Глава 4. Большие перемены

После встречи с Генри в генуэзском поезде я принял  судьбоносное решение:
отказаться от поездки в Париж и плыть на восток, в Палестину, на корабле "Patria". Пересечение  Средиземного моря было весьма волнующим событием для юнца, вроде меня, чья эрудиция ограничивалась произведениями сэра Вальтера Скотта и других романтиков.

Среди ошарашивающе разнообразного по национальному составу народа на борту был даже отряд французского Иностранного легиона, путешествующий в низу, в тесноте, что казалось мне совершенно несовместимым с ореолом героизма.

В веселой толпе пассажиров из разных стран я очень подружился с молодым палестинским арабом из Яффо. Мы много времени проводили вместе, делились секретами, ощущая необычайную легкость общения. Тем не менее однажды он сказал, полушутя, что друзья мы на корабле, в Палестине мы - враги. Сказано было легко и весело, но напомнило, что дух интернациональной гармонии на борту "Patria" не может вытеснить горечь национального конфликта между арабами и евреями, унесшего много жизней в Палестине. Это путешествие вызвало предчувствие сложности политических и национальных проблем в Палестине и на Ближнем Востоке.  Например, супруги из Индии поразились, когда я позиционировал себя сионистом и верноподданным британцем. Будучи индийскими националистами, выступающими против британского правления в Индии, они сразу сказали, что сионистские претензии на автономное еврейское государство противоречат верности Британии, поскольку именно она управляет Палестиной.  Я признал, что здесь они правы, но в то же время чувствовал, что Британия в начале ее мандата на Палестину, благодаря своей политике, помогла евреям больше, чем любая другая страна. Позже, в тридцатые годы, когда эта политика становилась все более антисионистской, а еще больше в сороковые, когда она еще более пошла вразрез с еврейскими чаяниями, я все же не позволял себе забыть тот огромный первоначальный вклад в сионистское движение. Это оставалось в силе даже в 1948 году, когда я оказался под обстрелом английских солдат!

Политические дискуссии, впрочем, не отнимали много времени. В основном я наслаждался поездкой и отдыхал. В целом осталось впечатление очень приятного отпуска.  Но все хорошее когда-то кончается.  "Patria" причалила в Александрии.  Я попрощался с попутчиками  и сошел на берег. Тут мне и пригодились спортивные навыки: чтобы пробраться через толпы беспокойных египтян нужно было уметь бегать по пересеченной местности.

Египет произвел яркое впечатление. Однако, несмотря на восторги я сократил время пребывания в Александрии и Каире, поскольку чувствовал, что Палестина рядом и именно в Палестину я еду. Стремясь туда, я сел в поезд, уходящий из Каира. 

Если вы не пересекали пустыню на египетском поезде, то не поймете всех нюансов этой тяжелой поездки. Рельсы шли вдоль северного побережья Синайского полуострова. Пейзаж был серым и монотонным, пока его не скрыла сильная песчаная буря, из-за которой перестал работать двигатель. Я ехал третьим классом в шумном неудобном вагоне, забитом пестрой толпой британских военных, египтян и синайских бедуинов. В Торонто жаркое и влажное лето, но в таком пекле, как этот остановившийся  посреди пустыни поезд, мне бывать не приходилось. Главным приятным объектом моего внимания стала молодая арабка с пятью дочерьми, очень о них заботящаяся. Когда она попросила присмотреть за ними, я, потрясеннный романтическим поручением,  выполнил его в столь изысканной манере средневекового рыцарства, что Айвенго наверняка похвалил бы меня.
 
По мере того, как непонятным образом оживший поезд медленно тащился через пустыню, мои волнения и предвкушения усиливались. Я следовал по пути, по которому Моисей и его последователи продвигались сорок лет. С приближением к Палестине мной овладевало странное чувство возвращения домой. Что-то подобное возможно испытывают иноземные ирландцы, когда возвращаются на землю предков - Изумрудный остров. Возможно, чувства еврея к тому, что его народ назвал Землей Израиля, еще сильнее, потому, что ни в какой другой стране он не чувствовал себя полностью дома после Рассеяния.

Я не был исключением. Некоторые сомнения вызывала сионистская идея, но не мои чувства к Палестине. Древний поезд тащился на север и пока он пыхтел на Иудейских горах, приближаясь к Иерусалиму, сильное чувство радости и умиротворения охватывало меня.

