Тупик этимологии

Все аффиксы … (приставки, суффиксы, окончания) – это наследники, когда то существовавщих, отдельных слов !
А. Зализняк
https://youtu.be/6XxAUWFt1wY    https://youtu.be/6XxAUWFt1wY?t=3684   1:01:25

________________________________________________________

Лингвистика уже вполне доказала общее происхождение почти всех известных языков и выяснять чей язык старше и ближе к пра или прото-языку всех народов - это сомнительный подвиг.
Грамотный языкастый находчивый и речистый лингвист (филолог) найдёт массу аргументов для любого слова (корня) в пользу его истока почти в любом языке.
Но почему вещи называются так как они называются, а не иначе - этимология не сообщает. Да, мощный этимолог раскопает самые древние письменные или фольклорные артефакты бытия для какого то слова (корня, морфемы). И дальше найдутся десятки других супер-этимологов, которые приведут сотни своих контр доводов, и так за далью даль. И дальше тайна (Бог).   

Этимология может и должна открывать первоначальные смыслы корневых звуков слов.

Звуки речи (в любом языке) не бывают древними или современными (не путать с произношением...). Простые согласные звуки (фонемы) характеризуются многими особенностями (от анатомии физиологии воспроизводящего их речевого аппарата до связи с нейро активностью различных отделов головного мозга и т. д.) .
Более или менее чёткая ( ясная) слышимость простых (не комбинированных) согласных звуков (фонем) в конкретных словах - это решаемая проблема, что более чем менее доказывают действующие стандарты транскрибирования...
В большинстве случаев звуковая консонантная (наличие согласного звука или звуков) основа в словах определяется нормально.

Различать понятия КОРЕНЬ и МОРФЕМА не целесообразно и непродуктивно.
Термин Морфема (и ещё масса подобной чепухи) возник в связи с общим западным кризисом по причинам (в том числе) глобального пренебрежения принципом Оккама, тотального запутывания сути предмета Языкознания и кастрированным (формальным) видением природы (физичной основы) языка-речи.

"Корень в слове" (морфема) - это согласный звук (фонема) - минимальная смысло-содержащая часть слова.
Сколько в самой простой (короткой) форме конкретного слова ("первичной" лексеме) согласных звуков (фонем)- столько в этом слове и КОРНЕЙ.
Есть много деталей с ЙОТИРОВАННЫМИ звуками и т. д.
Но общая схема (тезисно) - такая и она работает !

Термин Морфема можно не использовать.

Обычно (в норме - системно), в родственных языках, согласные звуки в разных словах передают (передавали) общий смысл (близкие схожие значения).
_______________________________________________

Посмотрим на современный русский язык:
берём первые буквы - А и Б.
Берём слово из А и Б - БАБА.

Пишем слово Баба консонантно - Б*Б*.
Считаем возможные варианты существующих слов (без производных) для *Б*Б*:
Баба, Боб, Буба, Биб, Биби, Бебе.  Итого: 6, а точнее 3.

Пишем слово БАБА "вокально" - *А*А.
Считаем возможные варианты существующих слов (без производных) для *А*А*:
Наша, Ваша, Каша, Сажа, ...  - Более 100.

Данная ситуация (соотношение...) характерна для всех (любых) звуков (согласный/гласный) в ИЕ (и других) языках; Это принято (в учёных кругах) называть - Закономерность.

Что же можем сказать о различии гласных и согласных  - в отношении их смыслопередающих ролей ?

СОТНИ неблизких значений у одного и того же "КОРНЯ" А - Это многовато для реальных КОРНЕЙ, особенно относительно количества значений у консонантов.

Гласные в когнатах бывают реально любые и их выбор - это "договор" людей в пределах одного языка-диалекта. Поэтому гласные или слоги с гласными - это не корни. Корни-Согласные звуки - не придумывают люди; Т. е. связь конкретных согласных звуков с соответствующими им смыслами-значениями слов - эта связь общая-универсальная для разных родственных языков - ЭТА СВЯЗЬ ОБЪЕКТИВНАЯ.

Корни (согласные фонемы - консонанты) - они всеобщие - они основа Языка-Речи, как СМЫСЛО-СОДЕРЖАЩЕЙ (смысло-передающей) СТРУКТУРЫ-СИСТЕМЫ (технологии).

КОНСОНАНТНОЕ СОЗВУЧИЕ = СОСМЫСЛИЕ.



*** Обобщённо-упрощённо, но лаконично (ИМХО) :

Лингвистика Запада, включая Россию – совсем молода и ещё не успела подружиться с логикой. Можно ли нечто, формулируемое не в рамках логики - считать наукой? Статистика наука? Статистике, как сбору и хранению инфы, логика нужна не более, чем почтовому или следственному учреждениям.  Считать лингвистику (на фоне математики, химии и пр.) наукой, можно весьма условно; Но она развивается и дарит нам удивительные и полезные открытия.
 Лингвистика не Наука, по главной из причин – бо неспособна к системному прогнозу (предсказанию) профильных явлений. Предсказания конечно были, это расшифровки древних письмён – шумерского, майянского, критского, … Но это были подвиги энтузиастов одиночек. Переводчики-расшифровщики древних текстов – они безусловно Учёные, но они лингвисты? Кто то, как то - да.  Да? Открытия этих Учёных дешифровшиков не имеют никакого отношения к тем лингвистическим законам, которые академические российские (других плохо знаю) лингвисты предлагают в качестве научных открытий.
Около двухсот лет наука лингвистика бьётся с этрускими текстами по поводу их прочтения, но не открыт ещё главный лингво-закон – не идёт в корзинку мячик.

Многие важные филологи илингвистики (человеки и пароходы) неоправданно, нелогично и зловредно ограничивают собственное развитие, когда не видят-не слышат и не понимают что :
- Слова (не их грамматические формы) обычно происходят из разных причин-источников –  корней-звуков, которые с их конкретными и ассоциативными смыслами образуют новое слово – сочетание звуков и смыслов с конкретным смыслом. Разные корни-консонанты в слове, по разному влияют на обретение этим словом определённого значения. Решающие факторы, определяющие преобладающие влияние  на значение слова конкретного корня, могут быть объективно (корректно) неопределимы.
- Консонанты (согласные и полугласные звуки) – реальные корни слов, определяющие их (слов) значения. Гласные звуки в словах обыно играют связующую и технологческую роли – служат удобству произнесения слов и принципиально не учавствуют в образовании значений слов.
Пример :
Значения слов Дать, Деть и Дуть (с помощью когнатов и логики) легко возводятся к общему предшествующему смыслу («Распростронять-продвигать-…»),  передаваемому словами с корнем Д (*D*). Со словами-смыслами Дарить, Дурить и Драть - немного сложнее, но всё то же самое, только когнатов – звеньев логической цепочки немного больше.
В примерах, разные согласные звуки обеспечили разные значения ? Конечно ДА! Но эти разные значения – производные исходного первичного смысла – вариации базового смысла. Т. е. эти разные значения – объективно БЛИЗКИЕ и по сути синонимы. Исходный объективный смысл, передоваемый Корнями-консонантами, остался прежним – он не очевиден, но обнаруживаем.
Значения полученые посредством разных гласных – они конвенциальные – результат творчества и соглашения людей; эти значения не являются объективными в том смысле, что они объективно не пресущи (не соответствуют) определённым гласным звукам или сочетаниям (слогам) Гласных и Согласных звуков. Т. е., в норме (обычно), гласные звуки могут учавствовать в образовании различных значений слов, только в пределах неизменных исходных базовых смыслов, передаваемых Корнями-консонантами. Такая роль гласных в смыслообразовании определяется волей, способностями и соглашениями людей и является непринципиальной в смысле – замена, наличие или отсутствие гласных в словах не влияют на сохранность объективных исходных базовых смыслов присущих словам через их Корни-консонанты.
Конечно, есть мнимые исключения типа звука А в начале слова, со значением – отрицание, …;
Такой звук А – это сокращение (осколок) от формы со звуком N, как Анти и пр.



И так же не вижу логических оснований настаивать на возникновении и развитии Языка-Речи по типу - "от обезьяны к человеку". Напротив, я вижу логические основания допускать искусственное появление (наделение) Языка-Речи у нашего биологического вида. Всерьёз обсуждать данную версию я не готов.
Сейчас полагаю актуальным сосредоточиться на :
Суть этимологических исследований - поиск определение и обоснование древнейших (изначальных ?) смыслов-значений корней и их (смыслов) эволюцию-трансформацию до значений обще-коренных слов (и когнатов) и или до значений искомого этимологизируемого слова.

____________________________________________________

Любая теория - условно верна.
Выбирайте то - что понятнее удобнее продуктивнее полезнее.
"Странно", что большинство логофилов не хотят знать - на востоке (например в Индии) понятие Корень (основа слова) традиционно означает "ЗВУК-СМЫСЛ".

Непредвзятое исследование речи - языков, приводит к выводам:
Речь-язык, как ограниченное количество слов-слогов (знаков-звуков-фонем) имеющих конкретные значения, были даны "первому" человеку в готовом виде. Речь, как принцип (технология-программа) общения посредством звуков-смыслов, - это не результат эволюции человека, а его - человека (земного Сапиенс), изначальное качество.

В огромном количестве слов (понятий) из самых разных языков (как например в словах, обозначающих "Бык-Скот") видно, что гласные меняются (приходят и уходят), а корневые согласные-фонемы (например Б и К в "Бык-Скот") остаются вместе с изначальным смыслом.
Здесь имеются в виду только корневые звуки-фонемы, и не рассматриваются их (звуков) грамматические и т. п. функции.

Фрагмент статьи "Смыслы в звуках ..." - http://www.proza.ru/2015/07/20/338

В огромном количестве слов (понятий) из самых разных языков (как например в словах, обозначающих "Бык-Скот") видно, что гласные меняются (приходят и уходят), а корневые согласные-фонемы (например Б и К в "Бык-Скот") остаются вместе с изначальным смыслом.
В славянских языках в значении "Бык" есть и Бак и Бик и Бук и Боук и Бука, и в кельтском даже Бокка (корова).
Названия для "Скот и домашние животные" в разных языках:
Сардинский: baca
Турецкий: bюйюkb
Бретонский: buoc'h
Албанский: bag;ti
Румынский: bou  vaci  vac;

Я говорю только о корневых звуках-фонемах (морфемах), и не рассматриваю их (звуков) грамматические и т. п. функции.

Смыслы (знаки-образы) которые (системно исследуя множество слов разных языков) обнаруживаются в согласных звуках, можно логически осознавать - воспринимать в рамках и посредством системных ассоциаций (умозрительных построений на основе аналогий и причинно-следственных связей), КОРОЧЕ - эти Смыслы можно описывать и объяснять разными словами.

**********************************

Обычно (в норме - системно), в родственных языках, согласные звуки в разных словах передают (передавали) общий смысл (близкие схожие значения).


Что же можем сказать о различии гласных и согласных  - в отношении их смыслообразующих ролей ?

В корневых ГЛАСНЫХ звуках есть Смыслы которые больше Чувства.
Т. е. гласные работают (воздействуют) на подсознание, воздействуют на эмоциональном (чувственном - не осознаваемом) уровне.
Возьмём явление-объект Песня:
в словах Песни можно (более менее) увидеть смысл-логику (сознательную мотивацию и технику автора и т. п.),
в музыке Песни увидеть логику-смысл можно менее чем более. Оно и понятно - мыслить логически - это мыслить словами; язык музыки - это не звуки речи - это не слова.
И мы ведь не спорим (слава Сарасвати!) - что важнее в Песне-Речи.
Много раз я пытался запомнить мелодию Болеро Равеля, - не получилось - так и не нашёл устойчивых ассоциаций; видимо нотной грамоты не хватат мне.

Согласные - это графика (рисунок схема чертёж);
гласные - это краски-палитра (спектр чувств-эмоций);
согласные с гласными (в речи) - это живопись.
Если раскрасить Ч/Б кино - изображение не станет чётче (понятнее), но станет насыщенней, эмоциональнее и чувственней.
Ударения, долготы-краткости и тональности в словах, обеспечивают гласные и они делают речь эмоциональной и харАктерной (утверждение, вопрос, восклицание и т. п.).


Объективно, из всех гласных, звук А самый нейтральный и "чистый" - т. е.  в нём (в единственном) абсолютно нет примесей-оттенков других звуков. В любом другом гласном есть (более или менее) "элемент Йотированности (Й)", и поэтому любой другой гласный - это полугласный в зачатке; собственно сам звук Й - и есть полугласный. Даже в звуке О (и ещё более в Э) есть зародыш (тень) звука Й; поэтому часто в транскрибировании иностранных слов, в которых слышится не явный вокализованный [V] (самый вокальный из согласных) - для его обозначения может использоваться и буква "О" (чаще конечно W или U) .
Звук А незаменим для "чистого" произношения согласных звуков в слогах-словах. Не случайно звук А самый используемый в большинстве языков, и в основе санскрита (самого развитого из известных языков) слоги - Согласный + [A].

=================================== = = = = = =

Названия для БАК (ёмкость ведро чан + (...)), - заметно что смыслы В*К и К*Б очень близки:
Древнеславянский - Къбьлъ (Чан, сосуд, корец, ковш)
Украинский - Коб, кобель (Корзина, кошель)
Сербохорватский - Кабао (Ведро)
Словенский - Кэbэl
Чешский  - Кbel
Древненемецкий - Кubil, Кюbel
Литовский - Кu;bilas
Латышский - Кubls
Каталанский - Cubo, Cubell, Cubeta
Албанский - Kov;, kove, vask; (лохань), cave (пещера)
Волапюк - Bёket
Греческий - Kouv;s
Западно-фризский - Bak
Ирландский - Buic;ad
Исландский - ba;kar
Испанский - Cubo cuba cubeta
Немецкий - B;tte  Krug   Zober   Zuber 
Турецкий - Kova
Армянский - Bak’
Французский - Baquet, Сuve
Английский - Bucket (ведро), Basket (корзина), Box (ящик коробка), Bag (мешок сумка)
Бенгальский - Buka (мешок)
Казахский - Камба (сарай)
Корейский - bang (комната)
Азербайджанский - Cave (пещера)   
Галисийский - Сova (яма)
Африкаанс - Bak (бункер)
Санскрит - KubRa (Кольцо круг).

Дорогие друзья, учителя наставники обличители обнажители и проходящие мимо.

Не будем делать излишних обобщений рвать по живому контексты и подменять предмет-смысл заявленного-сказанного.

В самых разных языках, смыслы (как правило) задаются согласными звуками, и в этом контексте (смысло-образования в словах) эти языки "консонантные", это условное определение и оно упрощённо передаёт структуру нашей речи. Само разделение звуков на гласные и согласные тоже условно, но для анализа и понимания законов речи такое разделение возможно поможет. Как знать.
Я только в этом году (а мне 49) узнал что звук Й - "согласный". Но мне не стыдно, потому что я вижу-слышу что он так же и гласный и очень классный.
И конечно речь - это песня, а песня это во первых - гласные.

Конечно, гласные играют роль в слово-образовании - т. е. в формировании ПОСЛЕДУЮЩИХ разновидностей (оттенков) от общего ПЕРВИЧНОГО смысла.
Посмотрите (хоть в Гугло-переводчике) в славянских и других языках, в словах с общими корнями, гласные гуляют и заменяются (и ВОВСЕ ПРОПАДАЮТ или ПОЯВЛЯЮТСЯ) постоянно и легко, В ОТЛИЧИИ ОТ СОГЛАСНЫХ. Это же касается и диалектов "одного" (как бы) языка. И  например, в болгарском сербском и хорватском, слов с тремя СОгласными ПОДРЯД совсем не мало и эти же слова когнаты (общекоренные слова) русским и другим.
Эти факты особенно легко осмыслить и принять, если долго разнообразно и с любовью (нежной страстью, интересом) работать со словарями.

Напрашивается вывод - Те новые значения которые "образуются" ИЗ ПЕРВИЧНЫХ ("консонантных") СМЫСЛОВ, посредством Гласных, реально не образуют сами Гласные звуки (В ОТЛИЧИИ ОТ СОГЛАСНЫХ); А являются (эти последующие вариации значений) КОНВЕНЦИАЛЬНЫМИ. Т. е. носители конкретного языка (диалекта) "договорились" об этих новых (вариациях древних), образованных посредством гласных звуков, значениях.

Разумеется, речь не о пренебрежении гласными звуками, но о том - что ИЗНАЧАЛЬНЫЕ ФИЗИЧНЫЕ СМЫСЛЫ СЛОВ ЗАКЛЮЧАЮТСЯ В КОРНЕВЫХ СОГЛАСНЫХ ЗВУКАХ, и этими же согласными звуками и передаются (передавались) через тысячи лет - из праязыка до настоящего времени.
Ударения, долготы-краткости и тональности в словах, обеспечивают гласные и они делают речь эмоциональной, харАктерной и БЕСКОНЕЧНО многообразной в своих смыслах (утверждение, вопрос, восклицание, различные грамматические формы) - вариациях и эволюциях первичных (корневых-коренных) значений.

Предлагаемая модель - это конечно упрощение реальности, и это нормальные свойства любой теории. Однако такой метод (согласные-фонемы - это корни-морфемы) позволяет решать конкретные ВОПРОСЫ ЯЗЫКОЗНАНИЯ (См. ниже ...) Ну как например, по другому объяснить наличие в чешском словацком слова Скоба (собака) или русское Длань (ладонь), и подобных примеров в разных языках ТЫСЯЧИ.
Вообще, деление на гласные и согласные - это тоже упрощение и для сложных задач оно (деление) грубовато.
Но пока так...
______________________


ДА - ГЛАСНЫЕ, вместе с их долготами-ударениями имеют (несут) смыслоразличительную функцию. И эти разные СМЫСЛЫ, которые благодаря разным гласным бывают в КОНСОНАНТНО одинаковых (или почти) словах - ОНИ ВТОРИЧНЫЕ (не "корневые-коренные").
Эти смыслы ("от гласных") - это вариации первичных смыслов, обуславливаемых (передаваемых) СОГЛАСНЫМИ звуками. Вариации значений-смыслов обусловленных гласными - обычно (в норме) не выходят за пределы общих (первичных-коренных) смыслов, задаваемых ИМЕННО СОГЛАСНЫМИ ЗВУКАМИ - КОРНЯМИ-МОРФЕМАМИ.

Русские слова "Даа" (утверждение-согласие) и "Да" (Д[a]-дому иду, Д[a]-звезды мне) - отличаются ударением (или в санскрите - это долгая и краткая гласные). Конечно это разные слова с разными значениями. Но значения эти восходят к (образованы из) общему первичному смыслу звука-корня *Д*, который (смысл Д) близок (примерно соответствует) общему смыслу "Дохождение-Целедостижение"(распространение протяжённость открытость давание/получение рассеяние/поглощение ...). См. ниже - "звук Д".
Это очень похоже на выдумки, ПОКА ВЫ НЕ УВИДЕЛИ десятки и сотни когнатов с их не
забываемыми значениями, в самых разных языках.
Очевидный факт - консонантно близкие слова в самых разных языках и диалектах одного языка и даже просто в одном языке, часто близки по смыслу или имеют значения, между которыми их родственная (эволюционная) связь не обязательно очевидна, но она есть. И обычно эта связь (взаимное родство) легко обнаруживается при не слишком сложных сопоставлениях-сравнениях разнообразных консонантно созвучных слов (-значений) из разных языков . Именно консонантное соответствие (совпадение) в разных словах обуславливает их смысловую близость - БО ГЛАСНЫЕ в словах когнатах РЕАЛЬНО ЕСТЬ ЛЮБЫЕ и часто просто отсутствуют.
Гласные незаменимы и безусловно круче любых согласных - НО ТОЛЬКО В ОПРЕДЕЛЁННОМ КОНТЕКСТЕ-СМЫСЛЕ-РЕШЕНИИ.


И возможно самое важное (упрощённо конечно):
Все разнообразные смыслы слов, "получаемые/различаемые посредством" гласных - обычно (как правило) ЭТИ СМЫСЛЫ КОНВЕНЦИАЛЬНЫЕ, т. е. люди в пределах одного языка (диалекта) "договариваются" (соглашаются привыкают) и принимают эти смыслы-значения как норму.
КОРНЕВЫЕ СОГЛАСНЫЕ ЗВУКИ (фонемы) заключают в себе и передают в словах изначальные физичные объективные (неконвенциальные) СМЫСЛЫ-ЗНАКИ-СИМВОЛЫ (значения). Эти первичные Смыслы (согласных) имеют объективную природу (не вытекающую из воли-решений человека), они физичны - непосредственно отражают реальные физические качества-свойства нашего Мира (вселенной).
Эти (выше) утверждения справедливы для всех языков родственных УСЛОВНО-славянским языкам. Такие родственные языки - это не только члены условной ИЕ семьи, но и видимо многие другие (См. примеры далее).
ДЛЯ ОБЪЕКТИВНОГО ПОНИМАНИЯ СУТИ ПРОЦЕССОВ ПОЯВЛЕНИЯ И ИЗМЕНЕНИЯ  СЛОВ-СМЫСЛОВ  В ЛЮБОМ ЯЗЫКЕ, НЕОБХОДИМО РАССМАТРИВАТЬ КАЖДЫЙ "ОТДЕЛЬНЫЙ" ЯЗЫК В ЕГО МАКСИМАЛЬНО ШИРОКОМ ОКРУЖЕНИИ - КАК НЕОТЪЕМЛЕМУЮ ЧАСТЬ ОБЩЕЙ ГРУППЫ-СЕМЬИ ВСЕХ РОДСТВЕННЫХ ЯЗЫКОВ.
Т. е. каждый своеобразный язык "отдельного народа" (нации народности этноса группы коллектива...) целесообразно понимать - как диалект общего глобального Языка, включающего в себя все родственные языки-диалекты.

