Затмение

              Мы с Зоей родились в один день и месяц, но она - на два года позже меня.  "Мы – лунные девочки.  Она – наша покровительница", - не раз повторяла она.
              Я вспомнила о Зое сегодня, двадцать седьмого июля, когда собралась наблюдать самоё длинное полное лунное затмение (в двадцать первом веке), которое совпадает с великим противостоянием Марса. Такое сочетание происходит раз в 25 тысяч лет.

              Я жду ночи, чтобы увидеть такое редкое явление.  Выключаю свет в доме,  фонари в саду и удобно устраиваюсь в кресле на веранде, укрывшись толстым пледом: ночи в предгорье холодные.
Впереди только несколько деревьев, недостроенный низкий дом и хребет Заилийского Алатау. Мы вдвоём: я и чистое небо.
              Темнеет. Слева над горным массивом поднялась Луна. Сегодня она попадёт в тень нашей планеты.
               Ощущение такое, будто я в театре. Сейчас погаснет освещение и раздвинутся кулисы. Но представление, которое я жду, начнётся после полуночи.
Разного рода мысли прибегают: одни захватывают мое воображение, подсказывают идеи будущих рассказов, другие погружают в рассуждения о сущности бытия. Они, словно пташки, перелетающие с ветки на ветку. Струйки воспоминаний, теперь осознанных и отброшенных, настойчиво пытаются просочиться, но я их, чёрных воронов, безжалостно прогоняю.
                Всё, что находится недалеко от меня, скрыто в густой темноте; мне кажется, что я не на Земле, а там, высоко, в космическом пространстве.
Медленно наплывает на Луну тень и, как секретное покрывало факира, прячет небольшую часть её, окрашивая в тёмно-коричневый цвет.
                Странно не видеть и не чувствовать  земного мира, ощущать  невесомость и плыть  в пространстве, пытаясь приблизиться к ставшей близкой Луне. Моё воображение несёт меня к ней. Полёт кажется реальным до такой степени, что кружится голова.
                Вот уже большей части Луны не видно - наброшенный на неё покров приобретает красноватый оттенок.
                Всё ярче проявляются  звёзды. И вот он – Марс. Я вижу его! Он выделяется на тёмном одеянии неба ярким оранжевым цветом.
                Как же величествен космос и как мистически красив! 
                Возникла мысль о том, что эта особая ночь как-то повлияет на мою жизнь. Я чувствую магию космоса и взаимосвязь всего, что существует…
                 Увидела я и падающие звезды. Желание, как всегда, загадать не успела .

                      ***

                 Ночное небо из кабины самолёта так близко, что возникает желание протянуть руку и потрогать мигающие звёздочки. Замираю в восторге – красиво и необычно. 
                 Волнение от предстоящей встречи с Робертом лишало меня притяжения и, если бы не ремни, которыми меня пристегнул пилот, я бы парила в кабине. Правда, она слишком мала для этого.
                 Я летела в Уфу. Мы решили там встретить Новый год. "Праздновать будем у Зои, девушки Марата, - написал мне Роберт. – Да, она пригласила тебя погостить у них, так как ты, Вера, не хочешь ко мне в общежитие". Да, я не хотела. Я была не готова к этому.

                В те годы не так просто было приобрести билет на самолёт, тем более в праздники. Но моя сокурсница попросила своего старшего брата-лётчика помочь.
                Так я оказалась в кабине с двумя пилотами и радистом. Все трое были молоды (а мне они тогда казались уже в солидном возрасте) и трогательно меня опекали: дали наушники, потому что  АН-24 сильно шумел и гудел, накормили вкусным ужином.
                Роберт встретил меня в аэропорту. Мы заехали в центральный магазин, где нас уже ждали два его друга: Марат и Миша. Купив подарки и сладости, направились в  южную часть Уфы, к Зое.

                Я чувствовала себя неловко от того, что придётся три дня жить у чужих людей, стеснять их. Но друзья Роберта, почувствовав моё смущение, стали рассказывать, как удивительно гостеприимны Зоя, её мама и бабушка. Я узнала, что в самые голодные дни они прибегали в этот дом, зная, что здесь их  накормят.
Денег не хватало, и они подрабатывали, где могли. Но молодость… Ребята часто оказывались без денег. Получив стипендию, плату за ночное дежурство на мебельной фабрике или за разгрузку вагонов, они приносили в дом Зои щедрые дары.
 
                Обжигающий мороз в тот последний декабрьский день, как ни старался, не мог охладить наше восторженное настроение. Замёрзшие, но счастливые, с шампанским и пакетами с едой, с каким-то огромным несуразным плюшевым зайцем, мы стояли возле квартиры Зои. Не успели нажать звонок, как дверь распахнулась, и я увидела белокурую красавицу с огромными серыми глазами. Мы познакомились. Мне понравилась эта девушка с мягким, но глубоким взглядом. Почему-то она мне напомнила  Сольвейг.
               Смех, объятия, поцелуи. Марат прижимал Зою к себе, а она, прильнув к его груди и нежно обхватив шею тонкими руками, не обернувшись, сделала нам знак: входите.
               Тёплое пространство дома с запахами свежей выпечки приняло дружелюбно. 
               Из кухни вышла высокая приятная женщина, мать Зои.  Такие же серые, как у дочери, глаза, но в обрамлении тёмных полукружьев  с мелкими морщинками (как годовые кольца у деревьев) они свидетельствовали о её возрасте.
               В ней я ощутила доброту и мягкость – именно они нивелировали годы, проявленные в мудрой печати лба.
               Познакомилась я и с бабушкой Варей. Она доставала из духовки яблочный пирог, и я ждала, когда смогу прикоснуться к её смуглой щеке вежливым поцелуем. Но я не успела этого сделать, как она крепко прижала меня к себе и вместе с запахом ванили и яблок щедро одарила ласковыми поглаживаниями по спине. Я любила пожилых женщин, чувствовала в них неспешность, сдержанность и то понимание жизни, которое мне было необходимо.
                Эти три хозяйки, похожие внешне и наделённые природной мягкостью, наполняли этот скромный дом уютным теплом и ощущением тонкого счастья, которое с удивлением обнаруживаешь в простых и неброских деталях; оно входит, как этот праздник, с запахом шоколада, корицы, апельсина, гвоздики… Этот аромат домашнего равновесия успокоил меня и отодвинул на другое время важный вопрос, на который Роберт ждал ответа.

               С нашим приходом (из зала вышли ещё пятеро друзей) невообразимый шум наполнил всю квартиру и вырывался за дверь, смешиваясь с таким же весёлым говором, царившим и в других семьях. Все что-то одновременно говорили, смеялись, расходились - кто в зал, кто на кухню, чтобы через минуту опять собраться вместе. Оживление и предчувствие сюрпризов, подарков и наивная мечта об исполнении желаний, как в детстве, - это всё преображало людей и делало их сентиментальными.
               Кто-то включил магнитофон с нашими любимыми инструментальными композициями – и разноголосый хор исчез; новое настроение пришло на смену полудетскому веселью. Зажгли свечи, приглушили свет в комнате, две пары танцевали.
               Я помогала на кухне и разговаривала с бабушкой, а Зоя, в лёгком белом платье с воланами по подолу и на рукавах, как фея, влетала в кухню, брала тарелки с закусками, через секунду уже возвращалась за салфетками, а спустя мгновение я слышала её приятное пение.
               Я заметила, что у девушки доверительные отношения с мамой и особенно с бабушкой. Зоя часто обнимала  её. "Моя кудесница", – повторяла она. А бабушка: "Ох, Зоя, всем ты хороша, но советов ничьих не слушаешь".
"О чем это она? - подумала я. - Не о Марате же. Видно, как он нравится  маме и бабушке".
               Зоя училась в последнем классе, ей семнадцать лет. Марату – двадцать три. Он родом из Казани, аспирант. Марат предупредителен и осторожен с Зоей, как с хрупкой статуэткой,  нежно прижимает её к себе, поглаживая белокурые локоны. Он посадил её рядом с собой, заиграл на гитаре, и они запели. Его бархатный тембр звучал предвкушением счастья, а в низком голосе Зои я уловила радость и возбуждение.

                После десяти все сели за стол - провожали уходящий год. Зоя опять порхала из кухни в зал, успевая нежно погладить плечо Марата, ответить на комплимент Роберта, улыбнуться мне и девушке, которая пришла с Мишей. Потом успокоилась и села рядом с Маратом, положив руку ему на колено.
                Я наблюдала за ней. Нежная красота и хрупкое изящество вновь вернули меня к мысли о её сходстве с героиней Г. Ибсена. Но в Зое меня поражала её лучистая энергия и восторженная порывистость. Удивлялась я и тому, как быстро могла она улавливать даже малейшие перемены в состоянии и настроении человека, словно читала мысли, и одной лишь фразой или лёгким прикосновением к руке успокаивала и вызывала ответную улыбку.

                 За окном в свете фонарей ветер играл белыми снежными мотыльками. Кто-то предложил выйти на улицу.  Когда вернулись, встретили наступивший новый год под бой курантов…
                 Спустя некоторое время мать с бабушкой ушли спать. Мы оказались с Зоей на кухне вдвоем, я ей помогала мыть посуду.
                - Хочешь погадаю? – Зоя достала колоду карт, ловко снимая левой рукой сверху несколько из них.
                 Я не хотела этого. Вспомнила слова моей бабушки, когда та узнала, что сокурсница гадала мне на жениха: "Вера, никогда этого не делай. Никакие карты не скажут тебе того, что ты о себе знаешь, и не предложат тебе ответы на вопросы. Ты должна всё понять сама. Это затягивает. Это болезнь. Не надо, Верочка!"
                 И я мягко ответила Зое:
                 - Спасибо, не надо. Пойдем к нашим.
                 - Вера, ты любишь Роберта? – задержала меня Зоя. – Прости за этот вопрос.
                   Я смутилась и не хотела об этом говорить. Самой ещё надо было разобраться. Зоя не стала допытываться и продолжила:
                 - Странный человек твой Роберт. Никогда таких не встречала. Двойственный. В нем сочетается доброта и он, не раздумывая, отдаст всё для друга. Но в нём я заметила и жёсткость, видимо, в некоторых ситуациях она может доходить до жестокости. Он умный …Ты же, Вера, мне кажешься чувствительной девушкой, тебе надо тепло, а он холоден.
                  И я впервые подумала о том, что плохо знаю того, кто хочет назвать меня своей женой. Слова Зои стали для меня откровением: она заметила то, чего я не желала замечать.
                  - Я вижу, что вы будете вместе, - продолжала она, присев рядом со мной. - Но у него непростой характер, Вера, и тебе будет нелегко.
                  - Зоя, ты меня удивила. Ты так хорошо разбираешься в людях? Или ясновидящая? – с трудом проговорила я, потому что слёзы готовы были хлынуть, а я пыталась сдержать свои эмоции. Зоя заметила это, быстро поцеловала меня в макушку, как ребёнка. 
                  - Не знаю, Вера. Просто захотелось именно это тебе сказать. А откуда такие мысли?... Прости. У меня же бабушка лечит людей, предсказывает судьбу, даёт советы, ну и хорошо владеет Таро.
Зоя опять обняла меня:
                 - Прости, прости меня, Вера.

                            ***
                     
                  Через год после нашего знакомства Зоя вышла замуж за Марата. Они стали жить в той самой двухкомнатной квартире, а мать переселилась к бабушке.
Чувственная и ласковая Зоя, любящий и заботливый Марат – они были счастливой парой.
                  Марат устроился на завод, где вскоре стал начальником цеха. Зоя работала продавцом в гастрономе. Бабушка и мама советовали ей поступать в институт, но Зоя не слушала их.
                  Родились сыновья-погодки. Им дали имена в честь друзей: Роберт и Михаил. "Зоя – лучшая на свете мама", -  сообщал нам Марат по телефону.
                  Всё так же у них часто собирались друзья, и Зоя с удовольствием готовила, Марат ей во всём помогал.

                   Как-то  к Зое пришла соседка, у которой беды и трудности сыпались, как из ларца Пандоры. Надо было принимать кардинальные решения, а женщина всё не могла. Зоя боялась давать советы; она угощала бедняжку чаем, успокаивала, когда та начинала плакать. Потом принесла карты…
                  С тех пор нередко на работе во время обеда, наскоро перекусив, она гадала очередной страдалице.
                   Быстро разлетелась слава о её способностях. Да и Зоя так увлеклась этим, что стала читать специальную литературу, книги по психологии и астрологии. Научилась составлять индивидуальные гороскопы.
                    Люди теперь шли к ней домой. Марату не нравилось увлечение Зои, он говорил ей о том, что это какое-то затмение, советовал бросить эти колдовские дела и учиться чему-то другому. Вот тут-то и проявилось то, что в Зое было скрыто до недавнего времени: её своенравие и нежелание прислушиваться к советам (Я же помогаю людям. Понимаешь? Помогаю…).
                     Они уже меньше вечерами мило разговаривали, она не слушала с ним музыку, он всё реже брал в руки гитару и всё чаще погружался в раздумья.
Сыновья учились в начальной школе, и Марат отводил мальчиков и забирал, проверял уроки, провожал в музыкальную школу и на тренировки, в выходные – кино, театр, каток… Зоя готовила еду и перед сном читала детям книги. Страсть к чтению у неё была с раннего детства.

                     Приходящие чужие люди сначала нарушали сложившийся ритм жизни. Но постепенно и к этому приноровились.
                      Посетители из прихожей сразу проходили в кухню, где Зоя пристроила маленький столик, на котором разместились необходимые атрибуты: разноцветные свечи собственного изготовления, большой камень-аметист на деревянной подставке, руны в красном бархатном мешочке со шнурком, красивая хрустальная солонка, карты Таро. Рядом со столиком пристроился стул с наброшенной на него тёмно-вишневой бархатной накидкой, которую Зоя надевала раньше, давно, когда они с мужем часто ходили в театр. Зачем она здесь? Её присутствие не придавало таинственности этому маленькому помещению, лишь намекало на  некую театральность или игру. Но Зоя серьёзно относилась к своему увлечению. Эта накидка – отголосок их прошлых пристрастий, как слабый ветерок, заплутавшийся среди гор, как тонко  звучащая главная нота в аромате, часто притягивала взгляд. Но Зоя коротко оглядывалась и тут же отворачивалась.
                      Спектр её умений расширялся: она стала снимать порчу, заговаривать грыжу у детей, ночные крики. Наверное, кому-то всё это помогало, если к ней бывала запись на несколько недель вперёд.

                    Марат стал приходить домой всё позже; нашлись друзья, с которыми он выпивал всё чаще и чаще. Однажды зимой его не было до утра. Зоя испугалась. Стала искать – ни у кого из знакомых его не оказалось.
                    Через пять дней сообщили, что тело его нашли его на окраине города. Замёрз…
                    После похорон теперь уже Зоя стала пить: "горе забыть". Да так и привыкла перед сном забываться. Но дети, которым в ту чёрную зиму исполнилось восемь и семь лет, не остались без её любви и заботы. Днём она ни капли спиртного в рот не брала, только вечером.
                    Всё чаще её клиенты уходили недовольные: способности Зои исчезали. Да и сама она часто отказывала в приёме, а потом и вовсе убрала свой столик. Карты окончательно забыты. Одна пагубная страсть сменила другую.

                             ***

                    Роберт и  Миша  росли спокойными мальчиками. Глядя на них, невозможно было не задуматься о том, как причудлива игра человеческого генома: Роберт пошел в Зою светлыми вьющимися волосами и серыми глазами, но черты лица, спортивное сложение и высокий рост взял у отца; Миша – кареглазый и темноволосый, как Марат, но невысоким ростом и изяществом фигуры напоминал Зою.
                    Редко они устраивали шумные игры, а в тот день (это случилось за год до гибели отца) были не похожи на себя: боролись, потом догоняли друг друга, опрокидывая стулья, хлопая дверями. Стекло кухонной двери разбилось, и большой осколок ранил руку Роберта. Хлынула кровь. Дети сами вызвали скорую и позвонили отцу на работу.
                     Правая рука с тех пор перестала расти и оказалась короче левой, один палец почти не сгибался.
                     Восьмилетний Роберт привык к своему увечью, но занятия футболом оставил, записался в шахматную секцию. Мальчик много читал и начал сочинять и записывать в толстую тетрадь рассказы-фантазии.
                    В старших классах стал чувствовать свою неполноценность. Часто бывал угнетён, считая свою руку уродливой.
                   В десятом классе он влюбился в смуглянку Фаину с длинными пушистыми ресницами. Вечерами он долго не мог заснуть и представлял своё свидание с Фаиной, как он целует её, осторожно касается груди… Ночью приходили сны, которые потом занимали его воображение весь день. Это было, как наваждение: он думал только о ней, видел только её, чувствовал её запах даже во сне.
                   Теперь он носил с собой блокнот, куда записывал свои стихи о любви. Но девочка избегала его. Роберт замкнулся, всё больше находился дома, лежал с книгой или что-то писал. Иногда, вспоминая наставления отца, по которому безмерно тосковал, вновь начинал делать зарядку воина, которой обучил его Марат, доставал гантели, но вскоре снова заталкивал их под кровать.
                   Иногда перед сном мать садилась возле него, заводила разговор о том, что он поступит в институт, станет врачом, как мечтал. Так происходило и в этот раз, словно они произносили тексты своей роли.
                   - Да, конечно, - коротко отвечал он. Продолжать обсуждать своё будущее не стал. Его волновало другое. – Ты опять выпила?
                   - Что ты, мой мальчик, я… - начала как обычно мать, но остановилась. – Всё, обещаю, это последний раз.
                  Роберт ничего не сказал, посмотрел ей в глаза, потом неуклюже прижался – он был намного выше матери и не мог, как в детстве, прильнуть к её груди. Зоя гладила его по щеке и напевала татарскую колыбельную песню, которую они слышали от отца.
                  Что Зоя увидела во взгляде сына - неизвестно, но с этого дня она перестала пить.

                   Роберт первый раз попробовал спиртное на выпускном вечере. Мальчишки увели его в дальний коридор, где прятались от учителей. Все выпили по очереди из одной рюмки. Когда очередь дошла до Роберта, он сделал только глоток – больше не захотел.
                   По традиции встречали рассвет на берегу реки Белой. Вечер выдался пасмурный: ни звёзд, ни луны. Над рекой распласталась лёгкая дымка. Сквозь неё кое-где проглядывали здания и большие деревья на противоположном берегу.
                  Решили пойти на старый мост над обрывом в парке Крупской. Роберт шёл рядом с Асей. Она пришла к ним в класс в этом году и Роберт помог ей с математикой. Ася ему часто снилась, и, когда он утром встречал её по дороге в школу, то смущался: то, что они делали с Асей во сне, вызывало в нём чувство неловкости.
                  Сейчас на мосту  Роберт читал ей стихи, что-то воодушевлённо рассказывал, предложил загадать желание, как только появилась из-за облака луна и пробежала по реке, вытянувшись светлой покачивающейся полосой. Потом спросил, куда она будет поступать. И услышал в ответ: "Роби, я выхожу замуж. И уезжаю из Уфы". И Ася ушла.
                  Роберт остановился, долго глядел в воду, потом перегнулся через перила моста, чтобы увидеть границу лунной дорожки, и упал. Все уже ушли далеко и не заметили этого. Он вынырнул и поплыл. Неожиданно  правую руку свело, пальцы скрючились до боли…

                  Очнулся он в светлом помещении: белые стены, белый плотный тюль, лампа под большим белым абажуром. "Наверное, я умер", - подумал Роберт. К нему подошёл монах, дал выпить какой-то отвар, потом кормил его, как ребёнка.
                 Когда юноша окрепнет, монах расскажет, что шёл к заболевшей матери и увидел, как Роберт упал с моста. Когда вытащил его из воды, тот был без сознания.
                 С тех пор и стал Роберт ходить к монаху, который был ненамного старше его. Ему нравилось, что с ним можно говорить обо всём и задавать любые вопросы. Запомнились слова его спасителя: "Забудь о своих недостатках и взрасти достоинства, которые у тебя есть или которые ты хочешь приобрести".
                  Через месяц Роберт принял крещение с именем Григорий и решил стать священником.

                  Мать плакала, отговаривала его. Она хотела, чтобы у сына была жена, дети, а теперь… Зоя пришла в церковь, и батюшка всё ей объяснил.
                 Оказывается, белому духовенству (те, кто не принял монашество) можно иметь семью. До рукоположения юноша обязан сделать выбор: жениться или принять монашеские обеты. Зоя поняла, что это должно было произойти до принятия священного сана.
                 Она немного успокоилась и начала заводить с сыном разговор о девушках. Но Роберт о женитьбе не думал. "Кому я нужен, мама, со своим увечьем?" - теперь уже спокойно говорил он. 

                 Когда Роберт учился в Московской Духовной академии, во время одной из служб  поодаль от молящихся он увидел невысокую девушку. Что-то было такое пронзительное в её низко склонённой голове и печальной позе, что у Роберта сжалось сердце: он почувствовал запах горя, вспомнил свои страдания.
                 Девушка молилась так, словно отдавала своё больное сердце Вере, Надежде, Любови их матери Софии. Она не просила помощи, но шептала слова благодарности и возносилась к тем, кто принял мучения, и лицо её было так похоже на их лики.  Свечи согревали её золотистую кожу, источающую тепло…
               
                 Антонина… Роберт произносил её имя, и душа наполнялась иными чувствами, чем когда-то к его одноклассницам: он хотел окружить её своим теплом, осторожно коснуться её нежной души, сохранить тот свет, что исходит от неё…

                 Мать с Мишей – он учился на последнем курсе медицинского института - присутствовали на венчании Тони и Роберта. Зоя наблюдала, какие трогательные у них отношения и была счастлива, что у сына чудесная жена. Лицо невестки – словно сошло с икон, особенно глаза: лучистые и ясные, наполненные такой кроткой добротой, что она подумала: "Какая же удивительно чистая душа у этой девушки"…

                             ***

               Несколько лет назад я ездила в Дивеево. Шла по тропинке Богородицы и читала  молитву. Она мне представлялась простой, милой и мудрой женщиной.
               Сухой мелкий снег касался земли и тут же уносился ветром. Так же и мы проносимся по жизни поверхностно, часто не понимая, для чего родились, как живём, слишком поздно сожалея об утраченном времени и возможности дарить любовь.

