День рождения

"Живи каждый день так,
 словно это последний день
 твоей жизни"
Древний.

Все вокруг было зеленым. Одно большое зеленое пятно. Зеленые стены, зеленые ступеньки. Все обманчиво зеленое, все неправдоподобно зеленое.
      Молодой человек быстро спускался по лестнице. Ему приходилось смотреть на окружавшую его безобразную зеленую серость, на скучные прямые линии, на страшную внутреннюю пустоту многоэтажного дома. Но его ноги методично перешагивали ступеньку за ступенькой, и казалось, что его совершенно не волнует это все. Все вокруг.
      Да. Действительно. Все так.
      Он торопился, он спешил и поэтому даже не думал переживать из-за ужасно не нравившихся ему зеленых стен и ступенек.
      Ведь до окончания утренней смены в парикмахерской оставалось всего полчаса. Через полчаса она закончится, и стрижка, долгожданная, единственная, любимая стрижка, о которой он так мечтал, будет стоить уже в два раза дороже. И придется ждать еще целый день. Другой день. Поэтому ему так хотелось успеть.
      Он с трудом накопил положенную сумму, откладывая, жертвуя всем. В его положении это было достаточно глупо: тратить те редкие деньги, что ему удавалось заработать, на обыкновенный каприз. На свое маленькое желание. На свою самую маленькую мечту.
      Скидка предоставлялась до одиннадцати часов ежедневно. Любой мог прийти в эту небольшую парикмахерскую с удачной обстановкой и не очень удачливым хозяином, любившим выпить и поболтать о машинах и лошадях. Любой мог рассчитывать на то, что в это время – с десяти и до одиннадцати – ему окажут те же услуги, что и днем, что и вечером, только стоить они будут в два раза дешевле.
      Решиться на воплощение столь перспективной идеи хозяину помог его второй кузен, только что защитивший какую-то свою работу по экономике. Это ему в голову пришла мысль сделать в обычной парикмахерской «дешевый час». Начитавшись умных книг, в которых приводились примеры небывалого увеличения прибыли путем малых затрат, путем необходимых уступок потребителю, он одним июльским вечером пришел к хозяину парикмахерской и за чашкой остывшего кофе предложил тому беспроигрышную рекламную акцию.
      Расчет его был, конечно же, верен: некий человек просыпается утром, ему надо идти на работу, ему надо кормить семью, если это мужчина, и ему никак не придет в голову идти стричься, ведь можно опоздать на работу, а каждое опоздание фиксируется, и в конечном итоге  из-за этого можно потерять работу, а взрослый человек без работы – не человек. Если же это женщина, которой, например, совершенно нечем заняться, то тем более представить ее заходящей в парикмахерскую во время «дешевого часа» просто невозможно – а вдруг кто-то из подруг увидит! Стыд! Позор! У нее не хватает денег даже на нормальную прическу! Нет, этого она не переживет. И не допустит. Остаются только выходные дни и люди, которым действительно нужно постричься как можно дешевле. Ничего страшного. Все это компенсируется несомненным увеличением количества клиентов вследствие столь удачной рекламы.
      Странно. Так сказал хозяин парикмахерской. И как он сам до этого всего не додумался? Похлопав своего кузена по плечу, он перевел тему разговора на знакомые автомобили.
      Ларри Абс был уже на третьем этаже. Он с надеждой бежал. Перепрыгивал через ступеньки, стремясь как можно скорее добраться до заветного выхода. К тому моменту у него прошло то тяжелое, отравляющее все органы чувство, которое он испытал, безрезультатно несколько раз нажав на кнопку вызова лифта. В его глазах появилась скорбь. Лифт впервые за много лет не работал. Через несколько этажей она исчезла. Но лифт в тот день так и не заработал.
      Выбежав на улицу, этот молодой человек в серых брюках, старом пиджаке (явно не его размера: слишком широкие плечи, и рукава, рукава слишком длинные) и поношенных ботинках резко свернул в сторону и, не снижая темпа, среди знакомых домов и магазинов устремился к своей любимой парикмахерской «Стиль».