Останемся на этой позиции - в этом масштабе *"Глобального Языка" (*далее "ГЯ") и заметим :
Первичные смыслы корневых согласных, во множестве широкоупотребимых слов ГЯ, сохраняются неизменными или изменяются в пределах общего явного сответствия (сохраняют близкий смысл) первичному смыслу - из праязыка до нашего времени; Такие слова в ГЯ наиболее важные - обозначают объекты-явления-качества, имеющие явную всеобщую значимость.
В ГЯ есть множество слов, значения которых прямо не соответствуют первичным смыслам их корневых согласных - как правило такие значения переносные и такие слова не являются часто употребляемыми. Такие последующие значения - они конвенциальные, но не случайные - не спонтанные. Обычно, такие (прямо не соответствующие) значения легко объясняются - как логичные и закономерные вариации (эволюции, перенос) первичных смыслов корневых согласных.

Это как в примерах выше :
Дверь-Проход-Открытие-Дыра-...
Плохо-Зло-Ломание-Расщепление-Страх.

Русские слово "Даа" (утверждение-согласие) и "Да" (Д[a]-дому иду, Д[a]-звезды мне) - отличаются долгой и краткой гласной. Конечно это разные слова с разными значениями. Но значения эти восходят к (образованы из) общему первичному смыслу звука-корня *Д*, который (смысл Д) близок (примерно соответствует) значениям Дохождение-Целедостижение (распространение протяжённость открытость получение поглощение ...).
Это очень похоже на выдумки, ПОКА ВЫ НЕ УВИДЕЛИ десятки и сотни когнатов с их не забываемыми значениями, в самых разных языках.

Очевидный факт - консонантно близкие слова в самых разных языках и диалектах одного языка и даже просто в одном языке, обычно близки по смыслу. Именно консонантное родство обуславливает родство смысловое - БО ГЛАСНЫЕ в словах когнатах РЕАЛЬНО ЕСТЬ ЛЮБЫЕ и часто просто отсутствуют.

И возможно самое важное:
Все разнообразные смыслы слов, получаемые посредством гласных - ЭТИ СМЫСЛЫ КОНВЕНЦИАЛЬНЫЕ, т. е. люди в приделах одного языка (диалекта) "договариваются" (соглашаются привыкают) и принимают эти смыслы-значения как норму. А СМЫСЛЫ КОРНЕЙ - СОГЛАСНЫХ фонем, - эти изначальные смыслы остаются (в основе) неизменными и переходят от слова к слову, из языка в язык, через сотни и тысячи лет.
Смыслы корней - согласных звуков (фонем) имеют объективную природу.
Эти смыслы (согласных) физичны - имеют непосредственное отношение к структуре-качеству-характеру-свойствам нашего Мира (вселенной).
Гласные незаменимы и безусловно круче любых согласных - НО ТОЛЬКО В ОПРЕДЕЛЁННОМ КОНТЕКСТЕ-СМЫСЛЕ-РЕШЕНИИ.

В разных языках понятия НЕТ (отсутствие) и ДА (утверждение-согласие) обозначаются одним и тем же словом (оригинальным для каждого языка). Этот "парадокс-случайность" конечно закономерен и логически объясним. Такая ситуация ("Да = Нет") вполне возможна (в реальном будущем и или забытом прошлом ) и в русском языке.
Поясним схематично (упрощённо) :
НЕТ = Отсутствие/Пусто = Дыра = Рассеянность = Распростёртость/Простирание = Достижение = ДА.
ДА = Достижение = Простирание/Распростёртость = Рассеянность = Пустота/Дыра = Отсутствие = НЕТ.
(Знак "=" не означает математическое тождество - а означает СМЫСЛОВОЕ РОДСТВО или консонантное совпадение (одинаковые согласные звуки-фонемы) ).
Подробности см. ("NET Сеть Ток ..."  )

Любые антонимы (слова с противоположными смыслами) становятся таковыми (антонимами) только в рамках определённого контекста. Иногда такой контекст - сфера употребления (частотность использования пар слов в качестве антонимов) очень большая; Но эта сфера не бывает абсолютной (вмещающей 100 % возможных значений...) - остаются ситуации (контексты), когда значения-смыслы пары антонимов не являются противоположными И ЛЮБАЯ ПАРА АНТОНИМОВ МОЖЕТ БЫТЬ ПАРОЙ СЛОВ О НЕ ПРОТИВОПОЛОЖНЫХ ВЕЩАХ (качествах).

Ел ли я сегодня еду ? - "О да - я ел."
Я абсолютно сыт ? - "Нуууу ...."

А теперь представьте, что я сегодня успел выпить ТОЛЬКО чашку бульона.
Я ел сегодня еду ? Вопрос абсолютно спорный.

И теперь представьте, что мы с вами решая глобальные проблемы квантовой физики, пытаемся выяснить что у меня в пустом кармане. Слова Да и Нет нам воще не о чём.

АНТОНИМЫ - ЭТО ТЕРМИН.
Любые термины (определения), как аппарат (средства) конкретной теории - это всегда и неизбежно искажение и упрощение ОБЪЕКТИВНОЙ РЕАЛЬНОСТИ и имеют ограничения в практическом использовании.
В "АБСОЛЮТНОМ" СМЫСЛЕ, - ВСЕ СЛОВА -ЭТО СИНОНИМЫ, поскольку мир ЕДИН, и все слова о Мире (любых его проявлениях) это отдельные штрихи (грани) ОБЩЕГО ЕДИНОГО ЦЕЛОГО.

Мне ничего неизвестно о реальных противоположностях в реальном мире - ни на уровне СЛОВ-СМЫСЛОВ, ни на любом другом.

ДА и НЕТ - ЭТО АНТОНИМЫ ?
Этот вопрос не о чём - КАК :
Мужчина и Женщина - это противоположности ? Или: Свет - это волна или частица ?
________________________

- Мне не ехать?
- Нет!
- "Нет, не ехать" или "Нет, ехать"?
- Да!


http://www.proza.ru/2015/07/20/338 :
...
Очевидно для звука  К в корнях слов:
во всех ИЕ языках, в АБСОЛЮТНОМ БОЛЬШИНСТВЕ слов, звук К напрямую и системно связан со Смыслом-значениями  "Кон" - граница  предел  начало-конец  цикл.
Этих слов десятки тысяч - это уже аргумент.
...
Ровно это же (об очевидном основном смысле) можно сказать и о звуке Л - его Смысл это "Возлежание" - упорядоченная (организованная) форма-структура.
...
П - Полнота  изобилие  множество  большой  верхний.

И также очевидно, что характер огласовки-вокализации (в слогах) этих согласных корневых фонем, в разных языках и диалектах, обычно принципиально не влияет на сохранность первоначального смысла-образа.

Когда количество совпадений смыслов и звуков в разных языках, явно не укладывается в "СОВПАДЕНИЕ-СЛУЧАЙНОСТЬ" - то можно говорить о закономерностях и строить теорию.

Без опоры на СИСТЕМУ фактов, все разговоры о смыслах-образах звуков (слогов корней морфем ...) - это лирика.

Т. е. я предлагаю либо аргументировать - подтверждать фактами собственные утверждения или так же аргументированно критиковать утверждения других.


Приличные лингвисты корень К в конце слова, часто называют - уменьшительный суффикс. Но ведь признавая наличие значения-смысла у частицы слова (звук К), нормальные лингвисты (по логике) должны признать такую часть - Корнем; Но ленятся академики и профессора или стесняются, а скорее всё вместе - тупо тупят. И пофиг настоящим лингвистам на слова учителя  - академика А. Зализняка :
«Все аффиксы … (приставки, суффиксы, окончания) – это наследники, когда то существовавщих, отдельных слов !»  https://youtu.be/6XxAUWFt1wY    https://youtu.be/6XxAUWFt1wY?t=3684   1:01:25

Корень К и в большинстве современных слов, сохраняет своё древнейшее значение - «Кон - …» (Смотри «Звук К…»); и как любой реальный корень, может быть в родственных словах на любом месте. Сравни - Бок, Куб, Край, Рак, Кора, …
А сравни диалектные «Крапива» - Коприва, Покрива. Учёные лингвисты называют такие вариации местоположения корней в составных словах, звучным импортным – Метатеза, что по русски просто – Перестановка. Но ах и ой – те же приличные люди с дипломами, уже вовсе не видят общих корней в словах Закон, Наказ, Козни, …



Смыслы (знаки-образы) которые (системно исследуя множество слов разных языков) я обнаруживаю в согласных звуках, можно логически осознавать - воспринимать в рамках и посредством системных ассоциаций (умозрительных построений на основе аналогий и причинно-следственных связей), КОРОЧЕ - эти Смыслы можно описывать и объяснять разными словами.

В корневых ГЛАСНЫХ звуках видны Смыслы, которые часто - больше "Чувства-Эмоции". Т. е. гласные работают на подсознание, воздействуют на эмоциональном (чувственном - не осознаваемом) уровне.

Возьмём явление-объект Песня:
в словах Песни можно (более менее) увидеть смысл-логику (сознательную мотивацию и технику автора и т. п.),
в музыке Песни увидеть логику-смысл можно менее чем более. Оно и понятно - мыслить логически - это мыслить словами; язык музыки - это не звуки речи - это не слова.
И мы ведь не спорим (слава Сарасвати!) - что важнее в Песне-Речи.
Много раз я пытался запомнить мелодию Болеро Равеля, - не получилось - так и не нашёл устойчивых ассоциаций; видимо нотной грамоты не хватат мне.

Согласные - это графика (рисунок схема чертёж);
гласные - это краски-палитра (спектр чувств-эмоций);
согласные с гласными (в речи) - это живопись.
Если раскрасить Ч/Б кино - изображение не станет чётче (понятнее), но станет насыщенней, эмоциональнее и чувственней.
Ударения, долготы-краткости и тональности в словах, обеспечивают гласные и они делают речь эмоциональной, харАктерной и БЕСКОНЕЧНО многообразной в своих смыслах (утверждение, вопрос, восклицание, различные грамматические формы, вариации и эволюции первичных (корневых-коренных) значений).

Предлагаемая модель - это конечно упрощение реальности, и это нормальные свойства любой теории. Однако этот метод (согласные-фонемы - это корни-морфемы) позволяет решать конкретные этимологии - как например по другому объяснить наличие в чешском словацком слова Скоба (собака) или русское Длань (ладонь), и подобных примеров в разных языках ТЫСЯЧИ.
Вообще, деление на гласные и согласные - это тоже упрощение и для сложных задач оно (деление) грубовато.
Но пока так...
______________________

Дорогие друзья, учителя наставники обличители обнажители и проходящие мимо.

Не будем делать излишних обобщений рвать по живому контексты и подменять предмет-смысл заявленного-сказанного.

Конечно, ГЛАСНЫЕ вместе с их долготами-ударениями имеют (несут) смыслоразличительную функцию. ТАКИ  ДА !  И эти разные СМЫСЛЫ, которые благодаря разным гласным бывают в КОНСОНАНТНО одинаковых словах - ОНИ ВТОРИЧНЫЕ (не "корневые").
Эти смыслы  - это вариации первичных смыслов, обуславливаемых (передаваемых) СОГЛАСНЫМИ звуками. Вариации значений-смыслов обусловленных гласными - обычно (в норме) не выходят за рамки общих (первичных-коренных) смыслов, задаваемых ИМЕННО СОГЛАСНЫМИ ФОНЕМАМИ - КОРНЯМИ-МОРФЕМАМИ.
Это как в примерах выше :
Дверь-Проход-Открытие-Дыра-...
Плохо-Зло-Ломание-Расщепление-Страх.

Русские слово "Даа" (утверждение-согласие) и "Да" (ДО дому иду, ДО звезды мне) - отличаются долгой и краткой гласной. Конечно это разные слова с разными значениями. Но значения эти восходят к (образованы из) общему первичному смыслу звука-корня *Д*, который (смысл Д) близок (примерно соответствует) значениям Дохождение-Целедостижение (распространение протяжённость открытость получение поглощение ...).
Это очень похоже на выдумки, ПОКА ВЫ НЕ УВИДЕЛИ десятки и сотни когнатов с их не забываемыми значениями, в самых разных языках.

Очевидный факт - консонантно близкие слова в самых разных языках и диалектах одного языка и даже просто в одном языке, обычно близки по смыслу. Именно консонантное родство обуславливает родство смысловое - БО ГЛАСНЫЕ в словах когнатах РЕАЛЬНО ЕСТЬ ЛЮБЫЕ и часто просто отсутствуют.

И возможно самое важное:
Все разнообразные смыслы слов, получаемые посредством гласных - ЭТИ СМЫСЛЫ КОНВЕНЦИАЛЬНЫЕ, т. е. люди в приделах одного языка (диалекта) "договариваются" (соглашаются привыкают) и принимают эти смыслы-значения как норму. А СМЫСЛЫ КОРНЕЙ - СОГЛАСНЫХ фонем, - эти изначальные смыслы остаются (в основе) неизменными и переходят от слова к слову, из языка в язык, через сотни и тысячи лет.
Смыслы корней - согласных звуков (фонем) имеют объективную природу.
Эти смыслы (согласных) физичны - имеют непосредственное отношение к структуре-качеству-характеру-свойствам нашего Мира (вселенной).
Гласные незаменимы и безусловно круче любых согласных - НО ТОЛЬКО В ОПРЕДЕЛЁННОМ КОНТЕКСТЕ-СМЫСЛЕ-РЕШЕНИИ.

В разных языках понятия НЕТ (отсутствие) и ДА (утверждение-согласие) обозначаются одним и тем же словом (оригинальным для каждого языка). Этот "парадокс-случайность" конечно закономерен и логически объясним. Такая ситуация ("Да = Нет") вполне возможна (в реальном будущем и или забытом прошлом ) и в русском языке.
Поясним схематично (упрощённо) :
НЕТ = Отсутствие/Пусто = Дыра = Рассеянность = Распростёртость/Простирание = Достижение = ДА.
ДА = Достижение = Простирание/Распростёртость = Рассеянность = Пустота/Дыра = Отсутствие = НЕТ.
(Знак "=" не означает математическое тождество - а означает СМЫСЛОВОЕ РОДСТВО или консонантное совпадение (одинаковые согласные звуки-фонемы) ).
Подробности см. ("NET Сеть Ток ..."  )

Любые антонимы (слова с противоположными смыслами) становятся таковыми (антонимами) только в рамках определённого контекста. Иногда такой контекст - сфера употребления (частотность использования пар слов в качестве антонимов) очень большая; Но эта сфера не бывает абсолютной (вмещающей 100 % возможных значений...) - остаются ситуации (контексты), когда значения-смыслы пары антонимов не являются противоположными И ЛЮБАЯ ПАРА АНТОНИМОВ МОЖЕТ БЫТЬ ПАРОЙ СЛОВ О НЕ ПРОТИВОПОЛОЖНЫХ ВЕЩАХ (качествах).

Ел ли я сегодня еду ? - "О да - я ел."
Я абсолютно сыт ? - "Нуууу ...."

А теперь представьте, что я сегодня успел выпить ТОЛЬКО чашку бульона.
Я ел сегодня еду ? Вопрос абсолютно спорный.

И теперь представьте, что мы с вами решая глобальные проблемы квантовой физики, пытаемся выяснить что у меня в пустом кармане. Слова Да и Нет нам воще не о чём.

АНТОНИМЫ - ЭТО ТЕРМИН.
Любые термины (определения), как аппарат (средства) конкретной теории - это всегда и неизбежно искажение и упрощение ОБЪЕКТИВНОЙ РЕАЛЬНОСТИ и имеют ограничения в практическом использовании.
В "АБСОЛЮТНОМ" СМЫСЛЕ, - ВСЕ СЛОВА -ЭТО СИНОНИМЫ, поскольку мир ЕДИН, и все слова о Мире (любых его проявлениях) это отдельные штрихи (грани) ОБЩЕГО ЕДИНОГО ЦЕЛОГО.

Мне ничего неизвестно о реальных противоположностях в реальном мире - ни на уровне СЛОВ-СМЫСЛОВ, ни на любом другом.

ДА и НЕТ - ЭТО АНТОНИМЫ ?
Этот вопрос не о чём - КАК :
Мужчина и Женщина - это противоположности ? Или: Свет - это волна или частица ?
________________________

- Мне не ехать?
- Нет!
- "Нет, не ехать" или "Нет, ехать"?
- Да!

---------------------------------------------------


Многие верят  - в слове потоп корень Топ, от которого Топь Топить и т. д.
Не многие верят - что в Потоп корень Пот, от которого Поток Пята и т. д.
Вторые (не многие) так же правы, бо в разных языках слов с корнем Пот, когнатов (и или близких по смыслу) Потопу - Потоку, вполне хватает.
Корни Т*П и П*Т не совсем настоящие, точнее они составные и производные от реальных первичных корней-морфем - согласных *П* и *Т*.

ПОТОП = П-Т-П = Полнота Твердь Полнота = Полнота воды изобильной.

Т = "Твердь" "=" "Вода". Вода символ (образ) Тверди и часто эти понятия-значения-образы (Вода и Твердь), в разных языках, передаются одним и тем же словом (которое конечно своё оригинальное в каждом отдельном языке). Т. е. смысловое родство есть и оно не случайное.
Понятно что знаки равенства (=) - не математические, это символ - "Смысловое родство".
 
Тезисно о "Вода = Твердь".
 
Посмотрим на славянские языки - Вода "W*D*":
Ключевой звук здесь Д, звуки Д и Т в ИЕ языках взаимозаменяемы и могут чередоваться.
Так что с (некритичной) натяжкой можно сказать - П*Т*П "=" П*Д*П.
Возможно, что в праславянском было *W*T* - примерно как сейчас в английском нидерландском шведском и других.
Предположительно, изначально (в древнейших праформах) в словах-понятиях "Вода-Жидкость" использовался звук Т - т. е. эта фонема (в праязыке, в словах обозначающих "Вода") была ближе к современному русскому Т чем чем к Д.
 
Показательный (в этом контексте) санскрит, и соответственно Хинди Маратхи и т. п.
В санскрите сотни разных слов (не только омонимов) имеют, кроме множества прочих,
и значение Вода. Это естественное качество супер развитого древнего языка.
Но вот санскритских простых односложных слов, которые имеют только одно значение - Вода; таких (пока я нашёл) всего 3:
;;;  toja ( ;;;  toya )
;;  uda
;;;;  yAdu
И ещё одно очень показательное - с двумя (всего с двумя) значениями:
;;;  tUya - Сила, Вода.
Видим, что звуки Т и Д единственные консонанты в эксклюзивных словах-понятиях Вода.
Исходя из известных "традиций" словообразования (в санскрите и родственных ему) и древнейших ведических санскритских текстов - вероятнее что слова которые начинаются с консонанта - древнее (первичнее) прочих. Это слова на Т.
Древнейшие слова обозначающие "Вода" в "пра-ИЕ" языке начинались на Т (Д) или консонанто были -  *Т* (*Д*).
 
Вода символ Тверди.   ;;;  tUya (санскрит) - Сила, Вода.
 
В древнейших текстах (включая ветхий завет - Бытие (Танах)),
Твердь - это "небесная твердь" и это опора для небесных космических тел.
На современном языке Твердь это повсеместное (вездесущее) СИЛОВОЕ ПОЛЕ. Физики называют его по разному, чаще - Гравитация или Эфир или космический вакуум.
Главнейшие очевидные свойства этого поля - упругость (упругое силовое воздействие) и способность к всепрониканию - повсеместная распространённость. Очень показательны немецкое слово TэT и тамильское ;;;  TaTi - сила, воздействие; шведское T;Tt - плотно, крепко; и санскритские ;;  TA - ("Твердь") Земля, ;;  TaTa - распространено рассеяно!

