В погоне за шинелью

          Помню, в школе учительница объясняла, как правильно надо понимать повесть Н. В. Гоголя «Шинель», показывающую трагедию маленького человека в самодержавно-крепостническом обществе. Меня такие объяснения почему-то не устраивали.
          Спустя двадцать лет учителя литературы то же самое внушали и моим детям. Детям было всё равно.
          Скоро мои внуки пойдут в школу, им будут то же рассказывать о судьбе ничем не примечательного человека. Почему-то мне это по-прежнему не нравится.
          Почему? Вопрос, конечно, интересный. Для меня. Я долго думала и, кажется, поняла, в чём дело. За описываемые автором «Шинели» полгода из жизни «одного чиновника одного департамента» читатель не просто заглядывает во внутренний мир героя повести, но и на какое-то время получает возможность увидеть окружающее его глазами. И, проникаясь его видением, его мыслями, вдруг понять, что Башмачкин – интереснейший человек, творческая личность, волею обстоятельств лишённая возможности полностью самореализоваться.
          Для начала разберёмся с именем. Николаю Васильевичу Гоголю герой был явно симпатичен – это следует из его имени и фамилии. Имя Акакий, в переводе с греческого – невинный, незлобивый (в другом варианте – хороший человек). То есть, герой рассказа – не просто хороший человек, он ещё и сын хорошего человека.
          О правильности имени Гоголь свидетельствует дважды, говоря сначала: «Может быть, читателю оно покажется несколько странным и выисканным, но можно уверить, что его никак не искали, а что сами собою случились такие обстоятельства, что никак нельзя было дать другого имени…», и следом повторяясь: «…это случилось совершенно по необходимости, и другого имени дать было никак невозможно». А фамилия говорит о том, что предки Акакия когда-то изготавливали обувь. То есть всегда честно трудились. Симпатия автора проявляется и в окончании фамилии – не дал же он своему герою фамилию Башмаков или Башмак.
          Чем же был занят Акакий Акакиевич на службе? Переписывал бумаги, но как он это делал! «Он брал, посмотрев только на бумагу, не глядя, кто ему подложил и имел ли на то право. Он брал и тут же пристраивался писать её. Молодые чиновники подсмеивались над ним и острили, во сколько хватало канцелярского остроумия, рассказывали тут же перед ним разные составленные про него истории; про его хозяйку, семидесятилетнюю старуху, говорили, что она бьёт его, спрашивали, когда будет их свадьба, сыпали на голову ему бумажки, называя это снегом. Но ни одним словом не отвечал на это Акакий Акакиевич, как будто бы никого и не было перед ним; это не имело даже влияния на занятия его: среди всех этих докук он не делал ни одной ошибки в письме. Только если уж слишком была невыносима шутка, когда толкали его под руку, мешая заниматься своим делом, он произносил: «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?»
          Любимое занятие Башмачкина уносило его из действительности.
«Акакий Акакиевич если и глядел на что, то видел во всём свои чистые, выписанные строки, и только разве если, неизвестно откуда взявшись, лошадиная морда помещалась ему на плечо и напускала ноздрями целый ветер в щёку, только тогда замечал он, что он не на середине строки, а скорее на середине улицы. Приходя домой, он садился тот же час за стол, хлебал наскоро свои щи и ел кусок говядины с луком, вовсе не замечая их вкуса, ел всё это с мухами и со всем тем, что ни посылал бог на ту пору».
          Отвлечёмся ненадолго. Пока понятно, что переписывание документов заменило Акакию Акакиевичу в жизни всё: развлечения, общение с другими людьми, элементарную заботу о себе.
          К чему автору было описывать именно эту сторону жизни чиновника? Зачем нужен такой малосимпатичный контраст между вызывающим содрогание обедом (неприятным для стороннего наблюдателя и не создающим проблем для Акакия Акакиевича) и любовным переписыванием бумаг?
          А ведь многие люди ведут себя достаточно странно, не замечая впечатления, которое производят на окружающих своим поведением. Например, Пикассо стригся исключительно редко, только тогда, когда обрастал волосами до полного неприличия.
