Фальшивая нота

Ты с этим шёл ко мне
И мог остановиться у трактира
И слушать скрыпача слепого! – Боже!
Ты, Моцарт, недостоин сам себя.

А. С. Пушкин,
"Моцарт и Сальери"

 

"…Монет набросали достаточно, Марта не будет сегодня ворчать, что девочкам не на что кушать; ещё немного – и пойду, ещё немного… Как восторженно слушает малышка; хотя, что и говорить, мелодия получилась удивительная, даже неожиданно… Странно, я просто следую за её причудами, как преданнейший раб, словно я тут и ни при чём… Как закончить, даже не знаю: эта гармония словно вне меня… Ах, чёрт, палец скользнул по струне. Сфальшивить на таком месте… Даже обидно… Не должен был… Ну ничего, зато какая coda вышла! Словно Всевышний обласкал мою озябшую душу своим чистым взглядом… Ну что, господин, хоть монетку-то бросьте: ведь вижу – понравилось…Что вы, что вы, да перестаньте!.."

Молодой мужчина, с блестящими живыми глазами, тряс скрипача за плечи и кричал "браво". Потом ссыпал ему все монеты, которые нашлись в его карманах, вскрикнул что-то, потрепал по плечу и поспешил прочь…

 

Но кроме местной девочки и странного господина были ещё свидетели игры скрипача. Нет, не слушатели, а именно свидетели: просто по недоразумению времени и пространства им пришлось проходить мимо. Может, не стоило обращать на них внимания, но они почему-то обратили внимание на нашего скрипача.

То были два дворянина. Проходя мимо играющего скрипача, один из них, помоложе, проронил своему приятелю:

– Пиликает… Не понимаю, как можно слушать эти дешёвые экзерциции? А впрочем, те, кто слушает, под стать этому уличному убожеству.

Тень досады оттого, что пришлось прервать размышления о серьёзных предметах по такому незначительному поводу, промелькнула на его лице.

Второй, усмехнувшись, пристально посмотрел на изящный профиль своего попутчика:

 – Да, в чём ты всегда прав, так это в том, что у каждого своё предназначение в этом мире, и оттого он достоин своего положения. И высшее предназначение – в умении расставить всех по своим местам, создавая этим гармонию общества. Кстати, предназначение – это и есть пресловутый смысл жизни…

 

А человек с блестящими глазами, с ровным, резко очерченным лбом, быстро шёл по летней Вене. Да, кажется, это была Вена, было лето, а этим человеком был Моцарт. То, что он услышал несколько минут назад, поразило его. Он, Моцарт, мог в какой угодно форме повторить любые, слышимые на слух или в душе, существующие в мире звуков мелодии; посредством музыки он мог вызвать любые ассоциации с прошлым или найти в любой душе сокровенные, невостребованные реальной жизнью, изумления… А душа его, лёгкий и светлый гений, всегда могла найти радость сотворения в мире гармоний. Но то, что он услышал… Боже, как просто! Фальшивая нота, а потом странное ощущение – не фальши, а удивления. И как остро потом зазвучала мелодия – она стала живой… Жаль, папа Гайдн не слышал это…

Он словно приобщился к чему-то сокровенному, чужое страдание стало уже его страданием. Как просто – всего лишь одна фальшивая нота… Да, музыка – это стихия, это не просто совершенство, но восторг совершенства. Конечно, знать её законы, уметь раскладывать музыку на составные – это искусство; но это, в конце концов, и искусственно… Но если же ты способен довериться этой стихии до самоотречения, до сумасшествия, – тогда лишь сможешь соприкоснуться с настоящей гармонией, стать сопричастным её откровениям. Конечно, и он, как этот скрипач, зарабатывая себе хлеб, превращает служение прекрасному в ремесло, но эти компромиссы с миром – лишь отдохновение между безумными таинствами свершения…

 

Весь день мелодия скрипача не выходила у него из головы; а момент, когда должен был появиться фальшивый звук, он жаждал предугадать, пытался приучить к нему вдруг возбуждающееся воображение… Но момент появлялся внезапно, вне законов развития гармонии, и каждый раз эта неожиданность изумляла его.

 

Вечером того же дня актёры, весёлые приятели Амадея, утащили его на маленькое пиршество в загородный охотничий дом, любезно предоставляемый для их чудаковатых кутежей одним знатным и терпеливым меценатом. Поводом для пиршества послужила успешная премьера оперы великого маэстро Антонио Сальери. В этом доме был небольшой клавир…

Вечер был необыкновенен: Амадей неистовствовал… Слушатели были ошеломлены потоком безумной, демонической музыки. Моцарт творил какофонию, играл на одних диссонансах, строил немыслимые аккорды… Но только затихал последний звук очередного опуса, он раздражённо осознавал, что всё, от первой до последней ноты, подчинено гармонии, над которой властвовал он. Но как можно властвовать над стихией? В его голове исступлённо и злорадно бился какой-то дьявольский смех и, словно издеваясь над его бессилием, выводил из себя. Амадей словно догонял самого себя и никак не мог догнать…

Лишь под утро, скользнув по сторонам плоским, опустошённым взглядом и уронив с клавиш обескровленные кисти, забылся в беспокойном, благодатном сне, наполненном хаотичной плотью живых звуков, которые он пытался хватать дырявыми ладонями и сухими губами словно воспалённый снег, и сходил с ума от восторга, когда это удавалось…

Это уже было. Когда-то… Но теперь он знал, что это...