Пепел розы

ОТ АВТОРА:

История не вымышленная,
Имена персонажей изменены,
Любое сходство прошу считать случайным совпадением,
Особам нервным и впечатлительным рекомендую воздержаться от прочтения.

Буду благодарна за любую критику,
с уважением, АВТОР.

…Перепиши свою жизнь на чистые страницы…
…И ты увидишь, что ЛЮБОВЬ не ведает границы!!!

 «Сплин».

Никогда не забуду этот день. Стоял летний полуденный зной, мы ожидали вечера: в это время мы собирались всей компанией и играли в «бутылочку».

Я уныло сидел на старой дворовой лавочке и скучал в гордом одиночестве. И тут я увидел ЕЕ. Когда она появилась в 6 «В», никто из ребят не относился к ней серьезно. Невысокая, худенькая, с тоненькими светлыми волосиками и светлыми ресницами, ее так легко было смутить любой глупой шуткой, что делали мы это с превеликим удовольствием. Смешило нас и ее имя, так не вязавшееся с ее хрупкой славянской внешностью – Ихнабиева Гюльзар Рамировна. В классе говорили, что отец Гюльзар мусульманин, что раньше семья жила где-то в Пакистане, но потом ее мама-славянка, не выдержав восточных обычаев, сбежала от супруга, прихватив с собой дочь. Так ли это, я не знал, но отца Гюльзар я никогда не видел. Я был старше Гюльзар на три года, и общались мы только потому, что жили в соседних домах. Ребята из класса дали ей забавное прозвище Гильза, но ей было вроде как все равно.

С тех пор прошло три года. Гильза как раз закончила 8 класс, я учился в местном «технаре». Летние каникулы наша дворовая компания проводила в праздности: днем гоняли в «казаков-разбойников», вечером играли в «бутылочку». Гюльзар вечером не появлялась. Ее мать придерживалась строгих правил в воспитании дочери. Задумавшись, я не заметил, как собралась почти вся наша дворовая компания. Было решено играть в «казаки-разбойники».

Гильза всегда была одиночкой. Она не очень уважала наших девчонок, а они не ладили с ней. Сегодня все было так, как обычно. Девчонки дружной гурьбой побежали к стадиону, пацаны-казаки ринулись за ними, и только Гюльзар побежала по небольшой аллейке, раскинувшейся зарослями акации и сирени вдоль детсадика. Я один устремился за ней. Почему? Иногда мне казалось, что это было предопределено не мной. Гюльзар бежала всего в 10-15 шагах от меня, иногда оглядываясь через плечо на преследователя. Я слышал ее тяжелое дыхание, и удивлялся, почему она не останавливается. Я порядком устал, и меня начинала злить эта непонятная гонка. Что это: желание быть со мной на равных, вызов, брошенный мне в лицо сопливой девчонкой? Я чувствовал, что она порядком устала, но понял, что сдаваться не в ее правилах.

Я настиг ее, когда она сидела верхом на двухметровом заборе, который окружал детсадик. Одна ее нога была уже там, а вторая болталась перед самым моим носом. Я протянул руку и резко схватил ее за эту оббитую, всю в синяках, ссадинах, царапинах и въевшихся с грязью пятнах зеленки, ногу. Она удивленно вскрикнула, и я невольно отшатнулся, не разжимая руки. Ей было 15 лет, а меня никогда не интересовали малолетки.

Тепло ее тела настойчиво проникало в меня, и я словил себя на том, что не могу оторвать глаз от девочки, испытующе глядящей на меня со своей высоты. За эти три года Гюльзар вытянулась, пожалуй, ростом она была чуть ниже меня. Тонкие длинные ноги в простых черных бриджах, белая майка с ярким рисунком и надписью «Peace» не скрывала, а скорее подчеркивала уже вполне сформировавшиеся грудки, еще не знавшие бюстгальтера, старые поношенные кроссовки на маленьких ступнях, длинные золотистые волосы по плечам, пушистые ресницы, чуть тронутые маминой тушью, легкая испарина на высоком лбу, лихорадочный румянец, чуть приоткрытый маленький розовый ротик, словно созданный для того, чтобы…

