Безупречное доказательство

БЕЗУПРЕЧНОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО

- Вот и все!
Доктор психологии Майкл Кренстон оторвался от экрана компьютера и, взглянув на часы, устало откинулся на спинку кресла. 1:30 ночи. Его звездный час. Долгие годы поисков и ошибок наконец-то принесли плоды: сегодня он может с уверенностью сказать, что интуитивное озарение, посетившее его без малого десяток лет назад, вылилось в стройную научную теорию. Сладкое предчувствие мировой славы охватило его - открытие имело все основания стать научной сенсацией века. Он еще раз проверил в уме всю цепочку доказательств. Нет, оппонентам решительно не к чему будет придраться - все его выводы логически безупречны, ни одного слабого звена. Осталось только изложить их на бумаге, а с публикацией проблем не будет: такая статья - лакомый кусок для любого научного журнала. Кренстон усмехнулся, вспомнив вчерашний звонок Билла Рэйли, своего однокашника по университету, а ныне редактора "Парадоксов" - одного из ведущих научных журналов в гуманитарной области. Вот у кого нюх на сенсации! Три года не подавал признаков жизни, а тут - "Привет, старик!" - как будто только вчера расстались. Он явно не знал, над чем работает Кренстон - да и откуда ему знать? - но, когда на заданный между прочим вопрос о работе Майкл ответил уклончиво, в его голосе послышались хорошо знакомые интонации, которые один их общий знакомый сравнил с жужжанием навозного жука, учуявшего запах свежей коровьей лепешки. Что ж, свой кизяк он, скорее всего, получит. Более солидного издания для первой публикации, пожалуй, не найти. Через месяц, от силы два, имя Майкла Кренстона будет на устах всего научного мира. Сладостные грезы окутали его, и незаметно для себя он задремал в кресле.

Пробуждение его было внезапным и со стороны совершенно незаметным. Сознание включилось сразу, без всякого перехода от сна к яви. Три года на оперативной работе в ФБР, казалось бы, давно ушедшие в прошлое, напомнили о себе мгновенной реакцией на услышанный сквозь сон слабый металлический щелчок в глубине коридора. Ни единый мускул не дрогнул на его лице, дыхание оставалось таким же глубоким и ровным, как и минуту назад, лишь глаза, невидимые со стороны двери за отблеском света на стеклах очков, медленно открылись, вглядываясь в едва освещенное пространство кабинета. Правильный круг света от настольной лампы лежал на поверхности массивного письменного стола, заваленного бумагами и дискетами, все остальное было погружено в полумрак. Дверь в коридор была приоткрыта, и в темной щели между нею и косяком, примерно на уровне головы Кренстона, что-то тускло блестело. Это "что-то" очень не понравилось Кренстону, хотя и не удивило: чего еще можно ожидать, услышав посреди ночи звук взводимого курка, даже если это происходит в твоей собственной квартире, где в данный момент никого, кроме тебя, не должно быть! Пистолет, казалось, висел в воздухе, но это была только иллюзия, просто державшая его рука в черной замшевой перчатке сливалась с темнотой коридора и была почти невидима. Дверь приотворилась чуть шире, и вслед за пистолетом показался рукав легкого плаща, нога в тупоносом черном ботинке и край широкополой шляпы. Нежданный гость как бы постепенно материализовался из темноты и, бесшумно ступая по мягкому ковру, вышел на середину комнаты. Теперь Кренстон мог получше рассмотреть незнакомца. Лет тридцати пяти на вид, худощавая гибкая фигура, лицо смуглое, хотя и без признаков негритянской крови, тонкие губы и чуть кривой нос. Нет, это был не грабитель. За годы работы в ФБР Кренстон узнал и хорошо запомнил этот тип людей. Киллер. Причем не просто наемный убийца, не какой-нибудь бывший "коммандо", не нашедший себя в мирной жизни и берущий заказ от любого, кто платит деньги. Перед ним был настоящий профессионал, состоящий, скорее всего, на службе у одного из "крестных отцов" мафии и получающий приказы непосредственно от самого босса. Достаточно было взглянуть на его оружие. Большой черный пистолет с толстеньким цилиндром глушителя на конце, как бы слитый в единое целое с державшей его рукой - это было оружие профессионального убийцы.