Вода (жидкая)  - это единственный объект, который всегда сопутствует человеку, доступен для непосредственного контакта, и демонстрирует феноменальные качества, соответствующие космической Тверди-Полю. Нет ничего более упругого и одновременно более всепроникающего, из того что может легко взять человек в руки - чем ВОДА.
В древнейших текстах космос вселенную постоянно сравнивают с и часто называют "Океаном". А в ветхом завете говорится о том (примерно), что до сотворения планет повсеместно были только Воды ...
Всепроникать это и Простираться и Поглощать, в большинстве ИЕ языков эти понятия и Понятие "Вода" тесно фонетически связаны.


Наука представляет силовое поле - как естественное "продолжение (окружение)" вещества (частиц); и любые вещественные объекты взаимодействуют посредством собственных полей. В таком контексте, поле любого объекта является его внешней "границей-КОНЦОМ". 
И если древнейшее значение звука Т связано (соответствует) смыслу-понятию Твердь-Поле (силовое) - то естественно что в разных и многих языках есть односложные слова с соответствующими значениями.
Например в языке Панджаби:
;;;  aTa, ;;;  iTi - Конец.
;;;  T;Ta - Конец, Недостаток ("Осутсттвие" - авт.).
И ведь Поле для нас невидимо и обычно мы воспринимаем его как пустоту; а пустота это Отсутствие, или в понятном (простом-прямом) русском - НеТ ( = Н-Т = Явленая Твердь).

И так: звук Т в определенных словах может иметь основным смысл, равный значениям слова Твердь (Твёрдость твёрдый, крепкий, основа основательный, опора, плотность, прочность, сила, сущее, материальность, материя, вещь, предмет, тело).
 
В разных языках понятия Солнце Луна Космос Пространство (и т. п.)  и Вода обозначаются одним словом и часто такие слова Имеют корневые Т или Д.
Санскрит:
;;  Rta - божественный закон, вода, вера, закон, солнце.
dharuNa - опора, удерживание, сторонник, небо, мнение, вода, пребывание бытие, твердая почва, подпирать, Фонд, вместилище, основа.
;;;; peTaka  - множество, контейнер (ёмкость).
;;; Puta - сложить складывать, полое пространство (объём), контейнер (ёмкость).
;;;;;  stUpa (+: англ. top) - верхний высший навершие, пьянствовать (напиваться); саммит, высшая степень, куча множество.
;;; ар - промежуточная область, звезда в зодиакальном созвездии Девы, вода, работа.
;;;;;;; STyuma - Луна, вода.
;;;;; SVAR - небо, область планет и созвездий, свет, солнце, блеском, водой,  пространство над солнечными лучами или между Солнцем и полярной звезды,  светлое пространство или небо.
;;;; nIthA - вода, музыкальный режим или воздух, путь, песня.
;;;;;; kASThA - вода, расса, форма, курс отметка, четверть или регион мира, форма внешний вид, верхний предел, страна света, солнце, цель мера времени.
;;; IRA - богиня речи, вода, Сарасвати, Земля, речь.
;;;; Sudha- Земля, штукатурка, вода, цемент, строительный раствор, кирпич.
;;;;  ghRNi - солнце вода.
;;;;;;  candra - луна вода золото, номер 1.
;;; Suma м. - вода  небо.
;;;;  yoni - вода вместилище.
;  va - сильный ветер, вода воздух.
;;  go - луна вода голос речь солнце, лучи света, небо.
;;;  ahi - пупок облако вода солнце.
_________________________________________________________

Синонимы Потоп - Стихия, Катастрофа, Поток...
Слова-Понятия, близкие по смыслу понятию "Потоп":
Беда Болезнь Нужда Несчастье,
Сила Власть Правитель Управление,
Вода Питьё Насыщение Наполнение Полость Ёмкость,
Поглощение Распространение Захват Очищение и т. п.

В определённом смысле, эти значения-смыслы (слов выше) - вариации (эволюции)
более общего (категорийного) смысла, связанного со значениями-понятиями "Полнота-Изобилие, Чрезмерность".
Назовём эти значения (Потоп и прочие) - "Родственные значения".

Потоп = П*Т*П "=" Т*П*П = П*П*Т

Санскрит:
;;;;; uPaPaaTa - беда катастрофа.
;;; ПаaПа - беда зло вред.
;;;;;;  uPaPlava - ПотоП беда зло вторжение опустошение захват.
;;;;; Pluta - потоп, переполненный.
;  Pha - буря, кипение, жара, зияние (распростёртость),
усиление, опухоль, текущий поток.
;;;; { ;; } ;; Pati {Pa}  - насыщаться поглощать, напиваться,
пить залпом, напиваться пьяным.
;;;;;; { ;; } ;; Payayate {Pa} глагол - напоить наводнить.
;;  Pu - питьевой, очищающий, уборка.
;;;; { ;; }  pavate {Pu} глагол - очистить самого себя, очистить, вентилировать,
освещать, искупить, становиться ясным, освещать, всепроникать, поток.

PoTaPi; potapos (греч. ;;;;;; ;;;;;;;) - Презренный несчастный.
Видимо так древние греки называли пострадавшего от потопа и позднее пострадавших вообще.
Poto (;;;;) - питьё обильный, пьянство.
Parap;no (;;;;;;;;) - более.

Латынь:
PaPaTus - папство (власть управление).
Papas - правитель, наставник.
Papa - отец, священник.
Upupa - пик, навершие
Pipe (англ. pipe) - бочка, труба.
Piper - живость энергия, перец.
Popa - служка.
Popellus - чернь.
Potens - мощь могущество сила способность, господин хозяин.
Patio - иметь обладать.
Puto - прояснять, убирать (очищать), судить судья.
Imputo - обвинение.      
Puteus - вполне, значительно.
Potior - достигать, поглощать овладевать захватывать, управлять,
             превосходящий больший сильнейший.
Potius - быстрее больше.
Caput - руководитель главный вершина.
Patior - страдать терпеть переносить.
Peto - просить нуждаться умолять жалоба, нападать наступать, прилив захват, взыскать.
-pota - drunk; drunken.
Puta - шлюха бл.dь.
Petere - напрашиваться, молиться умолять, просить, нуждаться.
Patiri - терпеть страдать, болезнь.
Patiens - терпеть страдать, пострадавший.
Apto - давать пристанище, помогать.
Expeto - домогаться, нуждаться, просить, падать.
Pauper - бедный несчастный жалкий низкий нищий, разорять.
Pituita - болезнь простуда влажность сток слив, ил тина.
Crepitus - катастрофа, грохочющий.
Praecipito - тонуть потопить упасть, уничтожать разушать разорять,
                прилив натиск, бурный поток.
Opplere - простираться заполнять, полностью.
Pio - утолять ублажать искупать, очищать.

См. "Смыслы в звуках ..."  http://www.proza.ru/2015/07/20/338

Предварительная метафора:
"Согласные" и "гласные" звуки, это как чёрно-белое и цветное кино. Цвета не делают изображение (смысл) более чётким, они насыщают его.
Чёрно-белое это графика, цветное - это живопись. По сути (в физическом смысле), чёрное и белое не есть цвета, это отсутствие и наличие отражённого света."

Возможно что гласные звуки в основном служат эмоциональному окрашиванию речи, ведь благодаря гласным мы можем делать ударения в словах - усиливать определённую часть слова (выделять определённый согласный звук). Например в китайском нет ударений (в нашем традиционном смысле), но есть тоны, которые по сути могут действовать как ударения в русском. Или в санскрите как бы тоже нет ударений, но есть долгие гласные и если я (русский) слышу такие (с долгими гласными) санскритские слова, то я воспринимаю их как слова с "русскими" ударениями.
В славянских языках и санскрите (и не только в них) смыслы (как правило) задаются согласными звуками, и в этом контексте (смысло-образования в словах) эти языки консонантные, это условное определение и оно упрощённо передаёт структуру нашей речи. Само разделение звуков на гласные и согласные тоже условно, но для анализа и понимания законов речи такое разделение возможно поможет. Как знать.
Я только в этом году (а мне 49) узнал что звук Й - согласный. Но мне не стыдно, потому что я вижу-слышу что он так же и гласный и очень классный.
И конечно речь - это песня, а песня это, во первых, гласные.

Конечно гласные играют роль в слово-образовании - т. е. в формировании ПОСЛЕДУЮЩИХ оттенков (разновидностей) от общего ПЕРВИЧНОГО смысла.
Посмотрите (хоть в Гугло-переводчике) в славянских и других языках в словах когнатах гласные гуляют и заменяются (и ВОВСЕ ПРОПАДАЮТ или (?) ПОЯВЛЯЮТСЯ) постоянно и легко, В ОТЛИЧИИ ОТ СОГЛАСНЫХ. Это же касается и диалектов "одного" языка. А в болгарском например, слов с тремя СОгласными ПОДРЯД совсем не мало и эти же слова когнаты русским и другим.
Эти факты нетрудно осмыслить и принять, если долго разнообразно и с любовью (нежной страстью, интересом) работать со словарями.
Напрашивается вывод - Те новые значения которые "образуются" ИЗ ПЕРВИЧНЫХ ("консонантных") СМЫСЛОВ, посредством Гласных, реально не образуют сами Гласные звуки(В ОТЛИЧИИ ОТ СОГЛАСНЫХ); А являются (эти последующие вариации значений) КОНВЕНЦИАЛЬНЫМИ. Т. е. носители конкретного языка (диалекта) договорились об этих новых (вариациях древних) значений.

!!! В родственных языках КОНСОНАНТНОЕ СОЗВУЧИЕ (схожее звучание) слов ОЗНАЧАЕТ их СМЫСЛОВОЕ РОДСТВО (близость связь) !!!
Каждый "одинаковый" согласный звук в корнях разных слов (индо-европейских языков), как правило ( в норме), передаёт свой оригинальный ОБЩИЙ для различных слов смысл-образ (значение).
Не будем принимать это утверждение на веру, а посмотрим на факты - читай далее.

Слава Сарасвати Анунакам и всем всем всем, - мировая ЕСТЕСТВЕННАЯ наука успешно доказала, что реальными "корнями-морфемами" в словах славянских (и родственных им) языков (в норме) являются корневые согласные звуки и их огласовка (характер их слоговой вокализации) принципиально не влияет на формирование значения (смысла-образа) слова.

http://www.proza.ru/2015/07/20/338

...

________________________
Re: Купание и купальня
Сообщение Илья Сухарев » Сегодня, 13:15

Вы разные словари попробуйте почитать.
Тогда вопросы ваши интереснее будут, мне как минимум.

Купидон - божество олицетворяющее "страсть-вожделение-желание".
Cupedo (латин.) - лакомство, желание-страсть.

Значения - Страсть Кипение Возбуждение Воспаление Набухание Наполнение Множество Изобилие, - связаны ?
Близки эти значения ?

Купно (кроме значения "совместно - во множестве") - изобильно много полно.
"... в Патерике соловецком писано о том житье: “Тружахуся постом и молитвами КУПНО же и ручным делом…""
Кипа (древнеславян.) - связка меховых шкур; мера равная 625 аршин.

Купно (множество) и Копить (умножать, собирать во множество) - близкие смыслы ? А "Купить" (умножить-
преумножить) - как прикупить и Копить; - близки по смыслу ?

Звук П - передаёт во всех этих примерах общий (категорийный) смысл ? А какой ?
Не похоже - что изначальный смысл звука (фонемы-морфемы-корня) П, тесно и напрямую связан со смыслом- значением "ПОЛНОТА-ИЗОБИЛИЕ-МНОЖЕСТВО-много и т. п. - ???

Отправлено спустя 47 минут 24 секунды:
Около 6и часов я собирал, для нас с вами, факты :

Латынь:
cupa - бочка, танцовщица, трактирщик.
copa (англ.) - хозяин, танцовщица.
cupedium, copadium - лакомство, лакомый кусок.
cupedo - лакомство, желание.
capa - мыс, плащ, совладать, покрывать крыть.
coperio - покрывать охватывают полностью | полностью сокрушать.
ciphus - кружка, кубок.
capax - обширные емким просторные широкие просторное огромный открытый значительный обширный объемными широкий изобилии богатых изобилии обильное, богатые вместительные , большой, чувствительный.
capedo - Чаша используется в жертвоприношениях.
cupedia - гурманство.
ciprus - good.
kaput- Лидер, глава, рот, высший.
Pucca - шайба дух-проказник (puck англ.)
pudeo - быть опозоренным; чувство стыда; сделать стыдно; посрамлены; унижать; совестно.
pudens - робкий целомудренный почетный скромный чувствительный позорный застенчивый.
pica - болтун, пирог, сойка сорока.
pecco- грех, быть распущен быть неправым, просчет, ошибиться, посягательство.
copia - ИЗОБИЛИЕ, МНОЖЕСТВО.

Английский :
cope - справляться, совладать, сладить, покрывать, обхватывать, крыть.
poke - тыкать, совать, толкать, пихать...
kip - связка шкур.
pike -пика, копье, пик, острие, наконечник стрелы, шип
Старо-английский:
Cype, cypa - корзина, бочка

Санскрит :
;;;;;;; { ;;;; } kupyate { kup } - кипеть от эмоций, волноваться, возбуждаться, набухать, вспучиваться.
;;; pAka - кипение воспаление, гнойник, полное развитие.
;;; pac - приготовленный выпеченный
;;;; { ;;; } pacate { pac } - кипеть, зреть, жарить, сжигать.
;;;;;;;; {;;;;} upacinoti {upaci} - крыть, совмещать, копить, усиливать, быть шапкой вместе или накопить, увеличивать.

Тамильский:
;;;;;;;;; perukkam - Изобилие, увеличение, великое, потоп, Полнота увеличение величие долгое продолжение множественность пышность совершенство plentifulness, процветание, богатства.
;;;;;;;; ka;app;;u - Изобилие, долг подарок либеральность щедрость обязательство много.
;;;;;;;; k;rppu - Изобилие, избыток, улучшение, сосредоточенность.
;;;;;;;; ce;ippu - Изобилие плодородия процветает процветает, состояние плодовитость пышную пышное полнотой, изобилию рост много процветание возрождение богатство процветающий.
;;;;;;; pokkam - Изобилие, ...
;;;;;;; po;kam - Изобилие, ликование лоб увеличить радость УДОВОЛЬСТВИЕ регулярность.
;;;;;;; po;kal - Изобилие цветения кипячения пузыриться отлив избыток высоты прыгали Полнота широту Profusion пышность набухания тайский Понгал Toddy насильственный гнев.


Извините, плз за гуглоперевод (не обработал).
Но в принципе понятно - к чему я это.

А ведь есть ещё сотни языков - и там часто (местами) ещё наглядней...
Например греческий.

В основном использовал ГЛОСБИ.КОМ. - низкий поклон и спасибо этим людям.


http://www.proza.ru/2015/07/20/338 :

Основная идея данной книжки:
Большинство современных языков (включая (условно называемые) индо-европейские,
тюркские, семитские, китайский, японский и др.) произошли от общего Праязыка.
В основе этого Праязыка был алгоритм (программа) построенный на системной связи
конкретных согласных звуков-ФОНЕМ с соответствующими им определёнными ЗНАЧЕНИЯМИ-
СМЫСЛАМИ-ЗНАКАМИ-ОБРАЗАМИ.
Предположительно, этих праслов (Понятий) Праязыка - согласных фонем, изначально (в первом глоссарии) было около 10и.
Эту связь между согласными фонемами и ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО ВОЗМОЖНЫМИ, соответствующими каждой отдельной фонеме, - смыслами (значениями) мы ищем и находим.
Обнаруживаемые звуко-смысловые связи - это СИСТЕМА многочисленных фактов из самых
разных языков.
Как и почему образовались эти звуко-смысловые связи в Праязыке, я НЕ ЗНАЮ (хотя
конечно, что то - как то чувствую и ощущаю).

Обнаруживаемые предположительные Значения праслов (согласных фонем), не имеют
прямого отношения к утилитарно-бытовой (непосредственно связанной с проблемой
физического выживания) стороне жизни человека (как вида), но имеют (смыслы праслов) прямое отношение к физическим и духовным аспектам Мира-Бытия (Материи). В этой связи, логично предположить, что ВОЗМОЖНО праязык и речь образовались не в
результате эволюции человека (как вида) и не в процессе некой его конкурентной
борьбы за выживание, но были даны (язык-речь) первым людям в готовом виде;
Т. е. первые разумные люди (наши предки) были постольку разумные - поскольку
говорящие, и говорить они научились и стали по готовому учебнику (глоссарию-
программе-схеме).

Поскольку язык-речь - это не единственный а частный (и весьма ограниченный)
вариант-случай обмена информацией, то логично предположить:
Возможно, для осознания истинных причин-истоков и характера Явления* ЯЗЫКА-РЕЧИ,

необходимо "подняться" на иной уровень восприятия и осознания действительности;
На таком "детском" Уровне, явления (понятия) - Телепатия Прозорливость
(предвидение) Левитация Телекинез, Звук Свет Цвет Знак (графика) и т. д. и т. п. - всё это осознается как различные грани (аспекты) Единого Целого...
Как говорили древние - "Не думай о словах - не думай словами."
Продвигаемая здесь идея называется - "СОЗВУЧИЕ = СОСМЫСЛИЕ".

Я не предлагаю восторгаться мистикой языка и всего чудесного, но предлагаю
исследовать доступные факты на основе логики и здравого смысла.  :wink:
________________________________
Явления* - слово использовано во всех его значениях (вкл. неизвестные и
утраченные).

Данный  текст - живое незаконченное коллективное "палео-фонетическое" исследование этимологии русских (славянских) санскритских и других слов-звуков-смыслов." ...




Источник любого языка - это Звуки-Смыслы-Знаки-Идеи; Эти вещи примерно вечны.  :o
А источник Речи, как технологии (программы-системы) обмена информацией ( и не только), - это провайдер - Сарасвати, Анунаки и т. п. (в разных культурах разные имена).

"Аннунаки" у меня - тоже что "граница возможности логического осознавания в рамках лингвистики". Т. е. это не фетиш, ведь и нормальные лингвисты имеют такой же Порог и по разному его называют. В основном их названия сводятся к расплывчатому понятию (ОБРАЗУ) - "историко-палео-морфологические причины".
Естественно что и у нормальных лингвистов единства немного.

Классики примерно говорят (обобщаю и упрощаю): "Сажа от Сажать, Кожа от Коза, а Сажать и Коза - ну так сложилось за многие тыщи лет". Вот это "так сложилось" - это и есть мои "аннунаки".
Возможно, что для объяснения связи различных фонем с соответствующим им различным смыслам-идеям, более нужна физика или даже геометрия, нежели лингвистика.
Возможно, что для перешагивания через "аннунаков", сами понятия Смысл Идея и т. п. надо переводить на язык физики, экспериментов и визуализировать.

Праязык был задолго до славян и любого другого известного этноса народа (кроме конкретных изолятов - типа аборигенов..., - т е. про аборигенов я не в курсе (не изучал вопрос)).
Праязык жив своими пракорнями (фонемами-морфемами) во всех языках (более менее).
Из фактов речи (разных языков) видно, что пракорни (морфемы) это, в основном, согласные звуки (фонемы), и их смыслы-значения подлежат логическому вычислению.  :read:
Метафорически - пока не будет прочитан HTML код языка-речи (как общечеловеческой программы-явления-процесса), трудно двигаться далее в понимании более глубоких основ языка-речи.  :cry:

Здесь, я конечно грубовато, в угоду логике, всё упростил и не сказал (явно) о Любви - она конечно главное ...

PS:
Большинство современных языков (включая (условно называемые) индо-европейские, тюркские, семитские, китайский, японский и др.) произошли от общего Праязыка.
В основе этого Праязыка был алгоритм (программа) построенный на системной связи конкретных согласных звуков-ФОНЕМ с соответствующими им определёнными ЗНАЧЕНИЯМИ-СМЫСЛАМИ-ЗНАКАМИ-ОБРАЗАМИ.
Предположительно, этих праслов (Понятий) Праязыка - согласных фонем, изначально (в первом глоссарии) было 5 - 13.
Эту связь между согласными фонемами и ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО ВОЗМОЖНЫМИ, соответствующими каждой отдельной фонеме, - смыслами (значениями) мы ищем и находим.
Обнаруживаемые звуко-смысловые связи - это СИСТЕМА многочисленных фактов из самых разных языков.
Как и почему образовались эти звуко-смысловые связи в Праязыке, я НЕ ЗНАЮ (хотя конечно, что то - как то чувствую и ощущаю).

Обнаруживаемые предположительные Значения праслов (согласных фонем), не имеют прямого отношения к утилитарно-бытовой (непосредственно связанной с проблемой физического выживания) стороне жизни человека (как вида), но имеют (смыслы праслов) прямое отношение к физическим и духовным аспектам Мира-Бытия (Материи). В этой связи, логично предположить, что ВОЗМОЖНО праязык и речь образовались не в результате эволюции человека (как вида) и не в процессе некой его конкурентной борьбы за выживание, но были даны (язык-речь) первым людям в готовом виде;
Т. е. первые разумные люди (наши предки) были постольку разумные - поскольку говорящие, и говорить они научились и стали по готовому учебнику (глоссарию-программе-схеме).