Я почувствовал, как все надетое на мне стало тесным и узким, захотелось сорвать с себя рубашку, расстегнуть джинсы, стащить ее с забора, схватить в охапку, упасть в зеленую июньскую траву, упиваться ее губами, шеей, почувствовать, как ее тонкие ручки исследуют мое тело…

- Слезай! – властно скомандовал я, все еще злясь на нее, на себя и на весь мир. Я протянул руки, и она прыгнула. Прыжок получился неудачным, она упала на меня, сквозь тонкую рубашку я почувствовал округлые полушария ее груди, и мне впервые стало неловко от того, что я нахожусь в такой непосредственной близости от женщины, что она может чувствовать мое нарастающее желание.

Она глубоко дышала, и все во мне горело от того, что острые кончики ее грудей касались моей разгоряченной плоти. Я вдыхал ее пряный аромат, и мне хотелось слиться воедино с этим трепещущим юным телом. Еще не отдавая отчет тому, что я делаю, я запрокинул ее голову, посмотрел в ее светлые невинные глаза, и мои губы стремительно нашли нежные лепестки ее губ. Я поцеловал ее в эти чудные маленькие сомкнутые губы нежно и неспешно, провел ладонями по ее спине, скользнул пальцами по ее бедрам, и плотнее прижал к себе, давая почувствовать, насколько она мне желанна. Она не отпрянула, поэтому я поцеловал ее смелее, раздвигая языком ее опухшие губки, проникая в маленький чувственный ротик, представляя себе, чем и как скоро я его заполню…
 Я целовал тонкий изгиб ее шеи, видя краешком глаз, как дрожат ее ресницы и плавно вздымается грудь. Мое желание стало нестерпимо сильным, я поспешно ухватился пальцами за краешек ее майки, проник под мягкую ткань, скользнул вверх, к трогательным округлым холмикам, увенчанным розовыми бутонами, нашел, мягко накрыл ладонями, желая только одного – почувствовать, как мои губы, словно уста голодного младенца, сомкнутся на ее податливой плоти…

Она вздрогнула, ее рука крепко вцепилась в мою руку, так что я почувствовал боль даже через ткань. Вторая ее рука взметнулась, след ее красным маком расцвел на моей щеке. Я не успел еще вернуться из хмельного качающегося мира, как она опрометью кинулась от меня.
- Гюльзар! – закричал я, но девушка, не останавливаясь и не оглядываясь, бежала прочь. Я достал пачку сигарет и нервно закурил. Мое разгоряченное воображение рисовало мне ее юное чувственное тело, я вспоминал ее дрожь, ее трепет, то, как она несмело отвечала на мои ласки, и я твердил себе, что она тоже хотела меня. Я считал себя взрослым парнем, в мои 17 лет мне уже давно не отказывали. Меня трясло от того, что меня оттолкнула малолетка. Не в силах сдержать себя, я прислонился к забору, к которому так недавно прижимал красивое девичье тело, расстегнул замок джинсов, и сделал то, чего так ждал от нее. Я представлял себе ее нежную податливую грудь, которую мне так и не удалось увидеть, до тех пор, пока не почувствовал, как моя рука становится влажной от избытка переполняющих меня чувств.



Я стоял на пороге небольшого частного дома моей девчонки Марины и выкуривал очередную сигарету. Количеству выкуренных сегодня сигарет я потерял счет.
- Да придет она, никуда не денется, - голос Марины звучал насмешливо. – Сегодня все для тебя, твое совершеннолетие надо отпраздновать, как следует.
Я попытался улыбнуться. Марина классная девушка, мне завидуют многие парни. Мне не хотелось ее терять, а в последнее время, точнее последние три месяца она чувствует, что я сам не свой. После того случая, я каждый день пытался увидеться с Гюльзар. Но она словно избегала меня, сначала не появлялась во дворе, потом на полтора месяца уехала с матерью в санаторий, потом вроде как заболела. Мой день рождения было решено отмечать у Марины. Она жила в частном доме, родители ее уехали на неделю на дачу, так что апартаменты были к нашим услугам. Я передал через девчонок приглашение и Гюльзар, но не был уверен, что она придет. Пытаясь отвлечься, я спросил у Марины, какой подарок она мне сегодня приготовила, но девушка отшутилась, что это сюрприз и ушла в дом.

