Часть 2. Дорога

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ДОРОГА


Вот она, капля. «Маленькое завершающее усилие, которое свяжет все эти нагромождения случайных слов  и эпизодов в стройную картину»
Вот, все связалось.
Долгожданное разрешение.

Я услышала свою оперу.

Молитва из «Юноны и Авось» переросла в другую. И эта молитва будет кульминацией, которой закончится третье действие из четырех моей оперы-«seria», или crand-оперы, или multi-оперы, или видео-оперы…
Не знаю еще.
Все слова, эпизоды, судьбы, страсти, эмоциональные переливы – все обратилось в материал.
А я – в инструмент для перевода из одного измерения в другое.
Бог послал мне Ключ.

Странно, что вдруг – опера?
Час назад было бы странно; а теперь все понятно.
Так и должно было быть.

- Зачем тебе это нужно?
Это когда я ходила в библиотеку, просиживала там до головной боли, искала литературу, которая не имела отношения к моей работе; вечно куда-то писала, пытаясь найти ответы на какие-то ненужные вопросы; тайные уроки вокала… Да мало ли что.
- Тебе это совершенно не нужно.
Так и хочется сказать: «Позвольте мне самой знать, что мне нужно, а что – нет».
Но почему-то этого не говорю, почему-то начинаю что-то объяснять…
Рабская натура? Вечное желание гладить острые углы «во имя мира», хотя душа переполняется желчью после таких безапелляционных приговоров.
- Ты не обижайся, но ты столько тратишь на книги…
Это уже из других уст – недоумение…
Вроде бы – не так уж и много…

Да я и сама не знала, - зачем мне это нужно? Тратить время, силы, и, когда у меня нет даже самого необходимого, деньги, на поиск и переваривание всей этой информации. Я не знала – зачем? она мне нужна, но знала, что нужна зачем-то.

За двумя зайцами? Я ловила сразу штук пять, и страдала оттого, что не могу поймать ни одного, поскольку все они бегут в разные стороны…
И вдруг все мои зайцы побежали вместе.

Опера. Странно? Совсем не странно. Именно опера, и ничто другое.
Все бесконечные оттенки чувств, мыслей, цветов, звуков, все глубины и высоты мироздания содержит человеческий голос.
Мука, нежность, приговор, вопрос, мольба… голоса усиливаются мольбой глаз, губ, рук, тела; их нежностью, трепетом, силой, грубостью…
Одинокий голос «я» - бесконечный голос, мечущийся между небесами и преисподней, вопрошающий Неведомое Великое Ничто… Главная партия.
Взаимодействие  линии «я» с линиями «Вы». Вы-1, Вы-2 и т.д. Это ближайшее окружение, сфера общения «я». Они находятся в оппозиции «я», и друг другу – тоже. Вечный конфликт, который нельзя прекратить разрывом. Вечная взаимная боль от стремления привести все части этого окружения к общему знаменателю, который должен равняться значению доминирующего «Вы». Но Вы-1 и Вы-2 противоположны друг другу, и уравновеситься и с тем и с другим невозможно, а ведь есть еще меньшие «Вы» - Вы-3, Вы-4 и т.д.
Это ансамбли.

А есть еще и «Они». Сила, превосходящая «я» и «Вы».  И опять-таки, Они-1 противоположны Они-2.
Они-2 – это тоже скопление человеческих «я». Это общество, государство, аппарат подавления, подчинения… Это самая внешняя оболочка «я», с которой нет непосредственного общения, но…
Они-1 – это то, что принято называть словами Бог и Черт.
Где Они-1? Еще более снаружи, чем Они-2, или совсем внутри, глубже самого «я»?… Сущность «Я» - более, чем сознание «я» - личности?
Скопления «я» - это хоры. Конструкция этих хоров имитирует конструкцию централизованного государства.  Это может быть интересно, надо подумать поподробнее.
 
Бог и Черт – два мощных баса, но разной эмоциональной окраски…

Сюжета нет еще. Это неважно. Придет.

Эпиграфом будут слова:
«Имеющий Душу –
да услышит…»

***

Купе, конечно, лучше, чем плацкарт. Если соседи хорошие попадутся.

- Идите, а то опоздаете на метро. До свидания! Напишем! Дадим телеграмму!

- Придержи дверь, пожалуйста. Я переоденусь, пока нет никого. Все, я готова.

Вот и первый сосед. Вполне респектабельный дяденька. «Прилично полный», умное, несуетливое лицо. С провожающими разговаривает на непонятном нам языке. Любопытно, кто он? Не азиат, это явно, не кавказец, не прибалтиец… Похож на грека? Да нет вроде, и язык тоже… Немец? Тоже нет…
Не знаю, не могу угадать.

