Страх

               
 
               

      «Страх», как и «любовь» - очень ёмкое слово.
                Многокрасочное, многооттеночное.

       Страх жил с нею всегда. Вернее – в ней. Может быть, с самого момента рождения. Она боялась темноты. Боялась, что мама исчезнет. Летая во сне, не испытывала радости  полёта, а только страх падения. На качелях в животе пульсировал сгусток  материализованного страха и при взлётах-спусках прерывалось дыхание. Пальцы на клавишах спотыкались, а перед экзаменами от страха меркло сознание.

       Много лет она боялась, что умрёт бабушка.Позже она боялась своих снов, в которых мертвецы оживали и хороводили вокруг неё. Обелиски на кладбищах печалили, но кресты... кресты почему-то вселяли ужас.

       Страх бывал острый, липкий, жуткий, мерзкий, животный, абстрактный, мистический, подспудный, бессознательный и вполне осознанный, привычный и неожиданный, атавистический и приобретаемый ежедневно.
               
       Иногда в воображении ей рисовалось скорбное тусклоглазое лицо этого унылого Чудища, вокруг которого в ядовитом тумане усыхали листья и даже одуванчики превращались в хищные растения.   

      Это не просто угнетало, это горьким дёгтем вливалось в сладость жизни, которую она всегда праздновала и благословляла. И, самое невероятное  - об этом никому нельзя было рассказать. Она боялась, что не выйдет замуж, что не родит детей.

      Но, несмотря на, и даже вопреки всему этому копошащемуся и ворочающемуся внутри, она благополучно окончила столичный вуз по престижной специальности, вышла замуж, родила и вырастила прекрасных детей. На улице она могла подойти к хулиганам и заступиться за обиженного, на собрании могла выступить против мнения коллектива или начальника.

      А вот решения принимать ей было тяжело, страшно, она сомневалась, колебалась, , откладывала, да, она боялась груза ответственности. Как бы чего не вышло от её решения непредсказуемого, непредвиденного.
               
      Тяжело было совмещать активную внешнюю жизнь с мучительной внутренней неуверенностью и скрытыми страшилками. Она не поддавалась безвольно. Анализировала, боролась самовнушением.
               
      Страх был многолик, и вёл себя почти как самостоятельное существо, со временем меняясь, можно сказать – взрослея, делаясь всё изощрённее.Его примитивные маски –ужастики потеряли силу, но в самом сердце поселился дрожащий слизняк – страх Потери.

      Она даже название придумала этому своему мучению – синдром Иова. Иов, праведник, который в один момент по прихоти Сверху всё потерял. Хорошо бы туда Наверх слать депеши: просьбы, покаяния, обещания – но случай Иова как раз и  показывал несостоятельность заслуг и просьб.И она тащила на себе этот синдром, эту непреходящую  боязнь потерять своё счастье, или даже крупицу этого счастья.               
          
      Если сказать честно, то этот свой страх  она даже лелеяла в себе. Это был страх – защита. Хотелось верить, что пока она на посту, пока не дремлет, пока хранит своим страхом близких – ничего не случится.
               
      С Мирозданием складывались отношения на уровне чувств. Иногда она ощущала чуть ли не физическую связь, как будто невидимый шнур из прогалины в небесах  к ней спущен и страхует. Блажен, кто верует. Но ей был ближе Фома. Пусть не руками пощупать, так пропустить через мозг – понять, знать. Сердце – тоже помощник, оно даёт интуицию. Она пыталась воспользоваться крестом: вертикаль, горизонталь, но сама идея распятия ей претила, и она никак не хотела принимать жертвы ни от кого, эта теория ей не подходила, и вообще, она всегда и во всём избегала посредников.
               
      Подошедши к Книге, она ухватилась за неё, как за спасительную соломинку, и надо сказать, что соломинка эта могла послужить ковчегом, но предполагалось выполнение очень многих предписаний, к чему она оказалась не готова, и не согласна со специфическим образом жизни  людей книги. 
 
      Принялось сразу только то, что огонь очищает. Она обожала смотреть на пламя свечи, на этот, снова-таки, таинственный и непонятный процесс горения - переход материи из одного состояния в другое. Чудилось, что при этом рождается и что-то надматериальное, невесомое, что соединяет с тем миром, куда все уходят. Когда умерла бабушка, она разговаривала с мятущимся язычком горящей свечи, задавала волнующие её вопросы и получала, получала ответы от изменяющего свою форму и силу огонька.               
         
      Родился внук.Как-то позвонила дочь. Она сказала: - Мне страшно, мама. Я боюсь за него. Это когда-нибудь пройдёт?
                И впервые ей нечем было утешить девочку.
               
      Годы шли, слабели впечатления от многих пережитых смертей, и неожиданно для себя она успокоилась. Однажды старенькая мама сказала, что устала.В больнице, раздражаясь от капельниц, наркозов и болей, среди невнятного бормотания, мама вдруг громко и чётко  сказала ей: нет, ты не боишься. Это было неправдой. Но когда мамина рука затихла в её руке, она приняла мир, смирилась с  его устройством, она что-то поняла большее, чем можно объяснить. И, когда пришла дочь и стала гладить её по голове, она внимательно посмотрела на руку дочери и подумала: она будет Хранительницей после меня.