Глава 12. Аромат анаши

       Однажды, после ужина мы собрались в кабине станции: Яша и кто-то из соседней радиостанции. Фомичев предложил покурить анашу, и пустил папиросу по кругу. Разговор шел вялый, не конкретный. У меня начало посасывать в желудке, и, выглянув в окно кабины на дорогу, сказал:

— Что-то долго машина с ужином не едет.

Все парни вдруг заржали, держась за животы. Глядя на них, я тоже засмеялся, не понимая причину,  с чего это вдруг?

— Мы же недавно ужинал, — пояснил кто-то из них.

Верно! Как это я забыл? Но почему же тогда испытываю сильнейший голод, словно целый день во рту маковой росинки не было. Неприятное состояние.

Фомичев, видимо, для этой цели, приготовил буханку хлеба, которую мы с жадностью съели, чуть утолив голод. Фомичев был доволен, что нас так сильно разобрало. Наконец-то конопля подействовала – смеялись над любым пустяком. Он знал, что стоит нам втянуться, и он станет хозяином положения, нашим лучшим другом, каким сейчас не считался, просто общались, потому что был рядом. С ним никто не дружил. Он создавал видимость несерьёзного парня, часто глуповато смеялся, видимо, обкурившись анаши, и пребывая в своём мире.

Но и мы кое-что поняли, а может, просто не захотели в последующем испытывать невыносимый голод, который в армии утолить почти невозможно. Не хотелось унижаться перед поваром ради булки хлеба. Да и втянуться не хотелось. Мне уже начал нравиться тонкий запах горящей конопли. И, если в курилке доносился этот запах, тут же с любопытством смотрел, кто же это балуется с коноплей?

Через некоторое время Фомичев вновь, заискивающе улыбаясь, стал предлагать нам затянуться папиросой, но мы решительно отказались. Ещё несколько раз делал попытки втянуть нас, но никто так и не согласился. Мы особенно и не задумывались, почему ему хотелось нас втянуть? Понимали, что ему одному скучно. Вот он и пытается сколотить компанию. Он был единственным в части, про которого все знали, что он курит коноплю, и немного удивлялись, что начальство ему это позволяет. То ли потому, что он не был буйным, и одна паршивая овца не могла испортить стадо.

Мы смотрели на него с жалостью, понимая, что он приговорен, долго не проживет: землистый цвет лица дряблой кожи, бабье лицо, постоянно глупые смешочки. Человек без притязаний, довольствующийся только конопляной радостью.

Испытываемый голод заставлял его проявлять необычную деятельность. Он ловил голубей, которых множество, и варил в железной банке на чугунной печке, которая стояла в кабине возле двери. Как-то предложил и мне попробовать похлебку, но я отказался, побрезговал, хотя тоже постоянно испытывал легкое чувство голода, но не столь невыносимого, как после конопли. Он же съел всё содержимое банки, и это после обеда!

Много позже прочитаю: «Употребление марихуаны приводит к повышению аппетита из-за того, что ее активные компоненты, вещество ТГК и другие каннабиноиды, повышают чувствительность рецепторов "запаха пищи" в центре обоняния мозга, заявляют нейрофизиологи в статье в журнале

В свободное время мы предоставлены себе. Выяснилось, что и Фомичев пытается сочинять стихи. Показал мне. Довольно примитивные. Я показал ему свои, и он безоговорочно признал моё превосходство. Он не имел никакого представления о стихосложении, о ритмике, о размерах. Я научил его, как проверить ритм. Как-то решили вместе сочинить стихотворение, но у нас долго ничего не получалось.

Наконец, я выдавил две строчки, потом он одну добавил. Я сочинил еще два четверостишия. Получилось довольно глупое стихотворение, которое никому нельзя показать. Но он был рад, что хоть что-то получилось. Он из Грозного, как и многие из нашей части. Видимо, там и пристрастился к анаше.

Шарову 27 лет, но он только начал служить. Все, кроме меня, называли его «старушкой», из-за его лица, действительно, старушечьего: морщинистое и доброе. Рассказывал, как жил у вдовушки. Без похабностей и подробностей. Просто жил и не расписывался.