Поскольку язык-речь - это не единственный а частный (и весьма ограниченный) вариант-случай обмена информацией, то логично предположить:
Возможно, для осознания истинных причин-истоков и характера Явления* ЯЗЫКА-РЕЧИ, необходимо "подняться" на иной уровень восприятия и осознания действительности;
На таком "детском" Уровне, явления (понятия) - Телепатия Прозорливость (предвидение) Левитация Телекинез, Звук Свет Цвет Знак (графика) и т. д. и т. п. - всё это осознается как различные грани (аспекты) Единого Целого...
Как говорили древние - "Не думай о словах - не думай словами."

Продвигаемая здесь идея называется - "СОЗВУЧИЕ = СОСМЫСЛИЕ".

Я не предлагаю восторгаться мистикой языка и всего чудесного, но предлагаю исследовать доступные факты на основе логики и здравого смысла.  :wink:
________________________________
Явления* - слово использовано во всех его значениях (вкл. неизвестные и утраченные).













Копии из и-нета:

Ом (мантра)
[править | править вики-текст]Материал из Википедии — свободной энциклопедии
У этого термина существуют и другие значения, см. Ом (значения).

Сакральный звук «Ом», написанный деванагари

Согласно Яджурведа свастика является[источник не указан 284 дня] воплощением звука «Ом» в индуизме
Ом (санскр. ;) или Аум[1][2] — в индуистской и ведийской традиции — сакральный звук[2], изначальная мантра[3], «слово силы».[1] Часто интерпретируется как символ божественной триады Брахмы, Вишну и Шивы.[2][4] Используется в практиках йоги и техниках медитации.[5]

В соответствии с ведийским наследием, считается, что звук ом был первым проявлением не явленного ещё Брахмана, давшим начало воспринимаемой Вселенной, произошедшей от вибрации, вызванной этим звуком.[2][6]

Содержание  [убрать]
1 Индуизм
1.1 В упанишадах
1.2 Шиваизм
1.3 Вишнуизм
1.4 В йоге
2 Джайнизм
3 Буддизм
4 Эзотерика и оккультизм
5 В мировой культуре
6 Символ «Ом» в различных письменностях
7 Примечания
8 Литература
9 Ссылки
Индуизм[править | править вики-текст]
Звук «Ом» является самым священным звуком в индуизме.[1] Его произносят в начале священных текстов, мантр и медитации в индуистской традиции.[7] Он символизирует три священных текста Вед: Ригведа, Яджурведа, Самаведа.[8] Звук «Ом» обсуждается в ряде Упанишад, являющихся текстами содержащими философские рассуждения, и проясняется в Мандукья-упанишада[9]

В Пуранах звук «Ом» также определяется, как священный.[10]

Помимо олицетворения индуистской божественной триады, он, сам по себе, является наивысшей мантрой, символизируя собой Брахман (высшую реальность) и Вселенную как таковую. Три его составляющих (А, У, М) традиционно символизируют Создание, Поддержание и Разрушение — категории космогонии Вед и индуизма.[1]

Считается также, что три звука символизируют три уровня существования — небеса, воздушное пространство и землю[11] Они также символизируют три времени суток и три способности человека: желание, знание и действие.[12][13]

В упанишадах[править | править вики-текст]
В Чхандогья-упанишаде — в слоге Ом, удгитхе, сливаются образующие пару речь и дыхание, которые соотносятся с Ригведой и Самаведой. Также это слог означает согласие. Проникнув в него, «боги стали бессмертными и бесстрашными».

В Мандукья-упанишаде — «прошедшее, настоящее, будущее — все это и есть звук Ом (Аум)», который также является Атманом, звук «а» — состояние бодрствования, вайшванара, звук «у» — состояние сна, тайджаса, звук «м» — состояние глубокого сна, праджня.

В Майтри-упанишаде и Прашна-упанишаде говорится, что слог Аум — и высший, и низший Брахман.

В вайшнавской Васудева-упанишаде содержится утверждение: «пранава только кажется разделенной на части (А, У и М), оставаясь всегда единой. Владыка Аум/Ом вознесёт вас наверх, в свою Обитель». В Тарасара-упанишаде группы «вайшнава» из буквы «а» явился Брахма по имени Джамбаван, из буквы «у» явился Упендра по имени Хари, из буквы «м» явился Шива, известный как Хануман.

В Туриятита-авадхута-упанишаде, которую относят к группе «санньяса»: «мудрец, пребывающий в состоянии Туриятита, достигая состояния Авадхута-санньясина и полностью поглощенный недвойственным Атманом/Брахманом, оставляет свое тело, становясь единым с Аум (Пранавой)».

В Дхьянабинду-упанишаде группы «йога» сказано, что желающие освобождения, созерцают недробимое благо, произнося звук «Ом», а в букве «а» — являются и растворяются земля, огонь, Ригведа, бху и Брахма, в букве «у» — атмосфера, ветер, Яджурведа, бхувас, Вишну-Джанардана, в букве «м» — небеса, солнце, Самаведа, свар, Махешвара. Также звук «а» соответствует жёлтому цвету и гуне раджас, звук «у» — белому и саттве, звук «м» — темному и тамасу. В Брахмавидья-упанишаде той же группы сообщается, что «а» подобно солнечному сиянию, «у» — блеску луны, «м»- вспышке молнии.

В Брихадараньяка-упанишаде — изначальное пространство, Брахман, источник знания.

Шиваизм[править | править вики-текст]
В шиваизме символизирующий Шиву лингам отождествляется со звуком «Ом»[14]

Вишнуизм[править | править вики-текст]
В вишнуизме три составляющие звука «Ом» обозначают самого Вишну, его жену Шри и почитателя.[15] В гаудия-вайшнавизме составляющие звука «Ом» указывают: А — на Кришну, У — на его энергию, М — на все живые существа.

В йоге[править | править вики-текст]
Мантра «Ом» используется в различных йогических практиках (пранаяма, наданусадхана, двадашанта[16], дхарана[5]). Собственно практика произношения мантры условно разбивается на три временных отрезка, каждый из трех составляющих слог Аум звуков последовательно создается в определенной части тела. Звук «А» создается в области живота, затем он поднимается выше, переходя в звук «У» в области груди, и далее, в области головы произносится звук «М», который постепенно растворяется в области макушки.[16] Значение мантры «Ом» описывается в классических текстах по йоге (например, Вивека-мартанда[12], Горакша-йога[13]).

Джайнизм[править | править вики-текст]
В джайнизме «Ом» ипользуется во время проведения ритуалов.[8]

Буддизм[править | править вики-текст]
Буддизм, наследуя традиции индуизма, заимствовал звук «ом» в качестве мистической мантры, является священным,[1] используя его в ритуалах.[8] Большое употребление мантра «Ом» получила в ваджраяне, где при записи она включает в себя элементы «а», «о» и «м». Несколько изменилась трактовка составляющих мантру звуков: в буддизме они могут олицетворять Тело, Речь и Ум Будды, Три тела Будды (Дхармакаю, Самбхогакаю, Нирманакаю) и три драгоценности (Будду, Дхарму, Сангху)[17].

В то же время буддолог Е. А. Торчинов отмечал, что слог «Ом» и подобные слоги («хум», «ах», «хри», «э-ма-хо») «не имеют никакого словарного смысла» и указывал, что эти слоги в отличие от других слогов мантр представляют собой в махаянской традиции «священную непереводимость». Торчинов отмечал, что буддист должен понять данные звукосочетания непосредственно. В таком случае при созерцательном повторении данных слогов считается, что слоги через «звуковые колебания и модуляции голоса» прямо воздействуют «на сознание и психофизические параметры по­вторяющего их йогина» [18]. Таким образом, мантра «ом» как самостоятельно, так и в составе других мантр и дхарани часто используется в медитативной практике.

Эзотерика и оккультизм[править | править вики-текст]
В эзотерических учениях звук «Ом» предстаёт трёх священных огней («тройной огонь») во Вселенной и человеке. Оккультно он толкуется, как высший Тетраксис, поскольку символизирует Агни носящего имя Абхиманим, превращающегося в своих троих сыновей: Паваку, Паваману и Шучи, «которые выпивают воду», что означает унитожение материальных желаний. Также этот звук означает «взывание, благословение, заверение и обещание».[1]

В мировой культуре[править | править вики-текст]

Бог Ганеша иногда отождествляется с «Ом»

Брахма, Вишну, и Шива слитые в «Ом» (миниатюра на странице Махабхараты, 1795)
В произведении Николая Гумилева «Поэма начала. Книга первая. Дракон» описывается результат произнесения мантры «Ом».[19][20]

Графическое изображение мантры «Ом» помещено на обложках многих музыкальных альбомов Джорджа Харрисона (The Concert for Bangladesh, Living in the Material World, Dark Horse, Extra Texture, Thirty Three & 1/3, Somewhere in England, Gone Troppo, Brainwashed).

Мантра «Ом» звучит в припеве композиции группы The Beatles «Across the Universe» (1969) — «Jai Guru Deva Om». Ещё мантра «Ом» — финал концептуального альбома In Search of the Lost Chord (1968) британской группы The Moody Blues. Также её можно услышать в некоторых песнях группы «Пикник», а графическое изображение мантры «Ом» было использовано в видеоряде для тура «Железные Мантры» и для оформления юбилейного DVD «30 световых лет». В теме «Ом» обращается Дэва Премал. Мантра «Ом» звучит в саундтреке одной из песен фильма «Матрица», а именно Juno Reactor — Navras. Концовка песни Максима Леонидова «Колыбельная» (альбом «Основы фэн-шуя», 2006) полностью состоит из многократно повторяющейся мантры «Гаятри-мантра», которая, в свою очередь, начинается мантрой «Ом».

Символ «Ом» в различных письменностях[править | править вики-текст]

Балийское письмо
 

Бенгальское письмо
 

Каннада
 

Тамильское письмо
 
Тибетское письмо
Примечания[править | править вики-текст]
; Показывать компактно
; Перейти к: 1 2 3 4 5 6 Зорин, 2002
; Перейти к: 1 2 3 4 Werner, 1997, p. 77
; Britannica, 2013, Om, in Hinduism and other religions chiefly of India, a sacred syllable that is considered to be the greatest of all the mantras, or sacred formulas.
; Britannica, 2013, the three major Hindu gods, Brahma, Vishnu, and Shiva
; Перейти к: 1 2 Britannica, 2013, It is used in the practice of Yoga and is related to techniques of auditory meditation.
; Britannica, 2013, Thus Om mystically embodies the essence of the entire universe.
; Britannica, 2013, It is uttered at the beginning and end of Hindu prayers, chants, and meditation and is freely used in Buddhist and Jain ritual also. From the 6th century, the written symbol designating the sound is used to mark the beginning of a text in a manuscript or an inscription.
; Перейти к: 1 2 3 Britannica, 2013, It is uttered at the beginning and end of Hindu prayers, chants, and meditation and is freely used in Buddhist and Jain ritual also.
; Britannica, 2013, The syllable is discussed in a number of the Upanishads, which are the texts of philosophical speculation, and it forms the entire subject matter of one, the Mandukya Upanishad.
; Britannica, 2013, In the Puranas the syllable is put to sectarian use.
; Britannica, 2013, The syllable Om is composed of the three sounds a-u-m (in Sanskrit, the vowels a and u coalesce to become o), which represent several important triads: the three worlds of earth, atmosphere, and heaven
; Перейти к: 1 2 Вивека-мартанда, шлоки 89—92, с. 71—72
; Перейти к: 1 2 Горакша-йога, шлоки 102—106, с. 69
; Britannica, 2013, Tthus the Shaivites mark the lingam, or sign of Shiva, with the symbol for Om
; Britannica, 2013
; Перейти к: 1 2 Двадашанта
; Лепехов, Донец, Нестеркин, 2006, с. 149
; Торчинов, 2002, с. 97
; Гумилёв Н. С. Дракон
; Павловский, 2005, с. 590-591
Литература[править | править вики-текст]
Зорин В. И. Ом // Евразийская мудрость от А до Я: философский толковый словарь. — Алматы: Создiк-Словарь, 2002. — 408 с.
Лепехов С. Ю., Донец А. М., Нестеркин С. П. Герменевтика буддизма / отв. ред. Б. В. Базаров. — Улан-Удэ: БНЦ СО РАН, 2006. — С. 149. — 264 с. — ISBN 5-7925-0175-0.
Лысенко В. Г. Слог Ом в индийской культуре: от устной традиции к письму // Труды Русской Антропологической школы. — М.: Российский государственный гуманитарный университет, 2012. — Т. 10. — С. 48—60. — ISSN 2223-9340.
Горакша-йога. Часть 1 // Классические тексты натха-сампрадайи: Горакша-вачана-санграха; Горакша-упанишада; Йога-биджа; Горакша-йога / пер. с санскрита Шрипада Йоги Матсьендранатха Махараджа. — К.: Ника-центр, 2007. — С. 59—70. — ISBN 978-966-521-440-3.
Вивека-мартанда // Сиддха-сиддханта паддхати и другие тексты натха-йогинов / пер. с санскрита и коммент. Гуру Шри Йоги Матсьендранатха Махараджа. — М.: Международный натха-йога центр, 2009. — С. 64—82. — 278 с. — ISBN 978-5-91680-005-0.
Павловский А. И. Гумилёв, Николай Степанович // Русская литература ХХ века. Прозаики, поэты, драматурги: биобиблафический словарь: в 3 т / под ред. Н. Н. Скатова. — М.: ОЛМА-ПРЕСС Инвест, 2005. — Т. 1. А–Ж. — С. 587-591. — 733 с. — ISBN 5-94848-245-6.
Торчинов Е. А. Буддизм: Карманный словарь. — СПб.: Амфора, 2002. — 187 с. — ISBN 5-94278-286-5.
Werner, Karel (англ.)русск. A Popular Dictionary of Hinduism. — Surrey: Curzon Press, 1997. — 123 p. — ISBN 0-7007-1049-3.
Zimmer, Heinrich. Philosophie und Religion Indiens. — Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1973. — P. 333–339. — ISBN 3-518-07626-4.
Om // Encyclop;dia Britannica. — 2013. Архивировано из первоисточника 8 марта 2013.
Yogi Matsyendran;th. Chapter 2. Metaphysics and Practice of Dv;da;;nta // Dv;da;;nta. — Мoscow: International Natha Yoga Center, 2015. — ISBN 9781311485014.
Ссылки[править | править вики-текст]
«ОМ — объяснение написания и звучания» — видео, описывающее правила написания знака «ОМ».



Энцик. религ. иконографии. Индуизм. АУМ
Проект энциклопедии религиозной иконографии
http://www.barracudesign.by.ru/iconography/hinduism/ihindu.htm

А это пока только планируемая часть проекта "Иконография"
http://www.barracudesign.by.ru/iconography/index.htm
А планируют вот это:
индуизм | буддизм | джайнизм | сикхизм | даосизм | синтоизм | конфуцианство | иудаизм | христианство | ислам | зороастризм

В некоторй мере заполнен раздел "Индуизм", - остальные вероятно будут заполняться.

Например:


Пранава (ОМ, АУМ) (Pranava)
изначальный звук

 

Пранава —- универсальный общепринятый символ индуизма. Все секты, культы и религиозные группы индуизма принимают его и поклоняются ему, в том числе буддизм, джайнизм и сикхизм.

OM — священный, «вечный слог», употребляемый в индуизме и буддизме во время религиозных церемоний, при чтении молитв, в начале текстов религиозного содержания. OM является символом высшей святости, Брахмана — Абсолюта индийской философии и Бога индуистской религии.

Символ OM имеет две формы выражения — комбинация звуков и графический знак. Графический символ OM состоит из трёх букв (одна буква на санскрите), над которыми изображён полумесяц с точкой наверху. По мнению Шри Виноба Бхаве, латинское слово «Omne» и санскритское слово «АУМ» образованы от одного корня, означающего «всё», и оба слова выражают понятия всеведения, вездесущности и всемогущества. Кроме того, можно перевести слог OM как «истинно», «да будет так».

Слово «АУМ» происходит от санскритского корня «ава», который имеет до девятнадцати различных значений. Анализируя эти значения в совокупности, можно истолковать «АУМ» как символ Силы, которая

— обладает универсальным знанием;
— управляет всей Вселенной;
— одна защищает от несчатий жизни;
— осуществляет желания верующих и карает неверующих;
— дает просветление.

Каждая биджа-мантра («семя-слог») имеет своё имя, которым следует пользоваться в разговоре, не произнося при этом самой мантры вслух. Такое имя слога OM в тантрической традиции — пранава. Оно образовано из корня «ну» — хвалить, и префикса «пра», означающего превосходство. Поэтому значение этого слова — «лучшая хвала», «лучшая молитва», «то, посредством чего Бог восхваляется наилучшим образом». Возможно также толкование: «тот, который непознаваем».

Во всех древних индуистских писаниях «вечный слог» OM подвергается глубокому осмыслению.
АТХАРВА-ВЕДА — Гопатхабрахмана рассказывает историю о том, как Индра при помощи OM побеждает демонов (символически описывается достижение человеком своей высшей природы посредством повторения OM).
ЯДЖУР-ВЕДА — призывает реализовать Брахмана посредством повторения и концентрации на OM.
КАТХА-УПАНИШАДА — провозглашает, что OM — сам Парабрахман.
МУНДАКА-УПАНИШАДА — «Взяв, как лук, великое оружие Упанишад, наложи на него стрелу, заострённую медитацией. Натягивая лук мыслями, обращёнными на сущность Того, порази, мой друг, стрелой, словно цель, Непоразимого. Мистический слог АУМ — это лук. Стрела — это Я (Атман). Брахман — это цель. Проникнуть в Него может только сосредоточенный человек. Войди и пребывай в нём, как стрела в мишени» (II,2,3). Также она предлагает духовно устремлённым медитировать на единство Атмана (самости, личности) и Брахмана (Бога) посредством использования OM для джапы (повторения мантры на чётках).
МАНДУКЬЯ-УПАНИШАДА — слог OM означает различные состояния сознания: А — бодрствование; У — сон со сновидениями; М — сон без сновидений; а весь слог OM есть турья — наиболее совершенное состояние сознания (5-7).
ШВЕТАШВАРА-УПАНИШАДА — утверждает, что сосредоточение на слоге OM является способом достижения Брахмана (I,1-13).
БХАГАВАД-ГИТА — Шри Кришна говорит, что он есть OM среди слов,
и все религиозные ритуалы начинаются с повторения OM. Более того, если кто-либо преуспеет в повторении слога OM в момент своей смерти, размышляя при этом о Боге, то он может достичь высочайшей Реальности.
ЙОГАСУТРЫ ПАТАНДЖАЛИ — провозглашают, что пранава является символом Бога и посредством повторения OM и медитации на OM возможно достигнуть состояния самадхи.
Фактически OM включает в себя три самостоятельных звука (буквы).
Каждая из них по отдельности имеет собственное значение.

Некоторые толкования:

Буква А символизирует «начало», «рождение» (адиматва); У символизирует «развитие», «трансформацию», «движение» (уткарша); М — «распад» (мити). В целом олицетворяет энергию, управляющую процессами создания, развития и распада Вселенной, или самого Бога.
Слово АУМ ассоциируется с индуистской триадой богов. А соотносится с Брахмой, Творцом Вселенной; У — с Вишну, её Хранителем; М — с Шивой,
Разрушителем. Весь же символ считается обозначением Брахмана, из кото-
рого Вселенная эманирует, через которого растёт и созревает, и с которым в результате сливается.
Буква А символизирует состояние бодрствования (джаграта-авастха), буква У — состояние сна со сновидениями (свапна-авастха), а буква М обозначает состояние сна без сновидений (сушупта-авастха). Весь символ вместе с полумесяцем и точкой обозначает четвёртое состояние (турья-авастха), которое объединяет в себе три других и трансформирует их в состояние самадхи.
Буква А символизирует речь (вак), У — ум (манас), М — дыхание жизни (прана), а весь символ обозначает живой дух, который является лишь частью божественного духа.
Три буквы толкуются также как обозначения трёх измерений: длины, ширины и высоты, а весь символ представляет Божество, не знающее ограничений размеров и форм.
Буквы А, У и М символизируют отсутствие желаний, страха и гнева, а весь символ означает совершенного человека (стхита-праджа), чья жизнь утверждена в Боге.
Три буквы символизирут три рода: мужской, женский и средний, а весь символ обозначает все творения вместе с Творцом.
Три буквы обозначают три гуны, или качества: саттва, раджас и тамас, а символ в целом — гунатита (человек, преодолевший ограниченность
гун).
Три буквы обозначают три времени: прошедшее, настоящее и будущее, а весь символ — Творца, превосходящего ограничения времени.
Они означают также учение, преподанное соответственно матерью, отцом и гуру, а символ в целом представляет Брахма Видью — познание Я, бессмертное учение.
Буквы А, У и М обозначают три ступени йоги — асану, пранаяму и пратьяхару, а весь символ воплощает самадхи — цель, к которой ведут эти три ступени.
Три буквы представляют собой мантру «Тат твам аси» («То есть ты»), или осознание божественности внутри себя. Весь символ воплощает это осознание, освобождающее человеческий дух от ограниченности тела, ума, интеллекта и эго.
Индуистская концепция мироздания, излагаемая в священных писаниях, може быть коротко сформулирована следующим образом:
1) Создание не является линейным процессом, начинающимся и заканчивающимся в некоторых точках во времени — это циклический процесс, продолжающийся вечно;
2) Бог создает этот мир из самого себя, то есть Он одновременно является и объектом, и субъектом создания;
3) Перед началом любого отдельного цикла создания Он произносит Ведические слова, обозначающие отдельные аспекты и формы существования, после чего создает их материальные воплощения.
Таким образом провозглашается, что имена (нама) предшествуют формам (рупа). Имена состоят из букв, которые есть звуки. Все звуки содержатся внутри OM, и всё творение исходит из базовой матрицы всех звуков — OM. Таким образом, Бог и ОМ тождественны, или, по крайней, мере ОМ — наилучший символ Бога. Бог един. Мудрецы называют его различными именами. Все имена исходят из единого источника всех звуков — OM. Таким образом, OM содержит в себе все имена Бога, он — наилучшее имя Бога.

