Андрюша

За серым окном плацкартного вагона было промозгло и холодно. Мелкие капли дождя, подхваченные порывами колючего ветра, били в грязное стекло: по щекам угрюмых лиц, выглядывавших из-за синих занавесок, по унылым лицам пассажиров, ожидавших отправления поезда.

Поезд тронулся, обдав потоком выхлопных газов мокрый перрон, и медленно пополз навстречу серому, бездонному горизонту с уходящей в его бесконечность тонкой полоской железной дороги.

В дрожащем вагоне мигал тусклый свет  и пахло затхлым бельем, которое разносила проводница, вздыхая и бросая шуршащие пакеты на полки. Встав в узком проходе, она последний раз окинула усталым взглядом вагон и поковыляла к себе. Пассажиры, задумчивые и неразговорчивые, начинали приспосабливаться к долгой поездке: отовсюду было слышно шуршание пакетов с бельем, тихое ворчание женщин, звон столовых предметов. Вагон был забит людьми, лишь пара свободных мест дожидались своих хозяев на пригородных станциях. Женщина в черной кружевной блузе, подперев подбородок пухлой рукой, с завистью смотрела на  нижнюю полку впереди себя, которую до прихода пассажира занял ее муж, и молчала, стиснув тонкие губы.

- Говорила я тебе, за неделю брать надо! - буркнула она,  в очередной раз заставив мужчину лет пятидесяти с грубым серым лицом отвернуться и вздохнуть.
Потом бросила косой, злобный взгляд на девушку на нижней боковушке и заметив, что та наблюдает, тоже недовольно отвернулась.

Девушке было скучно. Она старалась не смотреть на соседа за столом, мысленно полагая, что он по праву займет свою верхнюю полку с минуты на минуту. Но мужчина не торопился и лениво, зевая во весь рот, черкал карандашом в сложенной вдвое газетенке.
В соседнем купе было беспокойней: молодая семья шумно раскладывала вещи, мешаясь друг другу, ворча и  ругаясь на сына. В их купе боковые места тоже были заняты: преклонных лет дамой и молодым парнем лет двадцати, сразу напялившим наушники и ткнувшимся в мокрое стекло лбом.

- Андрюша, сядь на место!
Маленький мальчик лет пяти, пытавшийся забраться на верхнюю полку и посмотреть на обладателя больших ступней, повис на железной перекладине и так и остался стоять на подножке, полагая, что мать непременно забудет о нем и вернется к своим делам.
Со всех концов вагона постепенно потянулись ароматы вечернего ужина. Резкий запах лапши быстрого приготовления смешивался с терпким ароматом кофе, перебивался запахом сервелата и жареной рыбы, вареных яиц, еще горячих пирожков. Запах еды разносился по вагону, волнуя рецепторы и пробуждая аппетит. Вот и женщина в черной блузке, хмурая и недовольная, разложив на столе салфетки, кормила виноватого мужа вареным окороком и ела сама, тщательно прожевывая бутерброды с колбасой. Мужчина, оторвавшись от газеты, поедал капустный салат так жадно, что не успевал следить за собой и ронял мелко рубленые овощи себе на грудь. В соседнем купе тоже ужинали, все также шумно, гремя приборами и фыркая на неусидчивого мальчишку. Все тянулись за кипятком, порой, выстраиваясь в очередь у купе проводницы, порой заглядывая за ее дверь с целью приобрести печенье.

Когда ужин подошел к концу, в вагоне снова стало тихо. Мерный шум колес нарушало редкое слово матери ребенку, жены мужу или дежурная вежливая фраза соседу по дороге. Скука витала в спертом воздухе, пропитанном сотней разных ароматов и скрытых желаний. Кто-то кряхтел на своей полке, жалуясь на неудобство, кто-то шоркал тапочками, прогуливаясь по узкому проходу вагона и разглядывая безучастные лица пассажиров. Женщина в черном прерываясь на брань в сторону мужа, тихо размышляла о жизни. Муж вынужденно слушал, окидывая сонными глазами цвета осеннего неба затемненные стены купе. Девушка на боковушке злобно поглядывала на соседа с верхней полки, не решаясь прогнать его со своего законного места. И даже в соседнем купе было как-то непривычно тихо и спокойно, словно мальчик, так и не удостоившись внимания взрослых, заразился всеобщим синдромом уныния. Девушка на боковушке устало оглянулась: сзади нее, повиснув на железных шестах, стоял мальчик. Он стеснительно улыбался и молчал. Она улыбнулась ему в ответ, сжав губы и словно пряча улыбку, чтобы никто не заметил. Мужчина, выглянув из-за газеты, бросил на нее подозрительный взгляд и снова углубился в чтение. Когда девушка обернулась еще раз, мальчик уже исчез и было слышно только шуршание пакета и  материнское:
- Андрюша! Не мешайся!
Через минуту он появился вновь, уже  не стесняясь своей улыбки и подойдя на шаг ближе. Девушка робко улыбнулась в ответ и тихо сказала :
- Привет.

