Штольня

С неба сыпала колючая морось, гребни хребтов  скрылись  в серых низких тучах. Стало ясно, что мы сбились с дороги. Водитель тягача проехал  метров пятьсот, остановился и   предложил перекурить. Дорога  круто уходила вверх, теряясь в  промозглом тумане. Геолог Вадим достал карту, компас и сказал:
     - Пройду немножко, попробую сориентироваться, а вы пока чайку заварганьте.
     Мы достали из кузова треногу, паяльную лампу и буквально через пять минут в котелке закипела вода. Вадим вернулся сердитый, туман сгустился, поэтому найти ориентиры не удалось.
     - Наверное, мы на той развилке зря вправо ушли, - проворчал Вадим. – При такой погоде, как зимой  в пургу, легко заплутаться. Да и с дорогами этими просто беда. Намесили по всей  тундре.
      Действительно, с северными дорогами были проблемы. Мощные польские тягачи, атээсы, как их называли, могли ехать по тундре практически везде. Но северная природа очень ранима, и след от гусениц или колёс остаётся на многие годы. Смотришь – вот след, машина только проехала, а, оказывается, это было три года назад. На основных направлениях, трассах,  долины были изъезжены от одного склона до другого.  Дело в том, что по следам шла оттайка грунта, дорога раскисала, образовывались  плохо проходимые участки, болотИна. Водители объезжали их, принимая в сторону  с каждым разом всё дальше и дальше, добираясь до каменистого склона. В итоге в некоторых местах транспорт шёл по такому косогору,  что водитель рисковал положить машину на бок. Особенно доставалось колёсным машинам, даже таким мощным и проходимым, как «Уралы».  Поэтому в летнее время старались организовывать хотя бы небольшие колонны, а с колёсными машинами пускать в сопровождение гусеничный тягач. Правда, иногда и гусеничные тягачи проваливались по кабину, буксовали, застревали. А уж если разувались в самой грязюке, то было совсем весело.
Мы благополучно прошли самые болотистые участки и повернули не на ту дорогу.
     - Придётся поднять тонус, - сказал Вадим и достал фляжку. 
     Я открыл банки с колбасным фаршем и зелёным горошком, водитель заварил чай, а Вадим  отмерил по сто грамм.
     - Посмотрите-ка, жизнь-то налаживается, - засмеялся Вадим.
   И правда, поднявшийся ветер разнёс туман клочьями  по склонам, тучи поднялись, и перед нами открылась грандиозная долина во всём великолепии северного сурового пейзажа. Пологие разноцветные склоны постепенно забирали всё выше и выше, утыкаясь в отвесные зубчатые  скалы. Прямо перед нами несколько огромных чёрных утёсов напоминали ворота в сказочный замок.
- Всё понял, - радостно закричал Вадим. – Вот  за этими воротами начинается Чёртово ущелье, я там бывал в позапрошлом году.
Он развернул карту:
     - Там подъём сложноватый, но зато потом по плоскотине вот сюда выедем, а там, через перевал, мимо старого лагеря попадём на нашу дорогу!
     - Какого лагеря? – поинтересовался я. – Ленинградцев, что ли?
     - Каких ленинградцев?  Наш лагерь, ну ГУЛАГ бывший, добывали они там в войну, для оборонки редкие металлы…  А ты что, не в курсе?
     - Нет. А что за ГУЛАГ?
     - Вот темнота, -  усмехнулся Вадим, - ты с Эммой поговори. Она пятнадцать лет оттарабанила.
     - Да ладно тебе! Ей всего-то лет около тридцати, может чуть больше.
     - Так она и в лагере была с рождения до пятнадцати лет. В смысле, сначала в лагере,  потом в специнтернате.  У неё родители немцы, попали под раздачу, а она уже в лагере родилась. Ну, ладно, лирику на завтра, а сейчас – поехали. Ты, Василий Иванович, по Чёртовому ущелью ездил?
     - Нет, за два года не пришлось. Вадим Петрович! Может, вернёмся, и по знакомой дорожке. Петя Дмитриев да Ваня там проходили несколько раз, говорят  совсем хреновый спуск.
     - Так мы же вверх поедем! Ничего, я маршрут знаю, мы с Петей три раза там бывали.