Неисчислимые поколения евреев мечтали увидеть великолепие Иерусалима, вдохнуть его чистый горный воздух, разглядеть холмы, которые простираются во всех направлениях: к Мертвому морю и прибрежной равнине с Иудейской пустыней на юг, к плодородным холмам Самарии на север. Мне повезло, моя мечта сбылась, реальность превзошла ожидания, все это опьянило меня.

В Иерусалиме я и хорошо знакомая мне супружеская пара Розенбергов из Торонто организовали себе экскурсию по стране.  Нам повезло, нашим гидом был знаменитый Ерушалми. Прежде чем стать гидом он сражался в Первую мировую войну в рядах Еврейского легиона  за Британию.  Этот легион был частью войск генерала Алленби, когда он выбивал турок из Палестины и соседних стран. Ерушалми был приятного вида мужчина, смелый и грубоватый в придачу. Позже, на экскурсии, когда наша машина заблудилась в песках и оказалась в окружении враждебной толпы арабов, мы высоко оценили его жесткость и умение владеть оружием.  Ерушалми  показал нам окрестности Иерусалима, свозил ко всем святым могилам, познакомил с достопримечательностями, которыми изобилует город. И только потом повез в головокружительный тур по стране.

В те времена все население Палестины составляло около миллиона человек, евреи были незначительным меньшинством, числом не боле 160 тысяч. Но еврейские поселения стремительно возникали по всей стране. Маленькие, изолированные, они были настоящими оазисами в огромной бесплодной пустыне, контрастирующими  с пустующей землей вокруг. Арабские крестьяне, конечно, тоже возделывали землю, но их нещадно эксплуатировали заграничные хозяева, чьи сельскохозяйственные приемы были стары и неэффективны. Нетрудно было определить разницу между этими двумя народами: евреи возделывали всего шесть процентов земли, но имели пятьдесят процентов рынка сельскохозяйственной продукции.

Вид этих созданных в труднейших условиях поселений напомнил мне, что писал Лоуренс Аравийский своей матери: «Их поселения как оазисы в пустыне. Чем скорее евреи возделают ее всю, тем лучше». 

Некоторый скептицизм у меня был по поводу плодотворности сионистской идеи.  Однако, я получил убедительное доказательство: страна оказалась способна абсорбировать сотни тысяч эмигрантов и стать современным еврейским отечеством.

Это был чудесный тур, и я безмерно им наслаждался. Куда бы мы ни приезжали, нас  радовало гостеприимство поселенцев. Они делали все, чтобы мы чувствовали себя как дома. Только позже, сам работая в поселении, я понял, как дорого им это обходилось. Многим из них едва хватало на питание, и они должны были отдать свой двух-трехдневный рацион, чтобы «как следует» накормить гостей. 

Экскурсия оставила странное ощущение. Посещая другие страны, я был обычным туристом: приезжал, любовался красотами и ехал дальше. Мое отношение к Палестине было совершенно иным. Здесь, как и в Германии, и в Египте мне все было интересно, но это не было праздным любопытством зрителя. Разные места, которые я повидал  были не просто интересны. Они касались меня лично, вызывая чувство причастности, незнакомое прежде.

Возникло множество вопросов. Каково чувствовать себя первопроходцем, активно участвовать в строительстве государства, обрабатывать почву? Я слышал о трудностях, с которыми сталкивались поселенцы, во время экскурсии увидел в каких трудных условиях они живут. Меня интересовало, каково это жить такой жизнью, тяжело трудясь под палящим солнцем. До сих пор мне жилось хорошо, в комфорте и роскоши, какие только можно вообразить. Я никогда не испытывал тягот и лишений. Но не испытывал глубокого удовлетворения от возделывания целины, восторга от создания чего-то из ничего, как это делали пионеры.

Я решил найти ответы на эти вопросы. Вместо того, чтобы по окончании тура вернуться в Канаду с Розенбергами, как это было запланировано, я заявил, что остаюсь  поработать в одном из поселений.

Я пока не представлял с чего начать. Инстинктивно следуя обычаям страны, я использовал родственные связи. Одна из кузин моей матери была замужем за Иегошуа Ханкином, видным руководителем еврейской общины. Я решил встретиться с ним и попросить о  помощи.

Мистеру Ханкину было около семидесяти,  однако он был столь живым и подвижным, что казался лет на тридцать моложе. Выглядел он живописно: белые усы и эспаньолка, длинная, до плеч, грива. Это напоминало портреты кисти Буффало Билла. Мистер Ханкин занимался покупкой земли для Еврейского Национального фонда, что требовало частых разъездов. Поэтому ему, одному из немногих евреев, было разрешено ношение оружия. Однажды я сопровождал его в поездке по поселениям и нам пришлось проехать мимо группы арабских всадников. Я заметил, что он напрягся, и его рука скользнула под куртку.
 