Интересно, кто второй?
Вот и второй.
- Нас с товарищем разъединили… Куда едем, молодежь? В отпуск?.. Вы меня извините, что я… Я не такой уж плохой человек. По работе, пришлось…
- Да что Вы, успокойтесь, с кем не бывает.
- Я из Ленинграда, проездом, пришлось… Такие дела – ужас просто… Теперь вот дальше еду…
- Что, напрасно съездили?
- Нет… Но завтра, все завтра… я вас научу работать. Вы хотите работать?
- Смотря, какая работа. А что, есть такая, которой можно научить за один день?
- Можно, все можно… Но завтра, все завтра…               
Сам начинает, и сам же отвечает… так, как будто мы пристаем к нему с непосильными вопросами.
- Молодожены?
- Хм… С большим стажем.
- Ой-ей-ей!… Большой – это сколько?
- Десять лет.
Удивился. Смотрит с недоумением.
- Никогда не подумаешь.
- Темно просто.
- Да, может быть…
- Как там Ленинград, Петербургом еще не стал?
- Скоро, скоро станет…
- Как там обстановка?
- Страшно… воюет Ленинград.
- С кем?
- С коммунистами… Но завтра, все завтра… Вы, ребята, меня, ради Бога, простите… Я не такой уж плохой человек…
- Мы верим, что Вы хороший, добрый, замечательный человек… Мало  ли какие обстоятельства, с кем не бывает… Вы нас только не бейте и не ругайте.
- Ну что вы, что вы!… я неплохой человек… Я все-таки в Петербурге родился…
- Это, конечно, большое достоинство.
- Конечно.
- Но мы, к сожалению, родились в другом месте, поэтому мы - значительно хуже…
- Ну, как можно!… Когда же постель дадут?.. С товарищем нас разделили… Завтра, ребята, все завтра…

Вышел. Из коридорчика – те же слова, обращенные уже к кому-то другому.

- Нет, я все-таки лягу так…

Мы что-то тихо говорим. Вдруг сверху отеческий голос:
- Вот этого не надо. Лучше целуйтесь. Вот, хорошо… Я свою жену всегда целую… Дочь даже ревнует… Ей 18 лет. Вот бы твоего ей отбить… Шучу, шучу…

Поезд тронулся. Муж принес постельное белье и вышел.
Надеваю наволочки; сверху свешивается голова пьяного «сына Петербурга».
- Мне тоже дай одну…
- Это нужно у проводника получать.
- Жадина!.. Жадина! Вот это не люблю…

Ну вот, и обругали уже.
Лежит, ворочается на полке, бурчит: «Сволочи…»
Интересно, это я – сволочь, за то, что белье ему не принесла, или так, в пространство? Всплыли какие-то сволочи в памяти?
Ну да Бог с ним.
Завтра, интересно, вспомнит то, что сегодня городил или нет?
Настроение испортилось.

Огни медленно проплывают, затем все быстрее и быстрее… Проскакивают, пролетают… Исчезают.
Город кончился.

На душе тяжело. Родителей жаль. Как они там, одни в ночи домой добираются, успели на метро?
Грустно. Спать не хочется. Ноги болят. Ночь тянется бесконечно.

***

Слава Богу, солнце взошло.
Наш вчерашний разговорчивый сосед спит до обеда. Просыпается помятый. Молчит, как рыба. Тоже, оказывается, не первой свежести мужчина. В темноте казалось, что он нас старше лет на пять всего. Нет, значительно больше. Лицо склочника-страдальца. Может, просто с перепою таким кажется.
Наш «хороший» дяденька тоже молчит весь день. Думает о чем-то, читает газеты на своем языке, выходит в коридор.
Но моя душа чувствует в нем поддержку. Рядом с ним хорошо и спокойно.
Нам повезло с соседями. Мы не мешаем друг другу остаться наедине с самими собой – без суеты…

***

Трудно избавиться от мысли о предначертанности, вспоминая вроде бы случайные эпизоды, цепь которых приводит к тому или иному решению, результату. Слишком уж все логично, слишком неслучайные связи между этими «случайными» эпизодами.
Сумма случайностей не случайна.

Вот и сейчас тоже.
Столько лет я интересовалась оперой, вокалом, основами музыкальной композиции, не зная хорошо, зачем. Искала литературу, – но все попадалось что-то не то. Слишком много, слишком длинно, слишком сухо, слишком мертво. Отдельные яркие эпизоды – впечатления, эмоции, рожденные талантом отдельных исполнителей – и все.
Литературы, которая живо и одновременно конструктивно излагала бы закономерности построения музыкальных, и, в частности, вокальных произведений, общие закономерности, Основы Основ – мне не попадалось. Наверное, не то искала. Не там искала. Разбор отдельных музыкальных произведений, и все.
Многое можно понять, слушая музыку. Но опять же, не зная азбуки, это требует определенного напряжения…

А тут вдруг, случайно, - именно сейчас, случайно, - книга «Опера». В магазинчике, в который я случайно зашла. Только сегодня поступили. Впервые выпущена на русском языке.
Назавтра, вспомнив, что я накануне в этом районе кое-что забыла, просто так, взяла и зашла снова в этот магазинчик – и там меня ждала книга – «Анализ вокальных произведений». Оказывается, первое издание подобного рода.
Случайно, но как вовремя!

Именно тогда, когда мне, как художнику, «перекрыли кислород», отняв все возможности работать. Даже старое тряпье…

В детстве мне часто снился сон: я взбираюсь по лестнице, которая упирается в потолок… Вот последняя ступенька, я пытаюсь встать на нее… - но дальше потолок, я падаю.
Падаю, падаю, падаю, падаю…
Мучительно долго, до единственной мысли: скорей бы упасть уже, чтобы прекратилось это мучительное ожидание удара… И вот уже рядом, я уже почти чувствую удар!..
И тут я взлетаю!

Или такое же падение в пропасть
И тут я взлетаю!

