Ваш хрупкий, угрюмый призрак. 2

Начало
Ваш хрупкий угрюмый призрак. Лит. бросок 1
http://proza.ru/2010/09/05/861



1

…Однако, хотя глаза и слипались, заснуть не удавалось. Трещала голова, шершавый язык слабенько ворочался, как выброшенный на жаркий берег дельфин. Герасим, не открывая глаз, опускал руку, нашаривал возле дивана пластиковую бутылку, отвинчивал крышку и сосал противную тёплую воду.

Как странно проходит жизнь. Профессии нет, семьи нет, изданных книг нет… Планета Шелезяка. Населена роботами. Халтуры эти ужасные и унылые – от сезонных работ на загородных огородах до трёхсерийного фельетона о бомжах («Люди-Экс») в муниципальную газетёнку. Чтоб хоть иногда в кафе с девушкой платить самому. И на что он живёт? Сдаёт квартиру покойного отца индийским студентам «медки».

«Как-то всё с Дианой отвратительно так… Но и она тоже хороша, стерва. Да не моего это полёта девица! Дался я ей… Ссоримся больше чем любимся. Может, это уже навсегда? – думал Герасим, ворочаясь с боку на бок. – Неужели я её люблю? Вроде нет. Хотя… тосковать, наверное, буду… За Ольгой тосковал долго, целой год почти. И сейчас ещё вспоминается.»

А жизнь проходит. Ну, что ж… Когда-то он послал свою жизнь подальше, вон она и идёт. Идёт как идёт.

Ему вспомнился рассказ Александры. Он начал тихонько бормотать под нос, пытаясь точнее припомнить своеобразную лексику, повествовательный ритм, характерную для хроник структуру предложений и мрачноватую ироничность. «Ироничность с серьёзным лицом», – как выражается Йорик. Мысли об Александре как-то успокоили. Стало немного легче. Даже голова болела значительно меньше, и этот факт был им отмечен.

Проснулся в полдень, но совершенно выспавшимся и отдохнувшим.



2

Йорик возился у себя во дворе. Мангал раскладывал. Герасим открыл калитку и прошёл по дорожке. Стал молча наблюдать за действиями друга. Йорик никогда ни с кем не здоровался, не прощался и не отвечал на приветствия, и все, кто хорошо его знал, с этим давно смирились.

– Для себя или придёт кто? – спросил Герасим по поводу мангала.

Йорик пошёл к сараю и принёс оттуда дрова.

– Конечно, остаётся ещё много вопросов. Как бы уточняющих, – начал говорить он ещё издалека, качая лохматой головой. – Но в целом, вывод, к которому я пришёл, звучит так: феномен объективной реальности (хотя я не люблю это определение) может быть рассмотрен…

– …только трезвыми глазами, – закончил Герасим.

Йорик поднял на него чёрные как угли и уже объективно не трезвые глаза.

– Ты почти угадал. Только при условии системного и, в конечном результате, полного очищения познающего субъекта.

– Очищения в нравственном или мистическом смысле?

– В коммунально-хозяйственном, – Йорик разводил огонь.

Герасим прокашлялся.

– Хочешь новое?

– А у тебя, и правда, НОВОЕ? – в голосе академический сдержанный интерес; руки улаживают погнутую в былые времена решётку на жаровне, взгляд не поднимается.

Герасим театрально поник головой, зная, что оценить этот жест некому.

            Махну тебе рукой шутейно.
            Поверь! Приятней заглянуть,
            на миг, в чудачества Эйнштейна
            и Шопенгауэра нудь.

            И ты – узри во мне живое!
            Не ум! Не дар!.. Ведь жизнь проста.
            Послушалась… И, тихо воя,
            пошла искать во мне скота.

Йорик уронил какой-то болтик.

– Дуализм персонального восприятия человека человеком. Слабовато. Вычурно.

– Хам, – констатировал Герасим. – Узрите, о, квириты! Эссе хамо!

– Слыхал про такую маску итальянского театра – Каламбурино? Ты недооцениваешь слова, Гера…

– А из меня вышел бы писатель, как ты думаешь?

– Я думаю так, – и Йорик набрал полные лёгкие.

Он стал разводить свою философию, неприлично быстро перешёл от «абстрагирования сочинителя» к очень высоким материям, и когда Герасим уже запутался что чему «имманентно», на кривоватом деревянном столе появилась початая бутылка коньяка. И два пластиковых стакана.

– Гера, ко мне сегодня родственники приехали. Сейчас придут, по магазинам пошли…

Это житейское замечание настолько дисгармонировало с «леммами» и «конструктами», что Герасим поперхнулся коньком.

Йорик протянул ему гигантское яблоко и крошечный, источенный до серповидности ножичек.

– Знаешь, что я больше всего не люблю после визитов моих родственников? – произнёс Герасим.

– Догадываюсь. Ты настоящий друг. За это я дам тебе «Аврору» Якоба Бёме.

– Боже сохрани, Йорик! – Герасим махнул на него ножиком.

– Вы много теряете, коллега.