               Я знала, что здесь служит Роберт, но не решила ещё, надо ли искать встречи с ним. Состояние у меня было не лучшее, и одиночество всё ещё являлось моей потребностью. Здесь же я хотела впитать в себя святость этого места, почувствовать благосклонность Богородицы и поблагодарить её и Серафима Саровского за те силы, что они мне дают.
               Я поняла, что очень замёрзла только в тёплом помещении церкви, где ставила свечи. Возле иконостаса в чёрной суконной рясе с длинными рукавами я увидела протодиакона Григория. Я подошла к нему, и он узнал меня. Мы немного поговорили, и он пригласил меня к себе домой на трапезу.
              Мне по душе пришлась Антонина, а тёплая беседа в кабинете протодиакона Григория отогрела моё сердце и наполнила меня новыми мыслями и ожиданием перемен, явилась тем необходимым событием, с которого началось моё маленькое возрождение.
             Я узнала, что у них четверо детей и что матушка занимается иконописью.  Она мне показала почти законченную работу-триптих в живописном академическом стиле: Спаситель, Богородица и Николай Чудотворец.
            Отец Григорий рассказал, что Зоя раз в год приезжает к ним. Внуки её очень любят.
             Я не упомянула о своих жизненных неурядицах, но отец Григорий догадался. Это я поняла по тем словам, что он произнёс, когда мы прощались: "Не жизнь доставляет нам боль и страдания, а наши ожидания от неё".

                                 ***

              Последний раз я была в Уфе пятнадцать лет назад, когда друзья съехались в день памяти Марата.  Надо сказать, что встречались они раз в пять лет. Жили-то теперь в разных странах. 
             Я приехала первый раз после смерти Марата.
             Мы купили цветы и приехали на кладбище. Хотелось, чтобы с неба посыпались снежинки и спрятали, припорошили не только старый слежавшийся снег цвета седых тусклых волос, но и человеческие печали.
              При виде Зои, ещё молодой привлекательной женщины, у меня возникло ощущение, что она осознанно хочет казаться старше: поблёкшие волосы, требующие свежей краски и корректировки формы, тёмная одежда, как я подозреваю купленная лет десять назад, грубые, почти мужские, ботинки. Зоя никак не выберется из тёмных теней своей боли и вины, закрывается от солнца, не хочет видеть красоту мира. Знакомое состояние.
               Размышляя об этом, я не могла отогнать строки (безуспешно пытаясь вспомнить автора), монотонно повторяющиеся в такт моих шагов:

               Я завершаю свою круговерть,
               Рассвет безжизнен и бел.
               В конце белизны откроется смерть
               Исчезновение тел…

               Когда все разошлись, мы остались с Зоей вдвоём в её квартире. Бабушки уже нет в этом мире, мать уехала к внуку Мише в Москву. Мы моем посуду и разговариваем. Я не знаю, как помочь Зое. Вспоминать нашу встречу? Наверное, ей будет больно. Тогда обе лунные девочки были счастливы.
               Зоя сама начала трудный для неё разговор.

               - Помнишь, Вера, ты сравнила меня с Сольвейг. Я не она. Ты знаешь, чем я занималась? Как затмение накрыло меня и отбросило от любимого? Я не понимала беспокойства Марата обо мне и спорила, отталкивая его, делая больно ему и источая его любовь до той незримой ниточки, которая перестала его держать в жизни. А ведь я его любила и никого больше никогда. Я не прощу себя, - Зоя плакала громко и отчаянно, словно понимала, что никто, кроме неё самой, не вправе осуждать или прощать. Но как с этим справиться? Забыть? Это невозможно. Что же делать?
               - Зоечка, милая, дело даже не в том, что Сольвейг ждала Пера Гюнта и верила в его возвращение. Она сохранила свою любящую душу. Её любви хватило на двоих. Так бывает. Но редко. У вас с Маратом так было. Вы любили друг друга. И до сих пор любите. Просто вы находитесь в разных мирах. Он в том мире заботится о вас, о ваших душах, ты – в этом. Твоя любовь нужна детям. И тебе, Зоечка.
               Я понимала, что мои слова не могут изменить мысли Зои, я не могла найти нужных слов.
              Зоя печально взглянула на меня, а я поняла, что задела за живое и даже обидела её.
              - Я – не Сольвейг. Я спрятала свою любовь далеко: за колесницами и арканами, за звёздами, что влияют на жизнь людей, за отварами и заговорами.  – Зоя снова заплакала, но теперь с такой рвущей душу горечью, что я вздрогнула. -  А звезда, которая бы светила мне всю жизнь и согревала бы нежностью, была рядом, в сердце Марата.
              - Но ты справилась с этим наваждением, Зоя. - Я понимала, что она лишь приоткрыла тяжёлый покров, скрывающий её прежнюю, и я боялась сказать лишнее, чтобы не всколыхнуть вину, огромной волной накрывшую её.
              - Да, возврата к картам нет, но темнота осталась во мне – это моя боль, которая не уходит.