Или погоня врагов за мной… по кругу… коричневые фашисты… я бегаю вокруг биллиардного стола в раздевалке Дома Пионеров, расположенного в переделанном здании бывшей церкви… я должна выбраться на крышу… кажется, вот-вот начнется война… кажется, на крыше должны быть родители и сестры… или я их должна спасти тем, что выберусь на крышу… нужно успеть… вокруг стола, вокруг стола… по кругу… они гонятся за мной…вот-вот!.. схватят!…
И в последний момент, скользнув пяткой по лицу преследователя, который уже почти схватил меня!…
Я взлетаю.

Взлет, - как спасение в самый последний момент, когда уже потерял надежду, смирился с неизбежностью конца…

Случайно я взяла у соседки, среди прочих пластинок, потому что свои уже знаю наизусть, - «Юнону и Авось». Лежала она три дня на столе, пока я суетилась по делам…

И вот, когда чашу раздражения и безысходности переполнил этот вернувшийся ящик с не принятым барахлом, и не осталось уже даже отчаяния – случайно включила эту пластинку…

«И тут я взлетаю».

Да, Бог послал мне оперу.

А затем книги. Именно те, которые нужны. Их случайно выпустили в этом году и случайно завезли в магазин именно в эти два оставшихся до нашего отъезда дня. Именно в эту неделю, на которую мы приехали сюда.
Как мудро иногда совпадают случайности – в самый нужный момент! 
Когда почва уже «готова» для того, чтобы случайность «сработала» именно так, как нужно; дала нужную реакцию…
Случайно?
Трудно поверить.

***

- Чай, пожалуйста.
Такой молоденький проводничок. Совсем мальчик. Беленький. Мальчик-одуванчик. Похожий на девушку.
Сначала я думала, он маме помогает. Такое хорошее чистое выражение лица. Не глупое, не наивное, не сладко-добренькое… просто хорошее, чистое. Не испоганенное «житейским опытом», «знанием жизни».
Чай три раза в день носит. С сахаром.  Две пачки к каждому стакану. Не экономит дефицит.
Руками, без швабры, пол в коридоре моет.
Не хамит и не лакействует. Работает, не мстя за то, что работает, этим бездельникам-пассажирам, которые разлеглись и расселись…
Хороший мальчик.
Один работает, без сменщика. Вообще не спит. Как же он выдержит?

***

Что-то эта замечательная книга не читается. Не воспринимается, что-то мешает.
И глаза устают.

***

Уже не жарко. Еще не холодно. Горы. Поля, селения проплывают мимо.
А приближение осени уже все-таки чувствуется.

Опера…
Смешно. Какая опера? Услышала отдельный эпизод, и теперь к нему буду придумывать оперу. Не зная элементарных вещей.    

К шляпе покупать пальто, обувь, машину…

***

- У тебя хорошая «ре»… У тебя есть «ля»… Не у всякого, кто поступает в консерваторию, есть «ля»… Слух хороший. Дыхалка хорошая. Легкое сопрано. Но слабенький голосок, совсем слабенький… Вы никогда не будете певицей, это я Вам сразу говорю.
- Я и не хочу быть певицей.
- Тогда я не понимаю. Уроки – это же определенная материальная нагрузка?…
- Ну и что? Кто-то пропивает деньги, кто-то проигрывает…
- А Вы хотите отдать их Евгении Абрамовне?
- Будем считать, что я их пропила.
- Слабенький голосок, слабенький… Чистенький… Маленькая-маленькая птичка…

Да, мне все сдавило внутри оттого, что Вы знаете, что он слабенький, что я Никогда Не Смогу… У меня слезы в переносице, я заплачу сейчас…
Я маленькая, серая, раздавленная суетой и раздражением ближних и дальних… я искала в этом спасения где-то с год назад, чувствуя, что пение снимает непосильный груз с моей раздавленной души. Но я хочу петь классику, именно там дышит сердце… Я просила подругу помочь мне найти педагога…
А теперь я уже ни в чем не ищу спасения. У меня нет сил надеяться, нет сил петь… Но именно сейчас, наконец, появилась возможность брать уроки… Не могу же я ее упустить, если человек для меня старался, искал…
А Вы такая энергичная, упругая. У Вас настоящий большой оперный голос.
Вы Трагическая,  Героическая, Монументальная Певица, с которой судьба жестоко обошлась. И потому Вы вынуждены учить бездарных детей; и вот такую дуру, как я. В лучшие времена Вы бы, разумеется, до этого не опустились.
Вы добрый человек. Сильный, Энергичный, Зажигательный. Несмотря на то, что измученный.
А я – кислятина, готовая каждую секунду заплакать из-за какой-нибудь ерунды…

Оказавшись впервые рядом с консерваторией, в которой Вы получили два диплома, я не смогла идти дальше, – ноги стали ватными, какая-то тяжесть придавила к стене, из освещенных окон которой выливались звуки – гаммы, упражнения, шедевры – скрипки, фортепиано, человеческого голоса…
В ЦУМе, в отделе музыкальных инструментов, где когда-то были «заросли» пианино, я любила хотя бы просто побродить между ними… И однажды, гуляя в этих зарослях, увидела, как маленькая девочка открыла крышку и заиграла что-то легкое, быстрое, красивое так же легко, быстро и красиво… Я разразилась слезами, как фонтан, навзрыд… Не помню, как я бросилась вон, утыкаясь в людей, не видя ничего сквозь свои горькие слезы…
Музыка была чем-то настолько необыкновенным, священным, что мне и в голову  не приходило сделать музыку  своей профессией.
Я – и Музыка. Это Кощунственно. Музыка – Удел Богов. Исполнять, а тем более, писать ее… Уму непостижимо, как может человек придумать одновременное звучание целого оркестра, каждого инструмента, – чтоб это было так стройно, логично, гармонично?

