День чёрного чая

                Если вы читали миниатюры из книги «Чашка чая», выложенные на моей страничке, то вам, быть может, будет интересно и это небольшое эссе о японском чае.

                ДЕНЬ ЧЁРНОГО ЧАЯ

    Это сейчас в продаже можно найти любой чай. А было в России время, когда купить настоящих «трёх слов» - индийский черный байховый чай – считалось большой удачей, а цейлонский вообще был пределом мечтаний. К тому же, в смутную эпоху перемен, когда  наша страна прощалась с идеей коммунизма, почти все продукты выдавались в магазинах по карточкам. Причем, в Хабаровске, например, каждую семью «прикрепляли» к строго определённому магазину – там и «отоваривали» карточки. И вот, бывало, видишь: идёт впереди тебя какая-нибудь красотка, а в руке неё – пластиковый пакет, в котором – о, чудо! – яркая такая коробка с гранулированным цейлонским чаем. Какие там ножки-ручки красотки, и внимания на них не обращаешь! Всё затмила собой эта нарядная импортная коробка. Не в нашем ли магазине «отоваривалась» барышня, большая ли там толпа, не кричала ли уже охрипшая продавщица, чтоб очередь не занимали? О, как хочется настоящего чая!
Подходишь, волнуясь, к девице и только соберешься рот открыть, чтобы спросить, из какого она магазина идёт, как та сама выдаёт ответ: чай и масло – ах, Боже мой, у неё в пакете еще и сливочное масло лежит! – продают там-то и там-то, народу не так много, но товар уже кончается. И вообще, как, мол, ей надоели все эти вопросы, в следующий раз возьмёт бабушкину сумку: в ней хоть не видно, что несёшь.
   Барышня даже не удивлялась, что мужчина остановил её, чтобы спросить, где она талоны отоваривала. Представляете? Чай ещё не повод для знакомства. Хотя теперь, пожалуй,  - да. Когда в супермаркете я выбираю себе чай, придирчиво разглядывая упаковки, то, бывает, кто-нибудь подойдёт и спросит: «Вы что-нибудь в нём понимаете? Столько коробочек, баночек – глаза разбегаются!» Бывают, впрочем, и другие вопросы: «Вы не знаете, этот о-тя действительно настоящий? Меня смущает слишком яркая упаковка. Да и надпись странная: произведено, мол, по японской технологии, а какой стране – не указано…»
Это, чувствуется, настоящий ценитель чая. С таким человеком и поговорить можно. О-тя - так называют зелёный чай в Японии. На острова он,  как  и предки японцев, попал из Китая. В одной легенде рассказывается об императоре Поднебесной, который послал умного и удачливого военачальника искать эликсир бессмертия. Тот вместе с грозным войском оказался в Японии. Волшебного зелья они тут, однако, не нашли и, опасаясь гнева всесильного владыки, решили навсегда остаться в чужом, но благословенном краю. 
  Считается, что в Японию чай попал в VIII веке. Вероятнее всего, его привезли из Китая буддийские монахи (некоторые исследователи даже называют их имена - Сайсе и Енгри), но, возможно, это были обычные японцы, которых по морям – по волнам носил ветер дальних странствий. Правда, в  старинных манускриптах указывается, что на землях некоторых буддийских храмов чайные плантации появились ещё в 710-794 годах. Японские монахи-буддисты  привезли  о-тя для себя. После сытного обеда их вместо медитаций клонило в сон, а  напиток из чайных листьев взбадривал и вызывал прилив сил. Вот монахи и пили чай, чтобы не заснуть. Вскоре после переезда столицы в Хэйан (794 г.) - нынешний Киото, монах Сайсё разбил у подножия священной горы Хэйдзан первые плантации чая.
Монахи, видно, были людьми не жадными, а может, им хотелось как можно больше людей увлечь буддизмом – они делились чаем не только с аристократами и самураями, но и с крестьянами. В конце концов, чаепития приобрели популярность, стали  устраиваться изысканные чайные турниры-дегустации.  Но всё-таки простой народ ещё не распробовал чая и он оставался утонченной привилегией благородных.
      В XII веке монах Эйсай, вдохновившись в Китае идеями дзен-буддизма, привёз в Страну восходящего солнца саженцы чая какого-то особенного сорта и посадил их у своего монастыря. Собственно, отсюда это растение и зашагало по Японии. Приготовленный напиток обязательно подносили Будде и  пили во время религиозных ритуалов и медитаций.
Эйсай в своём сочинении  «О пользе для здоровья от питья чая» писал и о том, что этот поистине волшебный напиток   прогоняет хандру и болезни, продлевает жизнь. Навряд ли этот трактат могли прочитать темные крестьяне и обычные горожане – скорее всего, они приходили в монастыри,  храмы и видели, как монахи проводят чайные церемонии. Молва о чудесном растении распространилась по островам, к тому же напиток из него как бы дополнял  дзен-буддийское учение – и вскоре чай делается действительно популярным.