– Как вам будет угодно полагать, – Герасим, дожёвывая яблоко, поклонился и отправился к калитке.

Итак, сегодня он остаётся в обществе самого себя. Что, по мнению Дианы, не может принести ничего кроме скуки. Придётся научиться получать от этого кайф…


3

Герасим тихонечко подошёл и присел рядом с ней на обветренный ноздреватый валун.

– А, это Вы… – когда она повернулась к нему, ветер тут же облепил её лицо волосами, и Александра медленной рукой поправила их.

Внизу распахнулась зеленоватая ширь моря. Кричали чайки. Как полагается, вдали белел одинокий парус.

– Надеюсь, не побеспокоил Вас, – Герасим закурил.

Они долго молчали. Так долго, что роскошная, но застывшая панорама наскучила ему.

– Не могу понять Ваших намерений, – задумчиво проговорила Александра.

– Да нет у меня никаких намерений. У меня вообще ничего нет. Да и не нужно мне ничего.

– Так не бывает.

В её голосе скользнуло то неуловимо угрюмое и даже чуть агрессивное, что он безуспешно пытался вычленить в её тексте.

– Ваша героиня приехала в город, – напомнил Герасим. – Что с ней стало дальше?

– Я не верю, что Вам интересно.

– Почему?

– Не верю и всё.

– Но это правда…

– Ведь я не писатель.

– Вы рассказчик. Я бы не смог рассказывать так, как Вы. У меня вышло бы… пижонски. С «подвыподвертами». И такой сюжет не пришёл бы мне в голову.

– Я красивая?

Герасим обжёгся сигаретой и выбросил её за край обрыва.

– Понятно…
– Красивая!
Эти фразы Александра и Герасим произнесли одновременно. Потому он ещё раз повторил, с нажимом, «красивая!», а она рассмеялась.

– Ладно, слушайте. Это был закрытый город. Здесь всё было как в отраженном свете, немного искажено. Её притягивала тайна, что окружала его. Люди там были с огромным интеллектом, почти все гении, но иногда зачем-то исполняли роль недалёких, примитивных неправильно говорящих. Много было непонятного. В городах уже много изменилось от первоначального человеческого облика.

Герасим снова подивился этой странной манере повествования. В ней было и что-то детское, и что-то невыносимо-щемящее, и какая-то забытая поэтами естественность и, в то же время, грустно-игривая нарочитость.

– Когда появилась генная инженерия, люди стали на себе проводить опыты бесконтрольно. Изменяли гены, чтобы избавиться от ожирения, меняли гены на противоположный пол, изменяли, чтобы уйти от наследственных болезней и в итоге выросли поколения, отличные от первосозданных Адама и Евы. Матери, когда-то были подвержены новым течениям, изменяли свои гены, чтобы ребёнок рождался непременно гением. Вот, в этом-то закрытом городе собралось огромное общество гениев, их в своё время отбирали со всех концов государства и свозили сюда.

Александра подобрала камешек и сильно (даже слишком сильно) швырнула его в сторону моря. Герасим не отрываясь смотрел на её профиль, спокойный, нежный. У него пробежали мурашки по коже. Впрочем, «ветер с моря дул»…

– Сначала, был один интернат, потом несколько, – продолжала она, покусывая губу. – А потом образовался целый город со своей инфраструктурой, администрацией и электронной системой управления, интернаты не вмещали всех рождающихся гениев, и решено было подсократить гениализм и рожать какое-то время нормальных.

Герасим хмыкнул.

– Несколько лет дали свои плоды, уравновесив обычных с вундеркиндами. Планировали прирост населения страны, в городе оставались только гении, остальных вывозили в обычные города. Дети рождались по строгому Президентом заверенным, а Думой одобренному, плану.

Она вздохнула, опустив плечи.

– Скажите, откуда у Вас такие странные фантазии? – спросил он, воспользовавшись паузой. – Почему Вы… Ведь должна же быть причина.

Александра пружинисто встала и шагнула к самому краю обрыва, так что у него ёкнуло сердце.

– Вы будете слушать или нет? – воскликнул она, стоя спиной к пропасти. Волосы развевались на ветру, то и дело скрывая её лицо. Но она не пыталась совладать с ними.

– Прошу Вас, отойдите от обрыва, – взмолился Герасим.

Александра сделала полшага к нему, но не села, а осталась стоять в струях ветра.

– К совокуплению относились просто, по обывательски, – она уже почти выкрикивала слова, – но любовь была чувством неприкосновенным и даже изменение генофонда не дало трещину в любовных отношениях между мужчиной и женщиной. Чувства были действительно подлинными, забота и верность к избраннику царили в этом городе без прикрас. С продолжением рода для непосвященного были загадки. Она была из непосвященных.

– Э, парень! Ты чё? Остановку небось проехал?

Герасима тряс за плечо старик в тюбетейке. Да, он умудрился заснуть в маршрутке и, действительно, проехал свою остановку.

«Она была из непосвященных», – крутилось у него в голове.