Димешвар Рам Авадхута.
Тантра. Постижение высшей реальности.
«В тантрической традиции биджа-мантра OM — самый могущественный звук, источник мантр и ключ к Реализации. Он состоит из трёх звуков: А-У-М, которые символизируют три функции по отношению ко вселенной: А — творение (Божество — Брахма), У — поддержание (Вишну) и М — разрушение (Шива). О мантре OM говорят как о царе всего звучащего, матери вибраций, квинтессенции всего космоса, ключе к вечной мудрости и силе. Пранава является изначальным звуком, из которого рождается вся вселенная, которым она поддерживается и в который она входит после растворения.»

Свами Вивекананда.
Бхакти-йога.
«Мантра; «ОМ»; Слово и мудрость».
«В космическом плане Брахма, или Хираньягарбха (Золотой Зародыш), или космический ум — Махат, сначала проявляет себя в виде имени, а уже потом принимает форму, становится вселенной. Вся проявившаяся, чувственно воспринимаемая вселенная, есть форма, за которой стоит вечный, невыразимый спхота, субъект проявления, в виде Логоса, Слова. Вечный Спхота, вечный базовый материал всех идей или имён, и есть та энергия, через котрую Бог творит Вселенную, точнее, Он вначале есть спхота, а затем выражает себя через более конкретную, чувственно воспринимаемую вселенную. Спхота может быть обозначен одним единственным словом, и это слово — OM. Поскольку никаким анализом невозможно разделить слово и идею, то OM и вечный спхота неразделимы, поэтому можно предположить что вся Вселенная сотворена из вечного OM, самого священного изо всех священных слов, праматери всех имён и форм. Однако можно сказать, что при всей неразделимости слова и мысли, одна и та же мысль выразима несколькими словесными символами, а значит, не обязательно, чтобы слово «OM» выражало именно ту идею, которая дала начало проявлению всей вселенной. На это мы отвечаем: только OM может
быть всеобъемлющим символом, и равных себе он не имеет. Спхота — материал для всех слов, однако это не есть определённое слово в полностью раскрывшемся виде. Или: если убрать все различия между всеми словами, то оставшееся и будет спхота, вот почему спхота носит наименование Нада-Брахма, Звук-Абсолют.
Поскольку любой словесный символ предназначен для выражения невыразимого спхота, то по мере своего усложнения он должен всё дальше отходить от спхота, а наиболее обобщённый символ, который в то же время наилучшим образом выражает его природу, будет ближе всего к спхоте, и это может быть OM и только OM: три звука, составляющие его — А, У, М, произносимые как OM, могут рассматриваться в виде обобщённого символа всех возможных звуков. Звук А является наименее расчленённым, поэтому и говорит Кришна в «Гите»: «Я есть А среди всех звуков». Все звуки артикулируются в пространстве между корнем языка и губами, A — это горловой звук, М — чисто губной, в то время как У точно воспроизводит процесс артикуляции от корня языка до губ. Правильно произнесённый OM представляет весь процесс артикуляции, чего не может сделать ни одно другое слово, в силу чего OM есть наилучший символ спхоты, который является подлинным значением OM. А так как символ никогда не может быть отделён от символизируемого, то OM и спхота едины. А так как спхота — это тонкая часть проявившейся вселенной и стоит ближе к богу, являясь по сути первым проявлением божественной мудрости, то OM есть подлинный символ Бога... OM выражает акханду, нерасчленённый Абсолют...»
Существут мула-мантры, или «коренные», основные мантры для той или
иной традиции. Каждое из основных божеств имеет свои мула-мантры.
Мула-мантра Шивы — ОМ НАМАХ ШИВАЙЯ.
Мула-мантра Вишну — ОМ НАМО НАРАЙЯНАЙЯ.
Мула-мантры обладают огромной силой и повторяются как основные поклонниками соответствующих традиций.

Другие заметки по поводу Пранавы и Звука

***
Источником всех Биджа-Мантр (семя Мантры) является Пранава (ОМ) и Брахман в своёй форме речи, как первичный звук, который проистекает из первой вибрации Гун Мулапракрити, а другие Биджа Мантры эквивалентны различным Сагуна-формам Дэв и Дэви, которые появились после того, когда Пракрити вошла в состояние Вайша-Мияваста. В Мантра Йоге состояние Самадхи называется Маха-бхава (великое намерение). Это – самая простая форма йогической практики, предназначенная для тех, чьи силы и способности еще не того качества, которое нужно для других методов.
А. Авалон. Змеинная сила
http://psylib.org.ua/books/avala01/txt07.htm
***
А. Ч. Бхактиведанта Свами Прабхупада
Что такое Ом (Омкара)
http://bhakty-yoga.narod.ru/library/om.htm

'пранва' се махавакйа — ведера нидана
ишвара-сварупа пранава сарва-вишва-дхама

пранава — слог ом; се — та; маха-вакйа — трансцендентная звуковая вибрация; ведера — Вед; нидана — основа; ишвара-сварупа — прямое проявление Верховной Личности Бога; пранава —слог ом; сарва-вишва — всех вселенных; дхама — вместилище.

"Ведический звук Ом, как главное слово в ведических писаниях, является основной всех ведических звуков. Поэтому следует признать, что омкара — это звуковое воплощение Верховной Личности Бога и вместилище всего проявленного мира".

КОММЕНТАРИЙ: В "Бхагавад-гите" (8.13) омкара описывается так:
ом ити экакшарам Брахма
вйахаран мам анусмара
йах прайати тйаджан дехам
са йанти парамам гатим

Здесь сказано, что омкара, или пранава, — это непосредственное проявление Верховной Личности Бога. Если в момент смерти человек вспоминает омкару, он вспоминает о Верховной Личности Бога и потому сразу же переносится в духовный мир. Омкара является сутью всех ведических мантр, ибо олицетворяет Господа Кришну как высшую цель изучения Вед, о чем сказано в «Бхагавад-гите» (ведаиш ча сарваир ахс эва ведйах). Майявади не понимают этих простых истин, изложенных в «Бхагавад-гите», и тем не менее гордо называют себя веданти. Вайшнавы же иногда называют их виданти, что значит «беззубые» (ви значит «без», а данти — «обладающий зубами»). Положения философии Шанкары, словно зубы майявади, ломаются под натиском убедительных доводов, которые приводят философы-вайшнавы, такие как Рамануджачарья и другие великие ачарьи. Шрипада Рамануджачарья и Мадхвачарья сломали приверженцам майявады все зубы, и потому философов майявади вполне можно называть виданти, беззубыми.
Как уже упоминалось, смысл божественного звука, омкары, объясняется в тринадцатом стихе восьмой главы «Бхагавад-гиты»:

ом итй экакшарам брахма
вйахаран мам анусмаран
йах прайати тйаджан дехам
са йати парамам гатим

«Если тот, кто неустанно занимается этой практикой йоги и произносит священный слог ом, высшее сочетание букв, будет, покидая тело, помнить Меня, Верховную Личность Бога, он непременно попадет на планеты духовного царства». Если человек по-настоящему осознал, что омкара — это звуковое воплощение Верховной Личности Бога, для него результат повторения омкары или мантры Харе Кришна будет одинаковым.
Смысл божественного звука ом также объясняется в семнадцатом стихе девятой главы «Бхагавад-гиты»:

питахам асйа джагато
мата дхата питамахах
ведйам павитрам омкара
рк сама йаджур эва ча

«Я отец и мать этой вселенной, ее опора и прародитель. Я цель познания, очистительная сила и слог ом, а также "Риг-веда", "Сама-веда и "Яджур-веда"».
Объяснение смысла слога ом содержится и в двадцать третьем стихе семнадцатой главы «Бхагавад-гиты»:

ом-тат-сад ити нирдешо
брахманас три-видхах смртах
брахманас тена ведаш на
йаджнаш ча вихитах пура

«С начала творения три слова — ом, тат, cam — использовались для обозначения Высшей Абсолютной Истины. Эти три слова-символа произносили брахманы, когда исполняли ведические гимны и совершали жертвоприношения во имя Всевышнего».
Достоинства омкары восхваляются во всех ведических писаниях. Шрила Джива Госвами пишет в своем трактате «Бхагават-сандарбха», что Веды называют омкару звуком святого имени Верховной Личности Бога. Только этот божественный звук может освободить обусловленную душу из пут майи. Иногда омкару именуют тарой, «освободителем». С омкары начинается «Шримад-Бхагаватам»: ом намо бхагавате васудевапа. Поэтому Шридхара Свами, автор известного комментария к «Шримад-Бхагаватам», называет омкару таранкутой, семенем освобождения из материального мира. Поскольку Верховный Господь абсолютен, Его святое имя и звук ом неотличны от Него. Чайтанья Маха-прабху утверждает, что святое имя, или омкара, трансцендентное проявление Верховной Личности Бога, обладает всеми энергиями Господа.

намнам акари бахудха
ниджа-сарва-шактис
татрарпита нийамитах
смаране на калах

Божественный звук святого имени Господа содержит в себе все энергии. Не может быть сомнений в том, что святое имя или омкара — это Сам Господь, Верховная Личность Бога. Любой, кто произносит омкару и святое имя Господа, мантру Харе Кришна, сразу же встречается с Верховным Господом, воплощенном в звуке. В «Нарада-панчаратре» ясно говорится, что Верховная Личность Бога, Нараяна, предстает перед тем, кто произносит аштакшару — восьмисложную мантру (ом намо нарайанайа). Подобное утверждение есть и в «Мандукья-упанишад», где сказано, что все в духовном мире представляет собой экспансию божественной энергии омкары.
Основываясь на Упанишадах, Шрила Джива Госвами доказывает, что омкара является Высшей Абсолютной Истиной, и это подтверждают все ачарьи и другие мудрецы. Омкара не имеет начала, она верховна, нетленна, не подвержена переменам и ничем не оскверняется. Омкара суть начало, середина и конец всего сущего. Любой, кто понимает это, достигает с ее помощью совершенства и познает свою духовную природу. Омкара пребывает в сердце каждого и является ишварой, Верховной Личностью! Бога, как об этом говорится в «Бхагавад-гите» (18.61): ишварах сарва-бхутанам хрд-деше 'рджуна тиштхати. Омкара неотлична от Вишну, ибо, как и Господь Вишну, пребывает повсюду. Тому, кто знает о тождестве омкары и Господа Вишну, не о чем больше скорбеть и нечего желать. Повторяющий омкару перестает быть шудрой и немедленно возвышается до уровня брахмана. Произнося звук ом, человек может осознать единство всего творения и понять, что оно является экспансией энергии Верховного Господа: идам хи вишвам бхагаван иветаро йато джагат-стхана-ниродха-самбхавах — «Верховный Господь, Личность Бога, неотличен от материального творения, и в то же время Он существует отдельно от него. Весь космос появляется из Господа, в Нем он покоится и в Него входит после разрушения» (Бхаг., 1.5.20). Вопреки мнению несведущих людей, «Шримад-Бхагаватам» утверждает, что весь сотворенный космос представляет собой экспансию энергии Верховного Господа. Осознать это можно, просто повторяя святое имя Господа, омкару.
Однако не следует считать, что кто-то просто придумал это сочетание букв — а-у-м — для обозначения всемогущего Господа, Верховной Личности Бога. Нет, омкара обладает божественной природой, и, хотя она состоит всего из трех звуков, в ней заложена вся духовная сила, так что любой, кто ее повторяет, очень скоро осознает тождество омкары и Господа Вишну. Кришна провозглашает: пранавах сарва-ведешу — «Я — слог ом в ведических мантрах» (Б.-г., 7.8). Отсюда следует, что среди многочисленных воплощений Верховной Личности Бога омкара является звуковым воплощением. Это признают все Веды. Нужно всегда помнить, что святое имя Господа и Сам Господь вечно едины и неотличны друг друга (абхиннатван нама-наминох). Омкара лежит в основе ведического знания, и потому ее произносят перед чтением любого гимна из Beд. Без этого ни одна ведическая мантра не принесет ожидаемого результата. Вот почему Госвами утверждают, что пранава (или омкара) в полной мере олицетворяет Верховную Личность Бога. Анализируя омкару они разделяют ее на звуковые составляющие:

а-кареночйате кршнах сарва-локаика-найаках
у-кареночйате радха
ма-каро джива-вачаках

Омкара представляет собой сочетание букв «а», «у», «м». А-кареночйате кршнах: буква «а» (а-кара) обозначает Кришну, который является сарва-локаика-найаках, властителем всех живых существ и всех планет — духовных и материальных. Найака дословно означает «вождь». Он стоит во главе всего сущего (нитйо нитйанам четанаш четананам). Буква «у» (у-кара) обозначает Шримати Радхарани, энергию наслаждения Кришны, а «м» (ма-кара) — живые существа (дживы). Таким образом, звук ом включает в себя все творение: Кришну, Его энергию и Его вечных слуг. Иначе говоря, омкара олицетворяет Кришну, Его имя, славу, развлечения, окружение, экспансии, преданных, энергии и все, что с Ним связано. Чайтанья Махапрабху говорит в этом стихе: сарва-вишва-дхама — омкара является основой всего сущего, так же как и Сам Кришна (брахмано хи пратиштхахам).
Майявади считают, что термин маха-вакъя (главная мантра) применим ко многим ведическим мантрам, таким как тат твам аси (Чхан-догья-упанишад, 6.8.7), идам сарвам йад айам атма и брахмедам сарвам (Брихад-араньяка-упанишад, 2.5.1), атмаиведам сарвам (Чхандогья-упа-нишад, 7.25.2) и неха напасти кинчана (Катха-упанишад, 2.1.11). Но это большое заблуждение. Маха-вакъей является только омкара. Все остальные мантры, которые майявади считают маха-вакьей, второстепенные. Их нельзя считать маха-вакьей или маха-мантрой. Мантра тат твам аси выражает неполное знание Вед, но омкара несет в себе всеобъемлющее ведическое знание. Так что трансцендентным звуком, выражающим ведическое знание во всей полноте, считается только омкара (пранава).
Помимо омкары, ни одна из мантр, произносимых последователями Шанкарачарьи, не относится к категории маха-вакъи. Остальные мантры представляют собой лишь замечания по тому или иному поводу. Между тем Шанкарачарья никогда не подчеркивал важность повторения маха-вакьи омкары; он считал маха-вакьей только мантру тат твам аси. Вообразив, что живое существо неотлично от Бога, он в ложном свете истолковал все мантры «Веданта-сутры», чтобы любым путем доказать иллюзорность индивидуального бытия живых существ и Высшей Абсолютной Истины. Это все равно что пытаться оправдать идею ненасилия, ссылаясь на «Бхагавад-гиту», как это делают некоторые политики. Кришна применяет насилие к демонам, поэтому стараться убедить людей в том, что Он избегает всякого насилия, — значит в конечном счете отрицать Его существование. Подобные толкования "Бхагавад-гиты" абсурдны, как и комментарий Шанакарачарьи к "Веданта-сутре", и ни один здравомыслящий, разумный чевлеок не согласится с ними. Но в наши дни "Веданта-сутру" толкуют не только так называемые ведантисты, но и другие люди, недобросовестные настолько, что советуют санняьси ест ьмясо, рыбу и яйца. Это говорит о том, что так называемые последователи Шанкары опускаются все ниже и ниже. Разве могут такие падшие люди давать объяснения "Веданта-сутры", заключающей в себе смысл всех ведичесикх произведений?
Господь Шри Чайтанйа Махапрабху провозгласил: майавади-бхашйа шуниле хайа сарва-наша — "Любой, кто слушает комментарий к "Веданта-сутре" последователей майавады, обречен". Как объясняется в "Бхагавад-гите (15.15), ведайш ча сарвари ахам эва ведйах — все ведические писания существуют для того, чтобы человек с их помощью постиг Кришну. Но майавади уводят людей от Кришны. Поэтому так важно распространить Движение сознания Кришны по всему миру и спасти людей от деградации. Каждый разумный и здравомыслящий человек должен отвергнуть философские объяснения майавади и принять объяснения ачарьев-вайшнавов. Нужно читать "Бхагавад-гиту как она есть" и пытаться понять истинное назначение Вед.
А. Ч. Бхактиведанта Свами Прабхупада "Шри Чайтанья-чаритамрита" (Ади-лила, гл. 7. т. 128 – комментарий)

***

Шри Свами Шивананда
ФИЛОСОФИЯ ОМ

ЧТО ТАКОЕ ОМ?

1. ОМ - это слово силы. Это священный символ Брахмана, Бога.
2. Все языки и звуки родились из ОМ. Весь мир вышел из ОМ.
3. В начале было Слово; и Слово было у Бога; и Слово было Бог. Это ОМ.
4. ОМ - это основа всего. ОМ - это высшее спасение и поддержка для всего. ОМ - это лучшее, что есть в мире.
5. ОМ состоит из звуков А, У и М.
6. ОМ - это бесконечность. ОМ - это вечность. ОМ - это бессмертие. ОМ - это сат-чит-ананда (Бытие, Сознание и Блаженство Абсолюта).
7. ОМ - это пранава, мистический звук, истинная сущность всех учений.
8. ОМ - это тайна тайн. Это источник всей силы.
9. ОМ - это основа всех звуков.
10. Все звуковые символы сосредоточены в ОМ.

ТВОЯ ЦЕЛЬ ЕСТЬ ОМ

11. Цель, которую постоянно превозносят писания, о которой говорят все деяния аскетов и ради достижения которой человек ведёт жизнь в целибате, цель эта - ОМ.
12. ОМ - это лук; сознание - это стрела: Бог, или Брахман, - это мишень. Познавайте Господа в сосредоточении. Поразите мишень однонаправленностью сознания. Как стрела становится единой с мишенью, индивидуальная душа отождествляется Богом, или Абсолютом.
13. В ОМ существует мир; в ОМ он растворяется; и в ОМ он существует.
14. ОМ - это лодка, в которой можно пересечь океан сансары.
15. ОМ - это ваше истинное имя.
16. ОМ охватывает весь трехмерный опыт человека.

ДЖАПА ОМ

17. Джапа, или повторение ОМ, обращает сознание внутрь самого себя.
18. Джапа ОМ - это вспоминание о Всевышнем.
19. Ученик йоги достигает однонаправленности сознания при повторении ОМ.
20. В постоянном повторении ОМ сила духовных самскар (отпечатков, оставленных в подсознании) увеличивается.
21. Мысленная джапа ОМ гораздо мощнее джапы, произносимой вслух.
22. Повторение ОМ и концентрация на этом звуке устраняют все препятствия в медитации.
23. Повторяйте ОМ мысленно на фазе задержки дыхания (кумбхаки). Это придаст вам силу, крепость, бодрость и хорошее здоровье.

МЕДИТАЦИЯ НА ОМ

24. Медитируйте:
Я - всепроникающая бессмертная Душа ОМ ОМ ОМ
Я - бесконечность, вечность, бессмертие ОМ ОМ ОМ
Я - бытие, сознание, блаженство, абсолют ОМ ОМ ОМ
25. Тот, кто медитирует на ОМ, становится духовной динамо-машиной. Он излучает радость, покой, силу.
26. Медитация на ОМ - это самолет, на котором ученик может высоко парить в царстве вечного блаженства, бесконечного покоя и нескончаемой радости.
27. Сядьте и созерцайте изображение ОМ. Затем попытайтесь мысленно представить ОМ с закрытыми глазами.

28. Как только вы садитесь медитировать, в течение двух минут пойте долгий звук ОМ. Вы почувствуете приподнятость и вдохновение. Это прогонит все суетные мысли. Затем приступайте к медитации.
29. Медитируйте на ОМ в его глубинном смысле и многозначности. Важна бхава, или правильный мысленный настрой.