Вы мне многое открыли…

Дыхание, артикуляция, темный голос, светлый голос, головной резонатор, грудной резонатор, «мясо» в голосе… У певца все тело – инструмент… Размер «инструмента»… В Италии при выборе певца учитывался и рост… И еще много всяких неожиданных моментов.

Человек – инструмент…

Я стала  постоянно чувствовать это; я уже не пела, а настраивала свой инструмент; смысл исчез, эмоциональная наполненность тем более…

Петь расхотелось.

Дома, выполняя Ваш урок, я слышала порой, как новый, сильный – и чужой, голос слетает с моих губ… Странное ощущение…
Но когда Вы садились к фортепиано, а я начинала «петь», единственное, что я могла – это не перевирать ноты.
На горло как будто кто-то наступал…
Мешало именно то, что Вы – Настоящая Оперная Певица.  Я чувствовала, что мне не преодолеть этот барьер, которым были три Ваши музыкальных диплома…

Уроки прекратились, когда я поняла, что для кухонной певицы у меня уже достаточное образование. Слушать меня было некому; даже когда что-то получалось, все шло куда-то в пустоту…

Мы с Вами подружились по-человечески. Все, что Вы делали, Вы делали, выкладываясь до конца, с максимальной отдачей… Учили бездарных учеников, будучи абсолютно уверенной в их безнадежности, – и они у Вас вполне сносно играли на скрипке, абсолютно не имея слуха…
Однажды я пошла в школу на концерт, в котором Вы пели целую программу, а ученики аккомпанировали… Вы исполняли детские песенки так, как будто это была «Тоска».
Какой-то неожиданный сюрприз выбил Вас из колеи. Когда закончился концерт, и Вы спустились со сцены, на глазах у Вас были слезы злости и отчаяния: «Я не звучала!»
А у меня на протяжении концерта была лишь одна мысль, вернее, чувство, – что Вы здесь явно не на месте… И эта сцена, и этот репертуар, и эта публика… на Вас так же  неуместны, как старые детские ползунки… и Вы для них слишком  Монументальная. Ваша Сила, Огонь, Темперамент – Здесь?
И дети со своим неуклюжим аккомпанементом только мешали.
Грустно мне стало.  И Ваше отчаяние! – как будто провалили премьеру… Тогда как для «публики» это всего лишь очередное мероприятие, школьный концерт, где каждый родитель пришел, главным образом, свое чадо послушать…

А сколько сил, времени Вы после вкладывали в мою дочку.
Вместо 45 минут урока – час, полтора, иногда даже больше…
И она, такая же измученная, хилая, задерганная и бессильная, как и  я, – она заряжалась Вашей, грубоватой даже порой, энергией, и оживала. На этих уроках дочери, на которых, как  Вы считали, мне лучше присутствовать, я тоже многое поняла…

Вы были моим первым и единственным Учителем Музыки – кроме Самой Музыки.

Волна эмиграции унесла Вас из нашей жизни.
Перед отъездом Вы сказали: «Если хорошо устроюсь, буду писать, если плохо – не буду».
Ни одного письма в ответ на свои два я не получила.

Где-то Вы, наша замечательная Евгения Абрамовна?
Как Вы там?

Я помню все Ваши уроки, они живут во мне…

***

Слабенький голосок… Чистенький, но совсем слабенький…
Вы не знаете, что мой слабенький голосок порой гудит в голове, как большой колокол; кажется только рот…
Вы не знаете, что я могу и Ангелом, и Дьяволом, и Офелией, и Кармен, и Сольвейг, и Русалкой, и Снегурочкой, и Деревом, и лошадью…
Аидой – не могу, Тоской – не могу, и разухабистой удалой бабой не могу…

***
Била жизнь, мучила, давила тоской, суетой, нагромождением бессчетным всяких невыносимостей…

И вот настал предел; последняя капля, которая должна была разрушить меня – разрушила этот непреодолимый барьер между мной и Музыкой…
Звуки полезли на меня со всех  сторон…
Я могу «спеть» в уме вот этого дяденьку напротив, этот домик, этого мальчика-проводничка, чайник, столб, птицу, муху…
А ветер, летящий мне в лицо, шелест листьев, стук колес, бесшумные облака – все это аккомпанемент, оркестр… Нет, почему оркестр – аккомпанемент?… Это две, параллельно действующие, взаимопроникающие, силы… Оркестр – и хор; внутри каждого и ансамбли, и солисты…
Вот и все, как просто.

***
Вот и все, как просто. Опера готова; научите, как записать ее.
Приходишь в консерваторию: «Я слышу оперу, но не умею записать ее. Примите меня на факультет композиции. Только я не знаю азбуки».
Ха-ха-ха! Хороший анекдот.

Ладно, не пойду в консерваторию.
Хочу музыкальный компьютер.
И человека к нему, который научит меня с ним обращаться. И педагога, у которого можно частным образом брать уроки композиции. Хорошо бы это был Моцарт, или Бетховен, или еще кто-нибудь такого же масштаба…
- А от дохлого осла уши ты не хочешь?
- Нет, не хочу.

