Благовещенье. Весть от Гоголя
Сегодня весенние облака принесли с собой небесный мёд - дождь, дарующий земле плодородие, а людям хлеб насущный. Евангелист Матфей глаголет: "Хлеб наш насущный даждь нам днесь" (гл. 6, ст. 11). Матфей - символ человека/ ангела (лат. imago hominis), человеческой природы Христа, его воплощения, соответствовал западной стороне света. И в дни равноденствия Солнце заходит на западе, и Земля вращается с запада на восток. На запад обращены колокольни православных церквей.
В 17 веке в Москве в Благовещенском соборе патриарх совершал особый "чин хлеболомления". В народном календаре - это пора прилета птиц, пробуждение пчёл, мух, медведя. Народ говаривал: "Щука хвостом лед разбивает", "Весна зиму поборола". Весну зазывали хлебом и пирогами - кликали весну.
А. А. Коринфский в "Народной Руси" ("Сказ о Благовещении") пишет: "Придерживающиеся старины люди советуют печь мирские, из общей муки благовещенские просфоры и нести их для освящения к обедне ("вынимать за здравие"). Принеся домой такую просфору, кладут ее сначала под божницу, а после - в закром с овсом, оставляя в последнем до первого ярового засева. Сея яровину, сеятель берет с собой просфору из закрома и носит во все время посева привязанною к сеялке. Соблюдением этого обычая думают оградить нивы ото всякого "полевого гнуса" (вредных для хлебов насекомых) и вообще заручиться благой надеждою на урожай. Если у кого в хате есть образ "праздника", то ставят его на Благовещеньев день в кадку с яровым зерном, предназначающимся для посева, истово-богомольно приговаривая при этом:
Мать Божья!
Гавриил-Архангел!
Благовестите, благоволите,
Нас урожаем благословите:
Овсом да рожью,
Ячменем, пшеницей
И всякого жита сторицей!"
Это время - начало нового года, которое приходилось на 7 апреля /25 марта по ст. стилю - на Благовещенье. Весть от Гоголя - это весть о вочеловечивании фантастического персонажа, заметной части тела коллежского асессора Ковалёва, который однажды проснулся без носа: "Марта 25 числа случилось в Петербурге необыкновенно странное происшествие. Цирюльник Иван Яковлевич, живущий на Вознесенском проспекте (фамилия его утрачена, и даже на вывеске его — где изображен господин с намыленною щекою и надписью: "И кровь отворяют" — не выставлено ничего более), цирюльник Иван Яковлевич проснулся довольно рано и услышал запах горячего хлеба. Приподнявшись немного на кровати, он увидел, что супруга его, довольно почтенная дама, очень любившая пить кофий, вынимала из печи только что испеченные хлебы.
— Сегодня я, Прасковья Осиповна, не буду пить кофию, — сказал Иван Яковлевич, — а вместо того хочется мне съесть горячего хлебца с луком.
(То есть Иван Яковлевич хотел бы и того и другого, но знал, что было совершенно невозможно требовать двух вещей разом, ибо Прасковья Осиповна очень не любила таких прихотей.) "Пусть дурак ест хлеб; мне же лучше, — подумала про себя супруга, — останется кофию лишняя порция". И бросила один хлеб на стол.
Иван Яковлевич для приличия надел сверх рубашки фрак и, усевшись перед столом, насыпал соль, приготовил две головки луку, взял в руки нож и, сделавши значительную мину, принялся резать хлеб. Разрезавши хлеб на две половины, он поглядел в середину и, к удивлению своему, увидел что-то белевшееся. Иван Яковлевич ковырнул осторожно ножом и пощупал пальцем. "Плотное! — сказал он сам про себя, — что бы это такое было?" Он засунул пальцы и вытащил — нос!.. Иван Яковлевич и руки опустил; стал протирать глаза и щупать: нос, точно нос! и еще, казалось, как будто чей-то знакомый. Ужас изобразился в лице Ивана Яковлевича. Но этот ужас был ничто против негодования, которое овладело его супругою.
— Где это ты, зверь, отрезал нос? — закричала она с гневом. — Мошенник! пьяница! Я сама на тебя донесу полиции. Разбойник какой! Вот уж я от трех человек слышала, что ты во время бритья так теребишь за носы, что еле держатся.
Но Иван Яковлевич был ни жив ни мертв. Он узнал, что этот нос был не чей другой, как коллежского асессора Ковалева, которого он брил каждую середу и воскресенье.
— Стой, Прасковья Осиповна! Я положу его, завернувши в тряпку, в уголок; пусть там маленечко полежит, а после его вынесу.
— И слушать не хочу! Чтобы я позволила у себя в комнате лежать отрезанному носу?.. Сухарь поджаристый! Знай умеет только бритвой возить по ремню, а долга своего скоро совсем не в состоянии будет исполнять, потаскушка, негодяй! Чтобы я стала за тебя отвечать полиции?.. Ах ты, пачкун, бревно глупое! Вон его! вон! неси куда хочешь! чтобы я духу его не слыхала!
Иван Яковлевич стоял совершенно как убитый. Он думал, думал — и не знал, что подумать.
— Черт его знает, как это сделалось, — сказал он наконец, почесав рукою за ухом. — Пьян ли я вчера возвратился или нет, уж наверное сказать не могу. А по всем приметам должно быть происшествие несбыточное: ибо хлеб — дело печеное, а нос совсем не то. Ничего не разберу!.."
Аlter ego майора Ковалева - Нос "в мундире, шитом золотом, с большим стоячим воротником"; на нем "замшевые панталоны; при боку шпага. По шляпе с плюмажем можно было заключить, что он считался в ранге статского советника" восходит к "альтэр эго регис" . Когда король передавал всю свою власть какому-нибудь наместнику, он награждал его званием "королевского второго я". Так в повести разыгрывается архетип "двойника”, отчуждённого и отделившегося от человека.
Замечательно место рождения Носа - свежеиспечённый хлеб, только что вынут из печки супругой цирюльника. Совершается своеобразный "чин хлеболомления": цирюльник, "разрезавши хлеб на две половины, поглядел в середину и, к удивлению своему, увидел что-то белевшееся".
По восточной медицинской традиции нос символизирует западное направление.
Другие статьи в литературном дневнике:
