Фехтовальщица 7ч. Привал странников

Начало: http://www.proza.ru/2011/03/29/726

Посланница грозы

       Женька не совсем поняла, зачем не сдержалась и рассказала фавориту короля о де Барбю. Искала ли она понимание, или ей хотелось щегольнуть своей воинственностью, или ее подвела обыкновенная девичья привычка поболтать, но о дальнейших своих планах относительно д’Ольсино и школы фехтования девушка больше не распространялась, вовремя осознав, что такому дворцовому разгильдяю, как маркиз де Шале, глупо говорить слишком много. Волей случая маркиз давал девушке отличную возможность находиться в Париже под именем баронессы Гонзалес, и этого  было вполне достаточно, чтобы успеть найти покупателя.
       Фехтовальщице нужен был другой помощник, не капризный фаворит, который уже имел на нее какие-то виды, а человек нейтральный, умный и относительно циничный. Циничных людей Женька не опасалась, – они были для нее, хотя и неприятной для чтения, но открытой книгой, и она вспомнила о де Ларме. Хитрый, с разбойничьими повадками, утонченный провансалец  подходил в этом деле по всем меркам. Единственным слабым местом здесь было его близкое знакомство с де Беларом, но фехтовальщица была более, чем уверена, что своему другу Люис ничего не скажет. Она решила съездить к де Ларме сразу же, как только де Шале уедет и оставит ее одну.
      Духота становилась невыносимой. По кромке горизонта в сторону города ползли тяжелые тучи, но Женька улыбалась.
По приезде в Париж Генрих устроил ее в гостинице «Привал странников», хозяйкой которой по причине инвалидности мужа была его жена Аманда Лукре. Поскольку здесь раньше жила и Мария Гонзалес, Генрих представил девушку не как испанку, а как свою дальнюю родственницу, ту самую Жанну де Шалье, протекции которой помешала добиться его симпатия к Жанне де Бежар.
       – Это самая приличная гостиница в Париже, – заверил Генрих. – Хозяйка меня знает, и у вас здесь будет лучшее обслуживание, сударыня. К сожалению, я должен вернуться к королю.
       – А вы успеете до грозы?
       – Вы за меня беспокоитесь? Мне это нравится.
       – Я беспокоилась бы за всякого другого на вашем месте.
       – Ладно-ладно, пусть так. Я укроюсь в лесу, если гроза меня застанет, а там положусь на судьбу. Если Создатель ко мне еще благосклонен, я приеду завтра после полудня. Ведите себя хорошо и не убивайте никого до моего приезда.
       Аманда поселила девушку в одном из номеров второго этажа. Женька проводила де Шале взглядом из окна, а как только он скрылся за поворотом, упала на кровать и около получаса лежала неподвижно, слушая гостиничные звуки и отдыхая от того жара, в который ее бросил душный полдень. Как бы то ни было, но она была довольна, – побег в Париж удался, у нее был дневник, и она не встретила Кристофа, встречи с которым  опасалась больше даже, чем встречи с графом д’Ольсино.
       За окном вдруг резко потемнело, раздался мощный раскатистый удар, будто на небесах вздумал поколоть орешки сам господь Бог, потом ярко сверкнуло, и зло застучал по крышам дождь. Женька вскочила, подбежала к окну, резко рванула створку и, посмотрев в ту сторону, куда уехал де Шале, невольно прижала рукой грудь. Под зеленым бархатом вдруг мягко толкнулось в ладонь сердце.
       Город притих и потемнел. В тяжелом сумраке злорадно заблестели черепицы крыш, а шпили храмов стали похожи на иглы. Улицы мгновенно обезлюдели. Горожан словно смыло потоками грязной воды, которая неслась по переулкам, вымывая помои и мусор.
       – Ой, госпожа, что вы делаете? – воскликнул кто-то за спиной.
       Женька обернулась. В комнату вошла миловидная девочка лет тринадцати. Она держала в руках  поднос с едой и в страхе таращила большие карие глаза.
       – Я смотрю на грозу, – ответила фехтовальщица.
       – О, нет-нет, не надо, госпожа!
       – Почему? Это интересно.  Я люблю смотреть на грозу.
       – Прошу вас, закройте окно, а то гроза убьет вас!
       Фехтовальщица пожалела испуганную девочку и прикрыла створку.
       – Ты кто? – спросила Женька.
       – Валери Лукре. Матушка послала меня к вам. Будете обедать, госпожа?
       – Буду.
       Женька села перекусить. В гостинице оказалась чистая вода, которую  привозили из-за города, поэтому она сразу отказалась от вина, обычного в здешнем рационе, и даже попросила, чтобы ей поставили бутыль с водой в комнате. Бутыль принес старший сын хозяйки по имени Рони - крепкий  парень с прямой спиной и странным выстуженным взглядом. Кланялся он нехотя, не лебезил и не искал способа получить дополнительной мзды.
       – Он не наш, – когда Рони вышел, шепнула девушке Валери. – Матушка его с каким-то дворянином прижила. Будьте осторожнее с ним, госпожа. Он злой, когда его обижают, и ножик за штаниной носит. Только не говорите, что я вам сказала.
       – Зачем тогда сказала?
       – Чтобы услужить, госпожа. Вы кузина господина де Шале, а он  влияние имеет.
       Гроза скоро закончилась, и Женька решила поехать к де Ларме. Она спустилась вниз и по мосткам из старых досок прошла в конюшню, чтобы попросить приготовить ей лошадь.
       В конюшне находились Аманда и Рони. Нагнувшись над соломой в дальнем углу они, то ли прятали, то ли искали что-то. Внезапное появление Женьки хозяйку как будто слегка смутило, тем не менее, она улыбнулась и покачала головой.
       – Напрасно вы сюда зашли, госпожа, здесь грязное место.
       – Мне нужна  Саломея, я еду в город.
       – Рони приготовит вам лошадь, только вот седло вам поменять надо. Негоже девушке в мужском ездить. Говорят, от этого можно бесплодной стать.
       – Это дураки говорят. В мужском седле ездить удобнее.
       –  Идемте-идемте отсюда, сударыня.
       Аманда явно старалась выпроводить девушку. Рони, в отличие от матери, не суетился и смотрел на новую постоялицу не только без всякого смущения, но и с холодком.
       К де Ларме Женька ехала на удачу. Он мог быть на дежурстве, мог гулять с приятелями или вообще покинуть город, скрываясь от королевского сыска, а еще  у него мог находиться Кристоф. Это последнее пугало непугливую фехтовальщицу больше всего, однако ей повезло – де Ларме только что вернулся с дежурства и был один.
Теофиль проводил девушку наверх, и хотя это было совсем не любовное свидание, она отдавалась во власть подобной сделки впервые, поэтому щеки ее горели, а пальцы, теребившие шнур плаща, слегка подрагивали. Женька  решила, что ничего не расскажет де Ларме, если только ей что-то не понравится в его взгляде, первых словах или даже дыхании.
       Когда она вошла, Люис лежал на кровати прямо в сапогах и читал Монтеня. Увидев фехтовальщицу, он тотчас отложил книгу и встал. Его лисьи глаза вспыхнули узкой полоской кинжального свечения.
       – ...Вот как?.. –  мушкетер подошел ближе. – Ну?.. Что случилось?
       Он спросил именно так, как того ожидала девушка, и ей сразу стало легче.
       –  Есть одно дело, – ответила она, не спуская с него пытливого взгляда.
       – Так-так, дело... Сядем.
       Они присели на ларь, и Женька рассказала о своих планах, касающихся дневника Жозефины де Лиль. Де Ларме улыбнулся и придвинулся ближе.
       – Славно-славно... Я чувствовал, что де Белар что-то не договаривает... Что ж, пятьдесят на пятьдесят вас устроит, сударыня?
       – А будет приличная сумма?
       – Нужно подобрать хорошего «покупателя».
       – То есть богатого?
       – Лучше уязвимого. Мне нужно знать имена.
       Женька перечислила особо крупные имена, исключив из именитого списка только герцогиню де Шальон, и предложила попробовать брата короля - Гастона, но де Ларме покачал головой.
       – Это рискованно. Гастону, в любом случае не грозит ничего, кроме домашнего ареста.
       – Тогда кто?
       – Принц Конде слишком горяч, наломает дров раньше, чем мы получим от него что-либо и, в конце концов, отделается только высылкой. Вот Вандомы... Их сейчас нет в городе. Мне понадобится неделя или две, чтобы прощупать ситуацию. Я сообщу вам, когда закончу. Где вы остановились?
       – Может быть, я сама к вам приеду?
       – Не бойтесь, – усмехнулся де Ларме. – Когда на кону такая сумма, я вряд ли скажу об этом Кристофу.
       – Я знаю.
       – Тогда ваш адрес в Париже?
       – «Привал странников», Жанна де Шалье. Только будьте осторожнее. Со мной маркиз де Шале.
       – Он тоже знает о дневнике?
       – Нет.
       – Тогда зачем вам этот маркиз?.. То есть, простите, я спросил чепуху, – понимающе улыбнулся провансалец.
       – Вы ошибаетесь, – немного смутилась фехтовальщица. – Мы просто вместе, мне так удобнее.
       – Да-да, конечно, – продолжал понимающе улыбаться Люис.
       – Еще мне нужен мужской костюм и шпага, – сказала она.
       – Мужской костюм?.. А, я понял – вы хотите под ним укрыться?
       – Да.
       – А зачем вам шпага?
       – Костюм должен быть дворянский, значит, к нему полагается шпага.
       – Да-да, верно. Хорошо, я постараюсь вам помочь.
       На прощание Люис поцеловал девушке руку, но Женька прекрасно понимала, что это не столько знак симпатии, сколько печать, скрепляющая затеянную сделку. Сделка была не в ее вкусе, поэтому она улыбнулась в ответ с некоторой натугой и поспешила на улицу.
       Оседлав Саломею, фехтовальщица снова поехала по грязной немощеной дороге. Несмотря на привкус уксуса, которым была приправлена состоявшаяся встреча, девушка осталась довольна. Она скинула капюшон и подставила лицо лучам, вернувшегося в город, солнца.
       – Эй, милашка, ты случаем не Посланница Грозы? – крикнул кто-то сверху.
       Женька посмотрела в сторону мокрых крыш. Ей махнул рукой студент, сидевший на слуховом окне. Фехтовальщица улыбнулась, но ничего не ответила. Плащ ниспадал с ее плеч, словно сложенные пред взлетом крылья, и она действительно чувствовала себя Посланницей с Небес, спустившейся на землю, чтобы бороться со Вселенским Злом.


Кислые яблоки


       Вернувшись в гостиницу, Женька занялась собой. Она позвала Валери и с ее помощью вымыла голову. Мыло было дрянным, вода еле теплой, и очень раздражали  сами волосы, которые каким-то образом нарастил девушке Монрей и которые не нравились ей с самого начала. Они требовали постоянного ухода и предполагали какую-то другую жизнь, а к этой другой жизни девушка не только не была готова,  она ее просто не хотела. 
       – Может быть мне постричься, Валери? – спросила Женька, глядя в зеркало, где девочка расчесывала ей мокрые пряди.
       – Вы хотите уйти в монастырь?
       – Причем здесь монастырь? Я хочу поменять прическу.
       – Я могу завить вам волосы, я умею.
       – Мне не нравятся длинные волосы.
       – Но сейчас даже мужчины стали носить длинные волосы. Обрезать волосы – это позорно, госпожа. Девушки стригутся, если это больные девушки или бедные, которые продают волосы цирюльникам. Потом они носят чепец, чтобы на них не показывали пальцами.
       Неожиданно в комнату зашел Рони. Он сделал повелительный знак сестре и та, извинительно присев перед фехтовальщицей, вышла. Через минуту за дверью раздался какой-то шум, возня и глухие покрикивания. Женька вскочила и выбежала в коридор. Там Рони, схватив сестру за те самые волосы, которые она только что защищала, бил ее кулаком. Она пыталась уворачиваться, но крепкий кулак брата доставал ее везде. Он не трогал только ее лица.
       – Эй, ты что делаешь? – возмутилась Женька. – Перестань!
       Рони, не обращая внимания на ее возмущение, взял Валери за руку и потащил к лестнице. Фехтовальщица догнала его, схватила за плечо и развернула к себе.
       – Отстань от нее, слышишь!
       – Не лезьте! Это наши дела, госпожа!
       – Какие ваши? Куда ты ее повел? Она служит мне!
       – Ее постоялец ждет!
       – Так обслужи сам этого постояльца!
       – Я такой обслугой не занимаюсь, – усмехнулся Рони.
       – Какой обслугой?
       – Известно, какой. У господина де Шале спросите.
       – Что спросить?.. То есть, Валери... то есть, ты... – начала понимать Женька.
       Рони не ответил и ушел с девочкой вниз. Женька побежала к Аманде, но, как оказалось, та хорошо знала, чем занимается ее младшая дочь. Мало того, она не скрывала, что сама и поставила это «дело», которое к тому же ее совершенно не стесняло.
      – А что ж? – усмехнулась хозяйка. – И я так начинала, когда здесь очутилась. Лукре меня сразу приметил. Я ведь тут покрасивше всех была, да и похитрей... Это уж потом, когда замуж вышла, остепенилась. О-о, – покачала головой Аманда, увидев в глазах фехтовальщицы некоторое потрясение, – да вам, видать, такое в диковинку, сударыня? Ну что ж, оно понятно... Вы ведь в тепле и светле росли, прекрасные музыки слушали и ароматами цветов услаждались... А мы-то в холода со скотиной спали, дерьмо коровье нюхали да тумаки от батюшки получали... Вас вот скоро ваш именитый брат при дворе устроит, будете пирог марципановый есть да к королю на балы ездить, а нашим-то девочкам тоже надо свое место в этой вонючей жизни воевать.
       – Но Валери... Она же еще маленькая!
       – Кто маленькая? Валери? Да она уж год, как сорочки пачкает! Валери сама в сие влезла, как я ее в кладовке с учеником лекаря застукала.
       – Так что же вы?.. Надо было поговорить!
       – Я и поговорила. Все секреты обсказала, как до плода дело не довесть.
       – До какого плода? Остановить надо было!
       – Да разве ж такое остановишь? – засмеялась Аманда.– У вас там в Беарне это что ль в диковинку?
       – Уже не в диковинку.
       – То-то и оно! А что до Рони, так ей надо тумаков еще не раз давать, а то повадилась деньги припрятывать! Думает, самая хитрая здесь! Не жалейте ее, сударыня.
       Валери вернулась к вечеру. Она принесла ужин. Женька сначала молча смотрела на ее округлую фигурку, а потом спросила:
       – Ты всю жизнь собираешься провести в чужих номерах, Валери?
       – Я больше ничего не умею, госпожа, а мыть полы как Жюстина не хочу.
       – А если подцепишь что или забеременеешь?
       – На все воля божья, госпожа.
       – ... Послушай, а господин де Шале ... он тоже...
       – Что, госпожа? – потупила бархатный взгляд девочка.
       – Нет, лучше не говори ничего, – вдруг испугалась чего-то Женька.
       – Господин де Шале обещал, что пристроит меня к какой-нибудь знатной даме. Поговорите с ним об этом, госпожа. Я ведь всегда делала все, что он хотел.
       У фехтовальщицы слегка свело скулы, будто она долго жевала кислое яблоко, которое, не дождавшись созревания, сорвала с ветки.
       – Хорошо, поговорю, – сказала машинально девушка и отослала Валери прочь.
       Кровать в гостинице была жестковатой, но не только это не давало Женьке уснуть, – она продолжала думать о Валери, будто старалась пристроиться к какой-то новой системе координат и, если не принять, то хотя бы понять ее существование, но у нее ничего не получалось. Рони оставался в ее глазах грязным сутенером, Аманда жадной циничной теткой, Валери блудливой глупой овцой, а Генрих де Шале... Женька поморщилась, словно завоняло тухлым яйцом, потерла шею, которую он когда-то прокусил, и с легким стоном повернулась на другой бок, но там тоже было не лучше.
       Маркиз приехал на следующий день после полудня. Цезарь открыл перед ним дверь и, одетый как всегда с иголочки, фаворит короля вошел в номер с таким благодушием на лице, будто все утро раздавал милостыню.
       – Ну вот! Я жив, сударыня! Правда, вымок вчера как бродячий пес! Отчего вы хмуритесь? – не понял де Шале направленный на него суровый взгляд.
       – А вы и есть пес!
       – Вы не выспались? Вам нагрубила Аманда, или подали отвратительный завтрак? Что случилось, сударыня?
       – Я слышала, вы обещали устроить будущее Валери.
       – Будущее Валери? Обещал? Когда?
       – Когда покупали ее у Рони.
       – Ах, это?.. Да, я что-то говорил этой миленькой кошечке.
       – Вы обещали устроить ее к знатной даме.
       Де Шале засмеялся.
       – Наверное, был сильно пьян. Куда ей к знатной даме? От нее кабаком несет за квартал, к тому же она неграмотная... Оставьте ее, Жанна. Она устроится и без нас, хотя жаль, если она уйдет отсюда, у нее такие ласковые пальчики.
       – Вы!.. Ты!.. Скотина! Скотина! – не выдержала и бросилась на маркиза фехтовальщица.
       Де Шале нападения не ожидал, поэтому не успел увернуться. Удар ее кулака пришелся по носу. На пол тотчас закапала кровь. Испуганный Цезарь забегал вокруг хозяина с платком.
       – Хулиганка! – то ли всхлипнул, то ли усмехнулся фаворит короля, схватив у пажа платок и зажав им ноздрю. – Когда вы, наконец, скинете с себя провинциальную одежонку?
       – Замолчите, а то еще получите!
       Девушка нервно ходила по комнате и теребила охотничий нож, что висел у нее на поясе.
       – От жизни в лесу вы, по-моему, совсем одичали, – продолжал маркиз, усевшись на стул и задрав голову.
       – Это вы здесь одичали!
       – Мой нос потерял девственность... Признаться, меня еще никогда не били в столь уязвимое место, а сам я, право, разбил немало носов! Помнишь того бездарного писаку, Цезарь? Ему тоже не понравилось, что я охотно отдаюсь во власть своих желаний... будто у него они другие! Я бы еще простил этого мерзавца, будь он сколько-нибудь талантлив, но писать обо мне слабо! Жанна, что вы делаете?
       Женька вытащила из ларя баул.
       – Ухожу.  Здесь мерзко.
       – Куда же вы пойдете?
       – В другую гостиницу.
       – Там вы найдете то же самое.
       – Тогда я буду снимать комнату.
       – На какие деньги?
       – Это вас не касается!
       – Не спешите убегать, мой Ангел Возмездия! Во-первых, не стоит так сердиться на меня всего лишь за то, что я посадил миленькую девочку к себе на колени.
       – Какие колени? Вы все врете, сударь!
       – Ну, это ваше право, верить мне или нет. Или, может быть, вы просто ревнуете?
       – Что?!
       – Тише-тише! Давайте пока забудем об этом. У меня для вас неплохая новость, Жанна.
       – Какая новость? – мрачно глянула фехтовальщица, во рту которой все еще стоял не проходящий вкус «кислых яблок».
       – Я рассказал королю о Марии Гонзалес и теперь могу вполне легально бывать в «Привале странников», чтобы поддерживать эту даму, то есть, вас.
       – Это неплохая новость для вас, а не для меня, сударь.
       – Это еще не все. Король сказал, что окажет вам помощь, если она вам понадобится, найдет надежное укрытие, но, самое главное, он дал мне денег для вашей поддержки.
       Женька поставила баул на пол.
       – Денег, говорите?
       – Да, но они будут у меня.
       – Почему это у вас?
       – Ну, автор идеи все-таки я. Собирайтесь.
       – Куда?
       – Для начала поедем к портному.
       – Зачем?
       – Скидывать с вас провинциальную одежонку.


Свет и тени Генриха де Шале


       Де Шале заказал Женьке платья для выхода, прогулки и дома. Портной, неподдельно обрадовавшись такому богатому заказу, с готовностью взялся за дело и тотчас принялся снимать с девушки необходимые мерки. Женька взирала на его активные подтанцовки вокруг своей персоны с некоторым напряжением и все думала о том, зачем она здесь и к чему заказывает эти роскошные платья. История отношений фаворита короля с Валери продолжала быть темной, а деньги для Марии Гонзалес он ей не дал.
       – Не хмурьтесь, сударыня. У вас и так будет все, что нужно, – пообещал маркиз.
       В этом де Шале не обманул. После портного он повез фехтовальщицу по модным лавкам, где купил ей вещи, которые по его понятиям должны быть у всякой знатной девушки.
       – Зачем мне все это? – продолжала не понимать Женька, у которой были совсем другие планы.
       – Я хочу, чтобы моя спутница выглядела достойно. Мария Гонзалес возила с собой четыре ларя прекрасной одежды.
       Напоследок де Шале купил девушке стилет толедской работы, единственный предмет, которому Женька обрадовалась совершенно искренне.
       – Это вам вместо охотничьего ножа, – пояснил фаворит короля. – Отдайте свой грубый секач Аманде. Пусть крошит им капусту. Мария Гонзалес должна носить только изящные вещи.
       – А мантилья?
       – Здесь нет приличных. Мантилью я привезу  вечером, когда мы поедем в «Тихую заводь».
       – Куда?
       – Это кабачок на окраине города. Там подают отменную жареную рыбу. Вы любите жареную рыбу, сударыня?
       – Люблю.
       – Прекрасно, а теперь идите и отдохните, а то на вас что-то лица нет.
       Но фехтовальщица отдыхать не стала. Как только купленные вещи были свалены в ларь, а маркиз уехал в Лувр, девушка направилась в гости к своему дядюшке.
       Подъехав к его дому, она привязала лошадь к кольцу возле дверей и постучала. Увидев племянницу судьи, Бреви поменялся в лице и уже хотел захлопнуть дверь, но девушка успела подставить ногу.
       – Мне нужно к господину де Ренару.
       – Но вы... вас, кажется, хотят арестовать.
       – Да, поэтому мне очень нужна помощь моего любимого дядюшки. Дайте, я пройду, сударь!
       – Но...
       Женька отодвинула Бреви и решительно вошла в дом.
       – Где судья?
       – Наверху.
       – Веди.
       – Но, сударыня...
       – Веди, я сказала, лакей! – прикрикнула девушка, угрожающе хватаясь за рукоять стилета.
       Бреви опрометью побежал наверх по лестнице. Пугая своим неожиданным появлением домочадцев, девушка направилась  за ним вслед.
       – Господин судья, господин судья! Тут к вам...
       Бреви не договорил, Женька оттолкнула его и стремительно вошла в комнату. Господин де Ренар недоуменно обернулся, а госпожа де Ренар в испуге встала с кресла.
       – ... Жанна?
       – В чем дело? Почему вы здесь, девушка? – тонким от волнения голосом воскликнул де Ренар.
       – Не кричите, я уйду, но мне нужны деньги, сударь. Дайте мне несколько пистолей долг.
       – Вы совсем обнаглели, сударыня! Вы только взгляните на нее! Это все ваша дурная беарнская кровь, Полина!
       – Полегче, дядюшка! У короля ведь тоже беарнские корни! – напомнила фехтовальщица, вспомнив меткие слова де Бронте.
       – Король хочет арестовать вас, сударыня, поэтому, чтобы не вынуждать меня помочь ему в этом деле, немедленно уходите!
       – Дайте мне денег в долг, и я уйду. Я верну вам все, как только продам одну ценную вещь!
       – Вот идите и продавайте!
       Женька выхватила из ножен стилет и с размаху вонзила его в столешницу. Госпожа де Ренар вскрикнула, а судья слегка отшатнулся.
       – Вы что?! – не сдавался де Ренар. – Я сейчас велю вас схватить и сдать полиции! Бреви! Слуги!
       – Не посмеете! Я скажу, что вы меня прятали! Не боитесь потерять место, судья?
       – Ты!.. Ты!..
       – Жанна, что с вами стало? – всплеснула руками потрясенная столь неожиданными переменами тетушка. – Алексис, не лучше ли дать ей деньги?
       – Будь проклят тот день, когда она приехала! Я говорил! Я говорил!
       Судья снял с пояса кошель и зло бросил его на стол.
       – Бери, и пошла вон!
       – Не беспокойтесь, сударь, я верну вам долг.
       Фехтовальщица забрала кошель и в упоении от удачного «налета» на парижского судью  выскочила на улицу. Какой-то паренек в это время пытался отвязать ее лошадь. Женька угрожающе замахнулась стилетом.
       – Эй! Ну-ка, беги отсюда!
       Паренек бросил поводья и сиганул в переулок. Девушка засмеялась, вскочила в седло и поехала искать съемную квартиру, в которую решила переселиться тайно от фаворита короля, как только сделка с дневником Жозефины будет завершена. Таким способом  она планировала восстановить свой суверенитет и вернуть то лицо, отсутствие которого заметил в ней Генрих.
       О наемном жилье можно было узнать в гостинице, но Женька боялась, что информация просочится, и маркиз быстро найдет ее через обслугу, поэтому, полагаясь на свое чутье, она направилась на рынок в Сите. Чутье не подвело,  и там ей сразу указали на бедную вдову с улицы Вольных каменщиков. Вдову звали Жильберта. Муж ее, работавший на подвозе камня для строительства, полгода назад погиб в пьяной драке, и достаток резко упал. Семья еле держалась на заработок старшей дочери-белошвейки и сына Мишле, который подрабатывал поденщиком, но для содержания пятерых человек это были сущие гроши, поэтому Жильберта была вынуждена сдавать одну из комнат.
       Комнат оказалось всего две. Одна – на первом этаже для хозяйки и ее четырех детей, а другая под сдачу на втором этаже. Из мебели в последней были только ларь со сломанным замком да скудно заправленная кровать. Более того, комната второго этажа не имела двери, так как являлась всего лишь продолжением комнаты внизу и сообщалась с ней посредством скрипучей лестницы, то есть, первый этаж практически являлся проходным, но фехтовальщицу обеспокоило не это.
       – А как же вы теперь будете? – удивилась Женька, оглядывая нижнее помещение, служившее одновременно кухней, спальней и столовой.
       – Ничего, госпожа, поместимся. Мишле и Ксавье до зимы в сарайчике поспят, а потом я им тут на полу постелю.
       Девушка еще раз осмотрела все помещения, маленький дворик и покосившийся сарай для подводы, которой раньше пользовался муж. Подвода вместе с лошадьми были проданы сразу после смерти хозяина, а сарайчик Жильберта оставила для квартирантов, у которых могли быть свои лошади. Жилье было убогим, но это не испугало девушку. «По крайней мере, де Шале здесь меня не найдет», – подумала она.
       – Я готовлю квартиру для моего брата Жанена, – сказала она Жильберте. – Он скоро приедет в Париж и будет учиться в фехтовальной школе.
       – Да, госпожа. Это хорошее дело для благородного юноши.
       – Мы с ним близнецы, поэтому не удивляйтесь, когда его увидите.
       – Да, госпожа, близнецы.
       – Я дам вам денег на обустройство. Купите белье для постели, почините замок на ларе и лестницу, поставьте в комнату стол и табурет, большой таз, такой, как у вас для стирки и кувшин. Еще не забудьте про стульчак и велите сделать над кроватью занавеску.
       – Полог?
       – Да, полог.
       Женька дала прачке необходимые деньги на обустройство, заплатила вперед за то время, пока комната будет пустовать в отсутствии Жанена де Жано, и вернулась в гостиницу. В своем номере она неожиданно застала Валери, которая сидела на кровати и  рассматривала вещи, купленные фаворитом короля. В некотором замешательстве девочка встала и осторожно положила на стол, вышитые золотой нитью, перчатки.
       – Как ты тут оказалась, Валери?
       – У матушки есть вторые ключи. Простите, госпожа.
       – И что ты тут делаешь?
       – Смотрю ваши вещи... Они такие красивые. Это господин де Шале купил вам?
       – Да, господин де Шале.
       – Вы будете выходить за него замуж?
       – Замуж? С чего ты взяла?
       – Он милый, знатный и так печется о вас. Я бы вышла.
       – Ты? А сколько тебе лет?
       – Тринадцать. Я уже взрослая.
       – Что ты несешь? Сядь-ка.
       Валери села на ларь и пригнула голову, будто ожидала очередного наказания.
       – Это правда, что ты не умеешь читать? – спросила Женька.
       – Не умею. А зачем мне читать, госпожа?
       – Как зачем? Как же ты тогда собираешься служить знатной даме?
       – Господин де Шале... неужели он вспомнил обо мне? – вспыхнули надеждой карие глазки рано повзрослевшей девочки.
       – Вспомнил. Он сказал, что ты неграмотна.
       – Что же делать, госпожа?
       – Я могу научить тебя читать. Хочешь?
       – Вы?..
       – У вас тут есть хоть какие-нибудь книги?
       – Есть. «Жития святых».
       – Ну что ж... Неси «Жития святых».
       Валери быстро сбегала за книгой, и первый урок начался. Фехтовальщица посадила девочку за стол и показала ей несколько букв. Та постаралась запомнить их, а потом найти в тексте. Это показалось Валери забавным. Она увлеклась, глаза ее заблестели чем-то новым, но в самый разгар занятий пришел Рони и увел девочку с собой. Женька попыталась поговорить с Амандой, но ничего не добилась. 
       – Зачем это ей? – нахмурилась хозяйка. – Считать она уже давно умеет, а книги... это для благородных. У них есть время всякой бесполезной чепухой головы забивать.
       Хозяйка отстаивала права на дочь и свою территорию стойко, поэтому девочка вернулась к фехтовальщице только через два часа. Та снова посадила ее заниматься, но на этот раз обучение прервал фаворит короля. Урок по чтению его насмешил, но раздражения не вызвал. Он привез обещанную мантилью и напомнил об ужине в «Тихой заводи».
       Валери собрала волосы «дикой амазонки» в высокий пучок и заколками укрепила на нем кружевную накидку. Когда кружево скрыло ее лицо, девушка спустилась за маркизом в его экипаж.
       Кабачок «Тихая заводь», куда они ехали, находился на окраине Парижа. Кто его так назвал, было неизвестно, но вопреки своему умиротворяющему названию, из него за квартал неслись звуки веселой музыки, шум и пьяные крики. Фаворита короля там, как будто, знали. Как только он зашел, хозяин тотчас велел освободить ему стол, приказав двум дюжим слугам выкинуть на улицу пару-тройку пьяных поденщиков.
       Посреди кабачка плясала подвыпившая пара, в углу мяли раскрасневшихся девах солдаты. Те визгливо хохотали и высоко задирали ноги, когда их валили на скамьи. 
       Шустрый разносчик подал жареную рыбу и вино. Рыба оказалась вкусной, и Женька согласилась даже на вторую порцию, перестав обращать внимание на двусмысленную возню в темных углах, которая сначала вызвала в ней легкую брезгливость.
       Время от времени зал пересекали какие-то молчаливые люди, которые тихо, шепнув что-то хозяину, скрывались под лестницей, а потом так же тихо, укрывшись плащами, уходили прочь. На обычных подвыпивших посетителей окраинного кабачка они были похожи мало.
       – Кто это? – спросила девушка у де Шале.
       – Воры. Сбывают краденое.
       – А хозяин знает, что вы знаете это?
       – Конечно. Я сам покупаю здесь кое-что по дешевке.
       – Вы?..
       – Да. Колечко с рубином помните?
       – Что?
       – Знаете, мне рассказывали, что кольцо никак не снималось с пальца, – как ни в чем не бывало, продолжал фаворит короля, – так некий поножовщик его просто отрубил, неловко, правда, оправу повредил. Хотите, мы еще купим здесь что-нибудь? Или нет! Давайте, я закажу вам поединок?
       – Поединок? Какой поединок?
       – На ножах. Это вам наверняка понравится! Робен, поди сюда!
       К де Шале подскочил парень в повязанном по-пиратски платке. Фаворит короля шепнул ему что-то на ухо и показал один из перстней на своем пальце. Парень глянул на Женьку, потом усмехнулся, кивнул и кликнул одного из своих приятелей.
       – Чума, его светлость ставит двадцать пистолей и брюлик за победу! Выйдешь?
       – А то! – поднялся с места бородатый детина. – Мне денежка нужна. Вчера Тулузцу проигрался! Сходи, помочись последний раз, Красавчик.
       В публике засмеялись и со своей стороны стали подначивать поединщиков. Те, не отягощая поединок длинным вступлением, выхватили ножи и с черными прибаутками начали наступать друг на друга. Середина зала мгновенно опустела. Кабачок, уже давно подогретый винными парами, взорвался  новыми криками:
       – Бей Робен! Режь его, Чума!
       Поединщики дрались весело, словно играли. Их кинжалы сверкали блеском чуть ли не рождественских огней, однако зоркому взгляду уже было видно, как эти праздничные блики сплетают в дымном угаре невесомые сети смерти. «Робен, Робен... – вспоминала фехтовальщица, – да-да, дядька того пацана Жан-Жака, а Чума?... Чума... Да, я бежала от него в ту первую ночь, когда меня выгнал судья. Хорошо, что я в мантилье!».
       Робен тем временем сделал ловкое обманное движение, вскочил на стол и, прыгнув на  Чуму сверху, воткнул кинжал ему прямо в шею. Тот запрокинул лохматую голову, покачнулся и оба свалились на пол, словно сцепившиеся в схватке медведи.
Кабак разом охнул и замолк. Робен поднялся и победно посмотрел кругом. К Чуме подошел хозяин, потрогал, посмотрел...
       – Готов, – сказал он и махнул слугам. – В Сену. Да шевелитесь, пока стражники не подоспели! Скрипач, играй! Громче! Громче!
       Слуги потащили тело на улицу. Снова запиликала скрипочка, и публика, как ни в чем не бывало, продолжила веселиться.
Робен спрятал нож и подошел к столу де Шале.
       – Вы довольны, ваша милость?
       – Славно, Робен! Ты, в самом деле, красавчик! Держи!
       Фаворит короля отдал Робену кошель и перстень. Парень подмигнул фехтовальщице и, забрав свое вознаграждение, отошел к приятелям.
       – Ну как, сударыня, вам понравилось? – спросил безмолвную фехтовальщицу маркиз. – Вижу, что понравилось. Я выйду по нужде, а потом вы расскажите мне про свои впечатления.
       Де Шале вышел, а Женька все еще смотрела на то место, где только что лежал заколотый Чума, и не понимала своих чувств. Они, конечно, были на пределе, но до последнего момента она думала, что это шутка.
       – Госпожа, потанцуйте со мной, – вдруг предложил кто-то.
       Перед девушкой стоял Робен. Он протягивал ей руку, которой только что заколол своего противника и улыбался. Женька, плохо понимая, зачем это делает, подала ему свою, и вышла с парнем на середину зала. Ее словно кто-то подтолкнул туда, где еще дрожали от новой пойманной души белые сети небытия.
       Робен обхватил девушку за талию и в такт бойкой мелодии повлек ее по кругу. Руки его были крепки, а глаза сверкали куражом и наглой воровской отвагой, в угоду которой он всегда мог отнять чужой кошелек, жизнь или девку.
       – Красавчик, не про тебя штучка! – подзадорил кто-то. – Его милости не понравится.
       – Помолчь, Трюфель! Я – вор, и разрешения не спрашиваю!
       – Тебе мало моих денег, Робен? – возник за спиной дерзкого вора вернувшийся де Шале.
       Фаворит короля долго не думал и немедленно  оттащил парня за шиворот.  Робен ловко вывернулся и выхватил из-за сапога нож.
       – Поберегись, маркиз! Ты здесь не дома!
       Генрих рассмеялся.
       – Уж не думаешь ли ты испугать меня? Ты, паяц, который продался за несколько пистолей, чтобы повеселить мою даму?
       Фаворит короля выхватил шпагу... Робен отскочил, и клинок пронесся над его головой. Парень едва успел присесть, но тут же в резком броске руки с разбойничьим кинжалом пронзил маркизу бедро. Кто-то потянул Женьку за юбку.
       – Давай сюда его девку! – заорали пьяные глотки. – Бей их! Бей!
       Девушка вырвалась, выхватила стилет и стала яростно размахивать им прямо перед носами напиравших людей.
       – А ну, отойди!
       – Бей их!
       – Стража! Стража!
       – К выходу! – крикнул, прокладывая дорогу шпагой, де Шале.
       Все смешалось, пьяные посетители уже дрались не только с маркизом, но и друг с другом. Выскочили слуги хозяина с дубинами, ворвалась стража, раздался выстрел, звон разбитого стекла... Робен куда-то исчез...
       – Сюда, ваша милость, сюда! – всплеснулась в общей сумятице белая рука Цезаря.
       Маркиз и фехтовальщица кое-как протиснулись наружу. Цезарь вместе с лакеями подтолкнул девушку в экипаж и втащил следом хозяина.
       – В «Привал странников»! – приказал де Шале, упав на скамью и прижимая рану в бедре рукой.
       Светлая ткань его штанов окрасилась багровым,  будто он опрокинул на себя стакан с вишневым соком. Цезарь продолжал в панике всплескивать руками.
       – Ваша милость! Ваша милость!
       – Ты сейчас истечешь кровью, Генрих! – не на шутку занервничала девушка.
       Она оторвала от своей нижней юбки кусок ткани и стала заматывать маркизу ногу прямо поверх мокрой штанины, а он, то ли смеялся, то ли стонал, наблюдая за ее усилиями его спасти.
       В «Привале странников» де Шале отнесли в Женькин номер и положили на кровать. Девушка тотчас послала Цезаря за лекарем Лабрю, который квартировал в этой  гостинице. В ожидании врача она села на край кровати рядом со своим странным спутником и принялась нервно теребить  развязавшуюся ленточку на его штанине. Он, превозмогая боль, слегка морщился, но тоже не терял из виду ни ее, ни того, что с ней происходило.
       – Что с вами, Жанна? Вас не ранили? – усмехнулся де Шале. – У вас такой вид, будто вы тоже истекаете кровью.
       Девушка и сама не понимала, отчего ей больно. Она видела, что рана этого любителя жареной рыбы не особенно опасна, но почему-то, в самом деле, чуть не плакала.
       – Да, я, кажется, умираю, – согласилась она.
       – Ну-ка, наклонись, я проверю.
       Женька не хотела наклоняться, но, взглянув в горящие вечерними сумерками, глаза Дворцового Насмешника, послушалась... Губы тотчас наткнулись на губы, будто случайно нашли удобное положение, и фехтовальщица окончательно удостоверилась в том, что действительно «умирает»...
       Пришел Лабрю. Мягко удалив девушку от ложа, он пригласил в помощники Цезаря и занялся раненым. Рана, в самом деле, оказалась не смертельной.
       – Но следить за ней нужно, – предупредил лекарь. – В таких случаях всегда есть опасность воспаления и последующей лихорадки. Иногда приходится отнимать ногу, чтобы спасти жизнь пациента. Вы будете смотреть за господином де Шале, сударыня? – спросил Лабрю фехтовальщицу.
       – Да, сударь.
       – Тогда приготовьтесь. Его милость будет абсолютно невыносим этой ночью.
       – Что мне нужно делать?
       – Посматривайте за ним и давайте пить, но лучше воды, а не вина, а то его милость совершенно разбуянится. Утром ему станет лучше,  через день-другой он уже сможет ходить, через неделю танцевать, через две будет снова готов показать себя как мужчина. Я же, полагаю, что сделал все возможное, чтобы его милость снова досаждал вам своим вниманием, сударыня.
Лабрю омыл рану, смазал ее края какой-то вонючей мазью и аккуратно перевязал ее бинтом.
       – Я зайду завтра, – пообещал он. – Хочу взглянуть, насколько его милость измучает вас ночью.
       Де Шале засмеялся.
       – Забавный лекарь, – сказал он, а Лабрю поклонился и ушел.
       – Вас не будут искать? – спросила девушка, снова присев рядом.
       – Нет. Я давно не мальчик и частенько не ночую дома.
       – А король?
       – Да, король... Цезарь, спустись в экипаж и принеси бумагу, перо и чернила.
       Цезарь пошел вниз, а Женька, глядя на лицо фаворита короля, раздвоенное светом свечи на темную и светлую сторону, спросила:
       – Король знает, что вы таскаетесь в «Тихую заводь»?
       – Знает. Иногда вещицы оттуда я перепродавал ему с наценкой. Вот об этом он не знает.
       – Не знает, что вещи краденные?
       – Не знает о том, что с наценкой. Он бы непременно взбесился.
Цезарь принес бумагу и перо. Де Шале написал записку и отправил пажа вместе с ней и экипажем в Лувр.
       – Что вы написали? – спросила фехтовальщица.
       – Я написал, что защищал Марию Гонзалес от врагов, ранен и нахожусь у нее.
       – А если король приедет сюда?
       – Не приедет. Его день расписан по часам, и посещение парижских гостиниц в нем не значится. Единственное, что он может сделать, это прислать своего лекаря, но я приписал, что лекарь у меня уже есть. Приляг со мной, ты устала.
       Женька осторожно пристроилась с краю кровати и, подложив руку под голову, стала слушать новые рассказы из странной жизни своего нечаянного спутника. Истории его кутежей и развлечений отдавали душком уже  не жареной, а попросту протухшей рыбы, но, как и прежде, он ничего не стыдился, а напротив, даже щеголял этим душком как особым остромодным ароматом своего аристократического костюма. Делал ли он это нарочно, или действительно так считал, фехтовальщица понять не могла. Когда он уснул, она тихо переместилась на ларь, будто всерьез боялась запачкаться теми нечистотами, по которым, мягко ступая в дорогих сапогах, ходил этот расторможенный аристократ.


Рана


       Лабрю не ошибся, и Женька, в самом деле, провела довольно мучительную ночь. Цезаря не было, поэтому все, что причиталось на его долю, досталось ей. Она спала урывками, как, впрочем, и де Шале, которому надо было, то пить, то поправить подушку, то повернуться на другой бок, то подать горшок. Помимо этого он постоянно ворочался, стонал, а после полуночи стал бормотать нечто совсем невнятное. Женька испугалась, – она вспомнила про воспаление, лихорадку, ампутацию ноги и побежала за Лабрю.
       Лекарь пришел, потрогал ногу, лоб, посмотрел зрачки, пообещал, что к утру жар спадет, зевнул и снова ушел к себе.
Женька присела рядом с кроватью и вздохнула. Ухаживая за фаворитом короля, она не чувствовала ни жалости, ни любви, ни, тем более, восторга, как не чувствует всего этого к своему будущему ребенку роженица, тем не менее, девушка делала все, что могла, продолжая спать поверхностно, чутко вслушиваясь в приглушенные бормотания, стоны и просьбы.
       В восемь утра проверить самочувствие обоих зашел Лабрю. Осмотрев раненого, он сделал несколько рекомендаций. Женька слушала врача, потирая припухшие глаза и засыпая на ходу. Де Шале выглядел не лучше и с самого утра начал капризничать как ребенок, отчего фехтовальщица даже  прикрикнула:
       – Хватит, в конце концов, сударь! Что вы ведете себя как маркиз?
       – А я и есть маркиз, – удивленно приподнял брови фаворит короля.
       – Ах, да... – поморщилась Женька, от усталости забывшая статус своего ночного мучителя.
       Трудная ночь, таким образом, перетекла в такой же мучительный день. Завтрак, в первую очередь, нужно было подать фавориту короля, горшок тоже, потом ему искали цирюльника, брили и одевали. Женьке хотелось все бросить и лечь спать, однако, дивясь сама себе, она продолжала исполнять его прихоти, терпеливо сносить неудобства их совместного существования и думать над тем, зачем ей все это надо.
Около полудня вернулся Цезарь и передал, что король обеспокоен.
       – Его величество опасается, что вы не сможете принять участие в балете, ваша милость, – сказал он Генриху.
Маркиз заверил его, что беспокоиться не стоит и послал пажа в Лувр с новой запиской для короля.
       – Вы танцуете в балете? – удивилась фехтовальщица.
       – Я всегда танцую в балетах короля.
       – Что значит балет короля?
       – Это значит, что он написал музыку, занимается постановкой и сам танцует в нем Кошку.
       – Кошку?
       – Да, черную.
       – А почему не кота?
       – Король любит странные роли.
       – А кого танцуете вы?
       – Полнолуние. Я должен был танцевать Поэта, но его величество рассердился на меня  из-за Булонже и отдал роль де Бону.
       – Вы хотите сказать, что снова я виновата?
       – Конечно, и теперь я мщу вам за это.
       – Я так и подумала. А как называется балет?
       – «Твари, или Причудливые деяния в ночь Полнолуния».
       Когда вернулся Цезарь, Генрих решил съездить на мессу. Женька ехать с ним не собиралась.
       – Я хочу спать, Генрих.
       – Забудьте об этом! Я не дам вам проспать ваше счастье. Собирайтесь-собирайтесь. Цезарь, прикажи Аманде собрать нам корзинку в дорогу. Она знает, что нужно.
       Чтобы не привлекать лишнего внимания, де Шале велел кучеру ехать в небольшой храм на окраине города, который столичная аристократия обычно не посещала. При экипаже были два лакея. Когда подъехали, они внесли маркиза в церковь на руках и посадили, повинуясь его приказу, на дальнюю скамью. Женька устроилась рядом.
       В храме было малолюдно, но священник читал проповедь по всем правилам. Под его тягучий ровный голос фехтовальщицу стало клонить в сон, но де Шале и тут не дал ей покоя.
       – Вы что, Жанна? – дохнув горячим дыханием, шепнул он в ухо. – Я тут усердно благодарю нашего великого Творца за то, что на грязной жизненной дороге он подбросил мне вас, а вы засыпаете у него на глазах!
       – Поблагодарите лучше сатану, сударь, и дайте мне поспать. Вы совершенно измучили меня ночью!
       – Ну-ну, не отчаивайтесь, – тихо засмеялся де Шале. – Все наши лучшие ночи еще впереди!
       – Да-да, – пробормотала фехтовальщица и снова привалилась фавориту короля на плечо.
       После мессы маркиз повез ее в Булонский лес. Там он нашел безлюдное местечко и приказал расстелить на траве скатерть. Женька в ожидании обеда прилегла рядом на траву, но как только коснулась головой мягкой зеленой подушки, тотчас уснула. Ей снилось, что она летает, взмахивая своим плащом словно крыльями, а потом падает на цветистый луг. Становится больно в руке, кто-то смеется... Девушка открыла глаза, встряхнула затекшей от неудобного положения кистью и посмотрела кругом. Она была в том же лесу. Де Шале сидел рядом и жевал пирожок.
       – Наконец-то, – улыбнулся он. – Я уже думал, что вы проспите до вечера. Хотите есть, Жанна?
       – Хочу.
       – Берите пирожки. Вот еще жареная дичь и вино. Цезарь, налейте госпоже вина.
       – Я хочу умыться, – сказала фехтовальщица, пощупав рукой лицо. – Я, наверное, ужасная.
       – Ужасная, но я люблю вас и такой.
       – Что?.. Любите? Когда это вы успели?
       – Так еще там, в «Парнасе», когда вы тыкали в меня шпагой пьяного мушкетера. Вы достали меня до самой печенки.
       – Смеетесь?
       – Я смеюсь над собой. Не верите?
       – Не знаю... Разве говорят о любви вот так?
       – Как?
       – Хихикаете, жуете пирожок... а я только проснулась и  вообще еще ничего не соображаю.
       – Это хорошо. Соображать – женщине не к лицу. Я как раз решил воспользоваться этим, – засмеялся фаворит короля.
       Женька выпила вина, которое подал в маленьком серебряном стаканчике Цезарь, потом пощупала горячую щеку.
       – Что у меня здесь? Опухоль?
       – У вас мантилья отпечаталась на лице, когда вы на ней лежали.
       – Что вы смеетесь?
       – Так это же смешно, Жанна!.. Этакая каллиграфия!
       – Да ну вас, де Шале!
       – Цезарь, проводите прекрасную девушку к ручью. Ей надо немедленно смыть эти «ведьмины знаки», а то нас не пустят в город.
       Умывшись и перекусив, Женька почувствовала себя лучше. У де Шале снова заныла нога, и они вернулись в «Привал странников», где маркиз продолжал забавляться попытками фехтовальщицы за ним ухаживать. В гостинице она сходила за врачом и, оторвав того от трапезы привела для осмотра. Лабрю посмотрел рану и сделал перевязку.
       – Дело как будто идет на поправку, но еще требуется денек полежать, – резюмировал он.
       – Я под превосходным присмотром, сударь. Так не ухаживала за мной даже моя матушка.
       – Ничего-ничего, – сказала угрожающе девушка, – как только господин Лабрю скажет, что вы здоровы, сударь, сразу же получите от меня пинка под зад и выкатитесь в Лувр под крылышко вашему корольку.
       – Я хорошо заплачу Лабрю, и он некогда этого не скажет, – смеялся в ответ Генрих.
       – Тогда пинка получит и господин Лабрю.
       – Да, дилемма, – с улыбкой качнул головой врач.
       Под вечер маркиз отослал Цезаря с экипажем прочь, отчего Женьке опять пришлось спать на ларе. Де Шале предлагал ей лечь рядом с ним, но она упорно отказывалась.
       Кроме стоических попыток фехтовальщицы оздоровить фаворита короля последнего очень забавляли те же решительные усилия вывести из тьмы заблудшую душу Валери. Занятия чтением последние два дня продвигались трудно. Девочка забыла половину букв, а когда, наконец, вспомнила, никак не могла понять секрет связывания их в слоги. То ли это было оттого, что каждый раз Рони продолжал бесцеремонно уводить ее с собой, то ли оттого, что во время урока девочка чаще посматривала на маркиза де Шале, чем в «Жития святых». В итоге Женька поругалась и с Рони, которого поддерживала Аманда, и с фаворитом короля, но ни с той, ни с другой стороны ничего не добилась. Рони продолжал смотреть зло и насмешливо, а Генрих просто насмешливо, и оба не уступили ни кусочка своей территории.
       На третий день за маркизом приехал управляющий и увез его домой. Женька тут же позвала Валери, но занятия на этот раз ей самой не принесли ничего, кроме раздражения. Девочка казалась тупой и ленивой, а тексты, по которым она училась, угнетали своей назидательностью. 
       Под вечер к фехтовальщице вдруг зашел Рони.
       – Оставьте Валери. Матушка недовольна, – сказал он.
       – А если не оставлю?
       – Тогда может случиться какое-нибудь несчастье.
       – Какое несчастье?
       – Да мало ли какое? – улыбнулся выстуженной улыбкой Рони. – В этой комнате вот так же испанка одна ночевала. Ее тоже господин де Шале содержал, а потом хватился – и нету!
       – Что значит «нету»?
       – Исчезла.
       – Так она ... не уехала?
       – Может быть, и уехала, но бывает и так, что люди просто исчезают, госпожа.
       Рони ушел, а Женька положила толедский стилет под подушку. Она поняла, что слова Рони об исчезновении Марии Гонзалес были сказаны не только с целью ее припугнуть. «Он что-то знает… или сам замешан, – подумала она и, вспомнив, как парень возился с Амандой в углу конюшни. – Нужно выбрать момент и сходить посмотреть, что там».
        Ночью фехтовальщицу разбудил какой-то странный в это время звук. Она открыла глаза. У ее кровати стоял Рони. Он держал в одной руке ночник, а в другой связку ключей. Позвякивая ими, сын хозяйки  молча смотрел на девушку и ничего не предпринимал.
       Быстро сообразив, что это не призрак, Женька резко села, выхватила из-под подушки стилет и выставила вперед.
       – Не подходи!
       – Я не подхожу, госпожа.
       – Что ты тут делаешь?
       – Проверяю, все ли в порядке. Матушка послала.
       – Уходи. У меня все в порядке.
       – Тише-тише, не шумите так. Я уже ухожу.
       Рони улыбнулся и вышел, а Женька еще какое-то время сидела со стилетом в руке, чувствуя, как напряжение отпускает ее и горячим воском стекает в занемевшие пальцы. Она поняла, – Рони пришел не с проверкой, это было продолжение угрозы. «Надо будет в следующий раз забаррикадировать на ночь дверь. Ничего-ничего, вы еще меня не знаете!»


Полет мысли


       На следующий день был праздник Воздвиженья Креста Господня, и под предлогом съездить на площадь, фехтовальщица снова прошла в конюшню. Там прибирался Любен, второй сын Аманды. Лицом он был простоват, костью широковат, смотрел без всяких подвохов и не выходил за границы своих обязанностей.
       – Что вы хотели, госпожа? – спросил Любен.
       – Мне нужна Саломея.
       – Лошадь ваша сегодня не годна для выезда. У нее стерлась подкова, нужно отвести ее в кузню.
       – Так отведи.
       – Слушаюсь.
       Любен увел лошадь в кузню, но в конюшню зашел и начал чистить лошадей другой работник. Женька стала ждать, когда он закончит. Ее интерес заметил вышедший во двор Рони.
       – Вы снова здесь ходите, госпожа?
       – Я хочу посмотреть лошадей.
       – Нечего тут смотреть,  это не ярмарка. Идите лучше на площадь, там есть развлечения.
       В словах Рони, хоть и неприязненных, был свой резон. В воздухе гостиницы повисло тяжелое напряжение, от которого надо было немного передохнуть, и Женька на некоторое время вышла на праздничные улицы. Потолкавшись пару часов среди оживленной толпы и посмотрев ярмарочное представление бродячих актеров на рыночной площади, она вернулась в «Привал странников» готовая к новому бою.
       В трапезной уже набился веселящийся народ. Старшая дочь Аманды долговязая Жюстина разносила напитки, а Валери сидела на коленях очередного вельможи, который разговаривал с Рони. Женька поняла, что они договариваются о цене и подошла ближе.
       – Мне нужна Валери, – сказала она.
       – Вы опоздали, госпожа, – усмехнулся Рони. – Валери сегодня занята.
       – Господин де Шале договорился с Амандой, что Валери будет при мне.
       – А я не договорился, и если госпоже не нравится что-то, то ей лучше съехать отсюда. Если желаете, я вам помогу.
       – Как Марии Гонзалес?
       Рони улыбнулся. В застывшем взгляде еле заметно задрожала белая паутинка смерти.
       – Я не понимаю, о чем вы, – сказал парень, но Женька видела, что он все понял.
       «Нет, я все-таки докопаюсь, в чем тут дело. Надо победить. А иначе, зачем я здесь?» – решила она. О том, чтобы съехать из гостиницы, то есть, позорно капитулировать, фехтовальщица даже не помышляла. Рони, видимо, тоже находился в боевом настроении, так как едва девушка поднялась к себе, внизу раздался страшный визг, крики и грохот. Она тут же  выбежала на лестницу вместе с другими постояльцами.
       В трапезной царил хаос. На полу, согнувшись, корчился от боли и кричал тот самый вельможа, с которым только что торговался предприимчивый сын Аманды. Самого парня поблизости не было, а Валери, схватившись за щеки, бегала кругом и визжала вместе с другими женщинами. Аманда размахивала руками и отталкивала напиравшую публику.
       – Лекаря! Лекаря! Найдите Лабрю! Он сейчас кончится! Жюстина, что уставилась? Быстрей!..
       Мимо Женьки пронесся Лабрю, но его помощь уже не понадобилась – вельможа вдруг перестал кричать и сник. Валери опять завизжала. Ее увели. Лабрю наклонился над раненым и развел руками. В гостиницу во главе с офицером полиции вошли стражники.
       Женька быстро вернулась к себе и затаилась в комнате, стараясь лишний раз не выходить на люди. Она даже собрала вещи, приготовившись бежать, однако, ее никто не спрашивал.
       Валери пришла только ближе к вечеру. Она принесла ужин и рассказала о том, что случилось.
       – Господин заспорил из-за цены. Рони обозвал господина старым ослом. Господин стукнул Рони по лицу. Рони выхватил нож и как дал ему два раза, а потом еще, и убежал! Такая беда, госпожа!
       Дерзкого сына Аманды не поймали, но само его исчезновение было Женьке на руку, и на следующий день девушка снова занялась с девочкой чтением. Валери больше не отвлекалась, и урок пошел.
       Воодушевленная успехом, фехтовальщица настойчиво продолжала двигаться дальше. После занятий она спустилась в конюшню. Первым делом ей нужна была лошадь, чтобы съездить узнать, как идут дела со съемной квартирой, а с другой стороны не терпелось скорее проверить свои домыслы относительно Марии Гонзалес. Однако проверить домыслы снова не удалось. На том месте, где раньше возились Аманда и Рони, стояла лошадь, которую старательно обтирал ветошью Любен. Он же взнуздал и подал Женьке ее Саломею. Лошадь была подкована, и девушка, временно оставив расследование по делу исчезнувшей испанки, поехала к Жильберте.
       Перед выездом она зашла разменять деньги у Аманды. Хозяйка держалась бойцовски, хотя глаза ее почернели и были похожи на, перемытое осенними дождями, пепелище. На Женьку она посмотрела неприязненно, а на вопрос о судьбе сына ничего не ответила, будто это фехтовальщица была виновата в том, что Рони убил спесивого вельможу.
       «А и правильно, что убил! – подумала Женька, выехав на улицы. – Так и надо этим слюнявым котам! Будут еще покупать малолеток, скоты!.. Но что же все-таки находится в конюшне? А там ведь, наверняка, что-то находится! Еще один труп такого же развратника или... или все-таки Мария Гонзалес?..» 
       От сложных размышлений Женьку отвлекло  некое странное сооружение, которое она увидела поверх забора, когда проезжала по Скобяной улице. Сооружение отдаленно напоминало сорванную с дома крышу и вызывало любопытство не только у фехтовальщицы. На заборе висели мальчишки, обзывали сооружение чертовым домом и пророчили ему адское будущее. Тут же находился и сам хозяин – крепкий крутолобый парень в длинном фартуке. Он задумчиво трогал растопыренные плоскости и не обращал на мальчишек никакого внимания.  Рядом с ним бродил большой лохматый пес.
       Женька заехала в раскрытые ворота. Пес тотчас встрепенулся и залаял.
       – Тише, Брут! – приказал хозяин и взглянул на всадницу. – Что вы хотели, госпожа? Я разве плохо подковал вашу лошадь?
       – Лошадь?
       – Ну, это же вашу кобылу приводили из «Привала странников»? Я помню ее по белому чулку на ноге.
       – Вы кузнец?
       – Да. Грегуар Форгерон, – поклонился парень.
       – Нет, с лошадью все в порядке, Грегуар. Что это у вас такое во дворе?
       – Это летательный механизм, – улыбнулся кузнец.
       – Летательный? А можно посмотреть поближе?
       – Конечно, госпожа.
       – А собака? Она не укусит?
       – Брут, сидеть! – велел псу Грегуар. – Свои. Это я от мальчишек завел, чтобы во двор не лезли.
       Женька спрыгнула с лошади, а Форгерон, вытерев руки о фартук, с готовностью подвел фехтовальщицу к механизму и стал подробно объяснять свои дерзкие замыслы. Хотя перед ним была всего лишь девушка, он рассказывал обо всем очень серьезно, даже показал чертежи и назвал несколько формул. Видимо, больше никто не слушал его «бред» так внимательно и, тем более, не верил, что это слепленное из реек сомнительное сооружение имеет что-то общее со словом «полет».
Женька, несмотря на свою искреннюю заинтересованность, тоже засомневалась в здравомыслии несчастного изобретателя, но вдруг в голову ей пришла довольно забавная мысль.
       – Вам нужно изменить форму, – сказала она, перебив длинные славословия Грегуара.
       – Что?..
       – Да, изменить форму, иначе вы не полетите. Смотрите, я сейчас покажу.
       Девушка вынула из ножен стилет и начертила на земле форму, максимально приближенную к силуэту дельтаплана. Два года в изостудии матери, которые та отвоевала у фехтовальной дорожки, не прошли даром, поэтому она сделала рисунок без всяких усилий.
       – Вот так.  И нужно сделать форму из чего-нибудь легкого.
       – Легкого?
       – Да. Сделайте каркас и сверху натяните какое-нибудь крепкое полотно.
       Грегуар озадаченно смотрел, то на сосредоточенное не по-девичьи лицо,  то на чертеж, нарисованный острием ножа.
       – А вот это зачем? – продолжала интересоваться устройством летательной машины фехтовальщица.
       – Это рычаг, чтобы двигать крылья. По-моему, превосходно!
       – Да-да, – покивала головой девушка. – Но не надо рычаг.
       – Тогда как летать?
       – Вас будет держать воздух... если вы, конечно, в самом деле, талантливы.
       Грегуар задумался, глядя на чертеж.
       – У вас есть еще что-нибудь посмотреть? – спросила Женька.
       – Конечно, сударыня!
       Кузнец провел девушку в сарайчик и показал маленькую мельничку, устройство для подъема тяжестей, овощерезку. Многое из того, что он делал, работало на примитивной мускульной силе, но оригинальная система рычагов и рычажков, восхитила даже мало понимающую в механике фехтовальщицу.
       – Вы это продаете? – спросила она.
       – Продаю.
       – Хорошо берут?
       – Когда как. Одиножды «сапог» продал, и так хорошо продал, что материалы для летательной машины купил и новую кровать матушке.
       – Сапог? Вы и обувь шьете?
       – Да нет, то для пыточной «сапог», чтобы кости дробить.
       – Как для пыточной?
       – Заказали. У них старый был, испанский, а я сделал несколько съемных накладок – ребристых, с шипами и железные, чтобы можно было накалить на огне. Представляете, как будут вопить преступники?
       – ...Представляю.
       – Хороший заказ был. Я думаю, что мне еще и новую дыбу закажут.
       Женька смотрела на Грегуара, надеясь найти в его простоватом круглом лице хоть какой-нибудь след мучительных сомнений, но оно продолжало блестеть только азартом «ноу–хау», где нравственные сомнения были неуместны. Его конструкторская мысль, видимо, отливалась в любую форму и не знала границы между летательным аппаратом и устройством для пыточной камеры.
       Фехтовальщица больше ничего не сказала, оставила изобретателя на съедение его замыслам, а сама поехала к Жильберте узнать, как идут дела с обустройством будущего жилища Жанена де Жано.
       Дела шли. Лестница не скрипела, замок на ларе был сделан, и Жильберта уже собиралась облагораживать кровать, но заболел ее младший сын Бенжамен.  У мальчика сильно болел живот, и его  тошнило.
       – Мой старший Мишле чуть так не умер, – сказала Жильберта. – Раньше мы у знахарки снадобья брали, у Мариуллы, да ее сожгли по весне.
       – За что?
       – Она на беду, связалась с дьяволом и стала обращаться в кошку.
       – В кошку?
       – Да, страсть такая! Господин Роше видел.
       – А этот господин Роше не врет?
       – Господин Роше старшина корпорации бакалейщиков, он врать не может. Эту тварь сразу поймали, а через три дня осудили и сожгли. Если бы вы слышали, как она орала!
       – Мариулла?
       – Кошка. Палач не задушил ее перед сожжением.
       – Так сожгли... кошку?
       – Не надо смеяться, госпожа. Священник сказал, что в кошку переселилась грешная душа.
       – А тело? Куда делось тело?
       – Тело потом нашли в реке.
       – В реке?.. А вы не думаете, что…
       Но Жильберта не успела ответить, – Бенжамен застонал, и его снова затошнило и вырвало. Жильберта еле успела подставить ведро.
       – Я сейчас привезу вам лекаря! – сказала фехтовальщица и поехала за Лабрю.
Лабрю помочь не отказался. Девушка посадила врача позади себя на Саломею и, мало того, что они насмешили подобным тандемом улицу, лекаря так растрясло, что ему самому едва не понадобилось лечение. Проглотив пару каких-то пилюлек, Лабрю прочистил мальчику кишечник, велел укрыть потеплее и сделать настойку из трав. Когда ребенок и его мать, каждый по-своему, успокоились, Жильберта на радостях угостила девушку и врача яблочным пирогом, который купила у пирожника. 
       Завершив дело с Бенжаменом, Женька продолжила разговор о сожженной знахарке, в истории которой сквозь мистический колорит эпохи и дикие суеверия, проступало что-то другое.
       – Послушайте, а у той Мариуллы не было врагов?
       – Ее многие побоялись, но товаром пользовались. Особенно это не нравилось Фише.
       – Кто такой?
       – Бакалейщик. Он тоже продает снадобья, но у Мариуллы лучше брали. Очень он злился на нее, госпожа. Вся наша улица потом дивилась, что он деток ее жить к себе забрал. Эти Фише за денье удавятся, а тут лишние рты, да еще ведьмины дети! Потом говорили, он их на службу к какому-то графу отдал.
       – Графу?.. А как их звали?
       – Доминик и Бертиль.
       Фехтовальщица сжала в кулак горячие пальцы.
       – Хорошие были детки, – продолжила Жильберта. – Жаль, что мать их оказалась оборотнем.
       – Я хочу посмотреть, где все это происходило, – сказала Женька. – Где эта
Мариулла превратилась в кошку?
       – Так на улице Бакалейщиков и случилось. Ксавье проводит вас к господину Роше, если желаете.
       Но с Женькой пошел не только мальчик, но и Лабрю, который слышал весь ее разговор с Жильбертой.
       Старшина корпорации бакалейщиков господин Роше, польщенный вниманием благородной девушки, лично показал, где Мариулла превратилась в кошку. Как оказалось, самого превращения он не наблюдал. По его словам, как только Мариулла завернула за угол, раздался страшный крик, который старшина корпорации посчитал голосом дьявола, и сразу выскочила черная кошка.
       – Как ошпаренная выскочила, сударыня! – добавил, увлеченный собственным рассказом, Роше.
       Женька кивнула и направилась посмотреть, что было за углом. Там оказалась дверь черного хода.
       – Кто здесь живет? – спросила девушка.
       – Брат Фише. Старший.
       – Брат, говорите? – фехтовальщица посмотрела на лекаря. – Ну, так теперь все ясно. Как вы думаете, Лабрю?
       – Полагаете, братья сговорились? 
       – Так это же понятно и ребенку! Мариуллу убили, затащили в дом и подбросили кошку!
       – Н-да, интересный полет мысли… Ну, и что вы теперь намерены делать, сударыня? Прошло время, и теперь вряд ли что докажешь.
       – А где сейчас этот Фише? – спросила у старшины корпорации девушка.
       – Как где? В лавке, торгует.
       – Тогда идемте, – решительно сказала фехтовальщица и вскочила на лошадь.
Роше, Ксавье, Лабрю и еще нескольких прохожих, заинтересованных странным собранием на задворках жилища бакалейщика, словно щепки, влекомые молодым весенним ручьем, понесло следом.
       У лавки Фише в силу того, что товар его всегда был нужен хозяйкам, толпился народ. Увидев приближающуюся всадницу в черном плаще, покупатели насторожились. Стало тихо.
       – Это ты Фише? – посмотрела на лавочника девушка.
       – Я, – недоуменно шевельнул бровями Фише и почему-то оглянулся.
       – Так это ты убил знахарку Мариуллу?
       Люди ахнули и замолчали.
       – Что?.. – вздрогнув студенистой щекой, переспросил бакалейщик.
       – Ты убил ее в доме вместе с братом, а потом подбросил на дорогу кошку! – продолжала фехтовальщица.
       – Я?.. Я?.. Вы что? Вы кто?!
       – А дети? Доминик и Бертиль? За сколько ты продал их графу д’Ольсино?
       – ... Я?.. Люди, она лжет! – визгливо воскликнул бакалейщик и ткнул дрожащим пальцем в сторону девушки. – Это ведьма!
       Хозяйки возле лавок заволновались, а Женька усмехнулась. Она не верила, что эти глупейшие слова будут иметь какую-то силу, и полагала, что легко развернет ситуацию в свою сторону.
       – Этот человек убийца! – громко сказала она, но Фише тоже не сдавался.
       – Это ведьма! Ведьма! Это посланница Мариуллы!– продолжал раздувать первобытные страхи лавочник. – Гоните ее, гоните! Она наведет порчу на ваших детей!
       Улица забродила, замешанной на страхе, опасной мутью, и в девушку полетел первый комок земли. Она едва успела нагнуться.
       – Не слушайте этого убийцу! Я сейчас все расскажу!
       К лавке стали подтягиваться мастеровые с кольями в руках.
       – Уезжайте, сударыня, – тихо сказал девушке Лабрю, – а то полет вашей мысли закончится катастрофой.
       Женьку стали хватать за плащ, но она отпугнула наступающих на нее людей стилетом и, следуя совету врача, поскакала прочь.


Партия


       Дерзкий демарш фехтовальщицы в сторону преступного бакалейщика, тем не менее, не прошел даром. Далеко не все поверили Фише, а улица Вольных каменщиков и вовсе недолюбливала лавочника, который никогда не давал в долг и порой всучивал хозяйкам залежалый или просто плохой товар.
       – После вашего исчезновения мнения сильно разделились, – рассказывал обо всем этом вернувшийся Лабрю. – Добрые домохозяйки подрались между собой. Потом к потасовке присоединились их мужья и дети. Ксавье, сын вашей Жильберты, был очень доволен.
       – А что Фише?
       – Закрылся в своей лавке.
       – Ничего, я еще до него доберусь.   
       К вечеру приехал де Шале. Он привез дорогое вино, «Декамерон» и шахматы. Вино маркиз присовокупил к ужину, шахматы ко времени после него, а книгу велел отдать Валери.
       – Вы ведь учите ее читать, – сказал он фехтовальщице. – Думаю, что теперь обучение пойдет быстрее.
       После ужина фаворит короля велел Цезарю поставить на столе шахматную доску и предложил фехтовальщице выбрать цвет. Она, конечно, выбрала белый. Когда фигуры были расставлены, Женька и Генрих приступили к игре.
       – Завтра я отвезу Валери к портному, – сказал де Шале. – Впереди еще неделя, и он успеет пошить ей приличное платье.
       – Платье?
       – Она поедет на балет как личная служанка «Марии Гонзалес». Что вы так смотрите? Вы же сами хотели, чтобы я устроил ее будущее.
       – А если меня арестуют?
       – В любом случае появление Валери в вашем обществе послужит ей отличной рекомендацией, будь вы Марией Гонзалес или Жанной де Бежар. Последнее даже лучше
– за вашу служанку начнут драться. Присмотрите за ладьей, Жанна, вы оставили ее без прикрытия.
       – Не надо советовать, я знаю, что делаю, – сказала самоуверенно фехтовальщица и продолжила разговор о Валери. – Вы говорили с Амандой? – спросила девушка, прикрыв ладью слоном.
       – Да. Она недовольна и позволила Валери сопровождать вас только на балет.
       – Может быть, предложить ей денег?
       – Я предлагал, она отказалась. Валери здесь очень дорого стоит. Осталось только похитить эту крошку.
       Женька поморщилась.
       – Не делайте такое лицо, я не брал Валери силой, – сказал маркиз, «съел» слона конем и загнал белую ладью в угол.
       – Да, вы только купили ее у Рони. Жаль, что это не вас он прикончил вчера вечером.
       – Хм, попробовал бы он хотя бы замахнуться! Наглый холоп!
       – А вы не думаете, что это Рони убил вашу Марию Гонзалес? – посмотрела пристально Женька, тем временем, пытаясь взять черного короля в кольцо.
       – Марию? Почему вы так решили?
       Девушка рассказала о своих подозрениях по поводу испанской баронессы. Генрих усмехнулся.
       – Ну, если ее и убили, то это не удивительно.
       – Почему?
       – Потому что она жила такой же опасной жизнью как и вы.
       – Но вы, по-моему, тоже любите играть со смертью, сударь.
       – Не со смертью, а с жизнью. Это правда. Так скучно иногда бывает, сударыня. Главное при этом не сделать ставку на слабую фигуру... О,  у вас опять потери, Жанна, мой ферзь съел вашу бедную ладью.
       – А мой конь вашего… слона и теперь под угрозой ваш король.
       Генрих внимательней взглянул на клетчатое поле.
       – Да, король... Что-то я пропустил, – задумчиво сказал он и перевел взгляд на фехтовальщицу. – Что?
       – Я живу опасной жизнью не от скуки, как вы. Делайте ход, сударь.
       – Не от скуки? Возможно, но это не меняет исход, любая игра со смертью опасна.
       – Ну и что? Все равно никто не может мне этого запретить, я никому не принадлежу.
       – Не принадлежишь, верно… но я подумаю, что с этим можно сделать… Пожалуй, еще один ход ферзем. Вот так, – де Шале передвинул фигуру. – Вам мат, Жанна.
       – Что?
       Фаворит короля засмеялся, а Женька с досады вскочила и нервно заходила по комнате. Она понимала, что проигрывает, но не в шахматной партии. Генрих тоже встал и, поймав девушку за руку, подтянул к себе.
       – Я хочу остаться с тобой, – коснулось  щеки фехтовальщицы его горячее дыхание.
       – Нет, – категорично сказала она, но из рук не вырывалась.
       – Ты не поняла, я хочу остаться с тобой навсегда.
       – Генрих...
       – Аманда сказала, что ты выезжаешь куда-то одна.
       – Выезжаю. Я не могу постоянно находиться в этой гостинице.
       – Не выезжай завтра.
       – Почему?
       – Я приеду и свожу тебя в одно место.
       – Куда? В какое место?
       – Узнаешь.
       Де Шале наклонил голову и поцеловал фехтовальщицу в губы. Она не сопротивлялась. В спину что-то остро кольнуло, будто кто-то надсек артерию. Под одеждой стало горячо... Иллюзия была настолько яркой, что Женька даже попыталась пощупать лиф, но нашла там только мужские руки, обнимающие ее за талию.
       – Что? – спросил де Шале.
       – Ничего, уезжай.
       Ночью девушка снова спала плохо, но теперь ей казалось, что перед кроватью  стоит не Рони, а фаворит короля, против которого вряд ли помог бы даже толедский стилет.
       Генрих не обманул, на следующий день он заехал за Женькой сразу после мессы и повез ее в район аристократических особняков. Там, остановив экипаж возле одного из них, он указал на его узкие темные окна.
       – Как вам этот дом, Жанна? Нравится?
       – Не очень.
       – Почему?
       – Он похож на гробницу.
       Генрих засмеялся.
       – Это потому, что там сейчас никто не живет.
       – А чей это дом?
       – Ваш.
       – ... Что?
       – Этот дом подарил мне король, но отец забрал у меня ключи и сказал, что я въеду в него, когда женюсь.
       – То есть... вы хотите на мне жениться, сударь?
       – Да, – просто ответил де Шале.
       – Для того, чтобы въехать в дом?
       – Не говорите глупости, сударыня. Чтобы въехать в дом, я мог бы жениться на любой другой девушке. Желающих достаточно.
       – Но... но меня арестуют, Генрих, ... и вас тоже. Вы разве забыли о приказе короля?
       – Этот приказ касается Жанны де Бежар, а не Жанны де Шале.
       – Королю все равно это не понравится, Генрих.
       – Причем здесь король? Вы сами-то согласны, Жанна?
       – Вы хотите купить меня этим домом, сударь? – продолжала делать попытки не смотреть правде в глаза фехтовальщица.
       – Я только хочу сказать, что, когда мы поженимся, нам будет, где жить, –  отклонил ее очередную попытку повоевать фаворит короля.
       Но Женька ничего внятно не ответила, продолжая видеть в этом неожиданном предложении очередной ход какой-то хитрой шахматной партии и уж тем более «войн» не прекратила. Когда платье для Валери было заказано, она снова взялась за ее обучение. Та уже пробовала читать самостоятельно, коль скоро взяла в руки «Декамерон». Успехи Валери воодушевили фехтовальщицу, и она стала учить девочку не только читать, но и писать, и даже играть в шахматы. Аманда хмурилась – дочь отказывалась ходить по номерам, и рассерженная мать послала ее мыть полы на пару с другими сестрами. Де Шале смеялся и привозил новые любовные романы. Валери бросала все и пряталась, чтобы прочитать очередную главу.
      Генрих приезжал каждый день после полудня, выкраивая часы между службой королю и домом, где он тоже должен был появляться, как примерный сын, если хотел рассчитывать на наследство. Несмотря на невнятный ответ фехтовальщицы, касающийся предложения выйти  за него замуж, он считал ее своей девушкой, а она, несмотря на тот же «невнятный ответ», продолжала отвечать на его поцелуи и властные объятия, которые день ото дня становились все продолжительней и смелее. Пару раз де Шале хотел остаться ночевать, но Женька не позволила.
       – У вас нет на это никаких прав, сударь, – напомнила она.
       – Есть – я люблю тебя.
       – Но я не могу любить вас.
       – Почему?
       – У моего ребенка должен быть безупречный отец, такой, какой был у меня, а вы...
       – Что «я»?
       – Вы скоро танцуете в балете «Твари», так поезжайте репетировать, сударь.
       Де Шале слегка бесился, но уезжал, а Женька шла в ближайшую церковь и терпеливо слушала мессу. Однако латинское песнопение не успокаивало ее, и не оттого, что она в нем ничего не понимала, – оно, как ни странно, тоже было полно какой-то потаенной страсти, неуместной в стенах храма, где фехтовальщица пыталась прятаться от своих чувств.
       Ближе ко дню поездки на балет девушка стала потихоньку готовиться к переезду на квартиру к Жильберте. Сами по себе сборы не представляли особой сложности, но Женька чувствовала, что ей препятствует нечто непредвиденное и мощное, то, чего она всегда побаивалась и сторонилась, то есть все, что было связано с  далеко не безупречным персонажем из балета «Твари». Вторую неделю Генрих де Шале «пил из нее кровь» и преуспел в этом, как ни один трансильванской вампир, – ее  мутило при каждом его появлении, и она уже стала бояться, что вот-вот позволит ему остаться или, что еще хуже, поедет жить в его похожий на саркофаг дом.
       В позорной панике от этой мысли Женька пыталась даже прибегнуть к помощи первой попавшейся знахарки, которую нашла на улице, однако случилось так, что спасать ее здоровье был вынужден тот же лекарь Лабрю. От сомнительного зелья у нее разболелся живот, и началась рвота. Узнав причину скоропалительного поступка «кузины Генриха де Шале», лекарь посмеялся.
       – Вы же умная девушка, сударыня. Тому недугу, которым вы страдаете, нет противоядия. Эта «болезнь» приходит и уходит сама, причем уходит так же неожиданно, как и появилась. Право, здесь я бессилен что-либо сделать для вас, я могу лечить только телесные раны.
       – Так лечите! Мне больно!
       – Хорошо, я промою вам кишечник.
       – Как?..
       – Как обычно, с помощью клизмы.
       – Что?
       – Не пугайтесь, сударыня. У меня большой опыт в подобном деле. Здесь многие страдают несварением. Вспомните хотя бы маленького сына вашей квартирной хозяйки. Он едва не умирал, а сейчас бегает, строит всем рожи и кидается грязью. Будьте любезны подобрать юбку и лечь на бок. Я сейчас позову Валери. Мне понадобится вода и некоторая помощь.
       Лабрю не обманул, – он, в самом деле, проделал все скоро и ловко, не причинил никакой боли, но продолжал попутно острить себе под руку, что отчасти скрадывало  пикантность этой вынужденной процедуры. Девушка пришла в себя только к вечеру, а Генриху сказала, что отравилась несвежими фруктами. Маркиз немедленно вызвал Лабрю и учинил ему допрос, а после того как тот отчитался, недовольно резюмировал:
       – Этот лекарь стал много себе позволять. Если он снова будет делать вам клизму, я должен за этим проследить.
       – Генрих... – простонала Женька, которую еще слегка  знобило от всего того, что с ней творилось.
       – Молчите, Жанна! Знаю я этих врачей!
       На счастье фехтовальщицы нужды в клизме больше не возникло.
       В один из дней рано утром в гостиницу приехал де Ларме. Он сообщил, что нашел покупателя. Им был побочный сын Генриха Четвертого герцог и принц Александр Вандом.
       – Но не называйте его по имени, – предупредил мушкетер. – Он хочет остаться неузнанным.
       – Где я его увижу?
       – Я устрою вам встречу на балете, выберу момент и вызову вас.
Кроме имени покупателя де Ларме привез мужскую одежду, сапоги, шляпу и оружие. Одежда была поношенная, сапоги залатанные, а у шпаги повреждена дужка эфеса.
       – Шпага моя старая, сударыня, и хотя дужка кривая, клинок крепкий. Если что, даже сможете стукнуть вашего обидчика.
       – Стукну, – кивнула фехтовальщица и осторожно спросила о Кристофе.
       – Кристоф? Он догадывается, что вы в городе, и назвал вас... впрочем, я не буду говорить, как он вас назвал.
       Женька тоже не стала допытываться, как назвал ее королевский мушкетер, но слегка нахмурилась.
       – Он тоже будет в Лувре?
       – Да, но я не советовал бы вам подходить к де Белару, сударыня. Вы все испортите.
       – Я знаю, – сказала девушка и отвела взгляд в сторону.
       В день балета Генрих приехал пораньше и привез платья.
       – Двор заинтригован, – улыбался он, как игрок, делавший хорошую игру, – Имя баронессы Гонзалес не сходит с уст.
       – Генрих...
       – Что такое?
       – Я... боюсь, – вдруг созналась девушка.
       – Повтори, что ты сказала?
       – Меня узнают.
       – Перестань! Делать и говорить тебе ничего не нужно. Главное, повыше держи голову.  Впрочем, кому я это говорю?
       Фехтовальщица кивнула. Она действительно боялась потерять свободу, но не ту, о которой подумал Генрих.
       Приглашенный цирюльник уложил Женьке и Валери волосы. По-новому одетая и причесанная, Валери тоже приподняла подбородок. Увидев преображенную дочь, Аманда даже растерялась.
       – Что вы сделали с ней, сударыня? – пробормотала она, а Женька победно улыбнулась.
       Она уже не чувствовала брезгливости к девочке, ранее развлекавшей скучающих господ, сейчас это была какая-то другая Валери, и эта «другая Валери» хотела чего-то другого. Аманда велела дочери вернуться после окончания балета и, храня на лице сильную задумчивость, ушла.


