Рецензия на «Чёрточка» (Карельштейн Дора)

Уважаемая Дора, здравствуйте! Пожалуйста не воспринимайте это обращение как рецензию, т.к. мастера пера достаточно сложно уличить в чем бы то ни было. Так получилось, что я для себя выбрал несколько иное рецензирование на этом сайте, чем у других, потому что у состоявшихся литераторов подмечаешь лишь незначительные (субъективные) шероховатости, а начинающие - принимают рецензию в штыки?! Тем более, что эссе, всегда субъективно и читателю остается лишь согласиться или нет. Поэтому я, предпочитаю вместо рецензирования отправлять, что-то свое, перекликающееся с данным автором. В основном посылаю стихотворения, но Вам хочу предложить миниатюру о маме. Дело в том, что мои родители, как и Вы, врачи. Отец был хирургом,- отличником здравоохранения,- а мама фельдшер, с 50 летним стажем.

КОЛДУНЬЯ

2000 год. Средняя полоса России. Господство Мирового социализма сломлено. Страну захлестнула волна неуверенности и отчаяния, укрыв подспудно дремавшими в тисках коммунистической этики - суевериями и сектами, инопланетянами и беззаконием. Города захлебнулись машинами, за которые не нужно стало отчитываться. Фирмы однодневки, шулера и "новые русские". Заводы встающие один за другим породили массы бомжей, вкусивших" западного образа жизни",- где 12% всего населения - нищета,- в копошении помоев и не желающих возвращаться к "честному труду" с низкой зарплатой и наплевательскому отношению к личности. Это в Советском Союзе граждане берегли честь. Да и в помойках изобилует такое разнообразие, что с ужасом вспоминается талонная система вкупе с пустыми магазинами и контрабандными под прилавками.
И только деревни сохранив от всех строев отнюдь не самое лучшее понемногу приходят в упадок. Сельскохозяйственная техника, еще вполне пригодная к эксплуатированию списывается и распродается почувствовавшими опьяняющий вкус невозбранности управляющими, новым фермерам и в ПУНКТЫ приема металла.
Колхозники в спешном порядке переквалифицировались в озлобленных алкашей и тунеядцев. И лишь малая часть выкупая трактора разворачивались в частном предпринимательстве. Работая на износ, они тем не менее бессовестно выворачивали карманы односельчан, которые не в состоянии откладывать на черный день из скудных зарплат и пенсий.
Его звали Саса за косноязычие и заторможенное развитие. Лет до двадцати он гонял лягушек на близлежащем болотце, так как его не при¬знавали сверстники и часто обижали. Ему не хватало дружеского плеча на которое можно опереться. Это усугубляло одиночество, но чувство способности на большее, приучило ждать своего часа, затаив ненависть и презрение к окружающим. Дураку легче жить, ему чаще прощаются нелицеприятные выходки. Саса был крепок телом, с легкостью поднимая тяжести и слыл закоренелым трезвенником, не понимающим кайфа выпивки.
В конце шестидесятых родном колхоз числился в числе самых перспективных областных хозяйств, по засеваемым площадям и разведению крупнорогатого скота, что позволяло закупать новую технику и обустраивать село. Технопарк разрастался требуя увеличения штата.
Попав в "волну", Сасу определили в разнорабочие, где он в короткие сроки постиг нелегкую долю механизатора. И все бы хорошо, но перестройка повернула жизнь в новое русло. Саса не растерялся. Пока остальные пропивали цветмет и вели душещипательные разговоры, он затаривался запчастями и копил деньги. Перед инфляцией, буквально нутром почувствовав необратимые перемены откупил "списанный" трактор и уволился по собственному желанию. Постепенно приобретая необходимое, он твердо встал на ноги, заработав имя, которое вначале, все более умные, но менее расторопные, произносили с зубовным скрежетом.
Когда-то Александра Петровича презирали за неполноценность, а ныне за состоятельность и предпринимательскую хватку. Его осуждали за плату, что он требовал за свою работу, не замечая, что он не покладает рук с раннего утра до ночи. Что в последствии ему и аукнулось. Сначала побаливали суставы и как следствие, радикулит. Постепенно сердечко начало уставать. Появилась одышка, перебои с отдачей в суставы ломотой. Обидно. В то время, как остальные плевали в потолок, он горбатился, а достигнув твердой почвы, где жить да радоваться, занемог. Устал. Незаметно всплывали подзабытые обиды, неудовлетворенности, страхи, он стал отдаляться к прошлому, хотя для всех, он оставался Александром Петровичем. Все чаще и чаще приходилось обращаться к медичке. Вызовы на дом чередовались с пугающей постоянностью. До сего времени Саса подсмеивался над жалящимися, но как прихватило самого, заметался от врача к знахарям, фитоспецам и просто шарлатанам. Один из ведунов посоветовал попить пустырник с валерьянкой, меньше перенапрягаться и читать молитву записанную на клочке освященной бумаги, дабы недруги, часто посещающие его дом прикрываясь великодушием, не могли навести порчу, сглаз. С месяц Саса строго следовал рекомендациям, чувствуя, как прежние силы вливаются в тело.
Как-то медичка шедшая с вызова, по пути заглянула к нему узнать о самочувствии. Саса пиливший дрова, неожиданно замахнулся ревущей бензопилой на фельдшера. Не дав произнести ни слова, стал оскорблять опешившего врача.
- Уйди. Уйди. Колдунья... Ты че сюда прешься? Кто тебя звал. Шляешься по чужим задворкам. Если будет мне снова плохо или скотинка захворает, порву собственными руками и свиньям скормлю.
- Что вы, что вы,- отшатнулась врач.- Как вам не стыдно. Сколько раз я вас спасала и за это - колдунья?
- Пошла вон...- с пеной на губах заорал Саса.
Несправедливо обиженная медичка отвернулась, не чувствуя, как по щекам заструились горькие слезы...


Дмитрий Муругов   07.10.2009 19:53   •   Заявить о нарушении