Давайте разберёмся

               

  Почему мы пишем?

      У многих людей в их юности, чтобы не утонуть  в гормональной буре, появлялась потребность вылить в стихах свои чувства, или завести личный дневник, где будет возможно хоть как-то осмыслить пленяющие наваждения.  И в этих первых шагах  самовыражения было мало понимания и много эйфории. Тот, кто быстро находил возможность растранжирить свою сексуальную энергию, скоро забрасывал своё стихотворчество и дневники. Однако более скромные интуитивно постигали и находили для себя отраду в сублимации половой энергии с образным мышлением. Входя во вкус использования мощнейшего природного потенциала,  они невольно  развивали свои творческие способности, и, в отличие от остальных производителей, становились творцами. Половое влечение, преображаясь в  разуме человека, уводит его от естественного целеполагания  к образу Красоты. Но есть и такие, кто застрял где-то посередине между творчеством и обывательской жизнью. Их трагедия в том, что они уже не там и ещё не здесь. Как их только не называют искушенные в творчестве люди, и графоман это ещё  не последнее клеймо, которое ставят им на лоб. Однако никто не отнимет у них  трагического пафоса, они медленным саморазжёвыванием и полуслепыми поисками в лабиринтах своих недопониманий  будут упорно двигаться к самим себе. Это их путь, который начался на изломе обывательской судьбы, в момент шока, скандала, отчаянья, когда они вдруг начали замечать вокруг и в себе нечто большее. Не надо душить сарказмом их светлые поиски. Да, они могут застрять в какой-нибудь секте или религии и почувствовать себя  увереннее, обретая  там непомерное тщеславие, но у них всегда есть шанс изложить свои думы на бумаге и снова почувствовать себя не в своей тарелке, как это однажды было в их бессознательной жизни.               

        У Фридриха Ницше есть превосходная фраза на этот счёт: ,, Ничто не научает нас так, как книга написанная нами самими”. Действительно, можно всю жизнь пользоваться отрывками умных фраз, но так и никогда не связать их в единое стройное понимание своей жизни. В любом случае написание книги – это переход от слов к делу, и к делу непростому, точно так же, как человек, который никогда не рисовал, вдруг взялся за карандаш. Можно сказать: ,, Как ты рисуешь, где твоё знание композиции, ты же неуч!” Но имеем ли мы право бить человека по голове за его попытку найти с ней взаимоконтакт, за желание нащупать свою душу и понять чего она хочет? Конечно, бывает так, что автор  впадает в  самоупоение и начинает списывать у собственной глупости, однако рано или поздно ему станет приторно от  лести самому себе. Проза.ру  изобилует вариантами творческих мук, но ведь нам никто не навязывает принимать роды. Хорошо то, что в этой пёстрой палитре авторов мы свободны искать того, с кем можем поделиться своими мыслями, а так же на чужих примерах увидеть свои недочёты и заблуждения. И самое главное, мы можем разделить опыт духовных исканий.


Внутренняя алхимия. Могут ли помочь чужие книги?

         Чужая книга лишь поможет расставить координаты поисков, а множество книг несколько уточнят эти координаты. Сколько не читай умных и мудрых книг, истинного понимания себя без определённых действий над собой не будет в любом случае. Это я говорю из собственного опыта, о котором хочу рассказать.

        Для начала коснусь некоторых моментов из своей биографии, тому, кто глубоко ищет, это будет интересно. Родился я в 1969 году,  в год цифры семь. Едва став на ноги, держась одной рукой за манеж, другой на стене карандашом я уже рисовал всевозможных человечков. Мне мама рассказывала, что в садике родители  всё время жаловались воспитателю, спрашивая его о том, кто их детям рисует рыцарей и теперь они вынуждены соскабливать ,,  это” у себя с обоев. Всё детство я зарисовывал баталиями кучи альбомов и толстых тетрадей, часто даже в ущерб детским играм на улице. Просмотр по телевизору сказок и военных фильмов давал пищу для новых фантазий и усугублял мою страсть к рисованию. На мой взгляд, тяга к искусствам связана с врождённой глубокой впечатлительностью, когда отображение чего-либо приносит некоторую свободу от обуревающих впечатлений. Есть такое высказывание: ,,Художником становятся не на лоне природы, а в художественном музее”. Действительно, созерцая красоту земли, можно стать только странником, бредущим по живому полотну мира. Но, живя в клетке социума, нам остаются только игры разума.

