Повозка с игрушками, продолжение седьмое

44

Общая камера – четыре койки, металлическая решетчатая дверь, ведро для параши. Длинный коридор и такие же камеры – возле каждой сидит санитар.
   
Наблюдение продолжается беспрерывно – днем и ночью: как спишь, как ешь, как ходишь, что говоришь. Работа у санитаров трехсменная. Во время пересменки сообщаются очередные новости.
   
– У Савельевых дочь замуж выходит.
   
– Кабалкины кабана зарезали.
   
– У Егоровны сын с БАМа вернулся.
   
– А наши и на этот раз чехам наклепали.
   
– С каким счетом, Федотыч?
   
– Три: два!
   
Санитары хорошо знают друг друга – они игралкинцы.
   
От решетчатой двери до зарешеченного окна ходит человек – его кличут Карликом.
   
– Случайно стекла выбил, пьяный был, ничего не помню, – снова и снова рассказывает он Сергею Сергеевичу.
   
Нам Карлик признался, что стекла выбил не случайно. Мы – это те, кто в камере. Каждый из нас – могила сексоту. Павел шестой день в камере – шестой день он видит Карлика шагающим – и днем и ночью. У Карлика воспалены глаза. Он старается не спать – считает, что отличительная черта маниакально-депрессивного психоза – бессонница!
   
– Мама у меня и сестра. – В подвале живем. Всю жизнь в сыром подвале! – кричит он санитару.
   
– В семнадцатом  в землянках жили, – бормочет санитар, посмотрев на Карлика сонными глазами.
   
Павел засыпает...Утром Карлика вызвали на комиссию...Из соседней камеры доносятся голоса...
   
– Со посадили на самолет и отправили, а Са интервью по телефону давал, – возбужденный голос.
 
Павел прислушивается: часто упоминая Са и Со, возбужденный голос разглагольствует о мировых проблемах – у «политического» ярко выражена мания борьбы за справедливость.
   
– Как вы относитесь к Са и Со? [1] – спросил Сергей Сергеевич шепотом – металлическиепрутья рассекали лицо лечащего врача на квадратные участки.
   
Павел стоял прислонившись к дверному косяку...
   
– Считаю, что они психически нездоровы, – ответил с нарочитой громкостью и посмотрел Сергею Сергеевичу в зрачки.
   
– Куюмэ! – прочел он в них – они проникали, они блестели так, будто хотели сказать больше – это были зрачки ия.
   
– Сергей Сергеевич! – Сергей Сергеич!! – Сергей Сергеич!!!
   
– Не глухой – слышу!
   
– Гляньте на эту рожу, это же человек прошлого века – тупица! У него три класса церковно-приходской, но он там, а я в клетке, – речь идет об игралкинце; который прикреплен к камере «политического».
   
– Горло у меня пересохло от того, что я в мозг ранен, а у этого болвана интеллект атрофирован – воды не допросишься!
   
– Били меня, а я инвалид.
   
– Вот, смотрите! – человек приподнимает чуб: на лбу вмятина величиной с кулак, – чугуновозом меня. – Полгода в сознание не приходил.
   
Кто он, за что его били, за какие грехи попал сюда, не спрашиваем – здесь не принято лезть человеку в душу. Сам расскажет, если найдет нужным.
   
– Семья у меня большая. Два сына и дочка. Кормить надо, а работать не могу, – говорит он и щупает вмятину. – Дали мне пенсию, а что пенсия? Четыре операции перенес. Два раза череп поднимали. Память у меня после этого как решето. К пяти семь прибавлю, голова болеть начинает. Тяжесть подниму – тошнит и судорога по всему телу. Дворником я работал...
   
– Отомкните дверь, – просит санитара Сергей Сергеевич и в тот же момент у человека стекленеют глаза.
   
– Как ваша фамилия? – человек мотает головой – не помнит.
   
– Сколько вам лет?
   
– Тринадцать, – говорит человек и по небритым щекам его ритмичными зигзагообразными рывками скатываются наивные слезы.
   
Вид у Сергея Сергеевича непроницаемый. Он уходит. Лязгает засов. Человек преображается.
   
