оставить что-то значимое для родной Москвы. Эта работа очень хорошо продвигалась именно в Княгинино, где никто не мешал сосредоточиться на серьезной и совсем не светской художественной работе, которая, как никакая другая, требовала уединения. Там были написаны почти все этюды к Марфо-Мариинской обители. Там же был написан и портрет хозяйки Натальи Григорьевны Яшвиль.
Я уже упоминала о знакомстве с Александром Бенуа и с его «Миром искусства», они сначала даже как-то сблизились, но потом, увы, расходились все дальше, хотя ссор не было, их тогда ни у кого из художников не было, несмотря на неизбежно возникающую разницу в оценках – люди были другие. Сергей Павлович Дягилев, богач родом из Перми, великий вдохновитель и организатор, был обаятельным диктатором. Умел сочетать в себе два таких качества. Он решил непременно показать у себя на выставке абастуманские этюды Нестерова. Пока тот только думал, Дягилев уже договорился и получил разрешение на постановку эскизов на выставке у наследника, Михаила Александровича, последнего сына Александра III. Журнал субсидировал сам государь благодаря ходатайству Валентина Серова, который был придворным портретистом царской фамилии. Теперь этот журнал проводил политику нового направления, удаляющегося от передвижников. Делать нечего, уже договорено, что эскизы будут! Пришлось в январе 1901 быть в Академии художеств в преддверии выставки. Оказалось, что маленькие по размеру работы Нестерова совсем потерялись на фоне огромного Врубеля. Об этом было сказано устроителю, то есть Дягилеву. Но мы помним его характеристику: диктатор, но умеющий обаять собеседника. Нестеров понял, каков он человек и решил выбрать единственно возможную позицию: взять категоричный тон. В конце концов, Нестеров был нужен Дягилеву, а не наоборот. Плохо повешенная картина иногда совершенно терялась в галерее или на выставке, и это давно известно среди художников. И Дягилев внял! Врубель был перевешен. Нестеров остался на месте, не стесненный. И тот, и другой от новой развески только выиграли. А маленькую картину «Преподобный Сергий» - писала о ней - приобрел великий князь Алексей Александрович. Работы было всегда много: сейчас он оканчивал образа для мозаик в мавзолей графа Бобринского ((незаконный сын Екатерины II) в Александро- Невской Лавре, трудился над образами для церкви в Новой Чартории. Нужны были средства. Дочь отправил на дорогое лечение в Германию, в Крёйцнах, на воды. А сам отправился к Белому морю на Соловки. Хотелось настоящего русского Севера, его человеческих типов, его монахов, которые в этих суровых местах основали еще в 15 веке первые поселения. Туда ушли жаждущие исполнить монашеский обет монах Валаамского монастыря Савватий и одинокий пустынножитель Герман. Прослышали они, что где –то в море есть большой остров, на котором никто не живет, прибыли туда и построили сначала деревянное строение, простой шатер. Через некоторое время к ним прибыли и другие люди, жаждавшие уйти в мир, где никто не будет их преследовать, и основали там монастырь, который получил впоследствии название Соловецкого. Деревянные строения горели, и тогда стали строить каменные. Церковь спустя столетие объявило Савватия Преподобным и установило день его памяти. Вот в эти удивительные места и отправился Нестеров со своим знакомым, художником – пейзажистом Александром Иннокентьевичем Чирковым ( 1865-1913). Не они одни интересовались русским Севером и его знаменитыми Соловками. Здесь наших друзей встретила, едва они сошли на берег, целая колония художников. Возглавлял ее, если можно так выразиться, Дмитрий Семенович Стеллецкий (1875-1947). Они сразу предложили помощь в размещении, это была небольшая гостиница возле пристани. Нестеров приноровился к здешнему расписанию: день короткий, а белая ночь длинная, а потому принимался за работу в 11 вечера и работал до раннего утра. Сколько написано было этюдов! Так пришлись они кстати и вовремя для намеченной картины, которая потом получит название «Святая Русь». А совсем соловецкие картины – это «Молчание», «Лисичка», «Тихая жизнь», «Обитель Соловецкая», «Мечтатели», «Соловки». Как интересно художник описывает здешние людские типы. Он их писал и одновременно разговаривал, узнавая историю, быт, события, мнения. Только так могли получиться картины, заставляющие вглядываться и вдумываться в них. Нашел он здесь мальчика-годовика и подружился с ним. Отдавали родители своих сыновей в монастырь на воспитание на год, а там монахи смотрели, к чему у дитятки больше душа лежит, к чему больше способен – тому и учили. Некоторые так привыкали, что через год домой идти не хотели, а случалось, и поступали в монахи и за верную службу затем достигали больших степеней. Диким по непониманию показалось другое: когда в 1920 здешние места превратили в один из самых жестоких лагерей ГУЛАГа – СЛОН ( Соловецкий лагерь особого назначения) , Нестеров одному такому несчастному перед ссылкой сказал: «Бояться не надо. Там вы ближе к богу». Ну, если говорят: бог прибрал, то да. А так - утешение слабое. Представить не могли люди поколения Нестерова, ЧТО сумели в лагерях придумать безбожники. Потому только это может служить слабым оправданием такому напутствию.