        Когда мне исполнилось 15 лет, я поступил в Абрамцевское художественное училище им. Васнецова. Жизнь в студенческом общежитии ознаменовала новую веху в моём творчестве, я начал сочинять свои первые лирические стихи. А всё из-за дедушкиного литературного наследства, его стихотворных черновиков, написанных крайне неразборчивым подчерком. Он не опубликовывал своих стихов, разве что только в заводской газете. Кроме коммунистической тематики, там ещё были строки о жизни и любви, которые зацепили меня, и после нескольких попыток дорифмовать неподдающиеся расшифровке строки я подумал: а почему бы мне не  написать своё стихотворение. Новая форма самовыражения открыла для меня иные миры. Благодаря поэзии и философии моё изобразительное творчество сделало качественный скачок. Я понял, что истинное творчество состоит  в синтезе искусств и осмыслении бытия.

     Во время службы в армии я познакомился с тремя замечательными людьми, благодаря которым  узнал о мирах Тарковского и Параджанова, а также проникся классической музыкой, научающей без слов. Тогда же я убедился, что между людьми все-таки возможна настоящая дружба и взаимопонимание. После армии я поигрывал на флейте и даже на армянском дудуке. Много путешествовал по крымским горам, месяцами жил в лесу, размышляя о смысле жизни. И вот однажды в большой череде философских книг мне в руки попал двухтомник избранных сочинений Фридриха Ницше. Уже с первых глав его  Заратустры я понял, что нашёл своего духовного учителя. После слов Ницше: меня услышат через триста лет, ко мне пришла идея узнать, а как, через сто лет, слышу его я. И тогда в 1995 году решился написать продолжение его великой книги, так я начал учиться у Заратустры самому себе. В общей сложности на это ушло пятнадцать лет. Я писал изредка лишь в подходящие для этого моменты, мне некуда было спешить, продолжение Заратустры было моей духовной работой над собой. Параллельно я прорабатывал иллюстрации к своему сочинению,  осуществляя на деле  синтез двух искусств.

       В 1998 году я с моим коллегой  в нашем горловском  художественном музее, известном своей коллекцией картин Рериха, сделал персональную выставку с мистическим названием  ,, Потерянное слово”.  Это было городским событием. В основу названия выставки легла древняя притча о стене Тайны. Каждый, кто залезал на неё, уже не возвращался назад, ибо с восторженными криками спрыгивал на другую сторону стены. Тогда хитроумные жители этой стороны, решили к ноге очередного смельчака привязать верёвку, и когда тот увидит, что там за стеной, сорвать его с неё и допросить. Однако увидевший потерял дар речи, и, кроме радостного мычания, они уже больше ничего услышать не могли. Да, я много раз убеждался в том, что слово - это только намёк, но даже картина  - всего лишь красочная завеса, под которую надо уметь заглянуть. Выставку сопровождала музыка Стефана Микуса. Этот немецкий музыкант с греческой фамилией – один из глубочайших композиторов нашего времени. Его музыка, объединяясь с нашими картинами и скульптурами, открывала врата в неизведанное.