Единственный обнадеживающий для Кренстона момент заключался в том, что он был еще жив. Садистов, наслаждающихся страхом и страданиями своих жертв, на такой работе не держат. Эти люди даже по-своему гуманны. Один точный выстрел - и мгновенная смерть. Крайне редко жертве удается увидеть лицо убийцы. То, что незнакомец до сих пор не выстрелил, могло означать только одно: он не получил безусловного приказа убить. Кроме того, Кренстон не имел ни малейшего понятия, где и когда он мог наступить на хвост какому-нибудь преступному синдикату. Работа в ФБР? Невероятно, это было более двадцати лет назад. Оказался нежелательным свидетелем? Но он уже два месяца, отправив жену и детей отдыхать в Майами, практически безвылазно сидит в своей квартире, и даже еду заказывает по телефону из ближайшего ресторана. Может быть, ошибка? Крайне маловероятно, но ведь гангстеры тоже люди, а значит, могут ошибаться. Впрочем, и последняя версия - не повод для оптимизма. Чтобы киллер оставил в живых человека, видевшего его в лицо и способного опознать - на это нужна очень веская причина. Что ж, пора прекратить бесполезный спектакль и попробовать хотя бы выяснить причину этого неожиданного визита. Кренстон медленно поднял обе руки и положил их ладонями вниз на стол.

- Чем могу быть полезен? - спросил он, стараясь унять предательскую дрожь в голосе.
- Ничем, - глухо отозвался незнакомец, - но можете причинить вред. И я здесь затем, чтобы предотвратить это.

Кренстона, в общем-то не склонного к браваде перед лицом опасности, почему-то так и подмывало спросить: "В таком случае, чем могу быть вреден?", но рассудив, что чувство юмора не входит в число обязательных качеств профессионального убийцы, решил не испытывать судьбу.

- Что я должен делать? - осведомился он деловым тоном.
- Для начала сотрите из памяти вашей машинки все, что вы туда заложили, - ответил ночной посетитель, чуть покачнув дулом пистолета в сторону компьютера. - И копии тоже.
Кренстон остолбенел от изумления. Он ожидал чего угодно, только не этого. Весь его многолетний труд, собранная по крохам информация, безукоризненная логика доказательств! И все это - уничтожить?!
- Мне кажется, здесь какая-то ошибка, - осторожно начал он. - Я - Майкл Кренстон, психолог, и...
- Никакой ошибки, - перебил гость. - Боссу не нравится ваша последняя работа, и она должна быть уничтожена.
- Но что вы можете знать о моей работе? - вскричал Кренстон. - О ее содержании знаю только я и никто другой.
- У босса есть источники информации, о которых вы даже не подозреваете.

Мысли проносились в мозгу Кренстона с бешеной скоростью, словно пытаясь с разбегу расколоть крепкий орешек загадки, внезапно оказавшийся на их пути. Как они узнали? Ну, здесь ответ очевиден, поскольку другого просто не может быть. Если нынче хакеры пасутся, как хотят, в самых секретных файлах Пентагона и ЦРУ, так что им стоит пролезть через Интернет к нему в компьютер с его примитивной защитой? Мафия всегда шла в ногу со временем, и наверняка широко пользуется их услугами. Конечно, тут еще много непонятного: почему они полезли именно в его компьютер, как разобрались в непонятных для неспециалистов формулах. Но главный вопрос - зачем? Зачем гангстерам понадобилось уничтожить его работу, не имеющую к ним решительно никакого отношения? Совершенно сбитый с толку, он заговорил почти умоляющим тоном:
- Послушайте, но чем может мой чисто научный, никак не связанный с практикой труд помешать вашей... м-м... деятельности?
- Ядерная физика тоже когда-то считалась чистой наукой, - парировал гость, - а потом ее взяли да связали с практикой. И довольно успешно, не правда ли?
- Так то физика! А моя работа относится к области психологии, или даже, скорее, философии.