Мистер Ханкин любезно выслушал мою просьбу и пообещал подыскать поселок, где я мог бы поработать и пожить некоторое время. Он очень помог, устроив меня в Тель-Ашер, маленький поселок на равнине Шарон, в тридцати милях к северу от Тель-Авива. Поселение было в прибрежной низине, изолированное, в окружении нескольких враждебных арабских деревень, расположенных выше, на Самарийских холмах. Чтобы вкусить первопроходческих впечатлений лучше места было не найти.

Молниеносный тур по Палестине дал возможность познакомиться с разными еврейскими поселениями. Я знал, что большинство находится в зачаточной стадии развития и не может дать своим жителям что-то большее, чем самые необходимые условия для жизни. Квартиры были устроены по-спартански, жители имели минимум еды и одежды. Дети же киббуцников, наоборот, были сыты, одеты, обеспечены жильем и образованием на высшем уровне. Любая жертва не считалась слишком большой, ничего не было слишком хорошим для «поколения будущего».

Некоторые из пионеров поступили наилучшим образом в плохой ситуации, идеализировав свой скудный образ жизни, превознося достоинства бедности. Они наслаждались свободой духа, выполнением выпавшей им на долю  миссии первопроходцев, будущим, которое они строили для своих детей.

Повидав другие поселения, я приехал в Тель-Ашер без особых иллюзий относительно имеющейся там «роскоши». Но даже мои скромные ожидания превзошли то, что я там увидел. Я думал, что еду куда-то вроде деревни. Все, что я обнаружил, был продуваемый ветрами холм красной земли с тремя похожими на коробки домиками на вершине, окруженными молодыми апельсиновыми садами и возвышающейся над всем водонапорной башней. Я надеялся найти какой-нибудь дешевый отель или приют, но быстро понял, что бессмысленно даже спрашивать об этом. Все поселение состояло из трех цементных домов и бани.

Жители Тель-Ашера тепло встретили меня и сделали все возможное, чтобы я чувствовал себя дома. Относительно жилья меня заверили, что местом для сна обеспечат. Когда пришло время ложиться, кто-то вышел и втащил соломенный матрас. Я подошел помочь разложить его, но только нагнулся, как был отброшен мощным ударом в дальний угол комнаты.  Эта неожиданная атака привела меня в полное недоумение, пока мне не принесли убитого уже скорпиона, как раз в это время выскочившего из матраса. Лепке, человек, столь бесцеремонно поступивший, спас меня от укуса, который мог иметь серьезные последствия. Это было весьма драматическое и подходящее «Добро пожаловать в Тель-Ашер».

После внимательного изучения матрас был объявлен очищенным от скорпионов, и я улегся спать, но долго не пролежал. Матрас, видимо, был свободен от скорпионов, но кишел клопами. Почуяв меня, они, в приступе кровожадной ярости, оставили на моем теле множество зудящих укусов. Всю ночь я расчесывал их, ясно, что спать почти не пришлось.

Наконец, я задремал, но был разбужен до рассвета – пришло время идти на работу. С трудом поднявшись, заглотил чашку кофе в предрассветных сумерках и пошел вместе со всеми в апельсиновый сад. Как и всем, мне выдали маленький пакетик со скудным  завтраком.  Но, в отличие от остальных, я не собирался сторожить его, просто повесил на дерево. Не успел я отойти на несколько шагов, как туда спикировала ворона и улетела вместе с ним. То же произошло и на следующий день. Несколько дней я оставался без завтрака, пока не научился охранять его.

Как и все сельское хозяйство Израиля, выращивание апельсинов значительно изменилось с тех пор. Сейчас широко используются трактора и сложная сельскохозяйственная техника, работа в основном механизирована. Но в начале тридцатых почти все делалось вручную, единственной доступной  «сельскохозяйственной машиной» была  т у р и я – мотыга с короткой ручкой, которой мы вскапывали землю,  пололи сорняки,  раскапывали оросительные каналы.  Это была каторжная работа,  из-за короткой ручки приходилось работать в наклон весь день, вгрызаясь лезвием в твердую почву.