– Дворником я работал. У кума, Евсеем зовут, машина собственная. Ночью в Калиновку сиганули. Евсей птицеферму на примете держал. Уговорил – ночь, хоть скобли, дорога сухая, сторожа нет. Не заметили сторожа – в канаве старый пердун притаился. Стрелять – не стрелял, а все видел – номер машины запомнил – подфарники выключить не догадались. Ну вот! Колотит меня следователь по морде – голова моя ходуном ходит. Упаду в обморок – водой отливают. Ничего у них не вышло – я у кума машину без разрешения взял!
   
Одна из камер пустует – до сегодняшнего дня Павел не мог понять, почему: сегодня все стало на свои места: днем в эту камеру поместили двух женщин – сморщенную, взгляд тусклый, под глазом синяк и девочку...Зеки столпились у зарешеченных проемов, ни одного пошлого возгласа – контраст делает языки деревянными: сморщенное и тусклое в упор смотрит на зеков – оно кутается в халат, у девочки халат небрежно расстегнут... Тпырх, тпырх! – пляшут под казенной сорочкой созревающие бугорки.
   
На спинке кровати сидит вор-рецидивист. Рот у него не закрывается. Любимая тема – ограбление государственных банков. Мы смеемся – не верим – понимаем, что ни одного банка он не ограбил. Наговорившись, он спрыгивает, подходит к окну, оттягивает кальсоны и начинает выдавливать прыщи. Шестой день Павел видит его за одним и тем же занятием. Прыщи гноятся. Прильнув к дверному проему, он показывает их санитарам – гнусавит:
   
– Зеленкой помажьте, зеленкой помажьте, зеленкой помажьте...
   
– Да это же триппер! – говорит человек со шрамом на лбу.
   
– Попроси сульфадимизинчик, – говорит другой и хохочет.
   
Рецидивист хватается руками за прутья и, раскачиваясь всем телом, методично дергает дверь.
   
– Зеленкой помажьте, зеленкой помажьте, зеленкой помажьте...
   
О чем-то посоветовавшись друг с другом, игралкинцы открывают дверь, набрасывают на горло рецидивисту крученную простынь, избивают и берут на растяжку: ноги притянуты к левой спинке кровати, руки и голова – к правой... Павел убедился – пять крученных простыней могут растянуть человека, усмирить и сделать беспомощным...
   
Комиссия назначается два раза в неделю – ее результаты разгадываются легко:
   
– В зоне будешь валять дурака, а не здесь, – промычал санитар спине уходившего от нас навсегда Карлика...
   
Вечером «политического» перевели в более отдаленную камеру.Мы курим махорку. Положено три раза в день – ухитряемся чаще. Один из нас сворачивает цигарку и, упираясь лицом в прутья, вытягивает в сторону коридора губы. Дежурный санитар приближается к решетке – пальцы растопырены – рука хлопает по карманам. Зажигается ленивая спичка – скулы курильщика становятся рельефнее – у нас в камере появляется олимпийский огонь.
   
– Эй, санитар! – голос из противоположной камеры.
   
– Я не санитар, а медбрат – ну, что тебе? – спрашивает игралкинец.
   
– Ты знаешь, что человек произошел от обезьяны?
   
– Что касается тебя, то Дарвин не ошибся!
   
– Причем тут Дарвин? Мы эту эволюцию еще в школе проходили. Знаешь такого врача – Мечникова?
   
– Мне сказали, что я в этом году медицинский институт заканчиваю, – произнес медбрат-игралкинец, насыщая фразу иронией.
   
– Так вот, – продолжает голос из противоположной камеры. – Заметил Мечников, что язвенники долго живут. Заинтересовался, почему так, и сделал открытие – кишечник человека не приспособлен к мясу...
   
– Хочешь стать вегетарианцем? – голос из смежной камеры – сторона правая.
   
– Дело не в этом – дело в том, что кишечный тракт у человека, как и у обезьяны, длинный – это для того, чтобы растительные клетки успевали в нем перерабатываться, а мясо гниет – ему наша желудочная среда не подходит...
   
– Тебе диетическую пищу закажут! – голос из смежной камеры – сторона левая.
   
– А Мечников от диеты отказался – попросил положить себя на операционный стол – прооперировался – ученики вырезали ему треть здоровой, нормальной кишки – двенадцатиперстной называется.
   