Постепенно выработалась эстетика чайной церемонии, основанной на гармонии, чистоте, почтительности и покое.
 Японская знать полюбила чайные турниры. Обычно их устраивали в двухъярусных помещениях: первый этаж именовался «гостевой террасой», а верхний — «чайным павильоном». В  павильоне  вывешивались китайские буддийские свитки, иногда это были просто картины:  цветы, бамбук, ветви и листья деревьев,  птицы, красивые пейзажи. Перед свитками и картинами ставили  вазы, курильницы и подсвечники. Все эти предметы именовались «китайскими вещами». На столиках  рядом помещали тарелки с легкой закуской и сосуды с напитками.
   Обычно гости собирались на первом этаже павильона -  тут им предлагалось угощение, после чего они  выходили в сад и прогуливались по его аллеям.  В это время хозяин дома заканчивал последние приготовления к турниру. Гостей он усаживал в определенном порядке на скамью, покрытую шкурой леопарда, сам занимал бамбуковое сиденье. Перед свитком с изображением Будды ставились три чашки чая.
    И только после этого  «податель чашки» (им обычно был сын устроителя чайного турнира) по очереди вручал каждому гостю чашку с растолченным в порошок зеленым чаем, вносил сосуд с кипящей водой и особый бамбуковый  веничек. Чашки гостей наполнялись кипятком, порошок размешивался веничком -  все принимались дегустировать напиток. Когда  гости всё выпивали, их чашки заменялись и предлагался новый сорт. В процессе чайного турнира приглашенные на него должны были отобрать «хорошие» и «плохие» сорта. Тот, кто верно угадывал большее число сортов, отмечался призом. Это роскошное чаевничание длилось долго, в течение нескольких часов, и носило названия «турнир десяти чашек», «турнир пятидесяти чашек» и даже «турнир ста чашек».
       А вот чаепитие обычных горожан и крестьян  назывались «чайными собраниями». Они были скромными, лишёнными чопорной напыщенности – на них встречались единомышленники, и порой они ограничивались несколькими фразами, чтобы потом замолчать и внутренне сосредоточиться в общении с Буддой. Говорят, что эту эстетику чаепития придумал великий мастер, создатель чайной церемонии Сюко (Дзюко) Мурата.
 Его биография известна очень плохо. Известно лишь, что он жил в  Наре, где и приобщился к искусству чаепития. В поисках истины  Мурата долгие годы бродил по  Японии, пока не осел   в дзэн-буддийском монастыре Дайтокудзи в Киото – тут  он постиг учение дзэн. Каждое утро он подносил чай Будде и только после этого наполнял напитком свою чашу. Мурата считал, что  чайная церемония — это одновременно  и молитва, вознесенная любимому божеству, и стремление познать истину. Он неустанно проповедовал, что она может открыться  даже в жестах, сопровождающих приготовление напитка. Чайная церемония, согласно его учению, - это не просто утоление жажды, а способ приобщиться к философии искусства питья чая.
Роскошным чайным турнирам мастер  противопоставил естественность и простоту. Он проводил свои церемонии в небольшой комнате, где установил ирори - открытый, над которым кипятилась вода в железном котелке. Чайную утварь он разместил на специальной полочке. Причем, наряду с пышной китайской утварью Мурата  использовал керамические и фарфоровые изделия  мастеров-соотечественников. Стены комнаты украшали красивые каллиграфические свитки. Всё было просто, но это была особенная простота, располагающая к сосредоточенности и размышлениям. 
А  знаменитый на весь мир «японский чайный домик» придумал второй великий  мастер Сёо Танэко (по другой транскрипции - Дзео Такэно). Его тясицу (чайный домик) напоминал жилище крестьянина с соломенной крышей. Размер этого сооружения был всего четыре с половиной «татами» (около восьми кв.м). Именно Сёо Танэко первым стал широко использовать в чайной церемонии керамические сосуды японских мастеров из Бидзэн, Сэто, Сига: они ставились рядом с традиционной китайской посудой, которая тогда считалась более изысканной и утонченной.
Его ученик Сэн-но Рикю (другая транскрипция - Сэн Рикё) специально изучил керамическое производство и даже попробовал сам  создавать  чайные чаши и вазы. Его чайные домики стали изящнее и меньше, например у сохранившегося до наших дней павильона «Тайан» размер всего два татами.
     Мастер Рикю считал, что в чайной церемонии очень важна сама её атмосфера - Ва-гармония. Приближаясь к домику, гость скользил взглядом по деревьям, травам, кустам – казалось, что они растут в беспорядке, и это впечатление усиливали мшистые камни самой причудливой формы, они могли лежать как возле дорожки или тропинки, так и на ней самой. Разбросанные небрежно, как бы в беспорядке, эти камни на самом деле выложены искусным садовником. Сама дорожка называлась «родзи» - значит, «земля, увлажненная росой».