      Притворная зелень лестницы сменилась яркой правдой жизни. Со всех сторон появлялись разные краски, вытекали витрины, размазывались дома, смешивались деревья и люди. Чистое небо добавляло необходимого колорита. Воздух был подобен стакану с водой, в который опускают кисточку, каждый раз оставляя в нем частички краски, продолжая, превращая обычную воду в сочную смесь разных цветов. В воздухе витала утренняя палитра. Даже зажмурив глаза, было видно, было слышно, было вкусно и понятно, что вокруг целый мир, полный разных линий, набросков и монументальных картин. Было ясно, что это не просто зеленое пятно, а полное энергии, света и жизни, ни на минуту не застывающее, написанное великолепным художником полотно. Не пятно. Оно что-то означало собой. Им надо было восхищаться каждую секунду. Забыв про чистый, стерильный ужас лестницы, видеть, как каждая завитушка, каждый обвод и все остальные, столь легкие и свободные, уверенные и чуть заметные, маленькие шедевры дополняют друг друга.
      Неожиданно для себя Ларри понял это. И ему это очень понравилось. Это – осознание собственной жизни. Осознание возможности восхищаться ее прелестью и любой ее частичкой. Восхищаться, понимая, что лучше жизни ничего нет.
      Второй, средней по величине, его мечтой было, чтобы жизнь доставляла ему радость. Он хотел еще раз почувствовать себя так же, как в тот день, когда родители впервые повели его в парк аттракционов. Он хотел еще раз так же беззаботно радоваться всему: холодному мороженому, испачкавшему, растекшись, его новые штаны с резиновыми подтяжками, скрипящим качелям, грустно взмывающим вверх, подобно носу старинного корабля, наткнувшегося на вдруг появившийся подводный риф, всем птицам, всем людям, и особенно большому белому пароходу, кружащемуся на старых рельсах, гудящему и определенно нуждающемуся в покраске.
      В спешке пробегая знакомые улицы, Ларри Абс не замечал многого. Но даже то, что он видел, было прекрасно.
      Единственное, что мешало ему, прерывало дыхание, сдавливало низ его живота и доставляло тяжкую, жмущую боль, так это чрезмерно сильно затянутый ремень. Обычный ремень. И он мог быть причиной странного настроения. Одна маленькая дырочка, сделанная немного дальше, чем надо, одно простое движение, и вот ему уже трудно дышать, но наперекор себе приходится соглашаться. Только так штаны не спадают, не свисают, не раздражают, а сидят как надо. Приятно смотреть.
      Он по-прежнему бежал, покрывая своей тенью многоугольные блики солнца, разбросанные в беспорядке по всем улицам.
      Привычные потрескавшиеся стены парикмахерской не стали откровением и в тот день. Прошедший шум утренних часов сменился спокойной тишиной приближавшегося полудня. Ему оставалось только войти. Проделав свой путь, завершить его и наконец приблизиться еще на один шаг к воплощению идеальной мечты о воплощении мечтаний.
      Он преступил порог и увидел всего одно свободное место и всего лишь одну свободную парикмахершу, новую, незнакомую. Она производила впечатление уверенного, серьезного человека без малейшей тени фантазии на лице. Ларри стало немного страшно.
      - Присаживайтесь.
      Ее руки были словно два толстых хобота, мягких и гладких. Короткие рукава выдавали всю массивность и добродушную, вероятно материнскую, силу этих рук. Совсем другие пальцы поражали своим контрастом. Маленькие, тонкие, быстрые. Казалось, ей пришили их от другого человека. Они не подходили ей и производили ужасно гнетущее впечатление на Ларри.
      Он робко сел на стул. Его переполняли идеи и желания. Не выдержав, он начал рассказывать, показывать, оживленно жестикулируя, указывая, объясняя, как его надо постричь, как он хочет, чтобы его постригли, как ему…
      - А теперь я вас слушаю.
      Эта парикмахерша все пропускала мимо ушей. Ее волновали совершенно другие проблемы, у нее были совершенно другие заботы. И только попросив снять пиджак и усадив мистера Абса повторно в кресло, обвязав его, укутав его пахнущей одеколоном простыней, будто накрыв младенца теплым одеялом, она внимательно посмотрела в зеркало и, встретив там умные глаза посетителя, принялась узнавать его желания.
      - В общем, тут, вот тут и тут убрать. Здесь немного оставить. А в этом месте покороче. Тут вообще не трогать, а с этой стороны только подровнять, ну и вон там подчистить. В общем, чтобы все аккуратненько было.