–Ты хочешь, чтоб и тебе отпанахали? – спросил игралкинец, выпячивая безмерное ехидство.
   
–Смотри! – человек поднимает рубашку и оголяет спину, – видишь шрамы? Это у меня в детстве крылья росли – отрезали их – это вечность мою отрезали – с тех пор у меня душевная язва!
   
–Ему яйца отрезали! – кричат из глубины коридора.
   
Хохот...
   
И новое утро. День солнечный – оконная решетка отражена на стене – падает по диагонали. За окном лает собака, гоняется за воробьями – слышно, как кольцо скользит по натянутой проволоке. В камере концерт – рецидивист бунтует: намотав на руку одеяло, выдавил стекло. Врачи тут же назначили ему серный укол – решили, что он самоубийство задумал, но причина оказалась прозаичнее – он хотел глотнуть свежего воздуха...
   
И новое утро...
   
– Распрягайтэ, хлопци, конэй та и лягайтэ спочывать, а я выйду в сад зэлэный тай крыньгчэньку копать, – поет сосед – голос у него широкий и сочный – баритон. Кончает одну песню, начинает другую, – а под Ростовом-на-Дону впервые я попал в тюрьму..., – умолк. – Павлуша, все равно расстреляют! Павел смотрит в окно. Из тупика коридора слышны взволнованные возгласы.
   
– Марк Твен написал.
   
– Купер.
   
– Марк Твен!
   
– Купер!
   
–Иди ты к ****ой матери!!!
   
– Копровин, можно вас на минуточку? – Павел поворачивается на зов – подходит к дверному проему, – вы помните, кто автор исторического романа «Пуритане»?
   
– Книгу с таким названием помню, а кто написал?.. Нет, не могу вспомнить. Я в течение восьми лет интересуюсь только технической литературой.
   
Зрачки встретились...
   
– Куюмэ! – даже книги, которые ты взял из магазина, говорят о противоположном; они говорят о том, что ты художник, – между Павлом и лечащим врачом возникает сеанс телепатической связи. – Куюмэ! – в том задании, которое ты выполняешь, основное правило – оставаться нейтральным... Ты нарушил Заповедь Путешественника!
   
– Меня вынудили!
   
– Надо быть более волевым!
   
– Сколько тебе лет? – спрашивает Павел.
   
– Столько же, сколько и тебе, – отвечает Сергей Сергеевич.
   
– Зачем ты здесь работаешь?
   
– У каждого ия свой долг, свои интересы и свои обязанности – я невропатолог!
   
– Сергей Сергеич! – Сергей Сергеич!! – Сергей Сергеич!!!
   
После обеда Павла повели на рентген – глаза слепнут – день, цветы, клумбы, бабочки, зелень, ветер и облака – тело пьянеет – рука тянется к цветку... «Легкие без изменений, сердце в пределах нормы», – записывает рентгенолог в регистрационный журнал. Павел возвращается в камеру – в руке у него желтый одуванчик.
   
– Дай! – к цветку тянется костлявая рука.
   
Описав дугу, желтый одуванчик летит вглубь камеры.
   
– Отдай! – кричит костлявая рука.
   
– Не отдам, не отдам, не отдам, – кричит желтый одуванчик. – Тпырх, тпырх! – пляшут под казенной сорочкой созревающие бугорки.
   
У дверных проемов столпились зеки. Их лица удивленно округлены и вдруг стены, полы, потолок, затхлый воздух и даже санитары-игралкинцы начинают менять устойчивые формы и очертания – источник землетрясения: хохот!
   
– Пидар!
   
– Цветочек фильдеперсовый!
   
– Хреном подпоясанный!
   
– Винт с бугра!
   
– Прибацанный!
   
– Ха-ха-ха, хо-хо-хо... Тю!
   