И тут я увидел ее. Я не заметил, как Гюльзар подошла к дому. Одета она была просто, в синие джинсы и черный гольфик. Только кудри золотистых волос и нежно-розовая помада на губах говорили о том, что девушка прихорашивалась к празднику. Я не смог удержаться, и уставился на ее грудь, с удовольствием определив, что на ней нет бюстгальтера. Гюльзар произнесла мне какие-то поздравления, и протянула мне большую белую розу и DVD-диски. Я пригласил ее в дом, с трудом соображая, что я говорю и что делаю. Мысли мои, словно мошки, роились около ее высокой, правильно очерченной груди и тонких длинных ног, спрятанных за кольчугой из джинса. Я шел за ней и думал только о том, как я сниму с нее эти ненужные тряпки, раздвину красивые стройные ноги и буду ласкать всю ночь напролет ее плоть.

За столом я сидел рядом с Маринкой. Гюльзар сидела с другой стороны стола, рядом с ней сидели Лариса, подруга Маринки, и толстячок Винни. Я кивал на заигрывания Маринки, не понимая ровным счетом ничего из того, что она говорила. Я все время косился на Гильзу. Опрокидывая в себя рюмку за рюмкой, бокал за бокалом, я не чувствовал терпкости дешевого вина и горечи третьесортной водки, потому что голову мою не покидала навязчивая мысль о том, почему Гюльзар так весело смеется на шутки Винни, почему она склоняет к нему свою хорошенькую головку, почему так задорно ему улыбается…

Я танцевал с Маринкой. Она ласково гладила мой затылок, чувствуя своим бедром мое желание. А я пялился на толстяка Винни, неуклюже сжимающего тонкую талию желанной мною девушки, которая скользила в медленном танце с другим.

Я воспользовался тем, что Маринка вышла на кухню, а Винни пошел покурить и пригласил Гюльзар.
- Я сегодня гвоздь программы, - попробовал пошутить я, - имениннику не отказывают.
Но она только нервно дернула плечами и сказала, что уже устала танцевать. Да и чувствует себя как-то неважно. То ли от того, что хмель уже ударил мне в голову, то ли от ее спокойствия и равнодушия, я растерялся и не заметил, как Гюльзар куда-то исчезла. Неуклюже спотыкаясь о разбросанную в прихожей обувь, я вышел во двор, в надежде, что найду ее там. Во дворе Гюльзар не было, я тоскливо достал пачку сигарет и затянулся. Кто-то обхватил меня одной рукой за плечи, а второй прикрыл глаза. Я провел пальцами и безошибочно угадал Маринкину руку. Она засмеялась, отпустила меня, а затем прильнула, расстегивая на мне свитер. Ее пухлые губки осыпали поцелуями мои щеки, губы, шею. Я не успел заметить, как оказался без майки. Губы моей юной любовницы в сотый раз прошлись по моей груди, ее язычок шаловливо ласкал мои соски. Ее губы скользнули по тонкой дорожке волосков у меня на животе, ее руки ловко и уверенно нашли мой ремень, потянули замок и проникли мне в плавки. Я почувствовал, как ее рука требовательно нашла и сжала искомое, девушка опустилась передо мной на колени, ее губы и язык пришли на помощь рукам. Я застонал, не в силах терпеть эту сладкую пытку, как вдруг она поднялась, и, не переставая ласкать меня рукой, потребовала: «Пошли!». Недоумевая, зачем она хочет прервать этот сладостный миг, я поплелся за Мариной. Мы поднимались по лестнице на чердак, в кромешной темноте Марина несколько раз снова опускалась на колени, подначивая меня, дразня, но не позволяя сделать то, к чему меня призывали мужская природа и ее цветущее тело. Она отпустила мои губы, и подтолкнула меня вперед. Свет ночной лампы так резко ударил мне в глаза, что я не сразу понял, где я и что со мной происходит.