      Говорят, что некогда славный сёгун Ёсимаса Асикаги пожелал выпить чая. Ему пришлось идти к домику по мокрой траве. Чтобы роса не замочила его  роскошные одежды, слуги разбросали на пути правителя большие куски белой  бумаги. Впоследствии её заменили плоскими камнями. Потом «родзи» стало обозначать не только дорожку к чайному домику, но и весь сад вокруг него.
    По «родзи» гость шествовал степенно, не спеша. Так же  чинно он приближался к цукубаи – каменному сосуду с чистой водой. На его бортике лежал небольшой ковшик-черпалка с длинной ручкой. Каждый гость омывал руки, лицо, прополаскивал рот и, особым образом поднимая ковшик, омывал после себя его ручку. Может статься, в этот момент с соседнего куста хризантемы слетала желтая бабочка, сонная зеленая лягушка неторопливо плюхалась в воду, а где-то совсем рядом пели цикады. На соломенной крыше, возможно, стеснительно цвинькала серая пичужка, и на дорожку падали сосновые иголки, и легкий ветерок осторожно трогал сухую былинку… 
А может, ничего этого и не было. Потому что по замыслу мастеров чая, сад - это  граница  двух миров с разными законами, правилами, нормами. Он физически и психологически готовил человека к восприятию  красоты. И, значит, в нем могло быть всего несколько растений и минимум камней: чем меньше предметов, тем легче их рассмотреть во всех подробностях. Конструкция чайного домика и устройство прилегающего к нему сада связаны с эстетическими категориями саби и ваби, обозначающими гармоническое слияние изысканного и простого, спокойного и печального, скрытой красоты, лаконизма, приглушенности красок.
       Низкая крыша домика почти не пропускала солнечный свет, и потому в комнате стоял мягкий нежный  полумрак. В ней ни одного лишнего предмета, только самое необходимое - кувшин с водой, подставка для черпака, глиняная чашка. Казалось, они стояли тут и десять, и сто лет назад –  вся посуда старинная, свежие только полотняная скатерть да, быть может, ковш из недавно срезанного бамбука. Кажется, само время тут остановилось. Во всём - умиротворенность и равновесие.  Вошедшего ничто не отвлекает от его дум.
        Второй принцип чайной церемонии -  Кэй-Почтительность - предполагает добрые, чистосердечные отношения. Этот невзрачный домик под соломенной крышей – не только обитель простоты и естественности, но и обитель справедливости. Здесь все должны чувствовать себя равными, и бедный не стеснялся нищеты, а  знатный не кичился своей родовитостью и богатством. Кэй помогала  преодолевать сословные барьеры: все люди – братья и сестры.
         Этого невозможно достичь без Сэй-Чистоты. Она  должна присутствовать во всем: в чувствах,  мыслях,  отношениях.
         Дзяну-Спокойствие – четвертый основной принцип чайной церемонии. Он предполагает уравновешенность, безмятежность, полный покой – как внешний, так и внутренний. Недаром японский иероглиф, означающий спокойствие, переводят как нирвана.  А иероглиф, обозначающий гармонию, оказывается  синонимичен слову  «нежность». Такая двоякость весьма символична! Во всякой вещи есть второй, затаённый смысл – и он, может быть, отражает подлинную суть.
В нише-токонома  обязательно висит какэмоно - картина на свитке, и мастер как-то так её расположил, что гость видит не только само изображение, но и нежную гладь бумаги или шёлка, а  обязательное изречение-иероглиф напоминает легкие следы, оставленные то ли птицей, то мягкой лапкой какого-то зверька, а может быть, это внезапный ветер  сдул из тушницы  несколько капель краски – и они упали на свиток, нечаянно прочертив таинственные беглые знаки.  Медный чайник, потемневший от копоти, никогда не начищался до блеска,  он радует гостей налётом времени. Как, впрочем, приводит их в восхищение и грубая керамическая чашка, окрашенная неравномерно, с потёками, сохранившая вмятину от пальца гончара. Чаще всего рисунок на чашке простой, но изысканный: его тонкие штрихи могут повторять нежные линии цветка, стоящего в вазе, или напоминать, допустим,  ветви сосны, склонившейся над входом в домик.
     Великий Мацуо Басё написал:
     «Пьет свой утренний чай
      Настоятель в спокойствии важном.
     Хризантемы в саду».   
В этих  строках отразились три философских понятия: югэн (красота сокровенного), саби (прелесть обыденного) и ваби (вечное одиночество), которые, собственно, и воплотились в чайной церемонии. Её высшая цель –  достижение естественности и простоты. И тут вы, конечно, воскликните: «Ну да! Какая там простота! Сплошная церемония, в которой каждый жест что-то значит, и пальцем не пошевелят в простоте – всё по каким-то правилам действуют!»
      Это и так, и не так.  Н.С.Николаева в «Японских садах» детально описала современную чайную церемонию. Вот небольшая выписка из очерка:  «Низко наклоняясь, один за другим, они (т.е. гости – Н.С.) проходят в дверь, оставляя обувь на специальном камне. Последний из вошедших задвигает дверь (строго говоря, это не привычная нам дверь: вход в чайный домик закрывается седзи - раздвижными дверями, они низкие, и гостю приходится порой буквально вползать в помещение. При входе в домик, кстати, обязательно снимают обувь – примечание Н.С.).