Павел лежит не двигаясь – круг замкнут: уголстены – потолок – халат – параша – потолок – угол стены... Слова соседа капают ржавчиной, проникают в мозг, остаются там навсегда:
   
– А утром на работу идти. Разбудили меня ребята. Голова болит и с рукой что-то – в крови она. Двигаю пальцами – не болит. Откуда, думаю, кровь? Одеваю брюки, а они у меня в сперме. Все вспомнил! Кирпичом я... Сама меня в подвал завела. Оба мы пьяные были. Людей на улице полным-полно, а она кричать начала. «Не кричи!» – говорю ей, умоляю, на коленях стою, а она кричит – толкнула меня. Упал я – рука в кирпич упирается. Ладонью я этот кирпич вижу – сырой и шершавый. С тех пор мне каждый день сны снятся. Вот и сегодня мне смерть моя привиделась – вся в белом, по степи кружит, ищет меня. «Спи живой, спи живой, спи живой!» – откликается эхо на ее голос. Я из-за кочки выглядываю и к ней, потому что она на мать мою похожа. Подхожу ближе – одни кости! – точно, как на артинке. «Обманщица, обманщица, обманщица!» – стучит у меня в висках и земля гудит и колотится мое сердце – убегаю я, а она впереди маячит. «Потому, маманя, я убийцею стал, что вы мне фамилию такую дали!» – кричу в спину. «Не виновата я, не виновата я, не виновата я», – всхлипывает, будто жалеет. А фамилия у меня, Павел, кладбищенская – Спиживой! Расстреляют меня, – вздохнул и запел протяжно – с надрывом, – а под Ростовом-на-Дону впервые я попал в тюрьму – на нары, на нары, на нары!...

45

Большая светлая комната. У входа санитар-игралкинец. Павел стоит в центре: впереди четыре стандартных стола, за спиной Сергей Сергеевич – присутствует как лечащий врач.
   
– Разве вы не находите положительным тот факт, что органы здравоохранения заботились о вашем здоровье? – спросил один из членов комиссии.
   
– Такая забота хороша только в том случае, если человек в этом нуждается.
   
– Вы уверены в том, что психически здоровы?
   
– На этот вопрос я ответить затрудняюсь.
   
– Почему?
   
– За мной наблюдали врачи-специалисты. Вначале я не задавал себя никаких вопросов – подлец отправил меня в сумасшедший дом, унизил меня! – думал, что врачи разберутся, но шли годы – меня не признавали ни больным, ни здоровым и тогда..., – Павел оборвал себя, – если я болен, лечите!
   
– А если вы здоровы?
   
– Как всякий здравомыслящий человек, буду рад этому.
   
– Судить вас будут, если вы здоровы! – взорвался один из членов комиссии, – интеллигентом прикидываетесь, а магазин ограбили, в коллективе себя вели неправильно, директору грубили.
   
– Все мои поступки конкретны и логичны.
   
– Куюмэ! – все правильно, все правильно, – успокоил Павла Сергей Сергеевич.

–Все правильно, все правильно, – завибрировали структурные решетки молекул ДНК.

Один из членов комиссии кивком головы дал какой-то знак остальным...
   
– Можете увести, – сказал Сергей Сергеевич, обращаясь к санитару-игралкинцу.

46

В камеру принесли вещи. Стараясь не показать своим товарищам волнения, Павел медленно одевался...
   
– В тюрьму тебя отвезут, – сказал Спиживой.
   
– В зековский санаторий тебя отправят, – сказал человек со шрамом на лбу.
   
– Через два дня забудешь нас, – сказал вор-рецидивист.
   
– До свидания! – сказал Павел.
   
– До свидания! – ответили они ему хором. В пространстве четырех железобетонных столбов стояла крытая тюремная машина...
   
– Вылезай, вылезай, вылезай, – голос сопровождающего.
   
– Фамилия? – спрашивает постовой.
   
– Копровин.
   
– Алло, алло... Нет санкции на арест?! – есть отпустить, товарищ капитан!
   
Цветы, клумбы, бабочки, зелень, ветер и облака...

47

23

....................ш......т......п....................
....................е......а......р....................
....................с......б......а....................
....................т......а......в....................
....................а......н......о....................
....................й......ь......й....................

№5......№6.................................№6........№7
...Я ШЛЮПКИ ВОЗВРАЩАЮТСЯ ШЛЮ...
№5......№6.................................№6........№7

....................о......к......в....................
....................ф......р......р....................
....................и......и......у....................
....................ц......ч......п....................
....................е......и......о....................
....................р......т.......р....................



___________________
[1] – Са и Со – Сахаров и Солженицын



______________
Ссылки на переходы:

http://proza.ru/2009/11/19/710 < Продолжение шестое

Продолжение восьмое > http://proza.ru/2009/11/19/869