Гость усмехнулся:
- Учение Платона о государстве тоже было чисто философским. Вряд ли он предполагал, к чему приведут попытки реализации некоторых его идей на практике.
Кренстон вытаращил глаза. Гангстер, знакомый с трудами Платона?! Вроде и возразить нечего, каждый вправе иметь свое хобби в свободное от работы время, но все же... Впрочем, чем бы он там ни занимался, это явно не шло в ущерб основной работе. По крайней мере его способность справиться с данным конкретным заданием не вызывала у Кренстона ни малейших сомнений. Бесполезность дальнейших возражений была очевидна, и Кренстон, пододвинув кресло, сел за компьютер. Жалко, невыносимо жалко уничтожать плоды многолетнего труда, и какие плоды! Потребуется немало времени, чтобы восстановить все. Одно утешение - во второй раз проделать тот же путь будет неизмеримо легче, чем в первый. Если, конечно, он ухитрится остаться в живых после сегодняшнего визита.
Работа предстояла долгая.  Дискеты с копиями занимали полных два ящика стола.  Машинально вставляя в щель дисковода дискету за дискетой, он рассуждал вслух:
- И все-таки я никак не возьму в толк, чем может помешать кому-то моя работа. Вот уже около десяти лет я занимаюсь компьютерным моделированием поведения человека. Я задался целью создать такую модель, которая могла бы предсказывать поведение конкретного человека в различных ситуациях. Я рассматривал мотивы поведения как сложные программы, управляющие действиями человека применительно к обстановке. Что это за программы? Ну, прежде всего, конечно, инстинкты, сформировавшиеся в ходе эволюции и записанные в генетическом коде. У насекомых, кстати, мотивация поведения этим и ограничивается. У высших животных генетические программы поведения дополняются информацией, которая передается от родителей к детям путем обучения, а также личным опытом. Программы поведения, полученные таким путем, как правило, не противоречат генетическим, они лишь делают поведение животного более гибким и многовариантным в изменяющихся условиях жизни. Более развитый мозг позволяет ему выбрать наилучшую линию поведения в сложившейся ситуации, но цель все та же - самосохранение и продолжение рода, так что сознательного выбора здесь не требуется. Другое дело человек, который сплошь и рядом поступает вопреки инстинктам. Любовь, сострадание, чувство долга побуждают людей жертвовать собственным благополучием, а в исключительных случаях даже жизнью, то есть делать прямо противоположное тому, что велят инстинкты. С другой стороны, и негативные чувства, такие как зависть, месть, ненависть в качестве мотивов поведения также противоречат им. Очевидно, что для создания хоть сколько-нибудь адекватной модели поведения человека необходимо ввести в нее целый блок программ, которых у животных просто не существует.
- Вот и занимались бы поведением животных, - недовольно проворчал гость, выражением лица напоминавший сейчас скорее не хладнокровного убийцу, а желчного, придирчивого преподавателя, вынужденного выслушивать пространные оправдания нерадивого студента по поводу не сданной в срок курсовой работы, - и не имели бы никаких неприятностей. Так нет, вам обязательно надо было человеку в душу залезть.
- Естественно, такая у меня профессия, - с вызовом ответил Кренстон, - а зоология меня никогда особенно не интересовала. Я хотел доказать, что человеческое поведение основывается не только на инстинктах и воспитании, что есть еще и некая третья составляющая поведения, которую я условно назвал "человеческой доминантой", потому что как отличительный признак человека от животного она не менее надежна, чем разум. Эта "человеческая доминанта" должна была, с одной стороны, представлять собой что-то вроде блока программ, а с другой - быть чем-то реальным и, скорее всего, хорошо знакомым. Нет, конечно, я с самого начала понимал, что решение лежит где-то в области понятий добра и зла, но перевести их на строгий язык программирования... Наверное, это было одной из причин, почему я никому не рассказывал о своей работе - слишком уж абсурдной выглядела такая формулировка задачи.