          «Эйнштейн, создатель теории относительности, которую дано понять лишь немногим, в частной жизни избегал лишних сложностей и стремился к максимально простому образу жизни.
          Эйнштейну казалось, что такие вещи, как носки, галстуки, шляпы, придуманы только для того, чтобы осложнять жизнь. Так он относился ко всему, и, если кто-либо удивлялся, что для бритья он употребляет то же мыло, что и для умывания, Эйнштейн отвечал: «Два куска мыла – для меня слишком сложно!» (Книга «Гении в частной жизни», сост. Г. Гаев, М.: КРОН-ПРЕСС, 1999).
          А если вспомнить известную всем фотографию Эйнштейна, то становится ясно, что стрижка для него была такой же сложностью, как и ношение носков.
          Шопенгауэр имел привычку прятать в собственном доме вещи так, что найти их не представлялось возможности.  Бумаги он раскладывал по папкам, надписи на которых никогда не соответствовали содержимому.
          Нет смысла цитировать эту, или какую-либо другую книгу подобного содержания. Смысл вышесказанного в том, что человеку, поглощённому сверхидеей, некогда отвлекаться на пустяки.
          Если задуматься, каждый может припомнить, как, увлёкшись какой-либо работой, не замечал вокруг ничего.
          В таких случаях вовсе не важно, проявляет странности поведения признанный гений или же обычный человек. Просто гениям, мыслящим иными категориями, не до условностей.
          Акакий Акакиевич, вне сомнения, был очень увлечённым человеком, в своём роде – художником. Может быть, он разрабатывал новый шрифт или доводил до совершенства старый, выискивая самый верный наклон, или самое гармоничное соотношение высоты букв к их ширине.
          Над Башмачкиным смеются, но не все. Ведь был и в департаменте «один молодой человек, недавно определившийся, который, по примеру других, позволил было себе посмеяться над ним, вдруг остановился, как будто пронзённый, и с тех пор как будто всё переменилось перед ним и показалось в другом виде. Какая-то неестественная сила оттолкнула его от товарищей, с которыми он познакомился, приняв их за приличных, светских людей». И почему бы не допустить, что на молодого человека подействовал не только вопрос Акакия Акакиевича «Зачем вы меня обижаете?», но и то, что обидою странный чиновник считал назойливое вмешательство в его труд, создающее досадные помехи. Гоголь сразу же за этим пишет про Акакия Акакиевича: «Если бы соразмерно его рвению давали бы ему награды, он, к изумлению своему, может быть, даже попал бы в статские советники». Я склонна думать, что это – не ирония, а высокая оценка работы титулярного советника.
          Но вот наш герой заметил, что стал мёрзнуть на улице, и, разглядев внимательно свою шинель, понял, что дело именно в ней. Вынужденный отвлечься от обычных своих занятий, Башмачкин размышляет о том, как выкроить денег на шинель, и начинает жить в режиме строжайшей экономии, отказывая себе и в вечернем чае, и в покупке свечей, он ходит по улицам буквально на цыпочках, чтобы не истереть подмёток и не разоряться на покупку или ремонт обуви, он дома снимает бельё, чтобы не занашивалось и чтобы пореже отдавать его прачке.
          Долгие месяцы жёсткой экономии и награждение к празднику сделали Акакия Акакиевича обладателем новой шинели. Через эту шинель забыл он о своём увлечении, стал обращать внимание на окружающее, выходить «в свет» и даже интересоваться противоположным полом.
          Вместе с шинелью для Акакия Акакиевича открылся другой мир. Это не был плохой мир, живут же в нём вполне счастливо мужчины и женщины. Но для Акакия Акакиевича такое открытие стало роковым. Он забросил своё всегдашнее увлечение и так сильно попал под влияние образа новой шинели, что, даже умерев уже, только о шинели и думал.
          И смерть не дала ему покоя, который был в душе его, когда он, посмеиваясь и подмигивая, выписывал буквы и ложился спать, улыбаясь заранее: что-то бог пошлёт переписывать завтра?