Веслав Мысливский. Трактат о лущении фасоли 2-1

(с польского, отрывок из романа)

Пан любит травяные отвары? Так же, как и я. Но мед-то, надеюсь, пан любит? Тогда дам пану баночку в подарок. По крайней мере, он не будет сам себе выговаривать, что зря пришел ко мне. У меня свой, не покупной. Тут, со стороны леса, может пан видел, стоят несколько ульев. Так это – мои. И с этих нескольких, если год урожайный, так меду собираю и собираю. Самому никак не съесть. Поэтому мед у меня с прошлых лет. А такой, настоявшийся мед, - самый лучший. Если кто-то оказывает мне какую-то услугу и не хочет брать денег, расплачиваюсь медом. Или вот так, как сейчас, по окончанию сезона, кто-то проведывает меня, так никогда не уйдет отсюда без баночки. Или кто-то в домиках празднует  именины, пойду пожелать ему всего самого доброго и обязательно занесу баночку меда в подарок. А там, где дети, о них всегда помню, без какого повода. Дети должны есть мед.
Лучше всего, однако, мед пить. Как? Заливает пан утром чайную ложечку меда  полу стаканом чуть теплой воды. И пусть так всё и стоит до следующего утра, когда пан выжмет половинку или четверть – сколько есть - лимона, размешает и выпьет натощак, по меньшей мере, за полчаса перед завтраком. Если питье покажется холодным, в него можно долить немного горячей воды. Чистое здоровье. И для сердца, и от ревматизма. Мед для всего хорош. Не будут пана простуды мучить.

Молодым работал на стройке, и жили  мы на квартире у одного пчеловода. Вот он меня и научил этому рецепту. Да только разве тогда до меда было? Если голова совсем в другую сторону повернута? Вечно на тот мед времени не хватало. Ну, а как, не приведи Господь, случится что, так водку пили. Не мед, водка тогда для всего была хороша.
И какого пан желает? Верескового? Или падевый? Падевый хвойной, не лиственной пади, тот - аж черный и значительно лучший. Так я дам пану и такого, и такого. По стеклянной банке.

Сам-то я больше люблю гречишный. Когда-то один сеял здесь много гречихи. Я ему табличку дня три тому назад нарисовал. Ещё гречиха цвести не начинала, а он уже выставлял ульи в поле. Как-то я ходил к нему смотреть, как выбирает из этих ульев мед. Он в капюшоне, с сеткой на глазах, а я - так. И не поверит пан, никогда ни одна пчела меня не ужалила. Садиться, - садились на меня, но вот жалить… Нет, ни разу.

А хозяин не мог на то надивиться. Бывало, скажет, странный, мол,  ты  какой-то, парень. Одно дело я - пчеловод... Ну, да ладно. Беги, принеси, какой ни есть горшок. И наливал мне этого меда - прямо из улья.

Но теперь кто бы здесь сеял гречиху? А главное, - где? Видел пан? Залив. Над заливом - домики, лес. Лес и тогда был. Он единственный - и тогда был, и сейчас. Правда, тогда лес всё больше рос по ту сторону залива. Нынче и по этой, где поля были, поднялся. Лес как начнет наступать, не сдержать его. Всё зарастет. И поля, и дороги. Дороги по ту сторону были. Я имею в виду по ту сторону Рутки. Рутка? Река, что текла здесь когда-то. Я же говорил пану, что она  делила село. И залив. Откуда ему взяться, если б не река? Рутка - от руты, не от руды. Знает пан, что это - рута?

Это, пан, не исключение. Здесь трав почти не знают. Мяту, ромашку и то – может быть. Деревьев не знают. Дуба от бука отличить не могут. О грабе, яворе уж и не говорю. Рожь с пшеницей путают, пшеницу с ячменем. На все про всё говорят «хлеб». Интересно знают ли что-нибудь про просо? Проса нынче, вижу, люди мало сеют.
Сама рута или вместе с другими травами – от любых хворей убережет. От глазных болезней, от нервов, ран, ушибов. Даже против чумы поможет. Питьем, или так, - прикладывать. Если что – и приворожить ею можно. А прежде панны вили из руты венки. Говорят, они притягивали кавалеров.

Немало её здесь росло, может отсюда Рутка?