ПОИСТИНЕ ВСЕ СУЩЕЕ - ЭТО ОМ

30. Ревет океан; это ОМ. Стремительно несет свои воды река; это ОМ. Жужжит пчела; это ОМ.
31. ОМ - это жизнь и душа всех мантр.
32. Сущность всех писаний - это ОМ.
33. А рождается в корне языка; У появляется из середины; и М возникает на кончике языка при смыкании губ.
34. А У М охватывает всю голосовую область.
35. Аминь - это ОМ. Амен - это ОМ.
36. Все слова, которые обозначают объекты, сосредоточены в ОМ. Поэтому весь мир вышел из ОМ; он покоится в ОМ и растворяется в ОМ.
37. ОМ - это приют всех желаний и спасения.
38. ОМ - это лестница, которая ведет ученика к высочайшему уровню сверхсознания.

ВСЕОБЩИЙ СИМВОЛ

39. ОМ - это всеобщий символ. Он представляет все символы Бога, символы всех религий и всех вероисповеданий.
40. Бог - превыше всех. ОМ - Его имя. Поэтому мы должны поклоняться ОМ.
41. А олицетворяет состояние бодрствования, У - состояние сна со сновидениями, а М - состояние глубокого сна.

42. ОМ - это основа жизни, мышления и разума.
43. ОМ и Брахман неразделимы.
44. ОМ - это небесная амброзия, дарующая бессмертие,
45. ОМ - это панацея от болезней, разрушения, смерти.
46. В ОМ есть таинственная непостижимая сила. Эта сила срывает завесу неведения и приводит стремящегося к Богу.
47. Вибрация, производимая при пении ОМ в физической вселенной, соответствует изначальной вибрации, которая возникла, когда проецировался мир.
48. Йог всегда медитирует на ОМ.
49. ОМ - это внутренняя музыка Души. Это музыка Безмолвия.

ОСОЗНАНИЕ ЧЕРЕЗ ОМ

50. Помните ОМ. Пойте ОМ. Напевайте ОМ. Выполняйте джапу ОМ. Медитируйте на ОМ.
51. Взойдите на корабль ОМ. Неторопливо плывите с помощью медитации на ОМ. Используйте якорь различения и спасательный жилет бесстрастия. И вы благополучно высадитесь в чудесном городе Сатчидананда-Брахмана.

http://voloshba.nm.ru/inoslov/om.htm

***

Свами Шивананда
ГЬЯНА ЙОГА

http://www.avatargroup.ru/booksreader.aspx?dbid=167
Еще она известна как ниргун дхьяна, медитация на Ом, пранава упасана или брахма упасана. Очищайте читту, выполняя нишкама карму в течение двенадцати лет. В результате читта шуддхи обретается вивека и вайрагья. Приобретайте четыре квалификации (садхана чатуштайя) - вивеку, вайрагью, шад сампат и мумукшуттву. Затем приблизьтесь к гуру. Практикуйте шраван, манан и нидидхьясан. Регулярно и внимательно изучайте двенадцать классических Упанишад и Йога Васиштху. Достигните всеохватывающего и глубокого понимания лакшьяртхи, или подлинного значения маха-вакьи "тат твам аси". Затем постоянно размышляйте над этим подлинным значением в течение двадцати четырех часов. Это брахма-чинтан или брахма-вичара. Не допускайте в ум никаких мирских мыслей. Ведическая реализация достигается не рассудительностью, но непрерывным нидидхьясаном. Вы обретаете тадакар, тадруп, танмайю, тадияту, талинату (единство, тождество).
Для ведической садханы не нужна никакая асана. Вы можете медитировать, когда разговариваете, стоите, сидите, полулежите в кресле, ходите и едите.
Вызывайте брахмакара вритти из вашей саттвичной антахкараны через размышление о подлинном значении маха вакий "ахам ьрахмасми" или "тат твам аси". Эта брахмакара вритти возникает, когда вы пытаетесь ощутить себя бесконечным. Эта вритти разрушает авидью, вызывает брахма гьяну и в конечном итоге отмирает сама по себе, подобно семени нирмал, которое удаляет осадок из воды и пускает ростки в грязи и других нечистотах.
Удалитесь в медитационную комнату. Для начала сядьте в падма, сиддха, свастика или сукха асану. Расслабьте мышцы. Закройте глаза. Сосредоточьтесь на трикути, межбровном пространстве. Повторяйте мысленно Ом с брахма-бхаваной. Эта бхавана sine que non, очень-очень важная. успокойте ум. Мысленно повторяйте и постоянно ощущайте:

Я есмь вездесущий океан света ОМ ОМ ОМ
Я есмь бесконечность ОМ ОМ ОМ
Я есмь вездесущий бесконечный свет ОМ ОМ ОМ
Я есмь вьяпака парипурна джьотирмайя брахман ОМ ОМ ОМ
Я есмь всесильный ОМ ОМ ОМ
Я есмь всеведущий ОМ ОМ ОМ
Я есмь всеблаженный ОМ ОМ ОМ
Я есмь сатчидананда ОМ ОМ ОМ
Я есмь вся чистота ОМ ОМ ОМ
Я есмь вся слава ОМ ОМ ОМ

***

Ведическое представление о четырех формах звука

В Ведической традиции звук представляется как один из важнейших принципов существования, являясь одновременно источником материи и средством избавления от её оков. Изучив 4 формы звука так, как это объяснено в Ведах, мы сможем использовать это знание для освобождения от материи.
Чтобы понять, что же такое 4 формы звука, необходимо разобраться, какое определение дается звуку в древних писаниях. В Шримад Бхагаватам (3.26.33) мы находим интересное определение звука (shabda):

Arthashrayatvam shabdasya
Drashtur lingatvam eva ca
Tan-matratvam ca nabhaso
Lakshanam kavayo viduh

"Те, кто прошли обучение и обрели истинное знание, говорят, что звук передает представление об объекте, определяет наличие говорящего и составляет неуловимую форму эфира"
Конечно, это, возможно, не единственное правильное определение, так как у звука несколько форм, но мы можем воспользоваться им как основой для наших дальнейших изысканий. Это определение звука интересно ещё и тем, что оно отличается от западных и вообще современных определений.
Во-первых, "те, кто прошли обучение и обрели истинное знание, говорят, что звук передает представление об объекте". Звук - это не просто вибрация, созданная встречей двух объектов. Точное слово, которое можно использовать в этой связи - "artha-ashraya" или "защита смысла". В Ведической традиции буквы - bijas - семена существования. Все слышимые звуки определены в санскрите 50 буквами - от "а" до "кша". Таким образом, алфавит - "акшара" - "непогрешимый" или "величайший". Акшара также является синонимом пранавы (Ом) - суммы всех слогов и источника ведических гимнов. Бхагавад Гита утверждает:

Karma brahmodbhavam viddhi
Brahmakshara-samudbhavam
Tasmat sarva-gatam brahma
Nityam yajne pratisthitam

"Веды советуют заниматься упорядоченными действиями, сами Веды являются проявлением акшара, священного слога Ом. Следовательно, всепроникающее Превосходство (Трансцендентность) (пранава или слог "Ом") " всегда присутствует в жертвоприношении."
Понятие кармы, или долга, тоже можно найти в Ведах. Но проявление это не непосредственное, потому как первое является духовным, а второе материальным, физическим. На это указывает слово udbhavam. С другой стороны, проявление Вед из слога "Ом" - прямое, и таким образом слово, используемое для описания - sam-ubdhavam, а не посто ubdhavam.
В Тантре можно выяснить происхождение акшары вплоть до уровня их материального источника, которым является божество Шакти. Формы её проявлений являются фазами развития вселенной. Таким образом, акшары представляют собой потенциальный звук, по строению своему связанный с такими объектами, как звук (shabda) и его значение (artha).
Интересно то, что здесь четко показана разница между звуком и шумом. Шум, в отличие от звука, не является artha-ashraya, или защитой смысла.
Шри Баладева Видьябхушана в своих комментариях в Веданта Сутре 1.3.28 говорит, что, создавая живое существо, Брахма вспоминает его форму и характеристики, проговаривая при этом соответствующие слова. Здесь мы уже начинаем понимать возможности звука и его смысла.
Второй аспект определения звука, предлагаемого Шримад Бхагаватам, заключается в том, что звук указывает на присутствие говорящего. Следовательно, звук - это продукт сознания, разума. И поэтому "звук" часто встречается в значении "речь" (vak) по всему тексту Вед.
Тантрическая система принимает теорию пурва мимамсака о бесконечности shabda (звука) и artha (смысла) и идет дальше, заявляя, что shabda и artha являются воплощениями Шивы и Шакти как самой вселенной. И их истинный источник они называют shabdaartha-brahman, а не просто shabda-brahman. Так как это источник не только для объектов, но и их описаний. Слова и их смысл - то, что они обозначают в реальном мире - множество проявлений Шакти.
Так как звук составляют слоги, то тантра утверждает, что созидательная сила вселенной присутствует в каждой букве алфавита. Разные буквы символизируют разные функции созидательной силы, а все вместе они обозначаются словом matrika или "настоящая мать".
Тантра определяет мантры не просто как комбинации причудливых звуков, но, прежде всего, как тонкую форму определенного мантрой божества; целью медитаций на мантре является общение с данным божеством.
Так же, как санкалпа - чистая мысль - должна пройти несколько этапов до того, как стать созидательной силой, звук должен пройти несколько этапов, пока слушатель вникнет в его суть. Эти этапы имеют названия - пара, пашьянти, мадхьяма и вайкхари.
Каждый уровень звука соотносится с определенным уровнем существования, а степень восприятия звука индивидуума зависит от уровня его самоосознанности.
Чтобы прочувствовать весь диапазон звука, смысл существования необходимо обладать высоким уровнем самосознанием. Пророков, обладающих способностью постичь все 4 уровня звука, называют Маниши.
Три высшие формы шабды описаны в Ригведе как спрятанные в "гуа", или в себе, тогда как четвертая форма есть озвученная речь - лаукика бхаша.
Эти четыре уровня звука соответствуют четырем уровням сознания. Пара представляет собой трансцендентное сознание. Пашьянти - интеллектуальное сознание. Мадхьяма - ментальное сознание. А Вайкхари - физическое сознание. Эти уровни соотносятся с четырьмя состояниями известными как яграт, свапна, сушупти и турийа - или бодрствующее состояние, сонное состояние, "сон без сна" и трансцендентное состояние.
Шабда-брахман является "пара" по своей истинной природе. Малое всегда является источником большего, и, таким образом, пара-вак является источником трех остальных форм звука.
Несмотря на то, что рождение звука происходит при спуске от пара-вак к вайкхари-вак (или от малого к большему), в наших объяснениях мы начнем с внешнего вайкхари-вак, так как именно этот звук знаком всем.
Вайкхари-вак - высший уровень звука, который можно услышать внешними чувствами.
Проговариваемые ртом слоги называются вайкхари.
Мадхьяма-вак является промежуточным состоянием звука, чье место - в сердце. Слово Мадхьяма означает "в промежутке" или "посреди". Срединный звук - это звук, существующий между состояниями сушупти и яграт. Мадхьяма-вак относится к внутренней, психической речи в отличие от внешней слышимой речи. Именно на этом уровне мы мыслим. У некоторых эти бодрствующие мысли находятся на уровне вайкхари.
В процессе выражения, после того как звук достигнет уровня пашьянти-вак, он идет дальше, к сердцу, и, соединяясь с разумом, начинает заряжаться слогами а, ка, ча, тха, та и т.д. В этот момент он выражает сам себя в форме вибрирующего нада рупа мадхьяма-вак. И только те, кто обладает проницательным умом, способны прочувствовать это.
На уровнях мадхьяма и вайкхари есть различие между звуком и объектом. Объект воспринимается как что-то совершенно отличное от звука, а звук связывается с объектом в основном по соглашению.
Пашьянти-вак -второй уровень звука, он грубее, чем пара-вак. На санскрите Пашьянти означает "то, что можно увидеть физически или мысленно".
На уровне Пашьянти звук приобретает такие качества как цвет и форма.
Йоги, обладающие внутренним зрением, способны воспринимать эти качества. На этом уровне отсутствует разница между языками, так как здесь звук воспринимается на подсознательном уровне и находится вне жестко определенных определений. На уровне пашьянти-вак речь мысленно привязывается к объекту. Здесь мы наблюдаем практически единение слова и описанных ощущений.
Пашьянти-вак является самым тонким импульсом речи. Место Пашьянти - около пупка или в Манипуре. Звук, приближайщийся с телесными вибрациями к Манипуре без привязки к определенным слогам, является пашьянти-вак.
Пара-вак - это трансцендентный звук. "Пара" означает высший или самый дальний, в нашем случае это означает звук, находящийся вне восприятия чувств.
Пара-вак, также известный как "рава-шабда", - звук в невибрирующем состоянии вне пределов досягаемости разумом - только высокодуховные личности, парама-джнанис, могут постичь его.
На уровне пара-вак нет различия между объектом и звуком - звук обладает всеми качествами объекта.
В терминах универсальной космологии вайкхари, мадхьяма и пашьянти соответствуют бхух, бхувах и свах. Пара-шабде в конце концов соответствует три-пада-вибхути Господа.
В пределах пашьянти-вак существует икча-шакти природы или сила желания. В мадхьме-вак - джнана-шакти природы, или силы знаний. А в пределах вайкхари-вак - крийа-шакти, или сила действия.
Пранава, или слог "Ом", представляет собой законченный образ 4 уровней звука и их физических аналогов. Физические воплощения это: телесный уровень (стхула), который связывают с вайкхари-шабда, тонкий уровень (сукшма), связанный с мадхьяма-шабда, казуальный (карана) - пашьянти-шабда и, наконец, трансцендентный (пара), относящийся к пара-шабда. Таким образом, четыре вышеперечисленных физических воплощения соотносятся с четырьмя уровнями сознания.
Стхула сарира, физическое тело, функционирует в состоянии яграт (бодрствующее состояние). Вайкхари-вак проявляется именно через это состояние сознания и тела.
Сукшма-сарира, тонкое или физическое тело, работает в состоянии свапна. Через это состояние выражается мадхьяма-вак.
Карана-сарира, казуальное тело, функционирует в состоянии сушупти (состояние глубокого сна). Здесь проявляется пашьянти-вак.
Пара-вак выражается через четвертый уровень сознания, известный как турийа.
Священный слог "Ом" состоит из трех букв, а именно "a", "u" и "m". Этим трём буквам соответствуют бхух, бхувах и свах; яграт, свапна и сушупти; сукшма, стхула и карана; вайкхари, мадхьяма и пашьянти. Кроме этих трех букв, пранава "a-u-m" также состоит из четвертой составляющей - а-матры или анахата-дхвани - неслоговый звук. Для практического понимания можно представить, что эта а-матра соответствует напеванию с закрытым ртом после произнесения вслух слога "ом". А-матра относится к трансцендентной форме, турийе, уровню пара-вак.
Таким образом слог "Ом" содержит все элементы существования. Это хранилище всех энергий Высшего Бога, и поэтому Кришна утверждает в Гите:

Om ity ekaksharam brahma
"Единственный слог Ом - это высшая комбинация всех букв"

Далее он же говорит:

Yad aksharam vedo-vido vadanti
"те, кто читает Веды произносят Ом (акшара)"

Зачем они делают это? Потому что слог Ом это Высший Бог и потенциал всех мантр Вед:

Pranava sarva vedeshu
"Во всех Ведах Я - слог Ом"

Шри Чайтанья Махапрабху установил, что пранава является высшим проявлением (маха-вакья) Вед, ибо в ней содержатся все ведические гимны (и шабда). Сам мир выражен через этот слог. Это звуковое проявление Великой Истины.
Вак не является проявлением физической сущности, так как сутра из Вед 2.4.4 утверждает:

Tat-purvakatvad vacah

Это указывает на то, что вак существовал и до прадханы. Прадхана - это корень, начало всех материальных проявлений - три неразделимых качества в абсолютном равновесии.А до этого существовал ещё и вак. Таким образом, вак не имеет материальной основы.
В Ведических сутрах мы находим следующее утверждение по этому поводу:

Anavrati shabdat
"Освобождение звуком"

Так как звук - это нематериальный источник материальных проявлений, то с его помощью мы можем избавиться от физических оков. Это связующее звено между материальным и духовным мирами.
Описывая четыре формы звука, замечаем, что иногда одно описание перекрывается другим, один аспект, кажется, может подходить к разным формам. Например, иногда "пашьянти" описывают как "мысленный звук", в то время как мадхьяму называют "звуком разума". Потребуется дать более глубокое объяснение, чтобы распутать это узелок с описанием различных форм звука и связей между ними. Но здесь мы не будем давать подобных объяснений.
Для более подробного изучения этого вопроса, можно обратиться к таким источникам как: Nadabindu Upanishad, Bhartihari's Vakyapadadiya, Prashna Upanishad, Mundaka Upanishad, Mandukya Upanishad, Maitri Upanishad и Katha Upanishad, а также более подробно изучить понятия шабда, вак, матрик, хираньягарбха, четырех форм сознания и пр., в тех значениях, в которых они упоминаются в Тантре и Упанишадах. Необходимо помнить, что при изучении Вед приходится обращаться к многочисленным источникам, зачастую предоставляющим диаметрально противоположные определения. После эти определения должны быть приведены в гармоничное состояние внутри вас. Это и составляет суть медитации и жертвы свадхайя яджна.
Те, кто уже проанализировал эти темы, могут найти подробную информацию по вопросу в девяти специальных стихах Шримад Бхагаватам, начиная с 11.2.35 и вплоть до 11.2.43.
Например, просмотрев строфы 38 - 40, можно найти полное объяснение 4 форм звука и описание процесса проявления. Но необходимо уметь видеть скрытый смысл в словах, так как эти темы обсуждаются в эзотерическом, скрытом значении:

Paroksha-vada rishayah
Paroksham mama ca priyam
"Ведические пророки обсуждают эти темы косвенно, в эзотерических терминах и мне приятна эта таинственность"

Когда нам так часто встречаются такие слова как pranah, manasa, sparsha-rupinah и chandah-mayah,как например в строфах 38 и 39, сразу становится понятно, что речь идет на языке эзотерики, и, таким образом, можно догадаться об истинном смысле этих слов. Необходимо изучить трансценднтный шифр Вед. В действительности Шримад Бхагаватам описывает всё, но мы, за неимением соответствующих знаний и навыков, вынуждены постоянно обращаться к дополнительным источникам. Таким образом, в понимании этих вопросов нам могут помочь комментарии ачарий.
Научной сути звука, шабда-виджна, так же дается краткое определение в текстах "Панчаратрик", более известным как Лакшми-тантра:

Mulam adharam arabhya dvistkantam upeyusi
Udita aneka sahasra surya vahnindu sannibha
Cakravat punar adharat santa pasyatha madhyama
Vaikhari sthanam asadhya tatrasta sthanavartini
Varnanam jananim bhutva bhogya prasnoumi gouriva

"Расположившись в районе муладхары и двигаясь по направлению к двистканте с сиянием, равным сиянию миллиона рассветов, огня и лун; двигаясь подобно колесу от адхары, мы познаем звуки Санта, пашьай, мадхьяма; достигая вайкхари, находим их расположенным в 8 местах, а именно: в горле и т.д. Будучи матерью всех звуков, я дарую наслаждения как корова".

Глоссарий:

Acharya - духовный наставник, дающий знания на примерах
Akshara - алфавит, дословно "непогрешимый"
Artha - значение
Avyakta - "непроявляемый", "немыслимый"
Bhuh - земная планетарная система
Bhuvah - планетарная система непосредственно над землей
Iccha-shakti - сила желания
Jagrat - бодрствующее состояние сознания
Jnana-shakti - сила знаний
Karana - казуальный, причинный
Karana-sarira - казуальное тело
Kriya-shakti - сила действия
Madhyama - третья форма звука, иногда называемая "мысленный звук"
Maha-vakya - самое важное утверждение в Ведах
Muladhara - одна из чакр
Omkara - другое название слога "Ом"
Pancharatrik - определенный род текстов
Para - первая форма звука, "трансцендентный звук"
Pashyanti - вторая форма звука, "звук разума"
Pradhana - невыражаемая физическая сущность
Pranava - священный звук Ом
Sarira - тело
Shabda - звук
Sthula - большой или физический
Sthula sarira - физическое тело
Sukshma - эфирный, тонкий
Sukshma sarira - тонкое тело
Sushupti - состояния глубокого "бессонного" сна
Svadhyaya-yajna - жертвование самообучением
Svah - небесная планетарная система
Svapna - осознанный сон
Tantras - тексты, переданные Богом Шивой
Turiya - четвертое состояние сознания, между бодрствующим, сонным и глубоким сном. Состояние духовного осознания
Vaikhari - четвертая форма звука. Внешний звук
Vak - речь
Varnas - слоги
(с): Jahnava Nitai Das, оригинал статьи

Перевод Илри, 2006. Портал "Территория" http://www.sidheland.com/
Оригинал:
http://myth.sidheland.com/ARTICLES/011.htm
 
16 08 2006, 11:12 URL сообщения
stoned
Участник

Сообщения: 16
Темы: 4
Откуда: Tibetia
Профиль ЛС
www
Карма: +2
Цитата:
Одного садху-враджаваси спросили: "В чём разница между слогом ОМ и Харе Кришна махамантрой? Разве мантра ОМ не является изначальной? Разве она не входит во все ведические мнатры?"