Словно издалека, я услышал голос Марины: «Я же сказала, что у меня для тебя сегодня есть сюрприз!»

Сначала я увидел только склонившуюся над кроватью женскую спину. Девушка повернулась, и я узнал Ларису, подругу Марины. Она отступила, и я чуть не ахнул. На старой железной кровати, какие бывали разве что в госпиталях военных лет, лежала девушка. Руки ее, схваченные мертвой хваткой кожаными ремнями, были намертво пристегнуты к железной спинке кровати. На ней был только красный пеньюар с рюшами, тонкие красивые ноги заманчиво свисали на пол, голова откинута навзничь, золотистые кудри рассыпались по подушке, прикрытые веки дрожали. Я не сразу узнал ее.
- Ты доволен? – весело спросила Маринка, отправляя свою руку мне под плавки и бесстыдно лаская меня. Они с Лариской весело рассмеялись. – Посмотри, какая она красивая…

При этих словах, словно подчиняясь какому-то Маринкиному приказу, Лариска распахнула пеньюар. Она действительно была великолепной. Тонкая голубая венка, пульсирующая на шее, плоский живот, белые тонкие ноги, согнутые в коленках, и упругая белая грудь с нежными розовыми сосками, которую я угадал три месяца назад под ее мальчишеской майкой.
Маринка отпустила меня, плавной походкой подошла к распластанной на кровати девушке, наклонилась и нежно провела языком по ее груди.
- Не бойся, ей понравится, милый…- Маринка поманила меня пальчиком к себе. Словно околдованный, я направился к кровати. Маринка с Ларисой удовлетворенно переглянулись. Марина взяла мою руку и положила ее девушке на грудь. От этого прикосновения я испытал почти такую же радость, которую испытывает ребенок, прикоснувшись к первому снегу. Гюльзар не шелохнулась. Чем эти две чертовки опоили ее? В тот момент я не задумывался о том, как женщина может совершить такой поступок в отношении такой же женщины, как она сама. Не думал я и о том, насколько Маринка должна была ненавидеть мою жертву. Мои чувства не унизил поступок двух, тысячу раз истыканных иголками мужских ласк, игольниц, бросивших к моим ногам чистоту и первозданность цветка, не тронутого лучами приближающегося утра!

Я склонился над ней, почувствовав, как все мое существо требует ответных ласк и стремлений. На фоне вульгарного алого красного шелка большого ей по размеру пеньюара Маринкиной матери она выглядела еще более трогательной и нежной. На ней не было «стрингов», которые обычно носила Марина, совсем детские белые трусики с розовым зайчиком настойчиво призывали меня изведать неизведанное. Мои губы сначала медленно, а потом все с более нарастающей страстью и нетерпением ласкали ее шею и грудь, мой язык впитывал тонкий вкус ее ставших твердыми сосков, она тихо застонала, и я, подбадриваемый этим стоном, скользнул рукой вниз. Я ласкал ее через тонкую материю трусиков, чувствуя, как ткань промокает под моим языком. Мои пальцы бродили по изгибам ее широко раскинутых мною ног, пока она не вскрикнула. Я приподнял голову и понял, что Гюльзар пришла в себя. Она не была пьяна, ее глаза испуганно пробежали по моему голому торсу, расстегнутым джинсам, своему обнаженному телу. Она попыталась прикрыться и обнаружила, что руки ее намертво пристегнуты. Она изогнулась, как натянутая струна, в безрезультатном стремлении освободиться. Моя рука нашла ее округлости, пальцы требовательно сжали сосок правой груди, к левой я припал губами.