     Поздней осенью 1999 года я на два месяца уединился у себя в домике на окраине села Кривая Лука, рядом с Северским Донцом и грядой меловых гор, которые тянутся ещё от Святогорской Лавры. Всё это территория большого заповедника, где растут реликтовые сосны времён Мелового периода, точнее, их праправнуки. Когда стоишь на вершине горной гряды, у подножия которой течёт Донец, и смотришь на бескрайнюю долину, распростертую за рекой, начинаешь чувствовать под ногами берег древнего океана, и слышится тихое откровение земли о своём давнем прошлом. На одной из местных гор возвышается казацкий крест,  поставленный в память о погибших в восемнадцатом веке жителях близлежащего села, раньше, до революции, его называли Кровавая Лука. Это были  казаки-соледобытчики, взбунтовавшиеся от грубой  эксплуатации их труда. Наш великий душегуб Пётр Первый издал указ разделаться с восставшими, в назидание другим. Когда бунт был подавлен, всех жителей села вместе с виновниками связали, как скот, чтобы можно было делать лишь короткие шаги, и отвели на гору. Там доблестные солдаты вынули сабли и порубали всех до одного. Кровь текла ручьями, говорили, что в тот день Донец был багрово-красным. И во время Великой Отечественной войны на этих высотах немцы держали оборону, они буквально расстреливали штурмующих солдат советской армии, сменяя друг друга за пулемётами, потому что нервы их не выдерживали. Мне рассказывал старожил из села, как немцы стариков  с  детьми, ему тогда  было двенадцать, заставляли по ночам закапывать трупы погибших. И это продолжалось каждый раз до самого утра, он говорил, что у него до сих пор стоит перед глазами лицо молоденькой медсестры с длинной русой косой, видимо она пыталась помочь раненым, но пуля не пожалела и её. В этих сейчас тихих местах столько душ отошло к Богу, что мне кажется, здесь в небе, образовалась огромная дыра, через которую можно путешествовать в иные миры. Так вот, я уединился тогда для разрешения важного для себя вопроса: откуда берёт начало эксплуатация человека человеком? Я понимал всю сложность вопроса, и поэтому, чтобы ответить, положил отрешиться от самого себя и взглянуть на всё со стороны. К тому же первая часть продолжения Заратустры была уже написана, а во второй части он, по сюжету, должен был преобразиться, и я не имел никого права писать об этом, если такой духовной перемены   не испытал сам. После двух недель безмолвия я пошёл на трёхдневное голодание, и в конце второго дня со мной случилась эврика! Накануне я читал книгу Малахова о голодании и где-то нашёл у него информацию о раздельных функциях двух головных полушарий человеческого мозга. Я попытался понять, возможно ли такое, чтобы об этом знали в древних цивилизациях? И когда  вспомнил статую египетского фараона со скрещенными руками, ко мне пришло откровение.  Это был лучший документ, подтверждающий, что египтяне об этом знали. Взять, к примеру, их священные тексты, высеченные в камне, читаемые и слева направо, и справа налево, и сверху вниз – они-то знали, к чему приводит однобокая письменность. И в этой однобокости культур весь секрет эксплуатации человеческого разума. На эту тему можно написать целую книгу, но я не хочу лишать других возможности самим делать открытия в этой области, уверен, пытливые люди будут в восторге. Главное то, что тогда происходило со мной, ответ был лишь критическим толчком в новое незабываемое состояние духа. Я помню, эврика посетила меня в дверном проёме между комнатами моего дома,  я прижался спиной к откосу и начал медленно сползать под грузом нахлынувшего самоощущения. Качество мыслей было другим, это были связи связей, водопады смысла и небо осознания. Впоследствии, я назвал это состояние золотым дождём. Глаза слезились от переполняющей душу радости, я не мог понять, как можно, прочтя множество книг и столько всего передумав, было не знать и не видеть до сих пор того, что теперь открывалось с быстротой молнии, лишь слегка направив на это своё внимание. Всё казалось чудом – каждый звук, каждая перетекающая картинка окружающего мира, каждый удар взволнованного сердца.