«Твари
или Причудливые деяния в ночь Полнолуния»


       Как только экипаж маркиза де Шале остановился во дворе Лувра, к нему подошел слуга и подал записку. Прочитав ее, Генрих посмотрел на фехтовальщицу.
       – Что? – спросила она.
       – Король просит, чтобы я зашел к нему вместе с вами перед спектаклем.
       – Зачем?
       – Он не написал. Пойдете?
       – А если меня арестуют?
       – Если бы король хотел вас арестовать, он бы прислал солдат, а не лакея. Наверное, он просто хочет оказать честь, пригласив вас во время своего одевания.
       – А если он что-нибудь спросит?
       – Я отвечу за вас. Скажу, что вы не можете говорить, потому что простужены. Идемте.
       Женька немного напряглась, не представляя себе исход встречи с королем, но ее напряжение возросло еще больше, когда она увидела в галерее Кристофа де Белара.
       – Вам плохо? – почувствовав волнение своей спутницы, спросил Генрих.
       – Здесь воняет.
       – А, не обращайте внимания. Это опять кто-то не дождался лакея с горшком и помочился в портьеру.
       – Вы шутите?
       – Нисколько. Долгие ожидания в приемных совершенно испортили наших кавалеров.
       – Тогда это не дворец, а какая-то конюшня!
       – Зверинец, сударыня, зверинец. Пот, кровь, испражнения....
       Подойдя к дверям, где стоял де Белар, они замолчали.
       – Что его величество? – спросил де Шале у мушкетера.
       –  Одевается, – односложно ответил тот.
       Де Белар не смотрел на спутницу маркиза. Ему, видимо, не было дела до  меняющихся подруг королевского фаворита. Он кивнул лакею, и тот доложил королю о приходе маркиза де Шале.
       Приглашенная пара зашла, когда Людовика одевали  в костюм для балета. Он был полураздет и без туфель, но при появлении посторонних совершенно не смутился.
       – Наконец-то, де Шале! – воскликнул он. – П-посмотрите на эти штаны, сударь! Они слишком узки! Вам не кажется это?
       – Штаны в самый раз, государь! Вы же танцуете Кошку, а это подразумевает изящество ноги.
       Король успокоился, взглянул в зеркало, а потом на фехтовальщицу и Валери, склонившихся в приветственном поклоне.
       – Встаньте, встаньте, дамы, – махнул рукой Людовик.
       Обе выпрямились, и король подошел ближе.
       – Какая у вас милая служанка, госпожа Гонзалес. Она тоже испанка?
       Женька молча покачала головой. Она догадывалась, что как только откроет рот, все ее инкогнито рухнет с таким треском, о каком она не смела и мечтать.
       – Служанка госпожи Гонзалес француженка, государь, – сказал за нее де Шале. – Это я приставил к сеньоре эту девушку.
       – А почему молчит сама сеньора? Госпожа Гонзалес, вы п-понимаете меня?
       Девушка кивнула.
       – Мы знаем, что вы оказали ценные услуги Франции и б-благодарим вас, – продолжал Людовик. – Вы получили денежную помощь, которую я велел п-передать вам?
       Женька опять кивнула и взяла Генриха за руку.
       – Госпожа Гонзалес не может говорить, государь, – опять взял все на себя де Шале. – Она простудила горло.
       – Сеньора п-потеряла голос?
       – Да, государь.
       – Хм, п-потерять голос – это серьезно, сеньора. Женщины особенно п-плохо переносят это, – усмехнулся король, и его пристальный взгляд, казалось, сейчас просто приподнимет спасительную мантилью.
       – Это ненадолго, государь, – засмеялся де Шале. – Госпожа Гонзалес, когда здорова, очень разговорчивая особа.
       – Например, как госпожа де Бежар? П-помните эту девушку, Генрих?
       – Как же! Все еще помнят ее, государь.
       – Я хотел сосватать ее за нашего блестящего поэта Люсьена де Бона, сеньора. Отличная партия для п-провинциалки, но госпожа де Бежар пренебрегла моей рекомендацией. Сегодня господин де Бон танцует в моем б-балете. Может быть, вы оцените его именно так, как не захотела оценить этого юношу госпожа де Бежар? Вам, ведь тоже нужно подумать о том, чтобы п-поменять фамилию, тогда не придется п-прятать лицо под мантильей. Верно?
       Король говорил несколько странно – все сказанное им можно было отнести, как к Марии Гонзалес, так и к Жанне де Бежар, поэтому фехтовальщица на всякий случай вежливо поклонилась.
       – Кроме того, я немного на вас в обиде, сеньора, – продолжал король. – Да-да, вы крадете моего п-подданного. Господин де Шале стал так часто отлучаться, блюдя ваши интересы, что только мое теплое расположение к нему и ваши заслуги перед Францией п-принуждают меня быть столь снисходительным.
       – Вы очень великодушны, государь, – преклонил колено де Шале.
       – Я всегда великодушен, мой дорогой, если раньше мне не испортят настроения слишком длительным непослушанием. Скоро будет дан знак к началу, а вы еще не одеты, сударь. П-проводите госпожу Гонзалес в зал и займитесь, наконец, непосредственно балетом своего короля.
        Де Шале поднялся и повел девушку в зал.
        – Что вы думаете о словах его величества, Генрих? – тихо спросила по пути в ложи Женька.
        – А что я должен думать?
        – Вам не показалось, что король узнал меня и хочет снять обвинение?
        – Я не дам вам выйти замуж за Люсьена де Бона, я лучше убью вас.
        – Я говорю серьезно.
        – Я тоже.
        Место «Марии Гонзалес» находилось в самом престижном втором ярусе. В первом ряду сидели королевские особы и лица королевской крови. Второй ряд занимали персоны, к ним приближенные. Кресло фехтовальщицы находилось позади сестры короля принцессы Генриетты и рядом с креслом Клементины де Лавуа, которая одна посмотрела на подругу маркиза де Шале приветливо. Другие лица светились прямой неприязнью или холодным любопытством.
       – Присмотрите за госпожой Гонзалес, Клементина, – попросил де Шале, поклонился Генриетте и ушел готовиться к выходу.
       – Какая у вас очаровательная служанка, госпожа Гонзалес, – улыбнулась Клементина, тоже обратив внимание на Валери, которая стояла позади кресла «Марии Гонзалес», словно куколка.
       – Если она вам так нравится, то возьмите ее себе в услужение, сударыня.
       – Но я совсем не потому...
       – Я скоро уеду, у меня будет другая жизнь, и Валери останется без меня. Помогите ей. Она грамотна и даже знает шахматы.
       – Что ж, если все действительно так, то я подумаю.
       В первый ряд второго яруса  прошла королева. Все поприветствовали ее вставанием, после чего был дан знак к началу.
       Появился актер в костюме Пролога и, следуя сложившейся традиции,  воздал хвалу венценосному сочинителю, то есть королю, а потом Клементине де Лавуа, которой принадлежала идея сделать балет благотворительным. Сбор от балета шел  Приюту Подкидышей. Публика немедленно разразилась громкими хвалебными восклицаниями. Затем Пролог поочередно назвал титулованных участников предстоящего действа и с поклонами удалился.
       Зазвучала музыка. Балет открывала группа профессиональных танцоров. Они выскочили на середину зала в роли сатиров и чертей, буквально ошеломив публику стремительными вращениями и высокими прыжками. Их сменили придворные во главе с королем в костюмах котов. Коты вкрадчиво кружили вокруг Поэта – Люсьена де Бона и будто склоняли к чему-то.
        В маске Полнолуния появился де Шале и исполнил в дуэте с королем довольно изящную танцевальную связку. Раздались одобрительные восклицания и громкие аплодисменты. Далее из люка в полу в зал проникли чудовища. Многорукие и многоглазые полулюди, полузвери, они вовлекли Поэта в центр своего уродливого кордебалета, пытаясь сделать его своей игрушкой, но он быстро освоился, и скоро вся мощная орда мутантов стала слушаться его как ручная. Когда же час Полнолуния закончился, Поэт остался один. Кошмары покинули его, но на его лице не было улыбки.
       Третьей частью шел дивертисмент, во время которого лакей передал фехтовальщице, что ее спрашивает господин де Ларме, и она вышла в коридор.
       Без лишних слов Люис провел девушку в одну из отдаленных галерей. Там их уже ждали. Вельможа стоял прямо как статуя командора, был в черной полумаске и держал руку на эфесе шпаги. Знакомо и неприятно сверкнул камень изумруда в перстне на крупном пальце. С дворянином был охранник и слуга, а с девушкой только де Ларме, но она не боялась, а, напротив, сразу поняла, что дичь сейчас не она, а этот самый вельможа, который как-то приказал стрелять в нее на ночной улице. «А может быть, я ошибаюсь? Такой перстень может носить и другой. Сейчас проверим».
         – Госпожа Гонзалес? – несколько удивился именитый покупатель. – Так это у вас находятся интересующие меня бумаги?
        – У меня.
        – Тогда я должен видеть этот дневник. Я знаю почерк Жозефины де Лиль.
        – Она писала вам любовные письма?
        – Это вас не касается.
        – Дневник не со мной. Я приехала не одна и не могла взять его сюда.
        – Сколько вы хотите за дневник, сударыня?
        – Тысячу пистолей.
        – Хм, это наглость! Четыреста пистолей и не более.
        – Эти деньги требует не только я.
        – А кто еще?
        – Та девушка, в которую вы приказали стрелять своему охраннику.
        – Что?.. Какая еще девушка?
        – Представьте, она осталась жива и даже готова выступить в суде, если ее попросят об этом. Зачем вам лишние хлопоты? Ведь тогда придется платить еще и судьям, принц?
        Вельможа слегка смутился и переглянулся с охранником.
        – Хм, значит вы, как я понял, не Гонзалес?
        – Какая вам разница? Платите, и девушка забудет про этот неприятный случай. Кстати, у нее до сих пор остался след от того выстрела. Показать?
        Герцог снова посмотрел на охранника.
        – Как же так, Бертран? Вы же говорили…
        – Я могу все исправить, ваша светлость.
        Женька выхватила из ножен стилет, де Ларме шпагу.
        – Оставьте, Бертран, – велел охраннику герцог. – Мы пошутили, сударыня. Я согласен на ваши условия. Завтра после шести вечера у господина де Ларме.
        На этом участники сделки разошлись. Де Ларме пошел проводить Женьку в зал.
        – Лихо, сударыня, – усмехнулся он. – На такую сумму я и не рассчитывал. Что там еще за грешок обнаружился у нашего великолепного принца?
        Девушка вкратце рассказала о своей первой ночи в Париже, на что Люис покачал головой и сказал:
        – Завтра я приведу де Барту и де Камю.
        – Но тогда их тоже придется включить в долю.
        – Они стеснены в средствах и запросят только на самое необходимое. У де Барту трудности с кредиторами, у де Камю с экипировкой. От той суммы, которую вы отбили у герцога, не убудет.
        – А Кристоф? Он ведь тоже имеет право на долю и даже больше, чем мы.
        – Он не возьмет эти деньги.
        – Да, наверное... А вы на что хотите потратить свою долю, если это не тайна, Люис?
        – Не тайна. Я хочу купить офицерскую должность.
        – Разве это покупается?
        – Еще как покупается, сударыня.
        – А как же доблесть, подвиги?
        – Одно другому не мешает, просто некоторые идут более коротким путем. Кто знает, сколько нам предначертано? Если меня прибьют на войне или на дуэли, почему бы не предстать перед Всевышним в офицерском чине. Может быть, мне и там предложат повышение. А вот вы поберегитесь. Как бы герцог не устроил за вами охоту.
       – Да, я поняла.
