Повесть о Зине. Белый платочек. Гл. 7

                Белый платочек. Глава 7.

Знаете ли Вы эдаких безбашенных француженок, которые по свету мотаются, помогая далёким и близким, своим и чужим?
Вот Мари-Роз-Женевьева, ей к тридцати, на ней какая-то видавшая виды куртка, старые джинсы и такого же почтенного возраста кроссовки. Её рюкзачок, тоже потрёпанный, всегда чем-то набит. В нём – всё, начиная  с самого необходимого - паспорт, кошелёк, мобильник , ключи от чужих квартир, которые ей доверяют в разных странах и городах, адреса хостелов, кучи каких-то справок, одни на русском, другие – на французском, английском, пакеты с какими-то вещами, обязательно несколько книжек и много всего другого. Она как факир извлекает из него что-нибудь самое необходимое в тот момент, когда именно это позарез кому-нибудь нужно. Например, однажды.…Нет, нет, не так быстро, давайте по порядку.
 За те годы, что мы знакомы, она мотается по России и Франции, как у нас теперь говорят, как электровеник.
А началось с того, что заболел неизлечимой болезнью её бывший муж – Жак-Пьер-Жан, с которым она прожила два месяца ещё в то время, когда училась в университете, да – да в Сорбонне, для неё это название также обычно как у нас какой-нибудь Кулёк* или МАМИ*.
О болезни Жака она узнала совершенно случайно, от подруги, с которой когда-то училась её сестра от первого брака её второго отчима. Как-то поздно вечером,  Мари тащилась в РЭРе, в этой такой неприглядной для туристов полу пустой парижской подземке, с какой-то очередной подработки и вдруг увидела в конце вагона Анну и, сразу же растолкала:
- Слушай, где ты пропадаешь, я о тебе уже чёрти сколько ничего не слышала.
А та ей:
- Помнишь Жака? Ты ещё за ним замужем была? Вот. Он очень плох. Представляешь, такой красавчик, молодой, а помочь никто не может. Навестила бы.
Мари- Роз чуть ли не в этот же вечер помчалась в какую-то незнакомую ей клинику, нет, той бывшей любви, что когда-то сжигала их, уже не было, но, узнав эту печальную новость, сердце её застучало, какой-то вихрь понёс её к нему. Ворвалась в палату, увидела его зелёно-белого с синими кругами вокруг глаз, неестественно желтую и худую руку на одеяле и поняла …, зарылась в него, в его неестественно холодную плоть, проделывала руками все свои чудодейственные любовные пассы, но он лишь слабо прижимался к ней, почти безучастно и беззвучно.
Тот же вихрь, что бросил её к нему, теперь – от него. Врачи, вот кто должен помочь, поднять на ноги всех, знакомых, чужих, на колени перед святыми, сидеть ночами перед Интернетом, Красный крест, Всемирная организация врачей, на машине, пешком, бегом, задыхаясь, сама – спичкой тощей, выболевшей – только помочь.
Нашла, узнала – есть, есть врач, который может помочь. Далеко. В России. Найти. Уговорить. Привезти. Достать деньги. Достать деньги. Достать деньги. Достать деньги…
С миру по нитке, с миру по нитке, нет, не с протянутой рукой, работать…

И вот тогда-то я и познакомилась с ней. С этой странной француженкой, в старой куртке, облезлых джинсах, с растрёпанными волосами, изгрызанными и изломанными ногтями на не очень чистых руках и каким-то смятённым и нервным лицом. А было это так.

 На одной из парижских тряпичных выставок, именуемой Premiere Vision, она узнала, что есть в Москве дамы, любящие щегольнуть на приёмах изысканными туалетами, сшитыми из причудливых тканей. С тех пор зачелночила парижанка туда-сюда, когда сама, когда с оказией передавала она эти невообразимой красоты ткани то самим дамам, то продавала через бутики, или какие-нибудь другие магазины.
Привозила он их и нам (я тогда в “Тканях” работала). Я принимала у неё эти, как раньше говорили наши бабушки, отрезы, выписывала накладные, а она мне всё что-то трещала и трещала на плохом русском. Понимала я, конечно, не всё и про себя думала, что уж не авантюристка ли она какая.
Иногда она просила деньги вперёд, за куски, как она их называла, которых ещё и в помине не было, объясняя это тем, что деньги ей позарез нужны, для Жака. Деньги ей почему-то выдавали, хоть и говорят, что Москва слезам не верят. Ткани она привозила позже сама или передавала с какой-нибудь оказией, так что зря я переживала, никакого подвоха не было.
Своего бывшего мужа Мари- Роза можно сказать с того света вытащила и передала с рук на руки его новой подружке.

С тех пор и потянулся ручеёк её добрых дел. Она спасала тех, дела до которых никому не было, вытаскивала из больниц и домов ребёнка брошенных детей, тех которых никто не брал, с каким-нибудь синдромом или инфицированных ВИЧем, находила для них клиники, родителей, опекунов. Моей приятельнице, которая иногда вечерами подрабатывала в переходе, исполняя арии из опер, ей удалось пробить какой-то контракт в каком-то театре на своей родине и всё удивлялась: “Такой голос, а никому не нужна, ну вы, блин, даёте”.

Так же получилось и с Зиной, девушкой, которая ещё совсем недавно работала на кондитерской фабрике.

Узнав о теракте в московском метро, Мари тут же бросилась по больницам, её, конечно, никуда не пускали, но она успела оббежать почти все, разыскивая тех, кому её помощь была необходима. В одной из них она увидела девушку, почти девочку, с замотанной бинтами головой и очень грустными и какими-то растерянными глазами. Ринулась к ней. Познакомилась. Просиживала около неё часами. Сочувствовала её несчастью – ещё бы молодая, а вся правая щека – в ожогах. Узнала и про родителей, и брата, и заброшенный дом на далёкой забытой Богом земле.
- Слушай, ты что, правда, так деревню любишь?
- Люблю. Мне Москва тоже очень нравится, но только здесь как-то душно, здесь звёзд почти не видно, они где-то так далеко. Только вернуться некуда, я ведь тебе говорила – у меня ни отца, ни матери.
- А у меня тётушка одинокая в Домреми, это деревушка такая во Франции, может, слышала. Там ещё Жанна д’ Арк родилась . В школе проходили?  Она у нас теперь святой считается, в эту деревню много людей со всего света приезжает, на дом её посмотреть, там и ваши бывают. Давай к нам. Как выпишешься, сразу и махнём, вот тётушка рада будет, а с документами я всё улажу. Тебе понравится. У нас и щёку тебе восстановят.
А пока вот, возьми, а то с этими бинтами, ты как-то не очень.
Она полезла в свой небольшой, видавший виды рюкзак, который лежал у её ног, рядом с Зининой кроватью и достала белый ситцевый платочек с тонким голубым узором по краям.
-   Я на прошлой неделе в Девеево ездила, у вас там монастырь, святое место,  я и купила, на память. Ты не думай, он освящён. Давай я его тебе повяжу... А тебе идёт.
Она засмеялась добрым, хорошим, радостным смехом.

Улыбнулась и Зина, уголком рта, потому что бинт сильно стягивал подбородок и ей было больно.

* КУЛЁК - в прощлом Московский государственный институт культуры ( ныне - университет)
  МАМИ - Московский автомобильный институт ( теперь тоже университет )

Окончание повести - http://www.proza.ru/2010/07/26/1292