***

Молчи, моя опера. Придется мне тебя слышать до тех пор, пока мы вместе не попадем в дурдом, поскольку я не могу перевести тебя «в план объективации»…

Смешно и грустно. Как исповедь бетонному столбу.

- Здравствуйте, Столб, Ваша Милость. Вы никуда не торопитесь? У Вас есть время меня выслушать? Вы знаете, поговорить не с кем…
Какой Вы чуткий собеседник!
Не перебиваете, не торопитесь с выводами, не даете советов «успокоиться»…Как хорошо плакать у Вас на плече!… Так хотелось поплакать!… как будто груз с души упал… Туча грозовая пролилась дождем…
Солнце, Радуга!
И я верю, Вы никому не выболтаете!
Спасибо, Мой чудесный Столб! Отныне Вы мой Лучший Друг! Я слышу, как поет внутри Ваша Душа, Ваши Электрические Мысли!
Какой Вы милый!
Какой красивый на Вас сегодня Фонарь!
До свидания!..

***

Да… Докатилась… исповедь Бетонному Столбу… С моим музыкальным образованием можно написать только, скажем, «Ноту ДО для контрабаса с оркестром»…

- А что? Здорово! «Нота  ДО для контрабаса с оркестром».
- Ха-ха-ха!
- Нет, ты напрасно смеешься! В этом большой философский смысл!
- Ха-ха-ха! А почему именно контрабас?
- Хм. Самая подходящая кандидатура. Он такой большой, солидный, респектабельный. И голос у него такой… Подходящий. Вполне руководительский.
Вот представь:
Контрабас солидно говорит:
До-о-о…
И ему в ответ, сначала приближенные – Виолончели, тоже достаточно солидно:
До-до… до-до…
Затем скрипки:
До-до-до… До-до-до… До-до-до…
Одни с большим усердием, другие с меньшим…
Кто помельче, у кого голосок послабее – тот посуетливее, поусерднее, погромче… Как маленькие собачки Джули…

А теперь попробовали еще раз, дружнее… И фортепиано, и духовые подключайтесь… Пауз не надо, в паузах аплодисменты – это ударные. Аплодисменты, бурные аплодисменты, переходящие в овацию, в скандирование!…

У арфы не получается. Ветра, говорит, нет.

Как-то нестройно. Давайте дружнее… Надо над ритмом поработать, что-то недодумано немного…
Так, начали…
По очереди… Флейта…
Флейта, что Вы делаете?! «До», «До»! Что это за мелодия?!!
- Это же не твое, это Моцарт. Плагиатом занимаешься?
- Разве э т о Моцарт написал? Ну да неважно. Это к примеру. Пусть не эту мелодию, пусть просто ноту «ре» или «до-диез»… Неважно. Важно то, что она взяла Другую ноту – и весь оркестр на не, бедную обрушился… Слышишь, весь оркестр, на полную мощность, все грянули:
До-о-о! До-до! До-до-до!
И бурные аплодисменты ударных!
И Флейта пропала, утонула, пусть хоть надорвется!
Слышишь?
- Я ничего не слышу. Слышу, как воздух в трубе гудит.
- Труба гудит си-бемоль.
- Отстань от меня со своей ерундой.
- Никакая это не ерунда, ты только представь, как это будет в натуре!
- Представляю!… Если бы даже нашелся целый оркестр сумасшедших, который взялся бы это «исполнить», это было бы невозможно слушать!
- В этом весь и смысл!
- С ума можно сойти!
- Это твое личное право. Так и должно быть! Потрясающе, правда?
- Иди ты к черту! Милые шутки!
- Ну вот. Ничего ты не понимаешь в музыке.

***

Бог (Черту) – Слышишь, там к тебе.
Черт - Да нет, это твой. Острит понемножку, развлекается.
Бог - Да, пожалуй. Начинающий. Для «моего» его еще слишком мало били. Поразвлекается народ,прибьет его на крест вместе с флейтой, потом мне принесут. Потом будут лбы об пол разбивать, молиться… И гонорары получать, изучая творчество.
Черт Пожалей ты его, ты же милосердный…
Бог Что, мозги у него отнять и научить петь ноту «До»? Не думаю, что он будет мне за это благодарен.
Твой ход.

***

Вот и сюжет явился.
Бог и Черт играют в шахматы. Людьми. Бог и Черт – друзья. Они играют между делами, свободно на «ты» общаются, шутливо комментируют игру. Никто из них не стремится выиграть.
А шахматы – живые. Они пытаются мешать, превращаются, перестраиваются, кричат, плачут и так далее…
«Я!»   «Я!»   «Я.»   «Я?…»    «Я…»
Множество «я». Их различные группировки в «Мы» и т.д.

- Что это, тут одни короли?
- Пешки взбесились! Что они там вопят?
- Слушай, они мне надоели!
И опрокидывает доску.
Пешки, короли и прочие – летят вниз.
Куда?

Черт (Богу) - Смотри, плачет.
(шепчет тому, кто плачет):
- Да плюнь ты на них… Тебе все равно… Отдохни…
Бог (Черту) – - Какой-то ты неправильный черт. Больно жалостливый. 
Черт - Так ведь не выдержит же…
Бог - Ну и черт с тобой, делай что хочешь. Я спать пошел.