        Хозяин появляется не сразу. Гости должны привыкнуть к освещению комнаты, внимательно рассмотреть висящую картину, оценить утонченную прелесть единственного цветка, внутренне почувствовать, угадать подтекст церемонии, предлагаемой хозяином. Если в нишу помещен свиток каллиграфии, исполненный каким-либо методом, то и роспись чашки будет отмечаться такими же свойствами. Отзвуком нежных линий осенних трав в букете окажется тонкая изысканность рисунка на керамическом блюде.
         Только после того, как гости освоились с обстановкой, появляется хозяин и глубоким поклоном приветствует гостей, молча садится напротив них, у жаровни, над которой уже заранее подвешен котелок с кипящей водой. Рядом с хозяином на циновке расставлены все необходимые предметы: чашка (самая драгоценная реликвия), коробочка с порошком зеленого чая, деревянная ложка, бамбуковый венчик, которым сбивают чай, залитый чуть остуженным кипятком. Тут же стоят керамические сосуды – для холодной воды, для ополаскивания и другие предметы; все старинное, но безукоризненно чистое, и только ковш для воды да льняное полотенце новые, сверкающие белизной».
    Собственно, до  чайной церемонии еще далеко: гостей сначала угощают закусками, даже наливают немного саке, потом они снова могут выйти в сад – подышать, так сказать, свежим воздухом. О начале церемонии возвещает гонг – пять и семь ударов. Этот обычай в 1590 году ввёл мастер Рикю. Гости неспешно покидают сад и возвращаются в чайную комнату. В ней стало  светлее, поскольку за окном отодвинули  бамбуковую штору. Вместо свитка в нише красуется ваза с цветами. Подбору цветов, как и свитку, хозяин уделял особое значение. Как и всё в чайной церемонии, букет составлялся по принципу единства контрастов, к примеру ветка сосны – символ стойкости и вечности – соседствовала с нежной и хрупкой камелией. Но часто это был один полевой цветок или одна красивая ветвь.
Традиционная церемония никогда не отступала от строго регламентированных действий, называемых «ката». И потому, когда в современных дорогих ресторанах гостей обслуживают официантки, наряженные гейшами, да ещё подают им какие-нибудь замысловатые пирожные со свежими фруктами, то у знатоков это вызывает лишь снисходительную усмешку. Старинные японские мастера и понятия не имели ни о каких зефирах и конфетах. Правда, классическая ката, подразумевая  выполнение всех правил, всё-таки оставляла мастеру некоторую свободу – и он мог пофантазировать. Но всё это касается только процесса приготовления напитка, а не изменения смысла церемонии.
       Прежде всего, хозяин брал фукуса (это такая специальная шелковая или льняная салфетка) и протирал  чайницу и ложку, мыл венчик  в горячей воде и приступал к приготовлению густого и крепкого кой-тя.
        Он готовится для всех гостей в одной большой чашке. Хозяин кладет в неё три ложки предварительно растертого в специальной фарфоровой ступке порошкообразного мат-ча (зеленого чая), заливает ковшом горячей воды и взбивает порошок, пока чай слегка не загустеет. Опытному мастеру для этого достаточно от 15 до 20 круговых движений.
        Обычная норма закладки чая: одна  чайная ложка порошка мат-ча на двести граммов воды. При этом,  вода для заваривания чая должна быть от семидесяти до девяносто градусов. Время заваривания от трех до пяти минут.
       Считается, что научиться наливать в чашку нужное количество воды можно лишь после пяти лет практики. Это и вправду довольно сложно: недостаток  воды, как и ее избыток, одинаково вредны для приготовления хорошего кой-тя.
        Взбив чай, хозяин ставит чашку на салфетку и с поклоном передает ее главному гостю. Тот  кланяется в ответ, ставит чашу на ладонь левой руки, предварительно положив на руку салфетку, поддерживая правой. Извинившись перед вторым гостем за то, что пьет чай раньше его, главный гость трижды поворачивает чашу и медленно подносится ее ко рту.
      Сделав маленький глоток, главный гость оценивает вкус чая. После этого -  еще три глотка, потом он вытирает пригубленный край чашки специальной бумагой и передает её  следующему гостю, который повторяет процедуру. Последний гость возвращает пустую чашу хозяину.
      Кой-тя на вкус очень терпкий, ведь его концентрация соответствует примерно 100-200 граммам сухого чая на пятьсот граммов воды. Но в то же время он необыкновенно ароматен. Присутствию в чае аромата японцы придают решающее значение.
        После того, как выпит церемониальный чай, наступает время усу-тя. Это слабый, или жидкий, чай. Его заваривают в небольших чашечках -  для каждого гостя отдельно. Заварки для его приготовления берется в два раза меньше, чем для кой-тя. К тому же, не обязательно использовать порошковый зеленый чай – можно обойтись обычным. Кстати, для гостей могут  выставить несколько сортов чая – каждому  готовят напиток по его желанию.