Садху ответил: "Божественный слог ОМ включает в себя всё так же, как в крошечном семечке находится дерево баньян. Тот, кто повторяет слог ОМ подобен тому, кто жуёт семечки, пытаясь распробовать их на вкус. В то время как Харе Кршна Махамантра называется ВЕЛИКОЙ, потому что она переполнена расой любви между Радхой и Кришной. Повторяя эту мантру и медитируя на игры Радхи и Кришны во Врадже, преданный испытывает все настроения их божественных игр."
___________________________________Abhinanda-Prabhu
 
30 08 2006, 15:00 URL сообщения

 
Форум закрыт   Тема закрыта      Форумы Лотоса > Новые книги по теме «Развитие человека»



АНТУАН МЕЙЕ И ЖОЗЕФ ВАНДРИЕС
К началу XX в. Германия начинает терять позиции центра мировой науки о языке, а страны, ранее находившиеся на периферии ее развития, начинают выдвигать крупных ученых. В это время одной из ведущих лингвистических стран становится Франция, где долгое время определяю¬щее значение для развития лингвистики имела деятельность А. Мейе и Ж. Вандриеса. Эти ученые прямо принадлежали к школе Ф. де Соссюра: А. Мейе непосредственно учился у него и посвятил учителю свою самую известную книгу, а Ж. Вандриес был учеником А. Мейе. Тем не менее они, восприняв ряд соссюровских идей, остава¬лись учеными более традиционного склада, компаративистами по пре¬имуществу.
Антуан Мейе (1866—1936) был признанным главой французской лингвистики первой трети XX века, долгое время он оставался непре¬менным секретарем, то есть фактическим руководителем, Парижского лингвистического общества. Библиография его трудов включает 24 книги и 540 статей. В большинстве они посвящены разным аспектам индоев¬ропеистики. А. Мейе был компаративистом широкого профиля, авто¬ром исследований почти по всем группам индоевропейских языков. Совместно со своим учеником М. Коэном он был главным редактором фундаментального коллективного издания «Языки мира», содержащего очерки большого количества известных науке того времени языков; в предисловии к изданию А. Мейе изложил принципы классификации языков. В книге «Языки современной Европы» он затрагивал пробле¬мы социолингвистики. Есть у него и публикации общетеоретического и методологического характера. Еще при жизни А. Мейе стал как бы эталоном видного и авторитетного в мировой науке языковеда, а для ниспровергателей традиций вроде Н. Я. Марра — образцовым предста¬вителем «старой» науки. Показательно и то, что на русском языке из¬даны четыре книги А. Мейе, вероятно, больше, чем какого-либо другого западного лингвиста, а самый знаменитый его труд, «Введение в срав¬нительное изучение индоевропейских языков», выдержал с 1911 по 1938 г. три русских издания (во Франции при жизни автора книга вы¬ходила семь раз).
А. Мейе не был чужд научного новаторства, но в целом его деятель¬ность во многом была завершением и подведением итогов лингвистики XIX в., в основе которой лежал сравнительно-исторический метод. Дея¬тельность Ф. Боппа, Р. Раска, Я. Гримма, А. Шлейхера, младограмматиков и других ученых, создававших и совершенствовавших этот метод, была в основном завершена и обобщена А. Мейе. Его «Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков», впервые изданное в 1903 г. и перерабатывавшееся при переизданиях, в четкой и доступной форме излагало ре¬зультаты, полученные индоевропеистикой XIX в. Даже сейчас, когда в его фактической стороне кое-что устарело, оно не потеряло значения, остава¬ясь хорошим введением в индоевропеистическую проблематику. В книге также подробно обсуждаются проблемы метода компаративного исследо¬вания.
В целом А. Мейе сохранял как общую направленность компаратив¬ных исследований, выработанную его предшественниками, так и совокуп¬ность рабочих приемов компаративистики, накопленную за столетие. В большинстве случаев А. Мейе следует за младограмматиками как в об¬щем понимании истории языков, так и в конкретных вопросах. Однако ряд младограмматических идей он довел до большей последовательности, а по некоторым вопросам отошел от младограмматической точки зрения.
Он в полной мере сохранял общее для всей компаративистики XIX в. понимание языкового родства и сформулированное А. Шлейхером понятие индоевропейского праязыка (индоевропейского языка, как его на¬зывает А. Мейе): «Чтобы установить принадлежность данного языка к числу индоевропейских, необходимо и достаточно, во-первых, обнаружить в нем некоторое количество особенностей, свойственных индоевропейско¬му, таких особенностей, которые были бы необъяснимы, если бы данный язык не был формой индоевропейского языка, и, во-вторых, объяснить, ка¬ким образом в основном, если не в деталях, строй рассматриваемого языка соотносится с тем строем, который был у индоевропейского языка». То есть здесь индоевропейский язык понимается как реально существовав¬ший язык. Однако несколькими страницами ниже автор завершает пер¬вую, общетеоретическую главу книги фразой, где «индоевропейским язы¬ком» называется нечто принципиально иное: «Здесь мы будем рассматривать только одно: соответствия между различными индоевро¬пейскими языками, отражающие древние общие формы; совокупность этих соответствий составляет то, что называется индоевропейским языком». То есть индоевропейский язык — не реальный язык, а конструкт, создава¬емый компаративистами, неизбежно отличающийся от когда-то существо¬вавшего языка.
От прямолинейных представлений А. Шлейхера, искренне считавше¬го праязык «нам совершенно известным» и написавшего на нем басню, отошли уже младограмматики. Но они еще не решались прямо сформу¬лировать противоположную точку зрения. Это сделал лишь А. Мейе. Реальный праязык существовал, и в то же время мы ничего о нем ска¬зать не можем, а работают компаративисты лишь с системами соответ¬ствий. Тем самым представление о действительном праязыке оказыва¬ется и не очень нужным, сохраняемым как бы по традиции. Здесь, безусловно, позитивизм науки конца XIX — начала XX вв. был доведен до крайности.
Сходным образом видоизменяется у А. Мейе и понятие языкового закона. Если у младограмматиков, особенно в их раннем «Манифесте», оно имело принципиальное значение и сохраняло связь с понятием за¬кона в естественных науках, то у А. Мейе оно вступает в полное согла¬сие с принципами позитивизма: «Что обычно называется фонетическим законом, это, следовательно, только формула регулярного соответствия либо между двумя последовательными формами, либо между двумя диа¬лектами одного и того же языка» (впрочем, к подобному пониманию закона под конец пришли и младограмматики). Опять-таки предлага¬лась формулировка, в большей степени учитывавшая реальную слож¬ность объекта, но и знаменующая отказ от каких-либо широких и все¬объемлющих построений. Само понятие закона, как и понятие реального праязыка, как бы оказывалось сохраняемым лишь по традиции. А. Мейе, как и все его предшественники, безусловно, считал, что деятельность компаративиста связана с реконструкцией того, что происходило на самом деле (представление о науке, в частности о лингвистике, как о чистой игре появилось лишь в XX в.), но вопрос о связи с реальностью все более отходил на задний план, сменяясь вопросами, связанными со строгостью и тщательностью процедур.
А. Мейе во многом учел критику младограмматизма со стороны «диссидентов индоевропеизма». Реально существовавший праязык по¬нимался им не как нечто цельное, а как совокупность существовавших с самого начала диалектов, поэтому реконструкции его могут оказаться и не составляющими единой системы: где-то реконструируются черты одного диалекта, где-то — другого. «Возмущающие факторы», ограни¬чивающие действие звуковых законов, у него не сводятся к одной толь¬ко аналогии, как это в основном получалось у младограмматиков. Он учитывал и наличие «слов, имеющих особое произношение», вроде дет¬ских слов, формул вежливости, которые «отчасти не подчиняются дей¬ствию фонетических соответствий». Еще важнее наличие заимствова¬ний из близкородственных языков и диалектов, которые трудно отличить от исконных слов, но которые нарушают регулярность соответствий. Наконец, большое значение А. Мейе придавал проблеме субстрата и выделял особо среди типов изменений языка ситуацию, «когда населе¬ние меняет язык», что также усложняло выработанную младограмма¬тиками схему.
Но в наибольшей степени А. Мейе расходился с младограмматика¬ми во вопросу о соотношении индивидуального и социального в языке, здесь его точка зрения близка к точке зрения Ф. де Соссюра (отметим, что данная книга А. Мейе появилась раньше «Курса общей лингвисти¬ки» Ф. де Соссюра, однако обе книги могли отражать общие беседы и обсуждения проблем двумя их авторами, к тому же у них был общий источник идей — популярная в те годы во Франции социологическая теория Э. Дюркгейма). Если для младограмматиков единственной реальностью была индивидуальная психика, а язык как общественное достоя¬ние — абстракция, конструируемая лингвистами, то А. Мейе, как и Ф. де Соссюр, подчеркивал социальный характер языка. По взглядам А. Мейе, языковая система «составляет принадлежность каждого челове¬ка и не встречается в совершенно тождественном виде у прочих людей, но она имеет свою ценность лишь в той мере, в какой другие члены той социальной группы, к которой принадлежит данное лицо, располагают примерно схожими системами; в противном случае это лицо не было бы понято и не могло бы понять другого... Язык, будучи, с одной стороны, принадлежностью отдельных лиц, с другой стороны — навязывается им; благодаря этому он является реальностью не только физиологической и психической, но и прежде всего социальной. Язык существует лишь по-стольку, поскольку есть общество, и человеческие общества не могли бы существовать без языка».
Младограмматики (Г. Пауль) не могли последовательно удержаться на чисто индивидуалистической точке зрения там, где речь шла о языко¬вых изменениях, и поэтому прибегали к особому понятию узуса, который в отличие от языка коллективен. Точка зрения А. Мейе давала возмож¬ность более простым и непротиворечивым образом объяснить процесс изменений в языке. Фактически в неявном виде здесь А. Мейе подходит к противопоставлению языка и речи; недаром, когда Ф. де Соссюр его сформу¬лировал, А. Мейе вполне его принял.
Говоря о процессе изменений в языке, автор «Введения в сравни¬тельное изучение индоевропейских языков» вполне в соответствии со взглядами младограмматиков подчеркивал эволюционность, непрерыв¬ность развития языка, соответствующий раздел так и называется «Линг¬вистическая непрерывность». Однако подчеркивается, что так происходит лишь при нормальном, спонтанном развитии языка, когда сохраняется «естественная преемственность поколений». Однако непрерывность нарушается в особых ситуациях, которые уже упоминались выше, когда население меняет язык, перенимая «язык победителей, иноземных ко¬лонистов или язык более цивилизованных людей, пользующийся осо¬бым престижем». Такая смена не только нарушает регулярность зву¬ковых изменений, но и представляет собой случай дискретных изменений в языке.
В ряде случаев концепция А. Мейе обнаруживает близость к кон¬цепции Ф. де Соссюра. Близко у них соотношение между неизменностью и изменчивостью в языке, фактически говорит А. Мейе и о произвольно¬сти знака. Однако одно принципиальное положение соссюровской кон¬цепции А. Мейе никогда не принимал: он не мог согласиться с разделе¬нием синхронии и диахронии и тем более с жестким разграничением синхронной и диахронной лингвистики. Понимание языкознания как исторической науки у него сохранялось, хотя он иногда, как в упомяну¬той книге о языках Европы, писал и о современных языках. Отметим и значительный интерес А. Мейе к социальным условиям функционирова¬ния языка, а в связи с этим и к тому, что Ф. де Соссюр называл «внешней лингвистикой». Идея сосредоточения усилий лингвистов на внутренней синхронной лингвистике, объективно следовавшая из концепции Ф. де Соссюра, не могла быть близкой А. Мейе.
Ученик А. Мейе Жозеф Вандриес (1875—1960), близкий к нему по взглядам, стал как бы его преемником в качестве признанного лидера французского языкознания. По главной специальности он также был индоевропеистом, однако более всего он известен как автор книги «Язык», впервые опубликованной в 1921 г. По жанру книга близка к учебнику введения в языкознание, она популярна и доходчива, но в то же время на хорошем научном уровне разъясняет читателю основные положения науки о языке. В 1937 г. появился ее русский перевод по инициативе и под редакцией Р. О. Шор с содержательными комментариями П. С. Куз¬нецова. Как и упомянутая выше книга А. Мейе, книга Ж. Вандриеса, написанная уже довольно давно, не потеряла своего значения. В связи с этим подготовлено новое русское издание книги «Язык»,которое недав¬но вышло из печати.
Книга «Язык» содержит очерк сравнительно-исторического языкоз¬нания, описывает основные принципы фонетики, грамматики и семантики, однако наибольший интерес представляют разделы книги, посвященные социальному функционированию языка и социальным причинам линг¬вистических изменений. Здесь Ж. Вандриес выступает как один из пред¬шественников тогда еще не выделившейся в особую дисциплину социо¬лингвистики. Книга писалась уже после появления «Курса» Ф. де Соссюра и содержит в себе ряд соссюровских формулировок вроде того, что язык — система знаков. Однако, как и у А. Мейе, у Ж. Вандриеса нет ни строгого разграничения синхронии и диахронии, ни жесткого противопоставления внутренней и внешней лингвистики. Как раз в области внешней лингви¬стики автор наиболее оригинален. В то же время Ж. Вандриес уже не понимает лингвистику как чисто историческую науку, и синхронные про¬блемы занимают в ней немалое место.
Как и А. Мейе, Ж. Вандриес понимал язык как общественное явле¬ние: «В любой общественной группе вне зависимости от ее свойств и величины язык играет важнейшую роль. Он — самая крепкая связь, соединяющая членов группы, и в то же время он — символ и защита группового единства». В связи с этим Ж. Вандриес оценивает и столь немодную в его время проблему происхождения языка: «Язык образо¬вался в обществе. Он возник в тот день, когда люди испытали потреб¬ность общения между собой. Язык возникает от соприкосновения не¬скольких существ, владеющих органами чувств и пользующихся для своего общения средствами, которые им дает природа». Тем самым ученый продолжал концепцию происхождения языка от «общественно¬го договора», идущую от Ж.-Ж. Руссо (он сам это признавал). Однако, разумеется, Ж. Вандриес не пытался предлагать какие-то конкретные схе¬мы происхождения и доисторического развития языков. Ж. Вандриес был одним из последних ученых (не считая, конечно, пытавшегося повернуть языкознание вспять Н. Я. Марра), еще уделявших внимание проблеме про¬исхождения языка, затем она полностью выпала из поля зрения лингвистов, и лишь в самые последние годы стал наблюдаться некоторый интерес к ней.
В связи с интересом к социальному функционированию языка Ж. Вандриес рассматривал и еще две немодные для того времени проб¬лемы: языковой нормы и прогресса в языке. Впрочем, следует учиты¬вать, что для Франции, где традиции времен «Грамматики Пор-Рояля» сохранялись больше, чем в других странах, такого рода интерес не был неожиданным.
Проблема нормы, имевшая первостепенную важность для лингви¬стических традиций и сохранявшая значение для А. Арно и К. Лансло, ушла на периферию науки о языке с формированием сравнительно-истори¬ческого метода. В XIX в. научная лингвистика по самому своему предмету была жестко отграничена от нормативной, а формирование структурной парадигмы не привело к какому-нибудь появлению интереса к норматив¬ным проблемам (исключение, как будет дальше показано, составляли совет¬ская лингвистика, где такой интерес стимулировался практической рабо¬той по языковому строительству, и во многом Пражский кружок). Более того, если на ранних стадиях компаративизма еще сохранялось противопо¬ставление более престижных языков культуры и письменности и более «примитивных» языков, то младограмматики окончательно покончили с таким делением, а сосредоточение послесоссюровской науки на внутренней лингвистике привело к идее о принципиальном равенстве всех языковых систем: литературных, диалектных, просторечных, индивидуальных и т. д. Тем самым позиция лингвиста резко разошлась с позицией носителя язы¬ка (как писал один современный западный социолингвист, «языки равны только перед Богом и лингвистом»).
Ж. Вандриес в связи с социальным, групповым характером язы¬ков обращается к вопросу о норме. Он писал: «У каждого члена группы есть ощущение, что он говорит на определенном языке, который не яв¬ляется языком какой-либо из соседних групп. Таким образом, язык приобретает реальное существование в ощущении, общем у всех говоря¬щих на нем. Это определение, на первый взгляд совершенно субъектив¬ное, опирается на тот факт, что к ощущению общности языка присоеди¬няется у говорящих стремление к известному языковому идеалу, который каждый из говорящих старается осуществить в своей речи. Между членами одной и той же группы как бы существует установившееся молчаливое соглашение поддерживать язык таким, как это предписы¬вается нормой». Важно и такое указание Ж. Вандриеса: «Каждый член данной языковой общины... всегда инстинктивно и бессознательно со¬противляется произволу в употреблении языка. Всякое нарушение обыч¬ного употребления языка со стороны отдельного говорящего сейчас же исправляется; смех наказывает виновника и отнимает у него желание повторить ошибку». Норма понимается Ж. Вандриесом шире, чем это принято в традиции: он подчеркивает, что норма существует не только в стандартных языках, но в любом диалекте и говоре. Более того, при отсутствии фиксации на бумаге она тем строже: если литературные языки допускают вариативность, то «говорящие на говорах почти ни¬когда не колеблются».
В то же время любая норма не абсолютна, а относительна. Ж. Ванд¬риес приходил к такому выводу: «Правильный язык — идеал, к которо¬му стремятся, но которого не достигают; это — сила в действии, опреде¬ляемая целью, к которой она движется; это — действительность в возможности, не завершающаяся актом; это — становление, которое никогда не завершается».
С проблемой нормы тесно связана и проблема прогресса в языке, также к началу XX в. исключенная из активного рассмотрения в языко¬знании. Отказ от стадиальных концепций, ни одну из которых не уда¬лось доказать, в сочетании с позитивистским взглядом на мир привел ученых к этому времени к представлению о том, что вообще невозмож¬но установить какие-либо общие закономерности в развитии строя язы¬ков. А. Мейе, как и И. А. Бодуэн де Куртенэ, не признавал каких-либо классификаций языков, кроме генетической. С ростом знаний о так называемых «примитивных» языках, в частности индейских, стало окон¬чательно ясно, что они ни по фонетике, ни по грамматике, ни даже по лексике принципиально не отличаются от языков «передовых» наро¬дов. Все это привело к представлениям о том, что вопрос о прогрессе или регрессе в языке, о степени развития того или иного языка вообще выходит за рамки науки. Здесь, как и по вопросу о норме, позиция линг¬вистов стала явно расходиться со «здравым смыслом» носителей языка.
Ж. Вандриес, обсуждая данный вопрос, занимает по нему чуждую крайностей и в целом разумную позицию. С одной стороны, он реши¬тельно отверг всякую стадиальность и всякие попытки связать прогресс или регресс в языке с языковым строем. Также он выступает против смешения языковых и внеязыковых критериев: «Эстетическая и ути-литарная ценность языка не должны приниматься во внимание при оценке прогресса языка». Подвергает он сомнению и попытки вводить оценки на основании степени трудности того или иного языка для про¬изношения и прочих квазиточных критериев, указывая на то, что такие критерии на деле достаточно субъективны. В целом не согласен Ж. Ван¬дриес и с делением языков на «развитые» и «примитивные», хотя неко¬торые различия подобного рода он все же признает: «В этих языках (языках дикарей. — В. А.) представлено лингвистическое состояние, на котором не отразилось почти совсем или в очень небольшой степени то, что мы называем культурой. Они изобилуют конкретными и частными категориями и этим отличаются от языков культурных народов, в кото¬рых все меньше частных категорий и все больше категорий общих и абстрактных». Последующие более объективные исследования семантики «языков дикарей» не подтвердили такого рода точку зрения.
Но, с другой стороны, Ж. Вандриес против того, чтобы полностью от¬казаться от идеи прогресса в языке вообще. Он пишет: «Об абсолютном прогрессе, очевидно, не может быть речи... Некоторый относительный про¬гресс в истории языков все же можно отметить. Различные языки в раз¬личной степени приспособлены к различным состояниям культуры. Про¬гресс языка сводится к тому, что данный язык по возможности лучше приспособляется к потребности говорящих на нем». Говорить что-либо более конкретное по этому поводу ученый не берется.
Отметим еще одно место в книге Ж. Вандриеса, где некоторые идеи, идущие от А. Шлейхера, включаются в контекст антиномий сос-сюровского типа. В качестве «закона всякого развития языка» выделяет¬ся борьба двух противоположных тенденций к дифференциации и унифи¬кации языков. Дифференциация языков понимается вполне традиционно в соответствии с концепцией родословного древа. Однако Ж. Вандриес указывает на естественный предел такой дифференциации: «Уменьшая все сильнее объем групп, общению которых язык служит, эта диффе¬ренциация лишила бы язык права на существование; язык должен был бы уничтожиться, став непригодным для общения между людьми. Поэ¬тому против стремления к дифференциации беспрерывно действует тен¬денция к унификации, восстанавливающая нарушенные отношения». Эту тенденцию не надо понимать в смысле образования смешанных языков в духе И. А. Бодуэна де Куртенэ или тем более Н. Я. Марра. Речь идет о вытеснении многих получающихся систем (говоров, диа-лектов, целых языков) теми или иными более престижными системами. Данная формулировка показывает, что Ж. Вандриес в большей степени, чем его учитель А. Мейе, имел склонность к формулированию общих законов языкового развития.
Книга Ж. Вандриеса «Язык» затрагивала широкий круг проблем. Ее автор стремился рассмотреть в ней все три главных вопроса языко¬знания: «Как устроен язык?», «Как функционирует язык?» и «Как раз¬вивается язык?». Но появилась книга уже тогда, когда после издания «Курса» Ф. де Соссюра лингвистика временно сосредотачивалась на рассмотрении только первой из данных проблем. Многое из проблема¬тики книги надолго ушло на периферию науки о языке, что, конечно, не означает того, что сами проблемы от этого перестали существовать.
ЛИТЕРАТУРА
Сергиевский М. В. Антуан Мейе и его «Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков // Мейе А. Введение в сравнительное изуче¬ние индоевропейских языков. М., 1938.
Кузнецов П. С. Комментарии // Вандриес Ж. Язык. М., 1937.
 