     На следующий день, когда я, как обычно, рано утром вышел наколоть дров, мне стало понятно – мир изменился вместе с моим преображением. Я готов был петь вместе с воробьями, греющимися под первыми лучами солнца, обнять любого деревенского прохожего и расцеловать пробегающую собаку. Часа два я просидел на пеньке для колки дров, и, не выдержав разнообразия навалившихся чувств и сопутствующих откровений, начал, как безумный, ходить из стороны в сторону. Мне так было легче переносить бесконечную череду восторгов и прозрений. Потом, чтобы чего не подумали соседи, глядя на моё метание, я пошёл на меловые горы. Мне казалось, я на крыльях взлетел на вершину горного хребта, и там я начал думать, как мне не сойти с ума от всего этого. И тут же мне пришла мысль, что именно творчество тот спасительный вектор, который перенаправит от меня в русло созидания этот разрушительный по масштабам поток мыслей. Пожалуй, все искусства были созданы людьми, попавшими  в такую же ситуацию, когда топтание на месте грозит взрыву головы. Я вспомнил о своём продолжении ,,Так говорил Заратустра” Ницше и сразу решил переименовать его в Откровение Заратустры. Вечером, обливаясь слезами, я писал в черновике главу за главой второй части моей рукописи. Ночью я спал так глубоко, что думал уже умер во сне. Следующим утром я вновь вышел наколоть дров, но теперь мой разум был  чистым и застывшим, словно висящая на крыше сосулька. Когда я, сосредоточив внимание, начал колоть дрова, то разум своими чёткими подсказками превратил это тяжёлое во время голодания физическое занятие в развлечение, и за короткое время, вместо ежедневной порции дров, вокруг меня лежала недельная гора наколотых чурок. В этот день я решил выходить из голода, и, разведя в стакане воды несколько ложек варенья, случайно уронил чайную ложку. Удар ложки о пол невероятной волной прошёл по всему  телу, выйдя из макушки моей головы. Я понял, насколько обострилось моё восприятие, и ужаснулся от мысли, как буду теперь выдерживать шумных родственников и кружение городской суеты? Я попробовал заговорить, и почувствовал, как за месяц безмолвия ослабли голосовые связки, представляя, насколько люди бесчувственны к себе, когда транжирят бесценную энергию души и разума на пустую болтовню, и как они не устают целый день ворочать языком туда-сюда?

      Но, вернувшись в город, при встрече с родственниками, друзьями и знакомыми я говорил без устали о том, что казалось мне очень важным для них. Они слушали меня, как заворожённые. Я рассказывал им о строении мозга, о связи рук с его полушариями, о символах религий, об ошибках в мышлении и как этим пользуются хитрецы, возвращался к истокам культур, пытался объяснить пользу медитаций и временного уединения. Когда мне удавалось затихнуть  у себя в спальне или на лавочке в саду, мой разум естественно отключался от мысленного потока, и я наслаждался чистым пребыванием в себе. Мне было настолько хорошо, что даже подташнивало, словно я переел сладкого. Но стоило мне сделать определённое усилие, и я включался в работу мысли, у меня сразу начинали чесаться руки по созиданию. Я сделал вывод: когда долго очень хорошо – это тоже неприятно, гармония должна быть во всём.

        В 2000 году я закончил вторую часть Откровения Заратустры, и, потихоньку обтираясь в общении с людьми, вновь оброс панцирем черепахи, иначе бы повторил судьбу князя Мышкина. Люди перестали ко мне тянуться, да и я к ним, но память иного состояния сознания сохранилась,  периодически случались проблески. Долгое время я не брался за написание третьей части своей философской поэмы, занимался обустройством семьи и работой художника. Но видимо пережитое никуда не ушло, а лишь на некоторое время затихло в подсознании, стоило мне еще раз повернуть ключ уединения на несколько дней, как волна мыслей вновь начала нарастать, предвещая девятый вал духа. Я вновь начал писать – это было начало десятилетней психологической войны с человеческим эго.
В 2010 году 10 октября я благополучно завершил сражение, дописав третью и четвёртую части моей выстраданной поэмы. Теперь пишу мистический роман За облаком Оорта, его я посвятил человеческой душе. Всё светлое возвращается.