      - Сзади убирать?
      Приподняв, будто взвешивая, копну волос, она вопросительно посмотрела на Ларри.
      - Да, да. Все ровненько. Только вон там не убирайте.
      С трудом высвободив правую руку, он оживленно указывал на разные части своей головы, захватывая волосы и делая движения пальцами, похожие на щелканье ножниц или жужжание машинки. Ларри надеялся, что, как только он все объяснит, стрижка произойдет сама собой и в результате он увидит как раз то, что и хотел увидеть.
      Ларри объяснил.
      Но она его не поняла.
      - Значит обычная классическая стрижка, да?
      - Ууф. Да. Пускай обычная, классическая, только, пожалуйста, сделайте все, как я сказал.
      Вода из пульверизатора орошала его голову, как долгожданный дождь пшеничное поле. Все стало мокрым и податливым. Волосы, их части, были готовы к очередной ампутации. В руках у парикмахерши блеснули ножницы и расческа. Стрижка началась.
      Поняв это, мистер Абс поудобней устроился в кресле и, погрузившись в себя, начал думать, редко открывая глаза, чтобы посмотреть на происходящую работу.
      «Столько людей погибает каждую секунду, а в голове у меня только мысли об этом несчастном телепортаторе. Когда же мне удастся закончить свой проект? Наверное, никогда. Но люди, люди. Его надо закончить. Потому что их жизни не зависят от меня, а проект зависит. Телепортатор. Трудно. Трудно. И последняя формула оказалась неверна. Что же делать? Что же делать? А вдруг кто-то изобретет его раньше меня. Вдруг кому-то удастся создать его, и все, прощайте долгие годы труда и поисков. Нет. Этого нельзя допустить. Но самое обидное как раз таки не в этом. А в чем же? Да в том, что у меня нет ни средств, ни возможностей, чтобы собрать достаточно мощный образец. Мои никчемные опыты. Сколько работы. Сколько работы. И мне удалось. Но энергия. Такое количество энергии. И нет денег. Мне нужны еще деньги для продолжения работ. Нужно больше мощности. Нужны более точные приборы, чтобы работать с крупными объектами, сложными объектами, живыми. Спичечный коробок это только начало. Которое, кстати, чуть не закончилось плачевно. Да, это была моя ошибка. Я совершенно забыл про уменьшение сопротивления. Ну да ладно. У меня есть формулы и последовательность считывания. В принципе сейчас я уже могу перемещать любые предметы на любые расстояния. Но это в принципе. А на практике. Неудачи, неудачи, неудачи. Может все-таки послушать Криса и показать свое изобретение общественности. Попросить помощи. Обратиться в крупные образовательные, исследовательские центры. Воспользоваться их лабораториями и в конце концов добиться успеха. Ни в коем случае! Знаю я все это. Я им принесу идею, почти готовый образец, они его себе заграбастают, а сам изобретатель, то есть я, останется не у дел. Так не пойдет. Я им не доверяю. Я никому не доверяю. И поэтому буду работать сам».
      - Челку покороче или подлиннее?
      - Подлиннее.
      «Завтра надо будет опробовать его на каком-нибудь животном. Крыса соседки вполне подойдет. Вот только даст ли она ее мне. Посмотрим. Должно получиться. Ведь живой организм это всего лишь та же последовательность, тот же набор атомов и молекул. Если знать точный порядок. Знать полную структуру. Знать, где в этом организме расположен каждый атом, то никаких проблем. Что было, то и осталось. Что было, то и получим. Только при этом еще и произойдет перемещение. И ничего не изменится.
      Одно только меня смущает. Сознание. Вот это самый спорный вопрос. Нет, даже не спорный – самый неразрешимый и проблемный. Он рушит всю мою прекрасную модель. Прекрасную мечту, в которой люди перемещаются из одной точки планеты в другую за считанные секунды. Люди без громких машин и выхлопных газов. Люди, путешествующие по свету, отправляющиеся к далеким звездам. Да, мечта. Но главное, чтобы все принадлежало мне. Образовать гигантскую корпорацию, быть ее пожизненным президентом и владеть всеми телепортаторами в мире. Для этого надо самому изобрести и создать все. Не доверять никому. Да, мечта. И все рушится ужасно логичными, простыми и очень обидными умозаключениями.