        Гость берет чашку с усу-тя  правой рукой и помещает на левую ладонь ручкой к себе. Поддерживая чашку правой рукой, он делает небольшой поклон хозяину в знак почтения, а затем поворачивает ее по часовой стрелке на 90 градусов. В этом жесте свой большой смысл: считается, что гость принимает чашку самой красивой стороной к себе, а по японскому обычаю невежливо прикасаться губами к «лицу». Гость  делает небольшой глоток, пробует напиток,  хвалит его вкус и снова делает очередной глоток. При этом чашку полагается держать левой рукой, правая опущена.
      Когда чай выпит, полагается внимательно рассмотреть чашку – высказать мнение о ценности её формы, цвета, материала, полюбоваться рисунком, выразить своё восхищение хозяину - и  только после этого перевернуть вверх дном. Тем самым вы показываете, что усу-тя больше не хотите.
    Кстати, согласно правилам, разговоры во время церемонии могут касаться только серьезных и достойных тем. Из уст гостей не должны исходить ни ложь, ни лесть, ни клевета, ни сплетни. А сама чайная церемония длится не свыше четырех часов.  Но у кого из нас есть эти свободные четыре часа, чтобы безмятежно предаваться разговорам о прекрасном и вечном, любоваться одним-единственным цветком в вазе и медленно смаковать зеленый чай из миниатюрной глиняной чашки? Потому «сценарий» классической  чайной церемонии нынче заменяют её ускоренным вариантом. Впрочем, это случилось не сегодня. Ещё в 16 веке  дзэнский монах, каллиграф, поэт, художник, садовник, мастер чайной церемонии Такуан Сохо сокрушался: «В наши дни люди превратили чайную церемонию в простое событие, связанное со встречей друзей, разговорами о мирских делах, с вином и вкусной пищей; кроме того, они гордятся изысканной меблировкой чайной комнаты, в которой они, находясь в окружении редких произведений искусства, подают чай в соответствии с высшими формами этикета, и высмеивают тех, кто не достиг в этом такого искусства, которого достигли они».
    Такуан Сохо считает, что всё это совершенно ужасно и противоречит принципу «тя-но-ю», который, прежде всего, заключается в духе гармоничного слияния Неба и Земли. Пытаясь вернуть чайной церемонии её сокровенный смысл, Сохо внушал своим современникам: «Давайте …соорудим небольшую хижину в бамбуковой роще или под деревьями, пророем канавки для ручейков, принесем камни, посадим деревья и кусты, в то время как внутри хижины давайте насыпем кучу древесного угля, установим чайник, принесем цветы, и приготовим все необходимые чайные приборы. И пусть все это служит одной цели – чтобы в этой хижине мы наслаждались ручейками и камнями – так как мы наслаждаемся реками и горами в Природе, чтобы мы имели возможность испытать чувства и настроения, вызываемые в нас снегом, луной и деревьями и цветами, преображающимися со сменой времен года, появляющимися и исчезающими, расцветающими и увядающими.
      Поскольку к посетителям здесь относятся с должным почтением, мы сидим спокойно и слушаем, как в чайнике кипит вода; этот звук напоминает нам звук ветра, просачивающегося сквозь иглы сосны. Мы забываем о всех мирских несчастьях и бедах; затем мы наливаем полный черпак воды из чайника, что напоминает нам о горном ручье, и все это снимает пелену с нашего разума. Это поистине мир отшельников или святых, живущих на земле. Принцип благопристойности – это почтительность, которая в практической жизни проявляется в форме гармоничных отношений. Так говорит Конфуций, определяя значение благопристойности, а также умственное состояние, которое следует поддерживать в тя-но-ю. Например, когда человек попадает в общество высокопоставленных особ, его поведению свойственны простота, естественность и отсутствие унизительного заискивания. Когда он находится в компании людей более низкого социального круга, он относится к ним с уважением, совершенно не чувствуя никакого превосходства над ними. Это вызвано тем, что вся чайная церемония пропитана соответствующей атмосферой, создающей гармонию в отношениях между всеми, кто сюда приходит. Сколько бы ни длилось общение, атмосфера почтительности сохраняется постоянно.
      Можно сказать, что здесь царит дух улыбающегося Кашьяпы и кивающего головой Сэси; этот дух можно выразить следующими словами: таинственная реальность, которая выше всякого понимания. По этой причине, дух, оживляющий чайную, начиная с ее сооружения и кончая выбором чайных приборов, этикетом обслуживания, приготовлением пищи, одеждой и т. д., следует искать в отказе от сложного ритуала и всего показного. Утварь может быть старой, но с ее помощью разум обретает новую силу, выражающуюся в постоянной свежести и отзывчивости на смену времени года и связанные с нею картины; он никогда не заискивает, не завидует, не выделяется, а всегда учтив и внимателен к другим. Обладатель такого разума, естественно, всегда вежлив и искренен – это и есть тя-но-ю. Поэтому сущность тя-но-ю состоит в том, чтобы создать атмосферу естественного гармоничного слияния Неба и Земли, чтобы у камелька ощущать всепрощающее присутствие пяти стихий, и наслаждаться горами, реками, скалами, деревьями в том виде, как их создала Природа, чтобы почерпнуть освежающие воды колодца Природы, попробовать самолично то, что создала Природа. Как велико наслаждение, доставляемое этим гармоничным слиянием Неба и Земли!».
