В защиту Н. Н. Гончаровой - Станислав Фурта

Повесть «Кто там идет» Станислава Фурта представляет  несомненный интерес для любителей поразмыслить над вопросами бытия, для ценителей и знатоков Пушкина, для всех, кто задумывался над проблемами взаимоотношения творческой личности и  судьбы. 

http://www.proza.ru:8004/2004/01/11-120

Автор, находясь под впечатлением эзотерической литературы,  совершенно не стилизуя под 19 век (само приобщение к языку ушедших времен подняло бы уровень рефлексии), передает в ее ключе слова беса, тем самым снижая модус его рассуждений до такой степени, что границы разумного и достоверного нарушаются. Мы видим не то чтобы бред, а доведенную до абсурда, загаженную окурками кухню небожителей.  «Скоро тебе того...», «пожалуйте бриться», «нет чтобы спокойно и респектабельно жить и работать и скончаться в преклонном возрасте» - все эти затасканные фразы из бытового лексикона разных времен позволяют думать о существе, явившемся Пушкину, как профанном. И поэтому,  хотя  действие все происходит возле тела умирающего поэта, умозаключения беса иначе как «кухней небожителей» не назовешь. Он раскрывает мелкие секреты небесной канцелярии в такой чудовищной интерпретации, что поначалу даже удивляешься: как Пушкин, сам Пушкин может на это все отвечать? Неужели ж у него в эти часы утеряно чувство меры, всегда для него так характерное? Почему он не мог молчать, как молчал Христос, когда его взывал к ответу Великий инквизитор? Бес выступает как призрак, правда, не так, как страшный и умный дух, искушавший Христа в пустыне -  непрерывное видение, а как мерцающие явления, происходящие в моменты бреда или забытья.

Напротив, Пушкин охотно отвечает и даже ищет общения с являющимся ему бесом, когда тот исчезает: «Что-то давно не появлялся мой визави». Пушкин, как известно, был предельно любопытен. Умирая, он не может урезонить свою жажду познания сущности вещей. Но знать - совсем не значит поступать в соответствии со знанием. Вот он уже знает, что бес - в Наталии Николаевне, тем не менее, он прощает ее. Почему? Вот как сам автор отвечает на этот вопрос: «Есть один непреложный факт. Пушкин стрелялся на дуэли из-за своей супруги, Натальи Николаевны Гончаровой. Одной из причин дуэли было несколько легкомысленное поведение молодой очаровательной женщины в  свете. Не станем её судить. Многие молодые очаровательные женщины легкомысленны. Но есть жёсткая, не поддающаяся  никакому сомнению причинно-следственная связь: Гончарова –  смерть Пушкина. На этой-то связи и играет бес, предлагая Пушкину очень простое решение: та толика всемирного зла, что вызвала преждевременную кончину поэта, сосредоточена в Наталье Николаевне Гончаровой. Бестелесный дух со змеиными глазами предлагает Пушкину логическое тождество: бес – Наталья Гончарова. В чём смысл? Если бы поэт его принял, то ни о каком предсмертном раскаянии и прощении не могло быть и речи. Именно  этого, согласно Православному взгляду на вещи, дьявол и  добивается. Но принял ли Пушкин предложенное бесом решение? Не принял».

Он простил бы и самого беса, если бы тот нуждался в прощении. Это снова доведенное до абсурда,  до последней возможности, христианство в пушкинской душе - он действительно конченный христианин со всей глубиной трагедии всепрощения. Язвительно говорит о Пушкинском христианстве бес, уверенный, что кто-кто, а его подопечный мало походит на примерного христианина: «Ты ведь у нас примерный христианин <...> Как же, помним твои лицейские поэмки...». Тем более, что свой крест христианский он « так утяжелил, что едва доплелся с ним до Черной речки». Профанное понимание бесом фразы «нести свой крест» в сочетании с просторечным «доплелся» делает фразу по-смердяковски удачной. Такого беса хочется слушать «с превеликим любопытством».

Да, как христианин, Пушкин непримерен, то же можно сказать и о бесе - он не то чтобы непримерен - он совершенно нетипичен.   Абсурдный бес и абсурдный христианин - вот чей разговор описан автором этой повести. Хотя, конечно, автор называет первого осторожно: проводником, судьбой, тем самым, о ком говорила гадалка Кирхгоф, человеком, «духовной сущностью определенного ранга», «не совсем Божьим посланцем» и т.д., боясь до поры до времени  открыть его подлинную сущность.   Самый низкий модус, на который могут опуститься существа бессмертные, и самый высокий, до которого могут подняться существа земные  - вот кто такие этот черный человек и Пушкин. Они собеседники на равных, но собеседники в этой ситуации все-таки неравные: черт берет аргументами, Пушкин, не имея аргументов ( как и, по мнению Шестова, Августин) берет поступками, хотя за последние 46 часов жизни, находясь в лежачем положении, мало что можно сделать. И Пушкин максимально заполняет это время такими прощаниями, которые сами по себе стоят иной жизни. И главное среди его прощаний-прощений  - прощание с Натальей Николаевной.


Вовремя ли умер Пушкин? Над этим вопросам размышляют оба - сам поэт, и привидевшийся ему бес. По мнению поэта - смерть наступает преждевременно: есть еще нереализованная задумка - роман о Петре Великом, множество ненаписанных (недописанных) стихов, он «четыре раз принимался писать свою биографию», у него дети, которых надо вырастить и воспитать. Мнение беса, разумеется, противоположно пушкинскому: «Наступает, однако, момент, когда там ваша возня надоедает...». Бес уверен, что никакой истории Петра Великого уже не было бы, что никогда не будет и биографии -  «Да ты ведь и не пишешь ничего в последнее время». Пушкин «стал бесполезен». Польза - это категория, разумеется бесовская, все по-настоящему прекрасное совершенно бесполезно. По бесовским меркам, Пушкин, конечно, ничтожен, хотя бы по причине неумения держаться в рамках светской нормы. Свет - в профанном восприятии беса, разумеется, именно свет, не тьма же! Хотя мы-то с вами знаем, что «светское общество» и «царство тьмы»  часто понятия нераздельные. И Пушкин понимает, что после его смерти Наталию Николаевну этот темный свет осудит. Он так и говорит: «свет заест». Можно и так понимать мысль автора повести: если Пушкина  свет не принял - тогда какой же это свет?

Хотя, конечно же, бес понимает, что имеет дело не с простым человеком: «Для тебя, правда, сделали исключение <...> Я же сказал, что тебя высоко ценили - обычных-то людей убирают без этих церемоний, как свечу гасят». Церемонии же заключались как и в самом явлении беса перед смертью, так и в  том, что два года назад было Пушкину предупреждение.  Но как оказалось - и то и другое явление беса - всего лишь испытания христианина на прочность. Небесная канцелярия, выбросив на землю пепельницу с окурками, с любопытством наблюдала, станет ли поэт подбирать их. Не стал, не клюнул на приманку, не поверил бесовским словам. Так поверим ли мы и обвиним ли Наталию Николаевну в смерти Пушкина?