***

Чушь какая. Бред.
Какая может быть опера… Это невозможно. Даже если я могла бы ее записать… Это невозможно выполнить. Живые Бог и Черт,  с интонациями, движениями, мимикой – берут в руки живых людей, ставят их на клетки, во дворцы, в камеры, в леса…
И люди тоже должны быть нормальных размеров, чтобы была видна их мимика и т.д.; чтобы они воспринимались не как шахматы или куклы, а именно как люди…
Какого же роста должны быть Бог и Черт, находящиеся на сцене… чтобы брать этих людей «за шкирку», или даже самым нежнейшим образом сажать их на ладонь?..
И какая сцена?
Сделать трюк, создать иллюзию… Проекция на задник – две огромные тени играющих… Тогда не будет мимики, да и голоса будут отделяться…
А певцы-шахматы должны подстраиваться под движения теней, создавая иллюзию, что шахматы у играющих в руках…

Нет, слишком громоздко для сцены.

Видео клип?
Сидят двое, попивают что-нибудь вкусное, развалившись в уютных креслах, между делом видики смотрят… Звонок телефонный; обмен сплетнями, или деловой информацией, или…
Нет, тоже не то.

В любом случае, восприятие страдает. Искажается самой «подачей», независимо от уровня воспринимающего. Слишком много ему придется «дорабатывать» самому… Напряжение. Труд. Чтобы не надрываться, просто отвергнут…
Да и кто это вообще будет смотреть?

Разве что между шахматами парочку голеньких с достаточно аппетитными формами поместить?
На вкус публики. Для пикантности.
Пошло.
- Нравятся вам голые?
Извольте! Вот вам голенькие.
Одна, две, три… и такие, и сякие…
Нате! Голые, голые! ВСЕ!!! ГОЛЫЕ!!!
Пусть ходят и распевают свои арии, свои приказы и морали – в чем мама родила! Никаких костюмов, никаких маскарадов – одна первозданная сущность!
Красивая – значит, красивая, ей нечего бояться и прятаться; мерзкая – значит, мерзкая, так тебе и надо; усталая, выжатая… Нет, усталых пожалей. Но – смотря от чего устал? Может, от мерзости?
Не ври, ты же знаешь, кто от чего устал…

И кино – не то.
Все должно быть настоящим. До противного. До страшного. Не детские мультики.

Зачем опять страшно?
Чтоб совсем раздавить?
Итак у людей нет сил жить… 
Единственная возможная реакция – неприятие, отторжение…
Защитная.

Мульти-опера, кино-опера, видео-опера… гранд-опера…
Взаимопроникновение, пересечения, наслоения… Потоки красок – потоки звуков… Удары, линии, пятна… Сфумато – легато…

Не может быть такой оперы.
Она была бы бесконечной. Слушать ее было бы невозможно.

Просто ветер несет меня сквозь время, не давая остановиться и пустить корни, нарожать детей, печь им пирожки, раздобреть, похорошеть, «обихаживать» дом, мужа, пить чай из блюдечка в беседке, увитой цветами…

Просто ветер несет меня сквозь время, заставляя впитывать слова, звуки, взгляды, краски… Я лечу и слышу это множество голосов – хоры, ансамбли, арии; молитвы и богохульства; стоны и восторги, трели и бормотания…
Гигантская опера жизни.

Гигант-опера?…
Аккомпанемент – стук колес, рокот моторов, эоловы арфы ветра, шепот листвы, травы, раскаты грома…
Опера, в которой нельзя поставить точку. Бесконечность. Точка – перед началом следующей главы. Это вечер, сон; а завтра наступит утро.
Смерти нет.  Есть переход в другую форму, Другое Качество.


- Как, вы не слышите?

Где обещанная опера?
Нет, не первое апреля.
Я же написала ее!
Я слышала ее, я вам все рассказала!
Вы не видите нот?
А зачем они?
Закройте глаза и слушайте душой: вот «Я» поет… Необъятный голос, такого в природе не бывает!… то в небеса, то в преисподнюю; то дрожит, переливается – то повисает, как каменная глыба над головой…
Как я его запишу?
Я его «обкромсаю», «урежу», обедню пределами человеческого тела…
Я не хочу давать ему границы…

Вот «Вы-1» тихо плачет… Так тихо, что никто и не слышит, кроме него самого… Теплые беззвучные слезы катятся по усталой коже щек… Из зала не услышишь…
Зачем же его на сцену?
Там так не плачут…

А это скопления «я», «вы», «они»… лавиной ринулись на площадь!
Это же Девятый Вал,
Это Бездна,
Это Какофония!!!

Ну разве вы не слышите?!!
Это же Ужас, Паника, Мерзость!!!
Замолчите!!!
Темные, Мутные, Тяжелые наслоения звуков друг на друга… 

Ничего не смыл этот Девятый Вал.
Все растеклось по норам, щелям, карманам…
Так не бывает!
Бывает.

Какие могут быть ноты?
У меня уже сил нет, я устала от этого ужаса, мне надоело их слушать…
Пройти по этим извилинам еще раз? Да я и не помню, как я шла, как меня нелегкая вынесла!

Если вам так нужны ноты, проставьте сами. Я два раза одной дорогой не хожу.
Проставьте ноты, проставьте цвет…

Вы услышите другую оперу,
увидите другую картину…
Все правильно.
Ваше «я» пройдет сквозь мое, мое – сквозь ваше…

Новая комбинация.
Бесконечное множество комбинаций, никаких четких схем и границ…
Вот и прекрасно. Иначе было бы скучно.