    Наверное, великий чайный мастер  Рикю сделал свою самую большую ошибку в жизни, когда обольстился предложенным ему высоким покровительством одного большого военачальника. И вот, в 1582 году, после победы в сражении при Ямадзаки, военачальник пожелал освятить своим присутствием чайную церемонию в храме Мёкиан.
Причем, никакой простоты он не признавал – захотел пить чай  при полном военном облачении. А если вы видели старинные японские гравюры, то наверняка заметили: чем выше стоял человек на иерархической лестнице, тем изощреннее и пышнее был его наряд, к тому же  самураи носили длинные мечи, которые полагалось оставлять за порогом тясицу (чайной комнаты). В неё вёл узкий и низкий вход — около 60 сантиметров в длину и ширину. И в этом был  глубокий философский смысл: каждый, кто хочет приобщиться к высокому искусству чайной церемонии, независимо от ранга и чина, должен непременно согнуться, потому что на чаепитии  все равны. Но мастер Рикю, вопреки учению своего великого учителя, не посмел перечить вельможе, напротив – позвал ремесленников, чтобы те  срочно расширили вход в помещение для чайной церемонии, иначе вояка застрял бы в дверях  из-за своей пышной и грозной  амуниции. Навряд ли на этом чаепитии велись разговоры о вечных истинах, и навряд ли победитель в сражении при Ямадзаки сосредоточенно медитировал – скорее всего, льстивое окружение славословило полководца, и Будда печально улыбался своим трём обязательным чашам. Но подало ли божество какой-нибудь знак мастеру Рикю, предупредило ли его: единожды нарушив правило, преступишь  ещё?
При дворе другого военного правителя - Хидэёси Тоётоми – мастер Рикю в 1585 году создал свою  знаменитую огон тясицу - золотую  комнату, ставшую классикой чайной церемонии. Жестокий, не знающий жалости и сострадания, объединитель Японии Хидэёси в конце своей жизни страстно увлекся буддизмом, полюбил чайные церемонии и даже предавался любованиям сакурой:  храму Дайгодзи в Киото, по преданию, он подарил семьсот саженцев этого вида вишни. Но, однако, могучему военному правителю было трудно предпочесть простоту роскоши. Он затеял так называемое многодневное «Великое чаепитие в Китано» («Китано дайтякай»), в котором участвовало около пяти тысяч человек. Рикю всё это не понравилось, поскольку противоречило его эстетическим принципам. Вероятно, Хидэёси не потерпел такой строптивости своего приближенного и потому предложил ему сделать харакири. А может быть, нашлась какая-то другая причина: есть версия о том, что правитель заподозрил мастера в том, что тот хочет подсыпать ему яду  в чай. Как бы то ни было, а Рикю вынужден был уйти из жизни в день своего семидесятилетия. Такой вот «подарок» преподнёс ему  могущественный покровитель. Господи, поистине: минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь!
А вообще, не странно ли? На островах без конца идут междоусобные войны. Феодальные кланы раздирают распри. Самураи не знают, что такое мирная спокойная жизнь. Смута и кровь, раздоры и жестокость вроде бы никак не способствовали умиротворённости и возвышенности. До чайных ли церемоний, когда, того и гляди, налетит со своим войском соседний феодал, потопчет поля, сожжёт хижины и разрушит города. Но этой безысходности великие мастера противопоставили эстетику поклонения красоте и научили людей ценить гармонию внутреннего мира. Предаваясь размышлениям с чашкой чая в руке, японцы хотели и внешних перемен – им была нужна жизнь без  хаоса, разрухи, крови и вражды. Может быть, ещё и поэтому чайная церемония считается одним из великих  национальных достояний этой страны? Она сближала людей, помогала им видеть мельчайшие нюансы красоты и сохранять их.
Интересно, что японцы долго не знали, что такое чёрный чай. На островах пили о-тя – зеленый чай, и не знали о том, что китайцы, пытаясь удовлетворить вкусы европейцев, начли удлинять процесс ферментации собранных листьев чая. В 18 веке  черный чай практически полностью вытеснил зеленый чай в Европе.Первым японцем, который, как считается, попробовал черный чай, был моряк Дайкокуя Кодаю.
Этот тридцатилетний капитан в 1782 году привычно вывел свое судно из родного порта Сироко и направился в Эдо. Но разразилась буря, и по  воле разбушевавшейся стихии Дайкокуя  попал в Россию. В Петербурге он вызвал интерес. О Японии у нас тогда знали мало, и, естественно, моряк был в центре внимания столичной знати. 1 ноября 1791 года Кодаю пригласили на «чайный прием», организованный императрицей России – тут он  и попробовал черный чай. Эту дату японские любители чая избрали как «День черного чая».