      Воспользовавшись телепортатором, человек не переносится на какое-то расстояние, не видит новые места, другие планеты, а просто совершает самоубийство.
      И все радости от перемещения, все новые места и другие планеты видит его точная копия, унаследовавшая все его привычки, болезни, органы, клетки, мозг, все точно такое же, и она точно такая же, идентичная, не понимающая в чем проблема, но не он. Не оригинал. Не тот мертвый, уничтоженный человек, который остался по ту сторону телепортатора. Сознание. Никому не понравится идея, что каждый раз отправляясь на прогулку, его будут убивать».
      - Виски прямые?
      - Да, прямые. Хотя можно и косые. Нет, все-таки прямые. Я хотел прямые.
      - Ладно. Не дергайтесь.
      Ларри продолжал думать о своей третьей, самой большой мечте. Она поглотила его еще в детстве, когда он часы напролет сидел дома, читая фантастические рассказы. Ему так нравилось представлять себя переносящимся в какой-нибудь новый, необычный мир. Ему казалось, что каждый человек мечтает об этом. Ему хотелось придумать что-то, помогающее людям, дающее им настоящую свободу, дающее возможность путешествовать и видеть во много раз больше, чем сейчас. И тогда он решил, что однажды обязательно придумает телепортатор, и что все люди будут благодарить его за это.
      Мечта приходила к нему каждый день, каждую ночь. Она не отпускала его. Или он не отпускал ее. Текло время, и детская фантазия вылилась в увлечение всей жизни. Встречая множество преград, он, словно сквозь густые тропические заросли, пробирался к ней. Он вкладывал в нее всю свою душу, все свои знания и силы. Он учился ради нее, жил ради нее. Казалось, для него нет ничего важнее, чем узнать, понять как можно больше. Только для того, чтобы достичь поставленной цели. Воплотить мечту.
      Машинка шла по затылку. За все время стрижки это было самое неприятное чувство. Что-то чужое проходило по шее. Вибрация зубчиков сразу же передавалась коже, и вот уже кожа ходит волнами, приподнимая волосы и раздражая мозг. Как будто по затылку прокатывались кусочки льда, холодные, мокрые. Они дотрагивались до теплой плоти, нагло разрушая ее спокойную нежность. Ощущение не из приятных. Оно запомнилось ему.
      Стрижка продолжалась.
      Ларри Абс неподвижно сидел в кресле и по-прежнему думал о своей мечте. Он понимал, что ему наверняка не хватит сил создать что-нибудь серьезное, но он также понимал, что, только веря в себя, он сможет чего-то добиться.
      Целыми днями он не выходил из квартиры.
      В комнатах было много книг: толстых и тонких, больших и маленьких. Они окружали его.
      Целыми часами Ларри изучал, интересовался, погружался в них.
      На полу были разбросаны исписанные листки бумаги. Не проходило и минуты, чтобы он не сделал какой-нибудь пометки или серьезной записи.
      Эта была даже не квартира, а какая-то библиотека. Даже запах в ней был библиотечный. На имя мистера Абса было взято множество книг, и все они были здесь, все рядом, все под рукой. Там же были и разные счетные, вычислительные машины, генераторы, огромное количество устройств, для создания электрических цепей, измерительные приборы, куча всяких инструментов и много-много других необходимых ему вещей, ведь он был конструктором, он был создателем, он пытался из хаоса сотворить что-то, что-то новое, собрать все вместе, все приборы и знания, свои руки и голову.
      - Вот.
      Опомнившись, он открыл глаза.
      - Как вам?
      - Все? Уже все? Стрижка закончилась?
      - Да. Посмотрите как, что. И я уже прекращу. Вот только феном осталось уложить, и все.
      - Быстро же вы управились.
      - Как раз к одиннадцати. Так что вы меня еще благодарить должны. А то бы пришлось вам плотить по обычной расценке.
      - Сп-пасибо. А что вы сделали?
      Стрижка была ужасна.
      Он посмотрел на человека, сидящего напротив. Повернул голову. Посмотрел еще раз. И вдруг ему стало как-то очень обидно. Обидно за себя. Обидно за парикмахершу. Обидно за то, что разрушилась одна его маленькая мечта. Ему хотелось устроить скандал, кричать, возмущаться, требовать чего-нибудь. Но он еще раз посмотрел в большое, немного потертое по краям зеркало…
      Застенчиво торчали уши.