– Да-да… спасибо…

Герасим вышел и огляделся. Уже темнело. Вспомнил, что здесь недалеко живёт Диана и, не задумываясь, зашагал в направлении её дома. Судьба!




4

Она заглянула в тёмную комнату, где спала бабушка, осторожно прикрыла дверь и приложила палец к губам.

– Проходи на кухню.

Диана была в домашнем халате и шлёпанцах, волосы стянуты в тугой узел на затылке, макияжа нет. Весь этот наряд лишал её привычной элегантности и изящества.

Герасиму стало её мучительно жаль. Впрочем, конечно же, не из-за одежды. («Садись. Кофе будешь?» – «Угу».) Он осознал, что Диана говорит очень тихим безжизненным голосом, как тяжело больной человек. И на лице её было отражение глубокой усталости и отчаяния.

– Ты… прости… – начал было Герасим, но она отмахнулась с вялым отвращением, и он замолчал.

– Это ты прости. Я ведь знаю, что я стерва. В школе я даже сознательно формировала в себе стервозность, а в универе очень гордилась, мол, «получилось хорошо».

Герасим обрадовался, что она говорит. Он боялся апатичного молчания. Однако продолжения, увы, не последовало.

Его беспомощный взгляд скользил по кухне. На холодильнике он заметил любимую куклу Дианы. Большая, красивая, нарядная. Эта кукла почему-то всегда действовала ему на нервы. Что-то поддельное было в ней, да, наивно-открытое, но неестественное. (Впрочем, дома у Дианы, из-за бабушки, они бывали очень редко.)

Она всё так же молчала.

– Знаешь, я сегодня заходил к Йорику. Помнишь, я вас знакомил? Тебе он понравился, ты сказала «забавный»…

Пришлось кое-как, с деланными ужимками и улыбками рассказать, как он пришёл к другу и прочая…

Диана тупо уставилась в свою чашку. Её ноздри пошевелились.

– Надо что-то делать.

– Ты о чём? – подобострастно заинтересовался Герасим.

– Обо всём.

– Не, я серьёзно.

– И я серьёзно, – теперь её жемчужные глаза смотрели прямо ему в душу, – закончился пикник, явился ученик.

Герасим неуверенно посмеялся.

Диана поднялась, постояла, глядя в тёмное окно. Снова села на табуретку и подперла щеку рукой, сделавшись похожею на красивую старушку.

– Мне 29 лет. Вчера исполнилось. А я даже…

Она осеклась, потому что Герасим всем телом вздрогнул, неловко толкнув стол, словно его током ударило.

– Поздравляю… – брякнул он; и залился краской.

В день её рождения, ОНА позвонила ему, они сидели в кафе и препирались на тему бездуховности своих отношений. «Я и тебя поздравляю, Гера, – сказал он сам себе, пряча глаза. – Можешь ей теперь сказать, что шатенкой – ей очень идёт. И тогда будет полный атас.»

– Мне 29 лет, жизнь проходит, – повторила Диана, глуповато улыбаясь. – Мне замуж надо. А я чем занимаюсь? Сижу с этими книжками, – брезгливо тронула кипу книг и журналов (что-то о бизнесе). – Мне уже делали предложение, обещала подумать.

– Ты… Ты его любишь?

Диана широко раскрыла свои громадные глаза.

– Дурак ты, Гера…

Он опустил голову.

– То, что у нас с тобой было… Даже не знаю как к этому относиться, – она повыдёргивала заколки и распустила смятые волосы. – Мне импонировало то, что тебе на всё плевать, что ты праздный и беззаботный... Что ты живёшь так, как будто будущее случится само собой… А если и грустишь, то о вещах каких-то… слишком широких, отвлечённых.  Но теперь… у меня теперь другие приоритеты.

– Я буду помнить тебя всю жизнь, – перехваченным голосом произнёс он.

– Спасибо, – впервые за весь разговор она улыбнулась искренне и тепло.


Продолжение
____________

Ваш хрупкий угрюмый призрак. Лит. бросок 3
http://proza.ru/2010/09/07/103

Ваш хрупкий угрюмый призрак. Лит. бросок 4
http://proza.ru/2010/09/08/918

Ваш хрупкий угрюмый призрак. Лит. бросок 5
http://proza.ru/2010/09/09/1353

Ваш хрупкий угрюмый призрак. Лит. бросок 6
http://proza.ru/2010/09/14/103

Ваш хрупкий, угрюмый призрак. Лит. бросок 7
http://proza.ru/2010/09/17/512

Ваш хрупкий, угрюмый призрак. Лит. бросок 8
http://proza.ru/2010/09/20/438

Ваш хрупкий, угрюмый призрак. Лит. бросок 9
http://proza.ru/2010/09/24/151

Ваш хрупкий угрюмый призрак. Лит. бросок 10
http://proza.ru/2010/09/28/1488

Ваш хрупкий угрюмый призрак. Лит. бросок 11
http://proza.ru/2010/10/12/1382

Ваш хрупкий угрюмый призрак. Лит. бросок 12
http://proza.ru/2010/10/20/1616