Прототип нашего героя, Аркадий Голиков, до того, как зашагал впереди в известной песне, зверствовал в Горной Шории, где среди несчастных аборигенов и прослыл карающим духом, от которого нужно спасаться, и который немедленно вызывал в них крик ужаса: "Гайдар", т.е.: "ГДЕ ОН? НЕ ВИДАЛИ ЕГО?". "Гайдар" стало кличкой молодого командира, а после и псевдонимом литератора.

Но при чём же здесь Бабель? Скорее отрывок из романа ПЕНТАГРАММА может как-то на него намекнуть:
http://proza.ru/2008/03/22/691

Оглох тапёр, умолк рояль, кончился чёрно-белый ужас, погасло белое, залило экран чёрное, а потом утро взошло, и всё цветным стало. Солнышко желтковое, листочки светло-салатовые, речка Припять изголуба-синяя, а на городской каланче - знамени багряная ладонь широко открыта. А по верёвке водорослью оползает жёлто-синее знамя, под ноги падает комиссару в кожаной куртке, в чёрной кепке. Не стал комиссар знамя вражье сапогом топтать, а так народу сказал:
- И мы видим сегодня, товарищи, до какого зверства докатилась вчера озверелая вчерашняя белогвардейщина-петлюровщина. И мы видим, как позавчера тут глумилась и мародёрствовала банда матки Маруськи - над беззащитным и национально угнетённым трудящимся населением…
Пробуждается-прозревает от огневой речи тапёр, роняет на клавиши чёрные очки:

Вста-вай проклятьем заклеймённый…

Сжата в пятерне комиссарова кепка, дирижёрски расторжествовалась правая рука, сталью звенит голос:
- И на этом основании, товарищи,
Я,
Комиссар товарищ Коган,
Руководствуясь классовым чутьём
И революционной справедливостью,
Последних представителей
Недобитой буржуазии,
Всех эксплуататорских классов
И реакционного духовенства
Города Чернобыля -
Приговариваю -
К расстрелу!

Неумолимы тапёровы бельма:

Кровью народов залитые троны
Кровью мы наших врагов обагрим.

Машет кепкою комиссар товарищ Коган за правое плечо:
- …Что и поручаю осуществить прославленному от Горной Шории до Полесья революционной бестрепетностью молодому тов. Голикову. Которого и приказываю для этого случая временно освободить из-под пролетарского ареста и вооружить любимым его маузером для свершения революционной законности.
Молодеет прозревший тапёр, улыбаясь, танцует пальцами по чёрно-белому помосту клавиатуры:

Мы красные кавалеристы, и про нас
Былинники речистые ведут рассказ…

И выпрастывается из-за спины комиссара скуластый, курносый паренёк, и протягивает в пространство правую ладонь, и ложится на ладонь серебристо-длинногубою рыбой товарищ маузер, и целует Голиков ствол боевого товарища, и радостно палит в толпу, и безошибочно попадает в буржуя, в попа, в помещика, в переодетого белогвардейца, в несознательного бандита, в будущего кулака и подкулачника, в завтрашнего НЭПмана, в послезавтрашнего врага народа, в дальнейшего предателя и перерожденца. Вновь чернеет экран, только белые вспышки да надпись:

П и ф - п а ф ! !

Да объятое радостным гневом лицо молодого стрелка, и буквы:

Красная Армия - самая красная
Белая Армия - самая белая
Гудят паровозы - привет Мальчишу!
Рычат самолёты - привет Мальчишу!
Тарахтят пулемёты - привет Мальчишу!

А тапёр умилённо наяривает:

Видишь: из книжек, в колонны построены
Вышли герои и стали героями.
Только в борьбе можно счастье найти.
Гайдар шагает впереди!