               Я нахожу Песню Сольвейг Э.Грига. Как хорошо, что я принесла свой ноутбук.  Я обнимаю Зою, и мы слушаем хрустальную песню – нежную и прозрачную, как майское небо. Мелодия то поднимается к нему, то снова опускается к нам, а душа трепещет и сливается с трогательными и чистыми звуками, желая стать такой же тонкой и нежной и остаться в этом возвышенном состоянии, несмотря на сомнения, отчаяния, печали земных дней. ..

                                 ***

               Последний раз я видела Зою в Москве. Она живёт с семьёй Миши, работает парикмахером в салоне, где мы случайно и встретились.
               Я бы не узнала её, она сама подошла ко мне. Короткая мальчишеская стрижка, но сзади фиолетовые волосы длиннее и собраны в небольшую косу.  Под тёмным передником с логотипом салона я рассмотрела футболку с жёлтыми тюльпанами, узкие джинсы со стразами на задних карманах. Крупные серьги, яркая подводка глаза. Всё это на взрослой женщине смотрелось бы непристойно, если бы не глаза Зои – добрые и спокойные.
               Зоя-Зоечка, ты прячешь себя за всеми этими  кричащими деталями?

               Смена Зои заканчивалась через полчаса. Я её подождала, и мы пошли в ближайшее кафе и засиделись там до полуночи.
               Я не стала вспоминать наши прошлые встречи. Мы словно знакомились заново. Зоя вспоминала своё детство, бабушку, рассказывала о внуках… Только о Марате ни слова.
               Поведала мне о том, что в какой-то момент хотела пожить при монастыре. Зашла в церковь, поставила свечи за упокой и подошла к иконостасу. Иконы ей показались похожими на карты. И она, в ужасе от этого сравнения, выбежала из церкви. Потом всё-таки вернулась. Увидела батюшку и спросила:
               - Можно мне здесь посидеть?
               - Сиди, матушка, - мягко ответил он.
И что-то в его интонации напомнило ей последнюю фразу Марата:
               - Ласточка моя, остановись, подумай, вернись ко мне.
               - Я же с тобой, Марат, - ответила тогда Зоя.
               - Нет, - горестно произнёс Марат. – Не со мной.
               И ушёл…

             В конце нашей встречи Зоя произнесла:
            - Я так и не пришла к Богу. Я до сих пор чувствами, как антеннами, ощупываю, прислушиваюсь. Знаешь, Вера, словно я ползу к Богу, не поднимая головы. Но ползу, понимаешь?

                             ***

               Я немного замёрзла под своим пледом, но не уходила с веранды, пока Луна не начала медленно и уверенно освобождаться от земной тени и к четырём часам получила свободу и засияла чисто и тепло. 
               "Красивое это зрелище – затмение. Главное, чтобы его не было в душе, - думала я перед сном. - Существуют математические модели, почти  точно описывающие движение Луны, Земли и планет. Но есть ли такие модели для человека во время его движения по жизненным орбитам, формулы и законы, что позволяют сохранить мир возвышенных чувств, которые рождаются у каждого хотя бы раз в жизни и помогают избежать "затмений", иногда случающихся в жизни, или достойно им противостоять?..
Может быть, есть? И мы двигаемся по траекториям, кем-то уже заложенным?"
               Я уже спала, и в моём сне нежно звучала Песня Сольвейг:

               Если никогда мы
               Не встретимся с тобой,
               Не встретимся с тобой,
               То всё ж любить  я буду
               Тебя, о милый мой!
               Тебя, о милый мой!..