       Фехтовальщица вернулась в зал, когда шел дивертисмент. Клементина сказала, что его повторили на бис, поэтому девушка ничего не потеряла,  удалившись на некоторое время по своим делам. Танцы, как и в начале,  исполняли профессионалы, которые на этот раз изображали город с его многообразным людом: трактирщиками, прачками, солдатами, торговками и ремесленниками. Городские жители, представленные в нем, в том числе и рефлексирующий Поэт, в финале располагались вокруг Черной Кошки – короля. Генрих в финале не участвовал, поэтому зашел за Женькой раньше.
       – Поехали, –  как только дивертисмент закончился, шепнул он ей.
       Девушка полагала, что они поедут в гостиницу, но де Шале повез ее в другую сторону.
       – Сегодня мы будем ночевать в доме, который я вам показывал, – пояснил он.
       – Ваш отец позволил вам?
       – Я велел матушке стащить у него ключи.
       – Что значит, велел? Ваша матушка подчиняется вашим приказам?
       – Я как-то застал ее с врачом... Теперь она боится, что я скажу об этом отцу.
       – Вы ее шантажируете?
       – Нет, ей просто совестно.
       – А если ваш отец узнает обо мне?
       – Это уже неважно. На днях я все равно повезу вас знакомиться с родителями. Мы поженимся, и будем жить в этом доме.
       – Но я не хочу замуж, я не могу... – не сдавалась фехтовальщица, но Генрих только улыбался и крепко сжимал ее руку.
       Странная идея дворцового шутника построить семейную жизнь Женьку по-прежнему настораживала. Она видела в ней какой-то подвох, и только этим пыталась объяснить желание создать семью любителем повеселиться. «Но, – продолжала думать фехтовальщица, – если дело закончится свадьбой, я выиграю у Монрея, и сюжет завершится... Завершится?.. А д’Ольсино?..»
       В лучах заходящего солнца дом, ранее похожий на саркофаг, выглядел более живо, даже поэтично. В нижней зале благоухал уставленный блюдами стол, в канделябрах горели свечи. Свет отражался в серебряной посуде и полированных крышках ларей. Со стен вышитыми глазами вопросительно взглянули дамы и кавалеры придворного балета, изображенного на шпалере. Вопрос в их глазах был уместен, и Женька как будто уже знала ответ. Она еще плохо представляла, чем могут закончиться ее отношения с фаворитом короля, но исход этого вечера не сулил особой тайны. «Ужин, свечи, цветы... Вот Кристина бы порадовалась», – усмехнулась фехтовальщица и сняла с головы мантилью.
        За ужином прислуживал молчаливый слуга. Он появлялся тихо и был скорее похож на персонаж, спустившийся со шпалеры, чем на живого человека. Ему помогали Цезарь и Валери.
        – Как вам балет короля, Жанна? Понравился? – спросил с другого конца стола маркиз.
        – Да.
        – А как я танцевал? Не было заметно, что я прихрамываю?
        – Нет.
        – А хотите посмотреть дом?
        – Да.
        – А вы знаете другие ответы на мои вопросы?
        – Какие вопросы?
        Де Шале засмеялся, поставил бокал на стол и встал.
        – Идемте, – сказал он и повел Женьку за собой.
        Цезарь шел впереди и подсвечивал их неопределенный путь свечами.
        – На днях сюда привезут новую мебель, – сказал Генрих. – Как вы думаете, эти шпалеры удачны, или их тоже стоит поменять?
        – Удачны, – снова односложно ответила фехтовальщица. – А вы... вы уже сказали о том, что собираетесь жениться, родителям?
        – Да.
        – А королю?
        – Да.
        – Вы сказали обо мне королю?
        – Я сказал, что собираюсь жениться на девушке благородного происхождения.
Король не против светских браков и думает, что это Виолетта де Флер. Я пока не стал уточнять, кто эта девушка.
       – Генрих, неужели ты не понимаешь?
       – Не бойся! Все будет превосходно! Когда ты станешь моей женой, король покричит немного, но будет вынужден снять с тебя обвинение.
       Предположение де Шале было, конечно, сомнительным, но сейчас, в романтическом свете свечей, прозвучало убедительно.
       В спальне, то есть последней комнате, которую фаворит короля показывал фехтовальщице, также был накрыт легкий стол, состоящий из фруктов, сладостей и вина. На стене, напротив широкой кровати, тоже висела шпалера, но теперь не с чинными придворными, а с обнаженными девушками, которых похищали лесные сатиры. Тела девушек были красивы, а позы бессовестны.
       У изголовья кровати стояла ваза с белыми розами, и их приторный запах, некогда смешавшийся в сознании Женьки с запахом насильственной смерти, вызвал у нее ощущение тошноты.
       – Вам не нравится шпалера, Жанна? – заметил перемену в лице девушки де Шале.
       – Мне не нравятся эти розы. Уберите их.
       – Убрать? Извольте.
       Генрих взмахнул шпагой, и белые бутоны, словно чьи-то головы, посыпались на пол.
       – Теперь вы довольны, сударыня? – спросил маркиз.
       – Довольна.
       Фаворит короля отдал пажу оружие, велел ему уйти и снова взглянул на фехтовальщицу. Она переступила с ноги на ногу, не зная, что делать, – вести себя развязно или скромно; ждать, наступать или оставаться в засаде. Это «поле боя» было пока незнакомо, и Женька терялась, лихорадочно пытаясь выстроить тактику на ходу.
       – Вас еще что-то смущает? – спросил, видя ее не проходящее напряжение, де Шале.
       – Да, я... у меня еще не прошли следы на спине.
       – Какие следы?
       – От плети де Барбю, я же говорила.
       – Какие пустяки, Жанна! Ты разве не видишь, что мне сейчас все равно, что будет у тебя на спине, следы плети, прыщи или струпья проказы?
       – Вижу.
       – Тогда что ты стоишь? Иди, я посмотрю на эти «ужасные» следы.
       Женька подошла.
       – Повернись.
       Она повернулась, и Генрих стал расшнуровывать тугой корсаж, постепенно обнажая злосчастные следы от плети де Барбю. Они побледнели, но были еще видны. Как и д’Ольсино, фаворит короля коснулся одного из них губами. Больно теперь не было, но стало горячо, как будто кто-то снова надсек артерию. Это горячее тут же проступило на девичьих щеках, а де Шале продолжал предательски целовать в спину и освобождать фехтовальщицу от тесного платья. При этом он не забывал и себя, ловко расстегивая между делом застежки своего костюма. Словно лоскуты старой отжившей кожи, сползала с обоих «благородная одежда»... Освобожденные от нее тела мягко сблизились, соприкоснулись и, как это было во все времена, начали жить своей, издревле предназначенной им жизнью...
        Издержки первой «взрослой ночи», ее бестолковость, запахи и звуки не слишком испугали фехтовальщицу, но та розовая поволока романтизма, которая изначально греет каждую девичью душу, была разорвана в клочья. Тело болело, будто над ним произвели какую-то хирургическую операцию, мысли спутались, чувства схлынули. «И это любовь?.. Или это не любовь?» – в первый момент подумала девушка, разглядывая поутру нагие фигуры на шпалере как будто по-новому. Их будоражащая бессовестность осталась где-то в прошлом. «Да, им никогда не узнать...» – подумала Женька со смешанным чувством тоски и превосходства. Чего им не дано было узнать, она не могла сказать, не находя этому подходящего названия.
        В отличие от фехтовальщицы, Дворцовый Насмешник, посвятивший в первую любовную боль ее неопытное тело, не ощущал никаких скрытых течений. Для него фарватер чувственной реки был давно известен, он считал себя отличным пловцом и сейчас видел только внешние препятствия, которые тоже не казались ему непреодолимыми. Он довольно смеялся над испачканными простынями, упивался своей победой и не замечал отстраненной задумчивости девушки, которую почему-то очень хотел видеть своей женой.
        Валери и Цезарь, судя по их лукавым переглядам, тоже провели ночь неплохо. Они помогли своим хозяевам прибраться и обслужили за завтраком.
        – Сейчас я отвезу вас в гостиницу, – сказал де Шале, – покажусь в Лувре, а потом мы поедем к моим родителям.
        – Вы же сказали, что это будет на днях.
        – Я передумал, мы поедем к ним сегодня.
        Нельзя было сказать, что фехтовальщица охладела к де Шале, напротив, прощальные объятие было таким же головокружительным, но когда она осталась в гостинице одна, то вздохнула с облегчением. В отличие от нее, Валери была счастлива.
        – Госпожа, а как вы думаете, меня может взять замуж какой-нибудь знатный вельможа? – спросила она.
        – Знатный?
        – Да, ведь я умею читать.
        – Ты для этого и училась читать?
        – А для чего же еще учатся читать?
        – Для того чтобы лучше видеть?
        – Что видеть?
        – То, что ты сама захочешь видеть.
        Валери была несколько обескуражена, но надежды как будто не потеряла.
        – Госпожа, а вы не бросите меня?
        – А?.. Что? ... Не знаю.
        Женька думала о другом. Через пару часов должен приехать Генрих, чтобы везти ее к родителям, а вечером у нее была назначено окончание сделки с дневником, открывающая ей допуск не только к фехтовальной школе, но и к прежней независимой жизни. «Нет-нет, не сдаваться», – сказала сама себе девушка и велела приготовить лошадь. Она решительно собралась съехать из гостиницы.
Визит Лабрю, который зашел к фехтовальщице, как только Валери убежала хлопотать о лошади, не только укрепил ее решение, но и ускорил его осуществление.
        – Не знаю, сударыня, нужно ли вам это, но сегодня утром сюда приходил полицейский, – сказал врач.
        – Зачем?
        – Он разговаривал с Амандой и краем уха я слышал, что разговор шел о девушке, живущей под покровительством господина де Шале. Полицейский обещал, что зайдет после полудня.
        – А сейчас сколько?
        – Двенадцать, сударыня.
        – Спасибо, Лабрю! Позовите Валери! Быстрее!
        Женька вытащила из-под кровати мужской костюм, который привез де Ларме и, как только Валери появилась, велела немедленно помочь снять с себя платье.
        – Зачем? – не поняла та.
        – Молчи и делай, что тебе говорят!
Валери расшнуровала корсаж, стянула на пол юбки... Дальше фехтовальщица одевалась сама.
        – Ой, госпожа, что вы делаете? – воскликнула пораженная девочка.
        Женька натянула штаны и рубаху, сапоги и камзол, а когда застегнула ремень со шпагой, то Валери совершенно потеряла дар речи.
        – Саломея готова? – спросила фехтовальщица.
        Девочка кивнула, продолжая наблюдать это удивительное превращение и всплескивать руками. В конце своего преображения фехтовальщица схватила стилет и стала решительно отсекать длинные пряди своих волос. Валери вскрикнула так, будто
Женька вскрыла себе вены.
       – Госпожа... – прошептала она и слегка отпрянула.
       – Меня преследуют, мне нужно скрыться!
       – А господин де Шале?
       – Об этом скажешь и господину де Шале.
       – А я, госпожа?
       – Пусть маркиз поговорит о тебе с Клементиной де Лавуа. Она знает. Иди, подведи мне лошадь  к черному ходу. И достань веревку. Сможешь?
       – Да, госпожа! Веревка есть в конюшне.
       – И помалкивай там!
       Из вещей Женька взяла только самое необходимое, то, что уже давно было подготовлено заранее.
       Вдруг в комнату снова зашел Лабрю.
       – Полицейский уже здесь, сударыня. Сейчас они поднимутся к вам с Амандой.
       – Задержите их как-нибудь, Лабрю!
       – Да, я скажу, что вы больны.
       Врач вышел. Фехтовальщица закрыла за ним дверь, придвинула к ней ларь, а потом через окно вылезла на крышу конюшни и спрыгнула вниз. Валери уже ждала ее у задних ворот с лошадью и веревкой. Женька быстро привязала баул к седлу, села верхом, и слегка морщась от некоторого дискомфорта в теле, который принесла ей прошедшая ночь, поскакала прочь. 

http://www.proza.ru/2011/04/01/754