 - Не надо…- тихо прошептала девушка, но меня уже невозможно было остановить. Я рванул с нее трусики с такой силой, что порвалась материя. Мои руки безжалостно впились в ее плоть, оставляя синяки, открывая мне путь к островку блаженства меж ее стройных ног. Я припал губами к дурманящему цветку, даже желая ее непокорности и возмущения. Но к моему удивлению девушка затихла. Я посмотрел на нее. В уголках ее глаз застыли слезы, но она молчала, не плакала, не кричала, не умоляла меня. Все ее существо, казалось, насмешливо говорило мне: «Не можешь покорить мою душу, так предпочитаешь брать силой тело?» Мое желание куда-то ушло, но душившая меня ярость сделала свое дело. Я наотмашь ударил Гюльзар по лицу, вспоминая пощечину, которую когда-то получил от нее. Почти со звериным рыком я разорвал тонкую преграду у врат ада, обещающего неземное наслаждение. Несколько минут я вбивал свое тело в ее девственную плоть, еще не осознавая этого, стремясь проникнуть в самую глубь ее лона, заставить ее кричать подо мной. Я остановился только тогда, когда она умоляюще прошептала: «Пожалуйста…».

Я впился в ее губы страстным поцелуем и прошептал: «Все о чем попросишь, любимая!» В эту самую минуту я излился в нее всем, что меня переполняло: обожанием, преклонением, ненавистью, частичками своей плоти. Еще несколько минут я, обмякший, находился в ней, пытаясь успокоить стучащее 150 раз в минуту сердце. Маринка уходя, унесла с собой лампу, и чердак освещал только маленький огарок свечи, в полумраке я провел пальцами по внутренней стороне широко раскинутых бедер Гюльзар и благодарно припал губами к источнику, подарившему мне наслаждение. Я накинул на себя попавшееся мне под руку одеяло и пошел в ванную. Открыл горячую воду, струйки воды заполняли раковину. Ненароком мой взгляд упал в зеркало. Еще так и не осознав, что произошло, я тупо уставился на капельки крови, засохшие у меня на губах. Не думая о том, что меня могут увидеть, я, в чем мама родила, кинулся наверх. Гюльзар лежала неподвижно, поджав, как раненный зверек, под себя стройные белые ноги. Я схватил огарок свечи и склонился над девушкой. Как доказательство моего преступления на простыне алели красными розами пятна, такие же вульгарные, как сброшенный на пол пеньюар. Я опрометью кинулся вниз, столкнулся на лестнице с Маринкой. В ярости схватил ее за плечи. «Дура!» – невольно вырвалось у меня. – «Приведи ее в порядок». Затем я оттолкнул девушку и направился к выходу.



Ближайшую неделю я прятался на даче, опасаясь, что на очередной звонок в дверь открою милиции. Но время шло, а никто не собирался карать меня за совершенное преступление. По ночам я не мог спать. Я закрывал глаза и видел алые розы, цветущие на простынях под распластанной девушкой. В тоже время я занимался самоудовлетворением, представляя себе благоухающее тело Гюльзар.
Еще месяц я провел у бабушки, затем, вконец истерзанный любовью, вожделением, страхами и сомнениями, я приехал в город. Во дворе Гюльзар не появлялась. Маринка уехала со своими родителями-военнослужащими на Дальний Восток, даже не попрощавшись со мной. Лариса поступила учиться в Польшу, и мне не у кого было спросить, куда исчезла Гюльзар. Около двух месяцев я сутками дежурил около ее подъезда, но она так и не появилась. Я набрался смелости, позвонил ей в дверь, но мне никто не открыл. Какая-то сердобольная старушка-соседка, видимо умиленная букетом белых роз у меня в руках, сообщила мне, что Гюльзар с матерью съехали, продав квартиру. Нового адреса не оставили. Я пошел в школу, где училась Гюльзар, всеми правдами и неправдами вошел в доверие к секретарше, которая сообщила мне, что Гюльзар выбыла из класса, но в какую школу она перешла, известно не было. Я потерял всякую надежду. Быть может, моя боль не была бы столь сильной, а горечь поражения не была бы столь остра, если бы Гюльзар рассказала все матери, и они обратились с заявлением в милицию. Этот немой укор для меня стал страшнейшей карой.