Никогда раньше я не делал ничего похожего. Изобильное домашнее питание и роскошь сделали меня плотным и мягкотелым. Смотря на других, я стеснялся своего физического состояния. Имея крепкое телосложение, я много занимался спортом, но этого было мало для подготовки к такому тяжелому многочасовому труду. Мы работали без одежды на открытом воздухе, и когда летнее палестинское солнце поднималось выше, пот градом катился с моего тела. Каждый мускул начинал ныть от непривычных усилий. Больше всего доставалось рукам - ручку турии я должен был крепко держать левой рукой, правая же скользила по ней.  Делая это час за часом, я чувствовал, как  мягкая кожа ладоней покрывается болезненными мозолями.

Физические муки почти перекрывались другим неудобством. Обрабатывая свою грядку, я отчаянно старался не отставать от остальных, отчетливо замечая их полусочувствующие, полуудивленные взгляды, бросаемые на меня через плечо. Тела их были худы и темны, они долго привыкали к этой работе, хотя в начале им должно быть было так же тяжело, как мне.  С естественным чувством превосходства «старика» над «зеленым» они должно быть получали некоторое удовлетворение, глядя на мягкого, полного, избалованного богатого мальчика, пытающегося держаться. Видя меня потным и измученным, они полагали, что я ненадолго задержусь в Тель-Ашере. Пока что мои страдания были для них своего рода развлечением. Это был грубый, почти жестокий юмор. Гордость своей силой и презрение к моей слабости. В то же время в них было дружелюбие. Они пытались неявно помочь мне, смеясь над трудностями и подтрунивая, побуждали преодолеть их.  Именно этого они и добились. Я стиснул зубы и боролся за право быть с ними.

После первого рабочего дня все тело ныло. Придя в дом, я упал на пол, чтобы дать отдых измученным рукам и ногам. Мозоли на руках лопнули, обнажив мясо, и боль вкупе с возобновившимися атаками кровожадных клопов снова не давала мне спать большую часть ночи. В конце концов я уснул.

Среди ночи я проснулся от ужаса. Что-то ползало вверх-вниз по моему животу и груди.  После столкновения со скорпионом мои товарищи описали мне несколько ядовитых насекомых и рептилий, чьи укусы болезненны и даже смертельны. Я не знал, что по мне сейчас ползало, и лежал в холодном поту, пытаясь решить, что делать и молясь, чтобы оно уползло прочь. Бог знает, как долго я лежал в полной темноте, прежде чем решился сбить его с груди. Медленно, очень медленно я поднял руку и резко бросил вниз, пытаясь смахнуть, что бы это ни было, с моего тела. Задев это рукой, я почувствовал слабый укол в палец. Меня охватил ужас. Определенно чувствовалось, как яд разливается по моему телу. В отчаянии я схватил фонарик, поставил его на стул и посветил  на грудь. В этом долгожданном свете я разглядел удивленного мышонка, пытающегося снова залезть на меня.  Я с облегчением вздохнул, радуясь, что не разбудил соседей, закутался и снова заснул.

Когда меня растормошили на следующий день, я полежал пару секунд, борясь с искушением остаться и дать моему измученному телу честно заработанный отдых. Но представил насмешливые взгляды товарищей, ожидающие меня в этом случае. Вздохнув, вытянул ноющие мышцы спины и встал. Затем, подув на облезшие ладони, пошел за мотыгой.

Никогда не забуду первую неделю в Тель-Ашере. Физически это была пытка: тяжелая работа, скудная пища, неудобная «кровать». Ничего подобного я не переживал раньше. Это совсем не напоминало комфортный досуг в Солнечном Ручье. Всего несколькими днями ранее я наслаждался роскошной жизнью туриста, питаясь в хороших ресторанах, останавливаясь в первоклассных отелях. Это было вскоре после моего опьяняющего путешествия на борту "Patria". Какое падение!

Очевидным и логичным было бы собрать вещи и двинуться домой, обратный билет уже прожег дыру в моем кармане.  Казалось ничего не держало меня здесь. Я не давал никаких обязательств. Почему я не встал и не пошел? Что остановило меня?

Первое и главное, я думаю, - моя гордость. Это был вызов: вставать с рассветом, переносить жару и монотонный многочасовой труд в садах. Я не собирался уклоняться от этого вызова, особенно, представив последующие насмешливые взгляды остальных. Кроме того, мое любопытство возрастало, у меня было много вопросов и я опозорился бы, не найдя ответы на них из-за какого-то дискомфорта .


Глава 5. Тель-Ашер  http://www.proza.ru/2009/12/19/1097