А может быть, и мимо…

***
- Слезай, жена. Тебе не надоело еще спать? Спишь и спишь всю дорогу…Мне тут скучно одному…
Что-то ты мне говоришь, смеешься сам…Я не хочу тебя обижать, но у меня сейчас нет сил все это слушать; и тем более отвечать…
Не сердись…
- Хочешь яблоко? Я уже чашки помыл, чай заварил, а ты все спишь…
- Хочу яблоко. Спасибо.

А наш попутчик из Ленинграда уже вышел. Так и не научил нас работать. Обманщик.

***

Кто вообще этот «Я»? Мужчина или женщина? Как его зовут? Чем он занимается?
Он… Нет, наверное, «она». Естественнее будет… Все-таки я сама женщина, и представить глубины мужской души мне труднее… Неизбежна фальшь – там, где не знаю… Раз я женщина, значит, мыслю по-женски.
Пусть «Я» тоже будет женщиной. Легче не сфальшивить.
Хотя в принципе неважно, кто «Я». Мужчина или женщина… И прочие подробности тоже. Пусть будет без имени. Пусть все будут без имени – как без одежды…
Чистое «Я» - Душа Личности.

Конструкция оперы – это конфликт-контакт «Я»- личности (ведущей партии) и хора-государства – скопления «я».
«Я» - в системе хора-общества.

Какая связь?
Стремление «Я» к свободе, независимости – стремление оторваться от массы.
И одновременно страх одиночества – стремление остаться ее частью, причем Любимой Частью…
Парадокс.

Хор по принципу строения государства.
Цепочка: «я» - «вы» - семья, ближние, ближайшее окружение – группировки «я» различной формы и назначения, к которым обращаешься лично, сфера непосредственного общения) – «они» (группировки «я», с которыми не общаешься непосредственно, но они присутствуют в третьем лице)…

Связь. Механизмы подавления, подчинения «я» - личности.

Свободный от гнета общества, не страдающий?  человек –сумасшедший, наркоман, влюбленный, одержимый творчеством, – что по существу одно и то же… Разные проявления одной сути.
Промежуточное состояние?
Мини-смерть, полусон?
Сон, смерть – с возможностью вернуться?

Какая связь?

Со дна памяти всплывают прочно, казалось бы, забытые воспоминания о существовании связей физических, химических, диалектических… Всеобщие законы…
Школьная программа, в свое время забивавшаяся в голову – не знаем, зачем? – на всякий случай, к сведению…
Вот, всплывают, «сведения»… к случаю.

Хорошо, что знаю о существовании этих связей; о том, что они, слава Богу, уже открыты. Не придется мучиться, как в свое время, день в день с первым уроком обществоведения, на час раньше, - открыла для себя диалектику. И в тот же день узнала, что она уже, слава Богу, давно открыта. Анекдот.
Вот и сейчас бродят в голове обрывки законов и теорем; что-то очень похожее, подходящее, нужное…
Совсем не странно  совмещение двух специальностей Бородина. Очень логично. Много общего.
Так же, как и с «изобразительной» композицией…

Так что я хотела понять, уяснить для себя?    
Конструкция моей оперы… Основа, каркас, скелет, смысл…

«Я» - в структуре общества.
«Я» - клетка. Микрокосм, макрокосм…
Психология страдания… Страдание есть жизнь…

Два полюса – страдание и наслаждение. Жизнь – это постоянное движение от одного полюса к другому… Чем это движение направляется? Внутренние силы, внешние силы…?

Общество есть множество «я», стремящихся к наслаждению и независимости, но находящихся в подчинении и зависимости, и, следовательно, страдании…
Есть ли клетки, подчиняющиеся без страдания?

Общество… Стремление к единению и саморазрушению одновременно, к жизни и смерти…
Я прохожу сквозь вас, вы проходите сквозь меня, мы все движемся в вечности…
Мы стремимся разорвать и сохранить наши узы…

***

Кому все это нужно?
Мне зачем все это нужно?
Ломать голову над тем, что абсолютно нереально, неисполнимо для меня…
Что с того, что я накупила литературы для своего музыкального «ликбеза»? Я забуду все, что слышала, раньше, чем смогу разобраться во всей этой китайской грамоте…
Просто, наверное, Бог послал мне избавление, переведя нескончаемую жизненную бомбардировку в звуки, в музыкальную конструкцию, – чтобы сделать меня зрителем своих нравственных страданий, отделить от них…
Пожалел?
Зачем бы ему меня жалеть?
Бог или Черт?
Кто-то из них.
Что есть БОГ?
Что есть ЧЕРТ?

Инь-ян. Темное-светлое, женское-мужское, пассивное-активное, отрицательное-положительное… Неразрывно связанное, взаимопроникающее… В восточной философии…

Бог и Черт не есть ли то же самое?
Бог – Учитель, Отец, Свет. И во имя пути Души к Свету – трудный путь страдания, терпения… путь к мудрости, истине… Путь очищения… Может быть, он и безжалостен порой, как Отец и Учитель, строг, чтоб не ленилась Душа трудиться, чтоб дошла…
А Черт, предлагающий соблазны наслаждения, расслабления, отдыха – жалеющий…? Мать родная?
Кто из них Добр?

Что есть Добро?
Сегодня пожалел ленивого сына, – завтра сын беззащитен…
Трудись! Учись! Для твоего же блага!

А если он на пределе?
Тогда – сегодня не пожалел, он сегодня же и не выдержал, сломался… от капли! – последней…

И то, и другое необходимо.
И строгость – и жалость.
И твердость – и мягкость.
Смотря по обстоятельствам.

