Невыносимая легкость вырождения

НЕВЫНОСИМАЯ ЛЕГКОСТЬ ВЫРОЖДЕНИЯ

Сейчас в России можно услышать разговоры о новом языке, литературе, отражающей сегодняшний день, об искусстве, сменившем ветхие, отжившие свой век одежды. Однако новое отнюдь не подразумевает восхождение, движение, возводящее к вершине, зачастую оно ведет в противоположную сторону. Происходящее в наши дни распространение Западной цивилизации, то, что называется глобализацией, подразумевает выравнивание культур, смену пестрого халата однотонной демократической туникой. Оставим в стороне вопрос, выиграет от этого мир в целом или нет, ясно другое, что под общечеловеческими ценностями, которые должно исповедовать будущее человечество, понимаются западные мораль и образ жизни. Это непрестанное давление, о котором так красочно и убедительно писали еще Тойнби и Фукуяма, в последнее десятилетие нашло свое отражение и в России. И русское искусство в полной мере заимствует, обезьянничает чужие старые, мертвые приемы, не предлагая ничего своего.
Вот смысл современного обновления России, никакого другого подтекста в происходящем я не вижу…
И если бы эти песни давно забытых цитат, эти перепевы массовой культуры, культуры мозолей и бензоколонок, вызывали бы эффект сопричастности, находя отклик, как залог истинного искусства! Однако, если посмотреть глазами простодушного или ребенка, то происходящее вызывает по крайней мере недоумение. Взрослых потчуют культурой подростков, музыкой, рассчитанной на подвижные мышцы и не устоявшийся вкус. К ним обращаются на языке гениталий, взывая к животным инстинктам, приводя аргументы ниже пояса. Я часто представляю себе мужика где-нибудь в Тамбовской губернии, который долгими зимними вечерами смотрит сериал про голливудских красавиц, с их проблемами роскошных вилл и кадилаков, усилиями синхронного перевода он вживается в образы загорелого плейбоя или состоятельного банкира, наследующего все блага, но не имеющего любви, и вызывающего по замыслу режиссеров сострадание.
Неужели к 99 % показываемого и напечатанного можно относиться всерьез?
У кино и литературы осталась одна функция – развлекательная, но искусство, ставшее товаром, умирает. Отсюда постоянно реанимируемые трупы бестселлеров, воскресающие на книжных развалах каждый сезон в новой обложке, но со старым содержанием, и благополучно забываемые вместе с последней страницей. Скандальная биография автора должна быть интереснее его книг, а шрифт крупный, чтобы читался в транспорте. Налицо эффект тотальной «поттеризации». Впрочем, в деградации, как известно, некая надежность. СССР в первую очередь пострадал от массы получивших образование, но так и не нашедших удовлетворение своим запросам, от массы считавшей себя лишней и относящей все беды миры к недостаткам Системы.
Я жил в Москве, а теперь, никуда не выезжая, в одной из европейских столиц. Дух моего города умер. Я не ретроград, но и не слепой: раньше в темном, неосвещенном городе светились улыбки, теперь в блеске уличных витрин – мрачные, озабоченные лица. И над всем витает одиночество. Светская жизнь переместилась в телевизор, виртуальная для миллионов, она старается бесчисленными сплетнями и постельными сенсациями оккупировать кусочек сознания, будучи абсолютно бесполезной. Это назойливое внушение, внедрение пустых, ненужных сведений заменило идеологию, вместо советских лозунгов – кривляние «звезд», диктат цензуры сменили убожество и пошлость.
Складывается ощущение, что вместо реальности подсовывают имитацию, фантик, убеждая, что настоящая жизнь существует только напоказ, на пленке, точно демонстрация высокой моды, которая к зрителям никакого отношения не имеет. Все, что делается, делается для камеры, основной, востребованный талант – талант актера, и это приводит к раздвоенности между серой обыденностью офисных будней и вечерней порцией экранного дурмана. Создается впечатление, что, стоит протянуть руку, и вы попадете на церемонию награждения. Но присуждение премий, вся эта игра в «номинашки», сводится к распределению известности среди узкого круга, вход в который за семью печатями. Билет выдается только своим, и талант здесь дело десятое. Поэтому мы и имеем то, что имеем.
Россия стала частью мира - Россия безумна и больна…
С технологиями забалтывания цена слова падает, а расценки за возможность говорить и быть услышанным растут. Свобода слова превращается в свободу слушать и соглашаться. Борьба с инакомыслием оказалась излишней, теперь каждому позволено иметь мнение, от которого ничего не зависит. И тут у каждого – своя роль. Говорящие головы помогут определиться с выбором, решить тест, где в нужном месте требуется поставить галку, помогут выбрать из готовых рецептов единственно правильный, ангажированные, а других нет, критики расскажут про одиннадцать оскаров у фильма, вход на который старше шестнадцати строго воспрещен. Школа живописцев умерла, каждый недоучка теперь смело берется за кисть, чтобы как попало сажать на холст пятна, а писатели лезут из кожи, не зная за какой бок ухватить читателя, как бойкая торговка, готовая на все, лишь бы продать свою сомнительную продукцию. На этом пути в никуда толпами встречаются чаки паланики и акунины, но Достоевсий не явится – он не востребован. Кажется, уже невозможно придумать рекламный образ более идиотический, однако ее авторы изощряются: следы кретинизма у персонажей проступают все отчетливее. Они точно соревнуются: хорошим тоном стала кунсткамера, галерея ухмыляющихся даунов.
Таким образом, СМИ проводят тотальную лоботомию. Но одиночество, изнанка индивидуализма, вновь и вновь гонит к телевизорам. Все преходяще, технические достижения через десять лет выглядят безделушками, единственный непреходящий дар – общение, живое слово. Но и здесь собеседника заменил образ в интернетовских сетях, где легко не терять лица, его спрятав. Сосед из плоти и крови отчуждается ради эфемерного, виртуального, с которым легче сохранить дистанцию, не рискуя увидеть глаз.
Сегодняшние узники офисов, пленники белых воротничков решили для себя загадку бытия: они пришли в мир, чтобы заработать деньги, и уйдут с чувством исполненного долга. Пропагандисты всех мастей призывают к обогащению, внушая, что в деньгах счастье, сводя мораль к капиталу, имиджмекеры вовсю стараются над образами нуворишей, выскочек последнего десятилетия.
Но, как бы они не старались, плутократия для русских надолго останется властью плутов.
Мао говорил: «Народ - это чистый лист бумаги, на котором можно ставить любой иероглиф». Мы быстро привыкли, что всерьез обсуждается эстетика дорожных щитов, сравнивают достоинства видеороликов, что взрослые люди кривляются, стараясь выглядеть как можно комичнее. Мы привыкли, что у каждого – своя цена, что люди за сомнительную известность готовы оголить зад. Общество потребления сводит историю народов к истории торговых марок. Скажут: реклама – необходимое зло. Но пугают масштабы этой необходимости. Скажут: Вы говорите о массовой культуре. Но другой нет.
И за всем этим стоит презрение к безмолвному, оглупленному демосу.

Август 2003 г.