Не знает пан, что то за река была. Небольшая, как почти все реки в селах. Текла широкой долиной. В которой – заливные, пойменные луга. Уже за ними  – поля. Местами более широким руслом, местами - уже. В некоторых местах, когда долго дождей не было, ее можно было по камням перейти. Станешь в долине, на берегу, и, как солнце из-за туч выйдет, кажется будто вся долина вместе с Руткой плывет Правда, не раз, во время оттепелей, или как дожди зарядят  - и всё льет, и льет - делалась широкой, на всю долину.  Тогда бы пан и не поверил, что такая грозная – она же, та же самая Рутка. Не только долину заливала, но и на поля выходила. Жившим ниже, надо было повыше переселяться. Тогда как бы мстила Рутка людям за что-то. И плакали они от неё.

Но вода спадала и снова она становилась спокойной и дружелюбной. Текла неспешно. Иногда бросишь палку и идешь за ней вдоль берега, кто быстрее – ты или Рутка? И даже когда неспешным шагом идешь, всегда у неё выигрываешь. Вилась, кружила, а где впадала в излучины, зарастала аиром, камышом, кувшинками. А как расцветало всё, так то пан и представить себе не может. Эх, послушал бы пан соловьев в мае.

Не везде река была мелкой. Где-то – да, мелкая. Но и глубокие места были. А уж одно – самое-самое. Туда ходили топиться. Больше молодые, когда им родители не дозволяли замуж выходить. Или жениться. Таких там больше всего топилось. Говорят, в том месте всегда топились, потому что там всегда было глубже всего. Вообще-то, топились по разным причинам. И не только молодые. Хотя, и топились - не все, некоторые вешались. А Рутка, как плыла, так и плыла.

Пан не поверит, но эта река казалась мне самой большей рекой мира. И я свято верил, что все реки зовутся Рутками, а берутся они - от нашей Рутки, как от матери. Я уже в школу  ходил, а всё  никак не мог поверить, что на свете много больших рек и каждая из них по-своему называется.

У нас была лодка. Иногда я заплывал на ней в густые заросли высоких камышей и когда все меня звали -  звала мать, звал отец, я не отзывался. Лежал себе на дне и чувствовал себя так, как бы меня нигде не было. Совсем не было. И если бы пан спросил, был ли я когда счастлив, то вот, только  тогда. Пан не хотел меня спрашивать? Я понимаю.

Или я выводил лодку на течение, ложился и плыл, плыл… А Рутка меня несла. Как пан думает, исчезают ли такие реки? Ну, не знаю. Порою пойду, стану над заливом и высматриваю, где теперь можно бы плыть. И скажу пану, раз удалось мне выглядеть один из её берегов. Который? Должно быть тот, на котором я стою.

Не скажу пану, откуда река выплывала и где заканчивала свой бег. Тогда так
далеко не ходили. Страх было ходить так далеко, леса здесь тянутся и тянутся. А теперь я тоже не хожу, потому что – зачем? С той ли, с этой стороны заходить, и сейчас, здесь же - прямо у самого берега, всё для пана есть.  Ягоды, земляника, ежевика, грибы. Ну, не этой порой, конечно. Поздно пан приехал. Теперь разве что только клюква. Но то должен был бы пан подождать, как подморозит. Потому что больше всего её растет на болотах. Болота отсюда недалеко. Я бы дал пану какую крынку, чтобы он собрал себе. Когда клюква - к паштету, так пальчики оближешь. Еще – когда она с грушами. А паштет - из зайца.

Сам я не собираю, некогда. За порядком надо следить. Сейчас, по окончанию сезона, кроме меня и моих собак, нет здесь никого. Время от времени приходит кто-то, чтобы посмотреть - как и что с его домиком. Хотя, по правде говоря, ненужно это. Каждый и так знает, что все в порядке. А иначе и быть не может, я же слежу. Не раз могли в этом убедиться. Но ведь  и права у меня нет запретить, если кто-то хочет посмотреть - что, да как. Это их домики. Только если кто приходит, так, обычно, в первой половине дня, до полудня.  В это время – никогда. В эту пору здесь покойно. И смеркаться начинает уже намного раньше. Месяц назад я бы в это время  и свет еще не включал. Буквы, даже самые маленькие, и так было хорошо видно. И без очков я рисовал. А теперь, пан видел, сумерки. И на заливе спокойно - ни одной волной его не наморщит. Может даже показаться, что вместо воды здесь твердая почва.  Если так, как сегодня, при безветренной погоде, кто-то мог бы подумать, что ему посуху удастся перейти с того берега на этот.

Продолжение: http://www.proza.ru/2013/01/28/480