Откуда взялся сюжет «Лисички»? Однажды поехали на Рапирную гору здесь же, на Соловках. Вышли на луговину. Там сидели дряхлые-предряхлые старички. Сидели и смотрели куда-то в даль Бела-моря. Вдруг один обратился к художнику со словами: Господин! Смотрите, лиска-то! «Я, – пишет Нестеров – сначала не понял, но старец пояснил, куда надо смотреть. А там, налево, на опушку леса вышла лиса и доверчиво подбежала к старичкам. А им это дело было знакомое, они мало внимания обратили на такую фамильярность дикого зверька». В картину художник вложил гораздо более глубокий смысл. Это не просто бытовой эпизод. Это умение жить с природой, не мешая ей, не мешая ее жителям, даже диким. Так они жили тут, в единении с самыми страшными зверями – даже медведями, жили и им жить давали. Постановлением монастырского собора предписывалось, сколько на сей год нужно запасти шкур, мяса. Столько зверей излавливали, а лишних попавших – отпускали на волю. Картина Нестерова, однако, разделена на две части: справа старички, слева дикий лес и оттуда выходит лиса. Но идет не то чтобы храбро, а доверчиво идет к людям. Знает: не обидят, а, может, что и дадут. И такое милое умиротворение от сего, что смотреть на картину приятно! Картина «Молчание» хоть и определена искусствоведами как символизм, но нигде Нестеров не придумывает для своих произведений названия направления: супрематизм, трансреализм… Он реалист, а если его картины выше и шире простого бытового изображения, так на то они и художественные работы, а не зарисовки за неимением фотоаппарата, как это было у него в Италии, в первую поездку. Кстати, Чирков грешил именно фотографированием, а не зарисовывал на память. Это же легче! И выйдет подробнее, до деталей. Удивительно точно умел Нестеров и назвать свои полотна. Молчание! Да, именно совершенная тишина в этой картине. Вода, белая , как Бело-море, стоит не шелохнувшись. А двое на своих маленьких лодках заняты рыбной ловлей - самым тихим занятием, требующим молчания и терпения. А на берегу гора, поросшая лесом, и лес стоит молчаливый, торжественный. Долго он рос, потому что - север. Трудно здесь расти, но зато крепко. Картину «Мечтатели» сам художник определил так: «Оба монаха - мечтатели». Наверное, там всебыли немного мечтатели. А главное, искренне верующие, ибо по всему укладу здешней жизни можно было это понять. Не зря именно сюда отправился Нестеров искать истинно русские типы для задуманной большой, этапной в его творчестве работы - картины «Святая Русь». Строго, властно правил в это время обителью архимандрит Иннокентий. Он тоже был из таких мальчиков-годовиков, но в силу большой веры не захотел возвращаться в мир, а решил всю свою жизнь посвятить служению людям и господу. Кто же пребывал в монастыре? Его братия - крестьяне северных губерний, народ, как определяет его Нестеров, поживший здесь и с ними сдружившийся, «крепкий, умный, деловой». Не для безделья прибыли они в такие места насовсем. Жизнь здесь суровая, до Полярного круга рукой подать. После Соловков побывал в Нижнем Новгороде, повидался с Горьким, который уже был большой знаменитостью. Написал с него портрет. Сначала он хотел его образ использовать тоже как одного из героев задуманной «Святой Руси», но понял, что взгляды Горького совершенно не для этой картины. Так он и пробыл в семье художника 30 лет, пока его не выкупила невестка писателя, жена его единственного сына Максима Надежда ( домашнее прозвище Тимоша, под ним она более известна), теперь портрет можно увидеть в музее Горького в Москве. После Нижнего проехал до Уфы. Вернулся в теперь уже свой Киев. Затем – проверить, как идут дела по грунтовке, в Абастуман. В октябре 1901 вернулся в Киев и опять принялся за «Святую Русь». К тому времени у художника была большая удобная мастерская на улице Банковой, дом директора Киевской консерватории пианиста Владимира Вячеславовича Пухальского ( 1848-1933). Там же была и квартира Нестерова, что, безусловно, было очень удобно. Квартира была большая, пожалуй, роскошная, хотя не такая шикарная, как у Праховых. Ту я уже описывала. В Москве в это время много изменилось. «Мир искусства» отвоевывал позиции у старых передвижников. Мир менялся, а они всё обличали, обличали. Александр Николаевич Бенуа, аристократ не в первом поколении, и настоящий русский барин Сергей Павлович Дягилев хотели новой эстетики. Нестеров был, как казалось, им сродни. Они активно привлекали его к участию в своих художественных выставках. Новая была названа «Выставка 36-ти» - по количеству участников. На нее художник послал свои эскизы к образам церкви в Новой Чартории. К концу 1901 «Святая Русь» была почти закончена. Но хотелось дополнить еще характерными фигурами, дабы полнее отразить всю Русь. Приходило время показывать ее коллегам и друзьям, которые уже были наслышаны о большой работе Нестерова. Понимал, что теперь он в самой поре, но сомнения все равно мучили. Что- то скажут? Как оценят? Ходили толпами. Тут он и познакомился с будущей женой. Тоже, как Достоевский со Сниткиной, заметил, что красавица влюблена в него со всей порывистостью молодой души. Ответил ей таким же сильным чувством. Остальное вы знаете - описано, немного забегая вперед, в главе «Личное».

Другие статьи в литературном дневнике:

• 30.10.2025. гл 18
• 29.10.2025. гл 16, 17
• 22.10.2025. ***
• 04.10.2025. Лина Костенко