Толпа - в разбег, а комиссар товарищ Коган решительно надевает кепку и освободившейся правой рукой хватает расходившегося Голикова за левое плечо, а в лице гнев:
- Завершить революционное правосудие!
Радостно кивает через плечо молодой Голиков и, выпустив толпе вслед остаток обоймы, словно окончив бурно мочиться:
- Эх, кончились!
Хватается за кобуру комиссара. Но ещё не мигнул товарищ Коган товарищам-братишкам, как те, двое, со спины скрутили-заломили Голикова, мол: всё, товарищ, отстрелялся на сегодня. А других двое за руки, за ноги взволакивают настрелянных на телегу.
Ушла телега, умолк седой тапёр, а товарищ Коган:
- Хор;шенького понемножку, а то получится детская болезнь левизны…
Чуть не отбросив двух дюжих красноармейцев, вскидывается Голиков через плечо на комиссара:
- Эх, товарищ Коган! Нет, ты не сука, не контра - это я в прошлый раз перебрал. Но ты интеллигент: вон - пенсне на верёвочке. А знаешь, как при коммунизме у нас будет? А так будет: бери, Голиков, маузер, и пали с утра до горизонта!
Приулыбнулся товарищ Коган:
- Конечно, будет, дорогой товарищ Голиков. Но пока надо нам - скрипеть зубом, а соображаться с ситуацией. Так и Ленин учит.
Увели Голикова, уйти хотел комиссар, как вдруг с места, где стояла толпа, загрозил тенорок стариковский:
- Стой ты, бандит! Настрелял, а отвечать нам, да? А вчера ночью наших половину порезали, так будете говорить, шо не вы, а гайдамаки? А завтра гайдамаки скажут, шо это красные, да? А нам шо, легче? Ты тут покричал-пострелял, а людям же оставаться! И если б не оттакие, как вы, то нихто б евреев не трогал - а за шо? Не, ты не уходи! От седых людей нельзя отворачиваться - хто вас воспитывал? Ефим Черевацкер всю дорогу работал и уже, слава Богу, без пяти минут купец Первой Гильдии, и мог уже в Киеве жить, а вы тут шо?
Сверкнул чёрным глазом товарищ Коган, сверкнул белым блеском ствол револьвера, затемнение по экрану, посыпались гильзы-буквы:

Б а - б а х ! ! ! !

И нету Черевацкера.
Прячет револьвер комиссар, только дымок из кобуры. Уходить хотел, повернулся, а перед ним уже Припять плещется-рябит, а поверх плеску-ряби пароходик дымит-свистит, в путь собирается, цадика-праведника в Киев увозит. Стоит цадик-праведник на корме в лисьей шапке, хмурится-гневается, прямо в Когана вперился:
- Проклят, кто оставил Тору и раскрыл «Капитал» - херем! Проклят, кто не ждёт Мессии, а сам судит и убивает - херем! Проклят, кто не верит в Б-га и носит кровавую пентаграмму - херем! Лейбе Троцкому - херем, Аарону Когану - херем! До четвёртого колена карает Г-сподь…
Выхватил комиссар товарищ Коган ещё горячий револьвер, на реку навёл, в цадика целит. Прищурился, нажал курок - щёлкнуло, да не выстрелило. Побледнел Коган, опустил руку - и дальше слышит:
- …и проклят этот город за эту ночную многую кровь сынов и дочерей Израилевых - и за эту утреннюю кровь. И будет здесь место пусто, земля безлюдная, диким зверем заселённая. И что построят здесь - рухнет и окрестность очумит. Гнев Б-жий на землю сию!
Уносят колёса по реке корабль, туманом кроется берег, растворяется, бледнея, комиссар, пропадает из виду каланча с кумачом, церковь с крестом, прячутся в лес дома, слепнет снова тапёр, раздражённо бросает обе руки на клавиши, и под гул утробный рояля, очки чёрные нацепив, сиденье круглое опрокинув, находит ощупью трость, выбрасывает вперёд, уковыливает за кулисы.
Дымом клубится экран, сыплются бессмысленно буквы, складываются вдруг в чёткое, незатемнённое:

П р о ш л о 2 0 л е т …

Константин Могильник   17.04.2009 09:39   Заявить о нарушении

Уважаемый Константин, согласен! Бабель не при чём! Вы прекрасно имитируете революционный стиль именно Гайдара. Я недостатночно хорошо знаком с его р-революцийонными подвигами и про Горную Шорию слышу (читаю) впервые. Однако - во мне происходит раздрай, как авторе и как читателе. Читать, честное слово, Ваши сочинения хочется. НО! Во-первых, Ваша проза написана такими неостановимымиинепрекращающимисяинеразбивающимися периодами, что читателю ОЧЕНЬ ТРУДНО, и нужен обязательно принтер, чтобы осилить их в привычной обстановке, как будто с книги.
А во-вторых, как автор своих (может быть и несравненно менее талантливых) вещей, я не могу позволить отдать Вашим столько времени, сколько они заслуживают. Первое примите, как критику, второе, - как уважение и восхищение.

Гордеев Роберт Алексеевич   17.04.2009 14:07   Заявить о нарушении