      Макушки и затылка у него как будто вообще не было. Вроде их отрубили топором, и вместо положенного выступа осталась только одна плоская стенка. Ровная. Сильно разочаровавшая Ларри.
      И тогда он решил, что не будет устраивать никаких сцен, не будет ругаться, а просто отдаст положенные за стрижку деньги и скажет спасибо человеку, убившему его самую маленькую мечту.
      - Спасибо.
      - Вам спасибо. Приходите еще.
      «Да, конечно. Приду я. Ждите».
      Взяв свой пиджак, он вышел на улицу. День был в самом разгаре. Улицы были полны людей. Дороги были полны машин. Перед его глазами открывался обычный рабочий день, обычная среда. Ему стало приятно. Легко подбросив пиджак и на лету подхватив его, Ларри направился домой.
      День. Пиджак. Ларри.
      Все идет своим чередом. Зеленеют живые листья. Темной рекой струится асфальт. Дети катаются на велосипедах, а настырные голуби клюют рассыпанные прохожими семечки.
      Ларри остановился напротив овощной лавки.
      «Как все-таки плохо без денег. Я все отдал ей. И не заработал ничего. Что можно создать, что можно придумать, если даже платить нечем? Платить за жизнь».
      Его взгляд упал на заполненные корзины. На подносы, на весы, не ржавые, нет, очень аккуратные и заботливо начищенные хозяином.
      «А вот не пойду я сейчас домой. Ну нечего мне там делать. Могу я хоть один день отдохнуть от работы? От мечты? Нет, не могу. А домой все равно не пойду. Буду гулять. Просто радоваться. Смотреть вокруг. Смотреть по сторонам. А то эти стены. Стены. Книги. Телепортатор. Сегодня не хочу. Сегодня же мой день рождения, как ни как. Завтра. Все завтра. А сегодня я буду гулять».
      И он продолжил свой путь.
      Тяжело ему приходилось, очень тяжело. До сих пор он так и не решил, что для него важнее: обычная жизнь, работа, завтрак, обед, ужин или мечта, надежда на получение всего. Он всегда выбирал второе. И поэтому та самая, обычная жизнь у него не складывалась. Неудачи в ней сыпались одна за другой. В ней он был неудачником. Человеком, которого вчера выгнали с работы, а сегодня уже выгоняют из квартиры. Как он ни старался, ему не удавалось совмещать долгие часы экспериментов, опытов, расчетов с обыденными обязанностями делового человека. На него всегда поступали жалобы. Им было недовольно начальство. Ведь он часто опаздывал, просыпаясь поздно из-за своих бессонных ночей с книгами и приборами. Его выгоняли. Он шел устраиваться на другое место, в другую фирму. И все повторялось с начала: опоздал раз, пропустил два, не сдал отчет три. Денег становилось все меньше, а платить за проживание кроме него было некому. Он был уже взрослым человеком, самостоятельно отвечающим за свою жизнь.
      Иногда, смотря на себя со стороны, он удивлялся, расстраивался и не понимал, как же так? Детская мечта, детская идея портит все, отнимает у него все, порабощает его. Но потом он думал и радовался больше, чем грустил. Было что-то заманчивое и прекрасное в ней, что-то необычное и достойное. Что-то, что позволяло ему отличаться от всех остальных, а ему этого так хотелось. И он продолжал. Переходя с работы на работу. Зарабатывая все меньше и меньше, и по-прежнему тратя все на свою мечту.
      Однажды он остановился. Однажды он любил. Все в жизни происходило однажды, а мечта была всегда.
      «Как сегодня хорошо. Сколько я уже прошел? Километр? Два? Да больше, наверное. А мне все хочется идти и идти».
      И он шел. Он гулял. Он был в парке и в красивом магазине, он был с людьми и без них. Он впитывал в себя все краски этого дня. Он жил им. И постепенно возвращался домой.
      Когда Ларри Абс подошел к знакомому подъезду, вы вдруг вспомнили, что лифт в доме так и не включили. И ему опять пришлось погружаться в одно большое зеленое пятно.
      Наконец он поднялся на свой этаж и, вытащив из недавно зашитого кармана ключи, открыл дверь. Внутри его ожидали привычные стены. Дверь захлопнулась.