До этого я не особенно увлекался философией, но теперь пришлось взяться за нее всерьез. Я прочитал все, что было сказано на эту тему мыслителями всех времен и народов, от Конфуция и Лао-Цзы на Востоке и древних греков на Западе до современных гигантов мысли. Впрочем, вру, последних оказалось слишком много, мне не хватило бы жизни, чтобы ознакомиться со всеми. Вот из этого моря информации я и таскал жемчужины истины, нанизывая их на нитку теории. Одной из таких жемчужин было утверждение Иммануила Канта о "моральном законе", который изначально присутствует в нас. Если он действительно имеет отношение к "человеческой доминанте", то она должна быть от рождения практически идентичной у каждого из нас. И второй вывод: все составляющие ее мотивы сводятся к понятию добра, если сузить это многозначное понятие до мотивов поведения. А из этого следует, что мотивы добра в человеке первичны и даны ему от рождения. Многие считают, что добрые чувства рождаются в процессе воспитания, но вот, например, чувство сострадания специально, как правило, не воспитывают, даже наоборот, некоторые тоталитарные режимы, считая, что это чувство мешает внедрению в умы ненависти к врагам народа или нации, в зависимости от господствующей идеологии, старались всячески искоренить его, бросая в массы лозунги типа "жалость унижает человека". Наиболее радикально к этому вопросу подошли нацисты, которые заставляли детей в гитлерюгенде собственноручно убивать своих домашних любимцев, кошек и собак, считая, что это укрепляет дух будущего сверхчеловека. Я думаю, что самое лучшее воспитание может лишь сохранить, не позволить растерять то, что уже заложено в человеке. А что касается происхождения зла... Не помню, у кого я впервые встретил далеко не очевидную мысль о том, что зло есть добро искаженное. Поначалу она и мне показалась слишком смелой, но потом я вдруг понял, что это определение идеально вписывается в мою гипотезу. Как я уже говорил, требования "человеческой доминанты" нередко входят в противоречия с требованиями врожденных инстинктов, и человек далеко не всегда делает выбор в ее пользу. Причем если инстинкты, закрепленные эволюцией во множестве поколений задолго до появления человека, сохраняются неизменными независимо от выбора, то "высшие мотивы" при этом подвергаются серьезным искажениям. Добро превращается в зло. Еще более серьезным искажающим фактором является зло, причиняемое другими людьми. Отсюда - ненависть, жажда мести. Так моя гипотеза постепенно приобретала реальные очертания.

Однажды, это было четыре года назад, я лежал на диване перед телевизором. Работа уже так захватила меня, что и во время отдыха мысли мои блуждали по лабиринтам добра и зла. Переключая каналы, я наткнулся на выступление одного из телепроповедников, которых в последние годы развелось, на мой взгляд, сверх всякой меры. Я атеист по убеждениям, и их сладкие речи обычно не вызывают у меня никаких чувств, кроме смертельной скуки, но в этот раз я вдруг услышал что-то созвучное моим мыслям. Высокий представительный джентльмен в строгом черном костюме, с великолепной гривой седых волос, читал Нагорную проповедь, против обыкновения не дополняя ее своими дурацкими комментариями. Я стал слушать и через пять минут понял, что нашел то, что даже и не надеялся найти в книгах - предельно сжато и доступно изложенный свод законов, следуя которым - и только так! - можно сохранить в неприкосновенности свою "человеческую доминанту" или восстановить ее, если она уже подверглась искажениям, что приравнивается к худшему из несчастий, хуже самой смерти, поскольку, по учению Христа, ведет прямиком в "геенну огненную". Судите сами: "Кто гневается напрасно на ближнего своего, подлежит суду". Значит, тот, кто без внешних причин допускает искажение своей "человеческой доминанты", не считая нужным уберечь ее, обуздав свой гнев - виновен. "Мирись с соперником своим" - значит, если твои интересы пришли в противоречие с интересами другого, примирись, уступи, но не допусти, чтобы зло проникло в тебя. "Не противься злому" - лучше подставить другую щеку под удар, чем допустить гнев и ненависть в свою душу. Интересно, что так же может поступить и трус, с целью смягчить гнев противника, и даже животное принимает "позу подчинения" - поворачивается незащищенным боком к более сильному сопернику, признавая свое поражение. Но ведь Христос призывает к этому сильного, способного ответить ударом на удар! И, наконец, последнее, казалось бы, невозможное требование: "Любите врагов ваших". Как заставить себя полюбить того, кто причинил тебе зло? Но и это возможно, если рассматривать причиненное тебе зло именно как результат разрушительных, трагических прежде всего для самого врага изменений в его душе. И если ты возлюбил врага, значит, сделаешь все, чтобы уничтожить не его самого, а зло в нем.

