Мамина фамилия к 200летию войны 1812 года

Лето в разгаре. Сенокос. В деревне Рясино, что перед самым Смоленском, жизнь идёт своим чередом. Правда, мужиков, кроме стариков да мальчишек-подростков, в деревне не осталось ¬– идёт война! Все здоровые мужики кто в солдатах, кто в ополчение ушли. Всем заправляют бабы , кто-то уже и овдовел, а кто вдов ещё с той войны, что шла на чужбине. Вот-вот война докатится до Смоленска, уже верстах в десяти слышна стрельба. Страшно. Что-то будет? Неужто враг дойдёт до родной деревни?
А вот она, война, и пришла: войска идут и идут мимо, спешат к Смоленску. Со стороны города доносится орудийная канонада, полыхает зарево – горит древний Смоленск.
Исстари в августе к зиме готовилась деревня: сушили, мочили ягоды, солили огурцы, грибы. А нынче, в 1812 году, грибов – хоть косой коси – говорят, это к войне. Только не до грибов, война уже на пороге, французы вступили в деревню. Вороги гребут всё, что под руки попадётся, над девками насильничают. А заступники воюют и отступают к Москве-матушке. В Смоленске уже не слышно стрельбы, только полыхает, родимый, который уж день.
Ульяна ранёхонько подоила корову и понесла парное молоко раненому вражьему генералу. Определили к ней супостата на излечение, узнав, что она лекарка и травница знатная. Вся округа у неё лечилась, да и скотину она пользовала. К ней даже помещики своих лошадок приводили, а уж другую животину без счёта выходила.
А теперь вот супостата выхаживать приходится. Сказали, что головой отвечает. Да и то подумать, какой с раненого враг, что дитя малое: стонет да плачет. «Выхожу,– думает Ульяна,– за прошлым летом уж как Сеньку Кривого поломал медведь, и то на ноги поставила, ушёл в ополчение вражину бить».
Ульяна – молодая красивая вдова, мужика у неё ещё под Аустерлицем убило. Нечего сказать, хороша была  Ульяна. Высокая, статная, лицо молочной белизны с нежным румянцем, брови соболиные, носик точёный, красиво очерченный алый рот. На изящной шейке горделивая посадка головы, а косы-то, косы аж ниже колен.
Ах, как деревенские парни на неё заглядывались, да и не только они: молодой ветеринар из уезда прохода не давал. Но Ульяна строго блюла себя, скора была на расправу с охальниками, рука хоть и маленькая, женская, но тяжёлая, могла за себя постаять красавица.
Раненый генерал постепенно приходил в себя, Ульянины заботы не прошли даром. Он был совсем молодой, черноглазый, белозубый, а уж худющий, в чём душа держалась!.. С Ульяны не сводил зачарованных глаз, улыбался застенчиво. Лопотал не по-нашему, Ульяна не понимала что, но видать, что-то хорошее, потому что лицо при этом было ласковое, смущённое.
Прошёл август, сентябрь на исходе. Осень золотом полыхает, а рябины, как девки, в красном уборе красуются.
До деревни дошёл слух, что большие бои были под Москвой, у села Бородина, что ворог в Москве.
Француз уже вставать начал, до порога, к ведру, сам с клюкой добирался. В Ульяну влюблён без памяти, так весь и светился при виде её. Да и она на него смотрела с лаской да нежностью. Уж не вражина проклятый он для неё.
В октябре из Смоленска приехали на подводе французы за её Анри. Расставание было тяжёлым. Много слёз было пролито. Обещал француз своей возлюбленной  после войны, если жив будет, за ней приехать. Всё никак оторваться от неё не мог: « Улюська, Улюська…»,– но ехать надо – служба, воинский долг.
Очистилась смоленская земля от ворога. Зима пришла, а за ней и весна.
Деревня жила своей привычной жизнью, заботами, только вдов прибавилось.
В мае красавица Ульяна разрешилась родами, крепкого малыша произвела на свет, мальчика. В деревне её иначе как « генеральша» никто и не называл.
Ульяна прожила долгую жизнь, умерла 104 лет от роду. Вышла второй раз замуж, родила ещё 5-х детей, но по-прежнему прозывалась « генеральшей».
После отмены крепостного права, когда крестьяне получали фамилии, её потомки получили фамилию– Генераловы. К этому роду относилась моя мама Наталия Дорофеевна Генералова, а Ульяна была моей прапрапрабабкой.