   Подъём и вправду оказался очень крутым. Казалось, что мы ехали прямо в небо. Гусеницы скрежетали по камням, Василий тихонько матерился, но мощная машина выдюжила, и вскоре мы оказались на пологой равнине. Впереди, километрах в трёх,  возвышался ровный и казавшийся гладким хребет.
     - Ну вот, а ты боялась! – Вадим шлёпнул водителя по плечу. – Стой, перекурим, осмотримся. Вон ложбина, видишь, Витя? Это перевал, а лагерь рядышком. Туда дорога отличная, мигом домчим. Пойдём, горами полюбуемся.
     Мы вернулись к обрыву и замерли в восхищении. Огромная горная страна простиралась перед нами. Хребты громоздились друг за другом, изломанные неведомой колоссальной силой. Кое-где возвышались белоснежные вершины, освежая мрачноватый пейзаж. Сквозь  рваный полог низких туч  пробивались косые солнечные полосы, будто нанесённые исполинской кистью. Внизу сверкала река, похожая на небрежно брошенный ёлочный серпантин.
     -Ух, хорошо! И жить хочется! Ну, вперёд и с песнею. А спускаться по этому ущелью я тебе не советую, Вася! – Вадим распахну дверцу тягача и повернулся ко мне,  – Присаживайтесь, маэстро!
     Дорога до перевала и вправду оказалась прекрасной. Мы были почти наверху, когда Вадим толкнул водителя и показал на каменистую террасу, косо уходящую влево:
     - Давай, Вася, подъедем к лагерю, тут ехать нормально, а наверху есть, где развернуться. Посмотрите с Витей, как это было, окунётесь в историю.
   Проехав с километр, мы оказались на небольшой площадке, усеянной камнями и какими-то деревянными и металлическими обломками. Прямо перед нами, в невысокой отвесной скале виднелось казавшееся небольшим чёрное отверстие.
     - Вот она, старая штольня! Внутрь не пойдём, опасно, да мы и не оснащены как следует. А  это тачки, на них заключённые руду вывозили из штольни. Настилали доски и катали. Штольня-то глубокая, метров на пятьсот в гору уходит, а может и больше. Но тут метров через пять завал сделали, чтобы народ любопытный не лазил, туристы всякие, геофизики юные. – Вадим сделал широкий театральный жест. – Попробуйте, мой друг, поворочайте тачку.
     Я подошёл к тачке и приподнял её за ржавые, изъеденные ручки.  Колесо, конечно, не вращалось,  но когда я крепко сжал ручки и немного надавил вперёд, то ощутил её непомерную тяжесть.
     - Ага! А её с рудой тягали, да и не очень сытые люди! Пошли, я вам ещё кое-что  покажу, - и Вадим быстро зашагал по дороге вверх.
   Метров через двести довольно крутого подъёма мы оказались на   широченном, почти плоском гребне хребта и увидели следующую долину.  Вокруг валялись какие-то брёвна, щиты, мотки ржавой проволоки, стояли покосившиеся столбы и развалины длинных бараков.
     - А это и есть сам лагерь. Видите, он был небольшой, но оцените выбор места! Ветер со всех сторон, бураны. А после работы  надо в горочку карабкаться… И зима здесь девять месяцев, и леса нет на дровишки. Как они тут жили, понять просто невозможно. Есть правда предположение, что зимой всё-таки не работали. Но, кто знает!  Ладно, ребятки, пойдём вниз, пора уже и к дому трогаться.
     На террасе возле штольни я ещё раз подошёл к тачке, аккуратно приставил её к валуну и медленно пошёл к тягачу. Сумрачно было на душе, и даже выглянувшее солнце не радовало.
     - Не грусти, ВиктОр! - Ласково улыбнулся Вадим. – Я первый раз увидел, тоже сам не свой ходил. Ведь это же всё  давно прошло, так ведь!

Спустя много-много лет я прочёл «Колымские тетради» В.Шаламова, и подумал, что наверное и зимой работали в той небольшой заполярной штольне. Добывали ценные металлы…


Однажды, спустя годы, сложилось стихотворение:

 Жили песенно...

         «Лес рубят – щепки летят»

Жили песенно,
пели весело,
не надеялись на  авось,
потом, кровью ли
счастье строили,
жаль, пожить при нём не пришлось.

Были крепкими,
только щепками
волей случая стали мы,
стары-молоды
мыли золото
в «санаториях»  Колымы.

Запорошило
снежным крошевом,
заметелило на  года,
удержали крик,
расходясь на миг,
оказалось, что навсегда…



Фото С.Гаврилов http://www.ourural.ru/imagem19.htm