      Бросив пиджак на стул, и быстро сняв обувь, Ларри пошел на кухню. Мыть руки? Да, надо бы. Ему очень хотелось есть. Прогуляв до самого вечера по бесконечным улочкам, проспектам, дорожкам и аллеям, он ужасно проголодался. За весь день у него во рту не было ни одного хоть сколько-нибудь питательного вещества. Поэтому его руки быстро готовили пищу. Достав из холодильника овощи, он торопясь вымыл их и нарезал. У него был хлеб, у него было масло и яичница, большая, пузырящаяся, пахнущая домом. Все это было на столе.
      Он сел.
      Взял в правую руку помидор.
      Обжигая холодом зубы верхней челюсти, откусил большую его часть так, что из оставшейся у него в руке выдавился красный томатный сок. Потом хлеб, масло, яичница, хлеб, масло, яичница.
      Он ел.
      Тарелки пусты, желудок полон. За окнами вечер.
      Наевшись, Ларри Абс вышел из-за стола и, радуясь собственной сытости, переместился в комнату, где стояла кровать.
      Спать было еще достаточно рано. Да он и не собирался. Ему просто хотелось, чтобы в этот день все было правильно и свободно. Свободно от работы, свободно от опытов и чтения книг.
      Поэтому, раздевшись, он выключил свет и лег.
      Комната не была пустой, в ней было много всего: она была заставлена, заложена, забаррикадирована и завалена всякой всячиной, но не заброшена. В одном из ее углов скромно ютилась кровать. Очень низкая, она находилась почти у самого пола, и поэтому с нее невозможно было больно упасть.
      Получив необходимую энергию, Ларри лежал, закрыв глаза, и думал о своей мечте.
      «Сегодня было не хуже, чем в тот день, когда родители впервые отвели меня в парк аттракционов. Жаль, что стрижка получилась не такой, как я хотел. Жаль. Но сейчас мне все больше хочется верить, что когда-нибудь мне наконец удастся построить достаточно мощный телепортатор. И я буду счастлив, как сегодня. А вот решусь ли я войти в него? Не знаю. Становится жутко при одной только мысли, что это правда. Что все правда. Что, войдя в него, я умру, обреку себя на верную смерть. Ведь, по сути, принцип моей системы и заключается в этом. Человек – допустим я – заходит в Телепорт№1, там с него считывается вся информация, записывается весь порядок его молекул и атомов, порядок, выверенный точнейшими, сверхчувствительными устройствами, порядок, идеальная копия, опись всего, что есть во мне. Потом эта информация без единой потери передается в Телепорт№2, где стоят специальные механизмы, синтезирующие механизмы, готовые в любую секунду создать нового человека, новое вещество, новую материю. Эти механизмы получают информацию от Телепорта№1, получают ее и приступают к работе. Начинают творить, превращать, собирать. И вот уже в уютной кабинке Тлепорта№2 стоит точная моя копия, стоит, довольно улыбаясь, дожидаясь того момента, когда уже можно будет открыть дверь и увидеть иной мир, оказаться за тысячи километров, за сколь угодно много километров от всего старого, и почувствовать, что вот оно – перемещение – оно произошло, наконец-то это возможно. Ведь это я. Нет. Я понуро стою в Телепорте№1 и вдруг понимаю, что сейчас произойдет. Смерть. Всего лишь жалкое убийство. Вот в чем вся проблема: Я, настоящий Я, умираю, а моя копия, мне уже неважно насколько прекрасная, одаренная моими же мыслями, моей же памятью, моими же инстинктами и разумом, всем моим, продолжает жить и радоваться этому.
      Но мое сознание, мое первоначальное Я уже мертво. Это столь необычно и просто, что… даже жалко об этом думать. Ведь этот кажущийся парадокс создается всего лишь специальными, собранными на заводе устройствами. В природе такого нет…
      Или…
      Или…
      Или есть…
      Стоп. Нет. Нет. Сознание. Я живу, пока Я сознаю, что живу.  Нет. Этого не может… не может. Сон.
      СОН!