Спустя шесть с половиной месяцев, 7 марта, я возвращался с учебы. На улицах стояла предпраздничная суета, мужчины спешили приобрести подарки своим матерям и возлюбленным. Я тоже купил большую ветку мимозы для матери. Зима отступила как-то неожиданно, ударила оттепель, и прохожие просто утопали в мокрой снежной кашице. Я увидел, как у идущей мимо меня нагруженной сумками женщины из рук выскочил пакет с продуктами. Я кинулся ей на помощь. Подхватил из лужи пакет и протянул его ей. Мы встретились глазами. Я был поражен, словно ударом молнии. Гюльзар! Наша встреча была такой неожиданной, что мы невольно растерялись. Я хотел упасть перед ней на колени в грязь, уткнуться в нее головой и молить о прощении. Я хотел сказать ей о том, как сильно я люблю ее, и как я виноват перед ней! Я обхватил ее за плечи и начал целовать нежные чувственные губы моей возлюбленной. Я отпустил ее только потому, что почувствовал, что она плачет.

 Милая моя! Я никогда больше не обижу тебя! Милая, я высушу все твои слезы! Милая, я никому и никогда не позволю причинить тебе боль!

Она выронила оставшиеся пакеты и тут же принялась их поднимать. Не застегнутая дубленочка ее распахнулась, открывая моему взору округлившуюся, набухшую грудь. Я с недоумением посмотрел на нее и прикоснулся пальцами к изведанному, ставшему таким незнакомым. Она в упор смотрела на меня, а я заново изучал ее раздавшиеся женские формы. Мои пальцы соскользнули вниз, и я недоуменно уставился на выпирающий вперед округлый живот. Мои руки против моей воли прижались к этому животу, и я почувствовал, как ребенок ножкой ударил в меня. Мой ребенок! В эту самую секунду, бросив все свои авоськи и пакеты, моя возлюбленная бросилась прочь от меня. Я подхватил их и кинулся за ней. Она всегда была спортивной, но я себе представить не мог, что на шестом месяце беременности она проявит такую прыть.

- Я люблю тебя! – закричал я, когда она подбежала к стоящему на обочине дороге такси. Гюльзар на секунду пронзила меня леденящим душу взглядом, так, что я застыл с ее пакетами в руках, как вкопанный. Я пришел в себя, когда такси уносило ее в неизвестном мне направлении. Это был последний раз, когда я видел мою Гюльзар. В одном из пакетов я обнаружил маленькие детские распашонки розового цвета.



Прошло 10 лет. Я получил высшее образование, женился. В тот день я, как и всегда, возвращался домой на московской электричке. Немного приснул, и открыл глаза только от недовольного перешептывания двух моих пожилых соседок. Мне стало любопытно, чем вызвано их недовольство. Объектом испуганного шепота стала женщина-мусульманка в черной, как ночь чадре, которая сидела неподалеку от нас. На следующей станции, словно услышав недовольство пассажиров, она собралась выходить. Мое внимание привлекли ее дети. Красивому смуглому мальчику было лет 7, девочке лет 10, на ее головке уже красовался платок, но личико с выразительными зелеными глазками было открыто. Девочка неудачно мотнула головой, и на долю секунды я увидел ее золотистые длинные волосы. Мать поспешно накинула девчушке на голову платок. Что-то до боли знакомое шевельнулась в моей памяти, и я закричал:
- Гюльзар!
Мусульманка резко повернулась ко мне. Я не мог разглядеть ее лицо за черной паранджой, но глаза мои встретились с ясными и холодными голубыми глазами славянки. В эту самую минуту я услышал мужской голос:
- Жена, ты знаешь его?
Женщина отрицательно покачала головой и не проронила ни звука. Я протянул к ней руку, но путь мне преградил высокий крепкий мужчина кавказской внешности.
- Женщина не знает тебя. – Хмуро сказал мне он. В это время мусульманка с детьми покинула вагон. Мужчина вышел следом за ней.

Смогу ли я объяснить моей жене и сыну, почему я храню в моем молитвеннике засохшую белую розу, подаренную мне ЕЮ в тот проклятый день моего рождения?

О, дивная роза моего батистана!
Как мог я позволить глупому самовлюбленному жестокому мальчишке бездумно сорвать тебя и превратить в пепел твои лепестки?..