Дни проходили однообразные, скучные. К девяти часам приходил лейтенант Володько, недавно закончивший военное училище. Рослый, подтянутый, лицо симпатичное, упитанное.

Я его ненавидел, потому что он презирал солдат, не считал за людей. Он распределял работы и уходил на весь день. Лишь однажды он приехал раньше обычного времени, и застал меня сонного, когда я выбежал утром из кабины и справил малую нужду, особо далеко не удаляясь, метров пять от станции – песок всё впитает и засыплет любые следы.

Я ещё не проснулся, поэтому и не смотрел по сторонам, собираясь еще придавить с полчасика, а Володько оказался в трех метрах, и увидел меня с возбужденным, утренним членом в руке, что ему очень не понравилось. Накричал на меня на разводе. Но и он сам понимал абсурдность ситуации. Туалет на сопке единственный, в 500 метрах от станции, никто к нему не бегал по малой нужде, да и по большой – не всегда, долго ли ногой выкопать ямку, за полчаса всё затвердеет в камень.

Мы делали порученное, и занимались своими делами, или просто ходили друг к другу в гости. Я иногда навещал радистов, в надежде поймать хорошую музыку, как привык дома ловить Бейрут, который часто передавал великолепные мелодии. Но здесь невозможно поймать что-то приличное, слишком много помех и треска. Даже московские радиостанции не ловятся.

Осенью ребята повадились ходить на колхозную бахчу. Возвращались поздно ночью, будили своих и устраивали пиршество, чтобы к утру не оставалось ни одного арбуза. Корки прятали в вырытую яму. Благо, в песке не трудно вырыть. Никто не мог уличить нас в преступлении. Да и не особенно старались, понимая, что и солдатам хочется бахчевых.

Два раза и я ходил с ребятами. Сторож не спал. Мы подкрались с дальней стороны. Однажды он выстрелил в нашу сторону, и мы бросились бежать. А Корнилов почему-то остался, и мы долго переживали. Неужели его подстрелили? Он пришел позже и рассказал, что ему долго пришлось лежать, чтобы не заметили.

В другой раз поход был более успешным. Мы набрали в брезентовые мешки столько дынь, что едва могли унести в гору. Несколько дынь съели прямо на бахче. Дыни ещё не полностью созрели, и были не столь  вкусными, как российские, от которых шел аромат и неповторимый вкус. Арбузы вкуснее. Потом ложились досыпать, но скоро выбегали опусторожнить налитое.

Как-то на разводе дежурный офицер предупредил, чтобы мы не ходили на бахчу, мол, он видел арбузные корки в выгребной яме, но узнавать виновников не стал. За всё время службы, нас всего лишь два раза угостили в столовой по арбузной скибочке, и это, несмотря на то, что вокруг необъятные пространства бахчи.

Однажды нас повезли на уборку арбузов, но и тогда в нашу часть не привезли ни одного арбуза. Мы, наевшись в поле арбузов, всю дорогу до части, промучились, стесняясь остановить автомобиль, стыдясь насмешек. Въехали в Тахта-Базар и, когда машина остановилась у проходной пограничников, мы не выдержали, соскочили и бросились к пограничникам, надеясь добежать до туалета.

Поиски могли занять много времени, а мы уже были на пределе. Увидели недостроенное кирпичное здание и бросились вовнутрь. Через оконные проемы видели головы солдат,  но нас уже ничто не могло остановить. Какое это блаженство – чувствовать себя пустым. Казалось, струя никогда не закончится.

Вышли из здания и по территории пограничников прошли в свою часть, не догадываясь, чем обернется эта задержка с мочеиспусканием в ближайшие дни. Через неделю у меня начались рези в мочевом пузыре, которые чуть затихали после опорожнения, но через полчаса снова возникали. Я не мог понять, что со мной?

Обратился в санчасть, но врач, то ли заподозрил симулянтство, то ли не знал ничего об этой болезни, ничем не помог, не выписал никакого лекарства. Я промучился месяц, пока боли не затихли, а потом и совсем исчезли. Много позже в журнале «Здоровье» прочитал о похожих симптомах, и понял, что у меня был цистит – последствие арбузного обжорства и невозможности опорожнить пузырь.

Продолжение следует: http://proza.ru/2012/05/25/1367