    Черный чай, или по-японски ко-тя,  впервые попал в Японию лишь в 1887 году. Его крошечную партию всего в несколько сот граммов поставили не из соседнего Китая, а из Великобритании. И это не удивительно. Ведь черный чай считался частью европейской культуры, к освоению которой японцы в то время усиленно стремились. Питиё ко-тя довольно скоро  распространилось среди японской аристократии как утонченный ритуал при общении. Некоторые исследователи полагают, что употребление черного чая в какой-то мере стало вызовом традиционной  церемонии, в которой используется о-тя.
        Вообще, после открытия Японии для остального мира мастера чайной церемонии даже попытались видоизменить своё искусство, в соответствии с модой на всё европейское – эта тенденция получила  название «путь чая в новое время» (киндай-но садо).  Так, например, в 1872 году мастер Ура Сэнкэ  разработал этикет с использованием столов и стульев. Но победили хранители  традиционной национальной культуры. Это с их лёгкой руки  чайные церемонии снова стали регулярно проводиться во многих крупных храмах. В 1886 году Япония официально отметила трехсотлетие со дня Великого чаепития, организованного Хидэёси в Китано, а в 1887 году в императорском дворце в Киото устроили торжественную чайную церемонию в честь императора Мэйдзи. Три года спустя  вся страна  отметила трехсотлетие со дня рождения мастера  Рикю.
        Японцы снова вспомнили четыре основных принципа его чайной философии: Гармония («Ва»), Почтительность («Кэй»), Чистота («Сэй») и Спокойствие («Дзяну»). Они воплощались в мельчайших деталях  церемонии чаепития, которую проводят около пятидесяти чайных школ. Крупнейшая из них Ура Синкэ – даже открыла более сорока филиалов в других странах, среди них и Россия.
Но, впрочем, чёрный чай мирно соседствует с зеленым, а также со слегка подслащённым хризантемовым чаем, который особенно хорош в жару. Летом для утоления жажды в Японии пьют ячменный или коричневый рисовый чаи, но это уже, пожалуй,  не чаи, а напитки.
Самый типичный вид японского зеленого чая – сенча. Листья для его приготовления собирают обычно ранним летом, но элитные сорта сенча производятся из сырья, заготовленного поздней весной – вкус такого чая  нежнее, слаще и менее горек. Чем сенча лучше, тем он зеленее. Причем, настоящий сен-ча не должен содержать измельчённых стеблей – он готовится с применением паровой обработки  из мякоти листьев, скрученных в трубочки. Чем они мельче, тем хуже чай.
Банча готовится по тому же рецепту, что и сенча, но уже из стеблей чайного дерева. Его вкус и аромат довольно просты и незатейливы. А вот  хожича – это изжаренный до коричневого цвета сенча или банча. У него сильный, своеобразный  аромат.
Смешав хожича  или сенча с рисинками или другими крупами, японцы изобрели  генмайча. У него довольно своеобразный привкус. Нам с вами такой напиток покажется более чем экзотическим. Хотя, в принципе, и на него в России находятся любители. Большинство же, привыкшее к традиционным пакетикам и листовому чаю,  всё-таки смутится: «Ну, что это за чай? Каша какая-то…» Но всё-таки, если представится возможность, попробуйте генмайча. Считается, что он полезен для здоровья, и его можно пить в любое время суток,  даже перед сном, не опасаясь бессонницы: собственно чая в нём содержится немного.
Гекуро - самый дорогой и качественный чай. Он выращивается под специальными решетками, защищающими кустики от прямого попадания солнечных лучей. После температурной обработки листья  мнут и высушивают. Причем, самый лучший гекуро «человеческими руками мят» (так переводится его название). А мнут листья обычно пожилые женщины. Это важное и кропотливое дело молодым не доверяют. Пьют гекуро из очень маленьких чашечек. Он чрезвычайно силён и насыщен. 
Матча – это чай для церемонии. Он готовится так же, как и  гекуро, но без переминания – листья перетираются в порошок. В принципе, это растворимый чай: залил чайную ложку кипятком, перемешал, настоял и выпил. Но при этом вы не почувствуете всё волшебство, прелесть и изощренную утончённость матча. Эти его свойства каким-то непостижимо странным образом обнаруживаются лишь в чайной церемонии.
Возможно, ритуал, изобретённый великими мастерами, - это всего лишь способ наполнить пустоту жизни содержанием. Церемония исполнена смысла и философичности, она как бы приподнимает человека над обстоятельствами, подчёркивает его значимость и важность – в общем, даёт смысл бытию. Мы, русские, привыкли пить чай просто так. Он до того стал обыденным, что завариваем его на «автопилоте», заботясь разве что о крепости. Но чай изначально напиток общения – что в Китае, что в Японии. И мы, в общем-то, тоже общаемся за обеденным столом. Но говорим чаще всего о вещах обыденных, каких-то накопившихся проблемах, а то и переругиваемся, допустим, со своими детьми, которые то двойку из школы принесли, то не слушаются. Эта рутина никак не способствует раскрытию возможностей чая. А что, если попробовать почувствовать себя немного японцем?