      Сон. Когда Я ложусь спать. Засыпаю. Нет. Не хочу. Я засыпаю. И тогда для МЕНЯ тоже наступает смерть. Утром уже просыпается кто-то другой, кто угодно, с МОИМИ привычками, с МОЕЙ памятью, с МОИМ организмом,  со всем МОИМ, кто угодно, но не Я. Ложась спать, Я умираю. Это… Это… Спокойней, спокойно… Успокойся!
      Но ведь это так же логично, как и смерть в телепортаторе. Ведь так? Да, так. Организм всего лишь сохраняет копию, чтобы на следующий день продолжить жизнь. А Я? Я? Я, насладившись однодневной жизнью, умираю. Потому что Я жив, пока Я сознаю это. МНЕ, МНЕ страшно. И холодно. Закрываю глаза, засыпаю и мертв. Каждый день. После каждого сна Я новый. Ведь что есть Я? Все – мысли, идеи, восприятие.
      Я не знаю, кто будет потом, Я знаю только то, что сейчас Я – это Я. Как только Я закрою глаза и погружусь в сон, Я исчезну. Все точно так же, как с телепортатором.
      Ведь ясно же, когда Я захожу в Телепорт№1, происходит перемещение, и кто-то появляется на другом конце. Но. МЕНЯ-то убивают. Пускай, Я даже и не успеваю понять это. А тот, кто на другом конце уже и не думает об этом, ведь он жив, ему кажется, что он продолжает жить, а на самом деле только начинает. Жить. Рождается. И когда мы засыпаем, все происходит точно так же. Мы просто не понимаем, что каждый раз нас убивает наш же собственный организм.
      А сны, сны чьи? Сны принадлежат организму. Они не того, кто ложиться спать, и не того, кто просыпается утром. Они общие. Просто жутко осознавать это.
      Потерял сознание – Я, именно Я, умер. Заснул – Я, именно Я, умер. Почему же я каждый день прекрасно просыпаюсь утром и понимаю, что Я – это Я? Но нет. Память. У МОЕГО организма есть память, достающаяся каждому из НАС. А Я? Я всего лишь наследник. Тот вчерашний Я умер. И позавчерашний. И так каждый день. Без конца. До самой смерти. Когда уже не появляются новые наследники. Но тогда не все ли равно МНЕ, когда я как организм умру, если и так только раз отключившись, Я, именно Я, исчезаю. МЕНЯ, именно МЕНЯ, больше нет. И МНЕ не важно, кто там будет после, и как все будет после. Все это будет уже не со МНОЙ, а с тем, в чей день живет МОЙ бывший организм. Что же тогда можно успеть? Зачем же тогда жить? Почему мы живем? Почему Я живу? Я знаю ответ. У МОЕГО организма есть специальный механизм, чтобы оберегать себя, защищаться, и жить как можно дольше – инстинкт самосохранения. Он заставляет МЕНЯ спокойно ложиться вечером и так же спокойно утром просыпаться. И продолжать якобы жить. Но теперь-то Я знаю, что Я, именно Я, живу только один день, пока не закроются МОИ глаза и смертельный сон не заберет МЕНЯ. Неужели, неужели это правда?»
      По ЕГО спине пробежали мурашки. ОН вдруг вспомнил то неприятное чувство, когда бреющая машинка в парикмахерской шла по его затылку. И ответил про себя:
      «Да»
      ЕГО открытые глаза стеклянным взглядом смотрели в потолок. ОН приподнялся на локтях и сел. У НЕГО даже немного перехватило дыхание, и на лбу выступили капельки пота. Сердце испуганно стучало. ЕМУ совершенно не хотелось спать.
      И тогда организм взял над НИМ верх.
      «Если не верить, все будет нормально. И хорошо, что этот день прошел именно так. МНЕ ПОВЕЗЛО».
      ОН опять лег.
      Но ОН все-таки понял, что это правда.
      А потом ОН лежал, ворочаясь с бока на бок, и пытался не заснуть как можно дольше.
      Спустя три часа ОН сдался и уснул.
      Сегодня был первый и последний день ЕГО жизни.
      Завтра он проснется и почувствует себя совершенно другим человеком.
      А ВЫ?
      Подумайте перед сном…
      
      Конец.
      
      Ефим Марковецкий
      Рождение Идеи: декабрь 2002г.
      Идея Рассказа: 29 сентября 2003г.
      Рассказ Написан: 5 октября 2003г.
               
      Этим рассказом закончились шестнадцать лет жизни моего организма.