Мальчик отозвался звонким смешком и, скромно пряча свои небесно голубые глаза, убежал к себе. Казалось, она ждала его, потому что когда он появился в третий раз, наконец забравшись на верхнюю полку и позвав ее осторожным "ку-ку", она незамедлительно растянула губы в улыбке, более не страшась ни взгляда своего соседа, ни многозначительного молчания женщины в черном.
- Андрюша, сколько раз я тебе говорила, не мешай людям!
Андрюша скрылся в своем купе.

Его не было долго. Так долго, что о нем успели забыть и женщина, и ее муж, и даже сама девушка, разочарованно глядя на свое отражение в грязном окне. Когда она развернулась на своем месте, то столкнулась взглядом с большущими глазищами Андрюши. Он незаметно сидел на краешке нижней полки в своем купе, запустив ручку в пакет с ирисками. На его светлом лице читалось напряжение. Увидев любопытные глаза девушки, он мгновенно слез с полки и медленно подкрался к ней. Шаг за шагом на его лице расцветала улыбка. Он запустил ручку в пакет, пошарил там немного и, выудив ириску, протянул соседке. Девушка восхищенно заулыбалась. Ее глаза загорелись материнским теплом и умилением. Она скорее приняла конфету и благодарственно пожала крохотную ручку. Ириска исчезла в ее большом кулаке, улыбка, что выпрыгнула на ее лицо, живо озарила юношеские черты, подчеркнув зеленые глаза, блестевшие неподдельной радостью.

- Смотри, смотри, невесту себе нашел... - зашушукала мать.
Мальчик стоял рядом с девушкой, счастливо улыбаясь, безмолвно перекидываясь с ней тысячью фраз, а потом, окинув взором купе, подошел к мужчине с газетой и положил на стол еще одну ириску. Мужчина усмехнулся, громко поблагодарил мальчугана и, свернув газету, стал наблюдать за ним. Женщина в черном удивленно вскинула брови когда он осторожно подошел к ней и протянул  конфету. Ее хмурое, скукоженное лицо распрямилось, уголки тонких губ дрогнули. Она молча приняла конфету, забыв про благодарность и уже наблюдая за тем, как удивляется ее  муж, принимая столь неожиданный презент из рук пятилетнего мальчишки и как тот резво, почти в припрыжку, засмеявшись, убегает в другое купе и оттуда доносятся радостные возгласы пассажиров, что еще минуту назад уныло молчали, углубившись кто в чтение, кто в безразличное разглядывание  пейзажа за окном. И отовсюду с удивлением в совершенно разных голосах стало доносится совершенно одинаковое радостное, чуть приглушенное "спасибо". Вагон, разбуженный новыми эмоциями, словно большой улей начал бормотать об удивительном мальчике, заглядывавшем все в новые и новые купе и раздаривавшем безвозмездные улыбки. И он уже не стеснялся злобно глядевших исподлобья тетей, не боялся могучих, неулыбчивых дядей, он скакал по вагону смеясь и требуя взамен своему маленькому подарку лишь скромную улыбку случайного попутчика. Наконец, когда обеспокоенный голос матери заставил его оглянуться назад, он зашуршал пакетом и под женское оханье побежал ей навстречу.

У купе девушки остановился, радостно подмигивая ей и от души смеясь. Она смеялась ему в ответ, разворачивая ириску и отправляя ее в рот. Потом он мягкой кошачьей поступью подошел к ней ,разжал кулачок и положил на стол последнюю конфету.
- Какой молодец! - запричитала женщина в черном. - Нет, ну ты видел, да?
- Не сын, а золото растет! - донеслось откуда-то сбоку.
- Как зовут-то тебя?
Мальчик заробел и, скромно опустив свою светлую голову, протянул: "Андрююша".