Договорились: Черт – мать родная…

Кто послал мне во спасение оперу?
Но ведь я услышала ее изнутри, в себе, в своем обычном, чистом, ничем не замутненном сознании, без всякого потрясения – сначала… Эпизод оперы Рыбникова развился во что-то новое, другое… Но ведь я и раньше слышала оперы, и более сильные.
Что там сработало, соединилось, переродилось?

Где – Там?   

***

А может, сработала  эта фраза-приговор, застрявшая в сознании:
«Здесь ты не сможешь реализовать себя».
?
«Реализовать себя».
«Жить по-Настоящему».
По-настоящему – это как?

Именно сейчас я живу Так По-настоящему, Полно, Страстно, с Такой Болью и Любовью! Именно Сейчас - обрывать Корни?
Какая нелепость.
«Реализовать себя»…
Смешно, хоть плачь.
«Ты говорила это в 17, 25, 30 лет…»

Кто может помешать мне быть собой?
Кто может помешать мне любить того, кого я люблю – кроме него самого?
Кто может помешать мне ненавидеть того, кого ненавижу?
Кто может Оборвать Корни Моего Сердца?
Никто Из Людей Не Властен Оборвать Корни Моего Сердца!

Земля моя – во мне,
близкие мои – во мне, 
Земля  - мой дом…
Вы не лишите меня их. Нет у вас такой власти, силы…  А если вы сотрете мою память о них, то сотрете и боль, тоску…

Вы отнимите у меня холст, тряпки, нитки? Останутся бумага и ручка. Будут разноцветные слова; будут ритм и мелодия – шепоты, страсти, вопли… Слова будут цветными и звучащими…

Вы отнимите бумагу и ручку? У меня останется голос, – и он будет шептать, ласкать, жечь, любить и ненавидеть…

Вы отнимите голос? Я буду рисовать пальцем на мокром стекле, палкой на песке, воображением на любом материале!

Все не отнимите!

Зачем мне записывать эти звуки, я их уже слышала; они ушли в прошлое…
А может, это я картину пишу?
Краски льются, вливаются одна в другую, усиливая или разрушая друг друга… Плачут краски, кричат, бьют, ласкают, греют… Что это? Нога, рука, цветок, крест, корень?..
Зачем, зачем мне это писать?  Я уже видела это, оно ушло, оно в прошлом…
Или это слова? Набегающие, нагромождающиеся друг на друга – шепчут, болтают, галдят, вещают, грохочут, визжат! Собираясь в сказку, в стих, в кляузу, в роман!…
А ну их к черту! Надоели! От слов лопаются перепонки, от слов нечем дышать!..

Это просто петли. Я вяжу детскую шапку. Обыкновенную полосатую детскую шапку… Потом на полосках вышью зверюшек, или кукол, или машинки, или телефончики… Петля за петлей, петля за петлей… На  радость чьим-то ушам, которые не замерзнут.
А может, я схожу с ума?
Может быть.

«Сойти с ума»…
Сойти можно с чего-то, на что предварительно «взошел».  В таком случае, мне еще рано «сходить»… Существуют еще множество вопросов, на которые ум мой не в силах дать ответа…

Все отнимете?
Отнимете все, – я стану камнем, землей; руки, плечи мои станут асфальтом; волосы – дождем, корнями…
Ходите!
В сапогах, в валенках, в кроссовках, в шиповках,
На шпильках, на иголках –
МНЕ НЕ БОЛЬНО!!! 

Вам не удастся растоптать мою душу!

Йога.

Йога. Ноги мои лежат на земле, руки перед собой, лицо между руками смотрит вниз, на землю…
Я должна коснуться лбом земли…
Пружинишь, пружинишь…
Ближе, ближе…
Я должна прильнуть лбом
К земле…
А руки мои – крылья, которые складываются, сближаются… из-за спины – вперед и закрывают меня и лицо…
Идите, идите! – мне не страшны
ваши каблуки и платформы,
которые идут по моему сердцу…
Ваша тяжелая и легкая,
бодро-деловитая и расслабленно-ленивая
походка…
Дождь смывает все следы. Как слезы.
Вы не видите меня. Вы идете к цели. Счастливого пути.

Я камень. Но в глубине, недоступной вашим глазам, я берегу свое тепло, свой свет… Травинка в руке моей поддерживает мои силы… Я не рву ее – я держусь за нее… Корни ее в земле; и когда я становлюсь камнем, волосы мои тоже становятся корнями, уходящими в Землю… Дождь поливает нас – Землю и меня, даруя нам силы…
Йога.

Земля. Все – Земля. Эти руины, останки бывших храмов и дворцов – тоже земля. Зимой на них лежит снег, а весной расцветают маки. На земле, что была когда-то крышей, крепостью… Чьим-то Величием и Неприступностью.
Трава теперь растет на вашем величии

Кусок пиалушки, кувшина в песке… Далекий гончар, ты пережил своего повелителя. Плавные, мелодичные линии росписи… Маленькие, терпеливые, несуетливые точки… Целые плоскости из точек… В душе твоей была Гармония…

Я возьму этот кусок, восстановлю этот рисунок, перенесу на новую пиалушку… Песня твоей души отправится дальше через века, Добрый Человек…
Йога.


Продолжение:
http://www.proza.ru/2009/01/25/249