Честь по чести

Скажут: "моя Катька" и на всей улице сразу знают, о ком речь. Это мать её так  называла - Моя Катька. Вот и стало обычное имя дразнилкой: Моя Катька да Моя Катька.
Был у Моей Катьки брат. Его мать Валентином называла. И все его также называли.
Фамилия у них была, конечно. Как не быть? Простая, русская - Свиридовы. Но всех: Мою Катьку, троих её сыновей, родителей и деда с бабкой - прозвали по подворью Кудинами.

Про них всё интересно, даже обычное место в селе для их жилья выделялось - жили они в "кутке", то есть маленьком переулке между двумя улицами. Перед их избушкой, утопленной во двор от линии улицы, росло несколько роскошных яблонь, груш, вишен. Весной это было чудесное зрелище - точно огромные шары мороженого на больших палочках, стояли эти деревья в  цвету.

И так странно наблюдать, как все Кудины и Кудинихи, расположившись в кружок на траве под белоснежными деревьями, дымили громадными... "козьими ножками". Эта их приверженность к курению играла в селе положительную роль - в отрицательный пример ставили того, кто курит: О, да он или она - курилка Кудинова. И это действовало очень отрезвляюще.

В праздники или после больших дел, в основном связанных с огородом, в саду устраивались "пикники". Обязательно разжигался костёр. Валентин брал гармошку в руки, и тогда пространство наполнялось завораживающими звуками волшебной музыки. Моя Катька плясала под наигрыши брата. Что это было? Пляска, танец, круговерть осенних листьев или искристых снежинок?..
Иногда и мать её выходила. Интересное было сооружение на её голове из белого платка, концы которого она поднимала вверх и каким-то образом переплетала. Очень красиво смотрелась эта невысокая сказочная башня.

Длинная широкая юбка в сборку то веялась, то прижималась к ногам, вырисовывая какую-то божественной красоты статую. Люди приходили полюбоваться на диковинное зрелище.

Песни были. Но не задорные и огневые, а исполненные какой-то вековой первобытной грусти, хотя и на нашем родном языке. Костёр догорал. В углях что-то готовилось, невообразимо пахнущее. Но это уже завершение праздника. Зрители уходили, а сами Кудины, как-то даже наскоро поев, гасили костёр, всё собирали и уходили в избу.

Что они за люди такие? Живут здесь с испокон века, а не как все: смуглые, красивые, с необыкновенно синими глазами.

Моя Катька нигде не работала. Все попытки приобщиться к колхозному труду в поле, на току или в животноводстве - оканчивались одинаково: её прогоняли. Она покорно уходила, а за что, почему - не выясняла,  не входила в противоречия и ничего никому не доказывала. И, несмотря на обычаи того времени, не принуждало Мою
Катьку работать, не привлекало по статье за тунеядство. Да они и не были тунеядцами. Кто бы их ни попросил помочь, шли и делали, что им скажут, не требуя вознаграждения.

Раздумывая об этой семье, отношении к ней окружающих, некоторые цеплялись за прозвище - "Кудины". Что оно означает? А в словаре Даля... ахнешь: "Куд - злой дух, бес, сатана, отсюда - кудесить, то есть колдовать, заниматься чарами, ворожбой, заговорами, чернокнижием, а также бедить, прокудить".

Так почему же Свиридовых прозвали Кудинами? Может, когда-то, их предки всем этим занимались, а может, за то, что изо рта у них, даже у детей, дым валил?..

Между тем, время шло. Кудины умирали один за другим. Умер и муж Катьки, Валентин разбился в автокатастрофе, осталась Катька с сыновьями. Старший КолЮшка, то ли по бедности, то ли действительно по любви, принялся к женщине старше его и с двумя детьми на руках. Но жили они хорошо, большое хозяйство завели. К Катьке, правда, почти не ходили, она и вовсе у них не бывала. От ехидных расспросов досужих соседок отмахивалась: "Когда им? Дети, работа, хозяйство..."

Тут и близняшек, Катькиных сыновей - Алёшку с Павлушкой - в армию призвали. Моя Катька осталась одна. Подошёл её пенсионный возраст, но, говорят, пенсию ей не платили - нигде, мол, не работала. И снова она никуда не пошла, не просила, не требовала, не объясняла. Кое-как справляясь с огородом, им и жила. Впроголодь, конечно.

Беда, как гром с ясного неба, грянула над Катькой. Вопреки всем законам и положениям о военнослужащих, близнецов разъединили. Алёшку отправили в Афганистан, Павла оставили в части. Кинулся парень к командиру с рапортом об отправке его к брату. Может, Павел на отказ командира что-то грубое сказал, только отправили его на  "губу", отсидел солдат и самовольно покинул часть: своим ходом решил добраться до этого "Афгана", чтобы воссоединиться с братом, быть с ним - живым или мёртвым.

Задержали Павла. Как с ним обошлись при задержании, а потом и в части, только догадываться можно. Комиссовали скоро, доставили матери немного странного, страдающего приступами дикой головной боли. А тут и Алёшку... привезли... в цинковом гробе. С воинскими почестями хоронили, памятник на средства МО поставили.

Жизнь Катьки и Павла мало кого интересовала. Да их и не видно было. А Катька, меж тем, слегла. Павел тихонько сидел около неё, а прихватит голова - выйдет во двор и поскуливает там от боли.

Как-то поздним вечером Катька вдруг встала. Прошлась по комнате, все-все вещички перебрала, по местам разложила. Взялась за веник и подмела кругом так чисто, как вымыла. Присев на краешек кровати,
обратилась к сыну:
- Павлуша, сыночек мой, я скоро умру. Не бойся меня. Я тебе ничего плохого не сделаю. Поплачь, конечно, облегчи душу, но не убивайся: к своим ухожу...

Кажется, ещё что-то хотела сказать, да удержалась или сил уже не было... Легла она на постель, отвернулась к стене и... захрапела, да так шумно, как никогда за ней не водилось.

Погасил Павел свет: "Пусть мамка спит", - подумал грустно, но утром не добудился её.

Купальщицы шептались: "Истощённая... кожа да кости... Да какие у них харчи..."

После похорон длинная вереница старух в чёрном потянулась от дома Кудиных: "хорошо помянули Мою Катьку. Сын-то со снохой привезли и мяса, и рыбы, и сыров. Хорошие поминки, честь по чести"...