Наверное, лучше всего начать с чая в одиночестве. Представьте: поздний вечер, по телевизору смотреть нечего, любимая книга прочитана, а может, вам и не хочется её дочитывать – оставили последние, самые лучшие, страницы на потом, и думать о завтрашней работе, тем более работать с документами или у компьютера, тоже как-то не тянет, а из окна доносятся звуки от проезжающих мимо машин, во дворе смеётся молодёжь, тихонько тикают часы, на кресле мурлычет кот, и вам становится почему-то грустно. Возможно, вы просто слушаете Эдит Пиаф? «Я ни о чём не жалею…» Или «Жизнь в розовом цвете», а, может, «Милорда».  Не знаю, что слушаете вы, а я – Эдит Пиаф, или Шарля Азнавура, или Веронику Долину, или…Какая, впрочем, разница! «Одиночества характер крут», как говорится, - и от этого порой хочется напиться. А что, если это будет просто чай?
Вы идете на кухню, привычно включаете электрочайник и вдруг вспоминаете, что в детстве в вашем доме не было всей этой современной техники: мама ставила обыкновенный эмалированный чайник на плиту, он долго нагревался, начинал шуметь,  булькать, шипеть, из носика шёл пар, крышка приподнималась и стукала об ободок… Вспомнили? И вам вдруг захотелось достать этот старый, чудом сохранившийся в нише чайник. Вымойте его, оботрите и включите газ. Как хорошо, если у вас газовая плита! Язычки пламени напоминают какой-то сказочный цветок, от них идёт настоящее тепло. Вы посматриваете на чайник, моете чашку, ложечку, ищете салфетки – всё это понемногу умиротворяет, заставляет забыть о дневных проблемах, отвлекает от каких-то навязчивых мыслей о работе, всяких «заморочках», неприятностях. И, может быть, вы мудро улыбнётесь и скажете себе: «Господи, да сколько ж можно об этом думать? На сегодня хватит! Утро вечера мудренее…»
В заварнике, конечно же, старый чай, оставшийся с утра. А может, вы и не пили сегодня чай – сколько он был в чайничке, неизвестно. Приходится идти в туалет, чтобы выбросить заварку в унитаз, и потом долго мыть посудину под струёй горячей воды. Чайник тем временем вскипел. Вы ополаскиваете заварник, наливаете на его донышко чуть-чуть кипятка, сыплете несколько ложечек своего любимого чая, накрываете чайничек салфеткой и ждете минуту-другую, чтобы потом долить кипятка. Теперь пусть чай настаивается. А вы в это время находите в шкафчике изюм, сухой чернослив, орешки – в общем, что есть. Смешиваете. И эту смесь кладёте на блюдечко. Сегодня вы пьёте чай без сахара – так, ради разнообразия и интереса. Просто вы где-то слышали или читали, что чай можно пить с сухофруктами и орехами. Почему бы не попробовать?
И вот чай налит в чашку. От него поднимается лёгкий парок, вы с наслаждением вдыхаете его и вдруг обращаете внимание на  чаинку, а может быть и две: они кружатся, завораживают своими движениями – и чтобы продлить эти мгновенья, вы легонько встряхиваете и встряхиваете чашку. Если у вас чай хорошего качества, то чаинки раскручиваются, превращаясь в маленькие листики. И вы, быть может, думаете о сборщице чая, обязательно молодой, изящной, и о том, как она срезает верхушки побегов золотыми ножницами. Они тускло поблескивают в лучах восходящего солнца, и на них сверкают алмазные росинки. Ах, какая ерунда! Кто же сейчас собирает чай с золотыми ножницами? Но вам почему-то хочется думать, что всё ещё собирают, и прекрасные лунолицые девушки вручную скручивают листья, мнут их нежными, но сильными пальцами…
А может, вы думаете о тех людях, которые и думать о вас забыли? Или – напротив, тоже думают, но так далеки от вас, и вы не скоро увидитесь. А может, скоро – вот прямо завтра утром, или днём, или вечером. И вы что-то скажете, очень важное, а может, и не скажете – всё будет зависеть от обстоятельств. Вы думаете о чём-то своём, очень-очень своём, и вам – хорошо. А может, и не очень хорошо. Но это неважно: вы пьёте чай, и с каждым глоточком  что-то в вас меняется. А может, и не меняется ничего? Просто вы слышите перестукивание колес трамвая за окном, или шум машин, или лёгкий смех, или чьи-то шаги… А может, ничего не чуете. В доме полная тишина. Но вы всё равно что-то слышите – негромкое, осторожное, похожее одновременно на шепот и на отзвук серебряного колокольчика, или на дуновенье ветерка, который доносит звуки чьей-то далекой жалейки… Может быть, всё очень просто:  это вы слышите себя?