Речь эта была давно заготовлена совсем для другого случая, и, произнося ее, Кренстон невольно представлял себя на трибуне, перед обширной аудиторией. Пожалуй, он несколько увлекся. И теперь, взглянув на своего единственного слушателя, внимавшего ему со скучающим и, пожалуй, даже несколько кислым видом, он представил себе эту картину со стороны и едва не разразился гомерическим хохотом. Доктор психологии, бывший агент ФБР, убежденный атеист под дулом пистолета пытается спасти душу закоренелого грешника, читая ему Нагорную проповедь! Святой великомученик Майкл Кренстон! Аминь. В смысле, приехали.
С трудом сдержав усмешку, Кренстон поспешил добавить:
- Впрочем, именно так объясняли свои действия инквизиторы, сжигая на кострах грешные тела еретиков с целью спасения их душ. Я, конечно, не верю в божественное происхождение Христа, но снимаю перед ним шляпу, как перед величайшим философом. Он сделал все, что мог, для искоренения зла в нас, и то, что творили люди от его имени - не его вина. Именно он рассеял мои последние сомнения, хотя потребовались еще годы на то, чтобы перевести мое открытие на мало приспособленный для передачи человеческих чувств компьютерный язык. Сегодня я поставил последнюю точку, но тут явились вы и...
Рука Кренстона, потянувшаяся за очередной дискетой, наткнулась на пустоту.
- Я закончил, - сказал он, заглянув в ящик стола и убедившись, что он действительно пуст. - Это все, что вы от меня хотели?
- Пока все, - ответил гость, - но предупреждаю, что если вы вздумаете восстановить уничтоженное или хотя бы словом, устно или письменно, намекнуть кому-нибудь о вашем открытии, подобная попытка будет немедленно пресечена.
Выразительный жест, которым незнакомец сопроводил эти слова, не оставлял никаких сомнений в том, каким именно способом будет пресечена такая попытка.
- Как я уже сказал, - продолжал он, - у нас надежные источники информации и, уверяю вас, очень длинные руки. Места, где можно от нас скрыться, просто не существует в природе, так что не советую пытаться.
- Но почему, почему? - в отчаянии вскричал Кренстон. - Какое отношение может иметь к вам моя теория?
- Сама по себе - никакого, но из нее следует один вывод, до которого если не вы, то кто-нибудь другой рано или поздно додумается. А босс не хочет, чтобы этот вывод стал... гм... достоянием общественности. Проще всего было бы, конечно, прихлопнуть вас, и дело с концом. Но босс рассудил иначе. Не вы один такой умный, мало ли кто еще докопается до истины, а загадочная смерть целого ряда ученых, работавших в одной области, может вызвать нежелательный интерес к теме их исследований. Вот он и решил пока ограничиться строгим предупреждением.
- И что же это за вывод? - с недоумением спросил Кренстон.
- Вам никогда не приходило в голову задуматься о происхождении вашей "человеческой доминанты"? Ведь не станете же вы утверждать, что она могла возникнуть случайным образом?
- Об этом я как-то не думал, - признался Кренстон. - Может быть, в результате эволюции...
Незнакомец усмехнулся:
- Не вы ли только что утверждали, что она не имеет никакого отношения к наследственности и находится в противоречии с инстинктами, действительно возникшими в ходе эволюции? Или вы допускаете, что эволюция может обойтись без механизма наследственности?
- Только не говорите мне о пришельцах из космоса. Я не поклонник научной фантастики коммунистического толка и не верю в инопланетян, в поте лица трудящихся на ниве воспитания человечества, чтобы подготовить его к вступлению во Всегалактическое Братство.
- Я тоже. Но у вас нет другого выхода, если вы не собираетесь поступиться своими атеистическими убеждениями.
- Что вы хотите этим... - начал было Кренстон и внезапно умолк. Мысль его лихорадочно заметалась в поисках любого, пусть даже самого маловероятного объяснения. Любого, кроме того, что сейчас вдруг открылось ему со всей очевидностью и которое в корне ломало все его представления о мире. И с каждой секундой становилось все яснее, что другого объяснения он не найдет никогда. Потому что его нет. Еще не совсем веря самому себе, медленно, словно пробуя каждое слово на вкус, он почти шепотом произнес:
- Выходит... что мне удалось, вопреки утверждению Канта, найти строгое логическое доказательство... существования Бога?!
- Вот именно. Кстати, должен вас разочаровать. Не вы первый до этого додумались. Первым был один русский священник. Правда, он подошел к вопросу с другой стороны. И, к сожалению, оказался несговорчивым. К сожалению, потому что его убийство наделало слишком много шума. И босс от этого, понятно, не в восторге, - буркнул незнакомец, отвинчивая глушитель и пряча пистолет в кобуру под мышкой.
- Да какое ему до всего этого дело?! - взревел Кренстон, покраснев от гнева, - Кто он такой, твой босс, черт бы его побрал?
- Кого? Босса?!- с недоумением переспросил ночной гость. - Ну и шутник вы, доктор Кренстон! - и с негромким треском растаял в воздухе, оставив за собой облачко грязно-желтого дыма с отвратительным запахом серы.