РАЗВИТИЕ КОНЦЕПЦИИ Ф. ДЕ СОССЮРА. В. БРЁНДАЛЬ. А. ГАРДИНЕР. К. БЮЛЕР
После Первой мировой войны европейская и американская лингви¬стика развивается прежде всего в рамках структурализма и под знаком обсуждения проблем, затронутых в «Курсе общей лингвистики» Ф. де Соссюра. В разных странах складывается несколько школ, в той или иной мере развивавших новую лингвистическую парадигму. Поми¬мо этого работали ученые, не создавшие школы, но также выступавшие как продолжатели того направления, которое впервые проявилось в книге Ф. де Соссюра. Именно о них и пойдет речь в этой главе.
Наше рассмотрение уместно начать, несколько нарушив хроноло¬гические рамки, со статьи датского ученого Вигго Брёндаля (1887— 1942) «Структуральная лингвистика», появившейся в 1939 г. Ее автор, специалист по общему и романскому языкознанию, опубликовал несколь¬ко книг, в частности изданную посмертно монографию по общей теории предлогов, но более всего он известен как автор рассматриваемой здесь статьи, по-русски изданной в составе хрестоматии В. А. Звегинцева. К 1939 г. структурализм уже занял прочные позиции в мировой науке о языке и стали достаточно ясны его основные черты, противостоящие языкознанию предшествующей эпохи, в первую очередь младограмма-тическому. Статья В. Брёндаля интересна четким и ясным суммирова¬нием основных черт, разграничивающих два направления в науке о языке, а также попыткой связать изменения в методологии лингвисти¬ки с изменениями в общенаучных представлениях и подходах, наметив¬шихся в то же время.
Если несколько по-иному сгруппировать положения статьи В. Брён¬даля, то можно выделить по крайней мере пять основных параметров, по которым он противопоставляет два указанных направления.
Во-первых, наука XIX в. «прежде всего исторична. Она изучает пре¬имущественно происхождение и жизнь слов и языков, и ее внима¬ние сосредоточено главным образом на этимологии и генеалогии». В лингвистике же XX в. «понятия синхронии языка... и структуры обна¬ружили свою необычайную важность». При этом В. Брёндаль обращает внимание на определенную противоречивость соссюровского понятия синхронии, которое может пониматься двояко. Он склонен считать, что «время... проявляется и внутри синхронии, где нужно различать стати¬ческий и динамический момент». Однако возможно и другое понима¬ние синхронии, для которого В. Брёндаль предлагает иные термины: «Может возникнуть и другой вопрос: нельзя ли предложить наряду с синхронией и диахронией панхронию или ахронию, т. е. факторы общечеловеческие, стойко действующие на протяжении истории и дающие о себе знать в строе любого языка».
Во-вторых, наука XIX в. (фактически, о чем В. Брёндаль не упомина¬ет, лишь второй его половины) была «чисто позитивистской. Она интере¬суется почти исключительно явлениями, доступными непосредственному наблюдению, и, в частности, звуками речи... Всюду исходят из конкретно¬го и чаще всего этим ограничиваются». Господствовал интерес «к мельчай¬шим фактам, к точному и скрупулезному наблюдению». В XX в. появилась «новая точка зрения, известная уже под названием структурализма, — название, которое подчеркивает понятие целостности». «Она удачно избе¬гает трудностей, свойственных узкому позитивизму», центральное место в ней занимает понятие структуры. В. Брёндаль указывает, что не только в лингвистике, но «почти везде приходят к убеждению, что реальное должно обладать в своем целом тесной связью, особенной структурой»; приводят¬ся примеры из физики, биологии, психологии.
В-третьих, наука XIX в. стала «наукой законополагающей». Цент¬ральное место в ней занимает понятие закона. «Этим законам припи¬сывается абсолютный характер: с одной стороны, полагают, что они не имеют исключений... а с другой — в них видят истинные законы линг¬вистической природы, непосредственное отображение действительности». В лингвистике XX в. стараются не приписывать такую значимость от¬дельным изолированным законам: «Изолированный закон имеет только относительную и предварительную ценность. Закон, даже общий, не что иное как средство для понимания, для объяснения изучаемого предмета; законы, которые нужно рассматривать только как наши формулировки, часто несовершенные, всегда вторичны по отношению к необходимым связям, к внутренней когерентности объективной действительности». Иными словами, речь идет не столько о законах, сколько о моделях, которые как-то отражают действительность, но не столь непосредствен¬но, как это предполагали в отношении законов А. Шлейхер и младо-грамматики.
В-четвертых, позитивистская лингвистика считала, что «единственно ценным методом является метод индукции, т. е. переход от частного к общему, и что за этими голыми фактами и непосредственными явления¬ми ничего не скрывается». Однако представление о том, что индуктив¬ные обобщения основаны целиком на наблюдаемых фактах, иллюзор¬но: «Опыт и экспериментирование покоятся на гипотезах, на начатках анализа, абстракции и обобщения; следовательно, индукция есть не что иное, как замаскированная дедукция». Лингвистика XX в. это открыто признала и основывается на дедукции.
В-пятых, во многом под влиянием общенаучной парадигмы своего времени лингвистика XIX в. считала, что «всякий язык постоянно из¬меняется, эволюционирует», а изменения в языке рассматривались как непрерывные. Но «нужно, наконец, признать очевидную прерывность всякого существенного изменения». Лингвистика XX в. учитывает «преры¬вистые изменения» и «резкие скачки из одного состояния в другое». Та¬кие изменения в представлениях В. Брёндаль также связывает с общена¬учным контекстом, указывая на понятие кванта в современной физике, понятие мутации в современной генетике.
Сопоставляя две научные парадигмы в языкознании, датский ученый отдает безусловное преимущество новой, позволяющей более правильно и адекватно понимать природу языка.
Другим ученым, рассматривавшим новую, структуралистскую проб¬лематику, был английский языковед Алан Гардинер (1879—1963). По ос¬новной специальности египтолог, он также является автором двух общете¬оретических книг «Теория речи и языка» (1932) и «Теория имен собственных» (1940). В первой из них, а также в статьях он рассматривал одну из важнейших проблем, поставленных Ф. де Соссюром, связанную с разграничением языка и речи.
А. Гардинер уточняет и делает более последовательной точку зрения Ф. де Соссюра. Он не склонен был рассматривать язык как систему чис¬тых отношений. Также не считал он основополагающим для разграниче¬ния языка и речи противопоставление коллективного и индивидуального, поскольку язык может быть тем и другим: «Существует английский язык Шекспира, Оксфорда, Америки и английский без всяких уточнений». Бли¬же А. Гардинеру также содержащееся у Ф. де Соссюра понимание языка как объективной реальности, хранящейся в мозгу людей. А. Гардинер считает языком «собрание лингвистических привычек»; это «основной капитал лингвистического материала, которым владеет каждый, когда осуществляет деятельность "речи"».
Главный пункт расхождений А. Гардинера с Ф. де Соссюром связан с пониманием речи. Если для Ф. де Соссюра речь — во многом остаточное явление, от изучения которого можно и должно отвлекаться, то для анг¬лийского ученого речь не менее важна, чем язык; показательно уже назва¬ние его книги, в котором речь вынесена на первое место. Как говорится в статье «Различие между "речью" и "языком"», речь «в своем конкретном смысле означает то, что филологи называют "текстом"». «Речь... есть крат¬ковременная, исторически неповторимая деятельность, использующая сло¬ва». Подчеркиванием необходимости изучать речевую деятельность А. Гар¬динер продолжал традиции В. фон Гумбольдта, от которых во многом отказался Ф. де Соссюр.
Согласно А. Гардинеру, речь складывается из трех компонентов: го¬ворящего, слушающего и вещи (предмета), о которой идет речь; к ним необходимо добавляется четвертый — относящееся к языку слово, обозна¬чающее вещь. Такая концепция сходна с концепцией К. Бюлера, о которой будет сказано ниже. Особо подчеркнута роль слушающего, который вовсе не является лишь пассивным воспринимателем высказываний: это рав¬ноправный участник «драмы в миниатюре», которую представляет собой каждый акт речи. В связи с ролью как минимум двух участников акта речи выявляется социальность как необходимое свойство речи. В отличие от Ф. де Соссюра А. Гардинер считал, что язык содержится в речи и может быть вычленен из нее; после такого вычленения получается некоторый остаток, который является чисто речевым.
Эта концепция поясняется на примере предложения. А. Гардинер считал предложения сами по себе относящимися к речи. К языку же относятся, во-первых, слова, из которых строятся предложения, во-вторых, «общие схемы, лингвистические модели». Впрочем, А. Гардинер признает и принадлежность языку таких комбинаций слов, «которые язык так тес¬но сплотил вместе, что невозможны никакие варианты их», — то есть фразеологизмов. Но, как уже говорилось выше, в связи с психологически¬ми основами лингвистических традиций как раз слова, устойчивые соче¬тания слов и модели предложений и хранятся в мозгу человека, тогда как конкретные предложения каждый раз создаются заново. Тем самым кон¬цепция А. Гардинера глубинно психологична даже в большей степени, чем об этом прямо пишет автор.
Идеи А. Гардинера оказали определенное влияние на ряд лингвистов, в том числе на К. Бюлера, В. Брёндаля, а также на советского языковеда А. И. Смирницкого, см. его брошюру «Объективность существования язы¬ка», М., 1954. В целом, однако, вопрос о том, насколько реально существова¬ние языка в соссюровском смысле, оказался с 30-х гг. на периферии интере¬сов структурализма: для многих ученых важнее было выявить внутренние свойства языковой системы и выработать собственно лингвистические методы в отвлечении от какого-либо психологизма.
Еще одним видным ученым, стоявшим вне основных школ струк¬турализма, был немецкий психолог и лингвист Карл Бюлер (1879—1963). Помимо Германии, где он начинал свою деятельность, К. Бюлер с 1921 г. работал в Вене; именно там он написал труд, о котором дальше будут идти речь. После фашистской оккупации Австрии К. Бюлер эмигриро¬вал в США, где жил до конца жизни; там он не создал ничего значитель¬ного. По основной специальности К. Бюлер был психологом, и соответ¬ствующим вопросам посвящено большинство его публикаций. Но в 30-е гг. логика научного исследования привела его к трудам в области языкознания; с 1932 по 1938 г. он публикует ряд содержательных линг¬вистических работ, из которых самой крупной и известной является книга «Теория языка», изданная в 1934 г. В 1993 г. книга впервые появилась в русском переводе (ранее по-русски издавались и некоторые из психоло¬гических трудов ученого).
В книге К. Бюлер пытался рассмотреть очень широкий круг вопро¬сов. Трудно, однако, говорить о какой-либо последовательной лингви¬стической теории, им созданной, скорее это совокупность размышлений ученого по многим проблемам, часто в виде спора с предшественниками; такие размышления не всегда складываются в целостную картину. Наря¬ду с общими принципами науки о языке, которым посвящена первая глава книги, он рассматривает и ряд более конкретных проблем, в частности вопросы указательных слов и дейксиса, артиклей, метафоры и т. д.
Что касается принципов науки о языке, то также нельзя говорить о построении теории, охватывающей всю общелингвистическую проблема¬тику. К. Бюлер высказал лишь некоторые, но важные компоненты такой теории, представляющие несомненный интерес. Отвлекаясь от конкрет¬ных особенностей языков, ученый стремился «выявить исследовательские установки языковеда-практика, способствующие его успешной работе, и точно — насколько это возможно — фиксировать их в теоретических терминах». Испытав несомненное влияние Ф. де Соссюра, К. Бюлер стре¬мился уточнить и сделать более последовательными его идеи.
В основу своих построений К. Бюлер положил аксиоматический метод. В его время значительное влияние имела теория аксиоматического построения математики, разработанная Д. Гильбертом; по ее образцу пред¬принимались попытки аналогичной разработки основ и других наук. Та¬кая теория предполагает, что выделяется ограниченное количество исход¬ных аксиом, а все остальное может затем выводиться из них по определенным правилам. Сам по себе аксиоматический метод существо¬вал в математике издавна, но попытки построения на его основе всех осно¬ваний математики и тем более его применение к другим наукам состави¬ли специфику первой половины XX в. Вслед за Д. Гильбертом К. Бюлер считал, что такая «закладка фундамента», продвигающаяся вглубь по мере развития соответствующих исследований, возможна и необходима во всех науках, в том числе, разумеется, и втгаукео языке.
К. Бюлер ограничился формулировкой аксиом, которых, по его мне¬нию, четыре, не пытаясь как-то выводить из них те или иные положения языкознания. Из его четырех аксиом две — вторая и четвертая — в основ¬ном повторяют положения, существовавшие до К. Бюлера. Вторая аксио¬ма вслед за Ф. де Соссюром говорит о знаковой природе языка. Четвертая аксиома в соответствии с общепринятыми со времен становления европей¬ской традиции представлениями выделяет две основные единицы языка, не совпадающие по свойствам — слово и предложение — и соответственно два типа языковых структур. В формулировке двух других аксиом автор книги, оставаясь в круге затронутых Ф. де Соссюром проблем, весьма ори¬гинален.
Первая аксиома предлагает «модель языка как органона» (органон — философский термин со значением «собрание правил или принципов на¬учного исследования»). Сам термин и формулировка аксиомы, как ука¬зывает К. Бюлер, восходят к Платону, говорившему, что «язык есть ог^апит, служащий для того, чтобы один человек мог сообщить другому нечто о вещи». К. Бюлер понимает язык как нечто находящееся в центре условно¬го пространства, а с трех сторон от него находятся: 1) предметы и ситуа¬ции; 2) отправитель; 3) получатель. В связи с этим имеется три смысло¬вых отношения. Это соответственно репрезентация, экспрессия и апелляция Сложный языковой знак обладает тремя семантическими функциями: «Это символ в силу своей соотнесенности с предметами и положением дел; это симптом (примета, индекс) в силу своей зависимости от отправителя, внутреннее состояние которого он выражает, и сигнал в силу своего обра¬щения к слушателю, чьим внешним поведением или внутренним состоя¬нием он управляет». К. Бюлер подчеркивает, что репрезентация, экспрес¬сия и апелляция — семантические понятия.
Разные знаки в разной степени нацелены на разные функции: в на¬учных текстах — преимущественно на репрезентацию, в командах — пре¬имущественно на апелляцию и т. д. Тем не менее обычно в каждом знаке можно выделить, хотя и не в равной степени, все три функции.
Данное разграничение функций и типов знаков стало, пожалуй, наиболее известным пунктом концепции К. Бюлера; ранее лингвисты в основном обращали внимание лишь на ту функцию, которую он на¬звал репрезентацией, и говорили в первую очередь о связях между язы¬ком и внешним миром. Выделение двух других функций в качестве равноправных повлияло на изучение так называемых модальных эле¬ментов языка (так или иначе связанных с функцией экспрессии, по К. Бюлеру), форм обращения к собеседнику и т. д.
Наконец, третья аксиома связана с кругом вопросов, касающихся выделения языка и речи. Концепцию Ф. де Соссюра, противопоставляв¬шего язык и речь, К. Бюлер считал недостаточной, предлагая выделять не два понятия, а четыре: речевое действие, языковое произведение, ре¬чевой акт и языковую структуру (в хрестоматии В. А. Звегинцева тер¬мин «языковое произведение» неточно переведен как «языковые сред¬ства», мы исходим из переводов, принятых в издании 1993 г.). Четыре понятия противопоставлены по двум признакам: речевое действие и речевой акт соотнесены с субъектом, языковое произведение и языковая структура отвлечены от него (межличностны); другой параметр связан со степенью формализации: речевое действие и языковое произведение находятся на низшей ступени формализации, речевой акт и языковая структура — на высшей.
Не все в объяснении этих понятий в книге достаточно ясно. Можно, однако, сказать, что языковая структура в наибольшей степени соответ¬ствует языку в соссюровском смысле. С другой стороны, конкретные, свя¬занные с определенными условиями произнесения явления, то есть то, что прежде всего имеют в виду, говоря о речи, относятся к речевым действиям. Однако те же речевые действия, взятые в отвлечении от условий произне¬сения и личности говорящего, относятся к языковым произведениям. Например, конкретное предложение, произнесенное тем-то там-то и тогда-то, — речевое действие; это же предложение, например, используемое в различных условиях разными людьми (как языковой пример, изречение и т. д.), — языковое произведение; его же структурная схема — языковая структура. Наименее ясно, что такое речевой акт (понятие, тесно связанное с философской концепцией Э, Гуссерля, старшего современника К. Бюле-ра). По-видимому, имеется в виду уточнение значения той или иной язы¬ковой единицы в результате его соотнесения с действительностью (ср. ниже об актуализации у Ш. Балли); обобщенное значение знака, не зависящее от контекста, относится к языковой структуре, конкретное, актуализован-ное, контекстное его значение — к речевому акту.
Книга К. Бюлера, находившаяся на пересечении проблематики не¬скольких наук: лингвистики, семиотики, психологии, философии, оказала влияние как на философов и методологов, так и на некоторых лингвистов. Ее концепция отражена в «Основах фонологии» Н. Трубецкого, а Р. Якоб¬сон в 1970 г. писал, что «книга Карла Бюлера... все еще остается, быть может, самым ценным вкладом психологии в лингвистику». Однако в целом ее проблематика долгое время привлекала мало внимания в струк¬турной лингвистике. Играла роль сложность терминологии книги, ее из¬лишне философская манера изложения. Но недостаточная популярность книги была связана и с другим. В 30-е гг. и некоторое время позже продол¬жал идти процесс сосредоточения лингвистов на «языке, рассматривае-мом в самом себе и для себя», а такому ограничению был чужд К. Бюлер, которого волновали широкие проблемы, выходящие за пределы чистой лингвистики. Сейчас книга оказывается в чем-то актуальнее, чем во вре¬мя ее написания.
ЛИТЕРАТУРА
Булыгина Т. В., Леонтьев А. А. Карл Бюлер: Жизнь и творчество // Бюлер К. Теория языка. М., 1993.
Алпатов В. М. Алан Гардинер — теоретик языкознания // Древний Еги¬пет: Язык — культура — сознание. М., 1999.
 
ЖЕНЕВСКАЯ ШКОЛА
В первой половине XX в. одним из наиболее влиятельных направле¬ний структурализма была Женевская школа, лидерами которой являлись ближайшие коллеги Ф. де Соссюра по Женевскому университету, издате¬ли и фактические соавторы его книги Шарль Балли и Альбер Сеше. Вклю¬чив в посмертное издание труда Ф. де Соссюра ряд своих мыслей, они скромно ушли в тень, не претендуя на роль членов авторского коллектива знаменитой книги. Однако и их собственные работы, подписанные их име¬нами, представляли собой значительный вклад в науку. Развивая идеи Ф. де Соссюра, они вовсе не были лишь их интерпретаторами; по многим вопросам они предложили новые, оригинальные концепции.
Наиболее известным из ученых Женевской школы был Шарль Бал¬ли (1865—1947), в 20—30-е гг. он имел популярность, сравнимую с попу¬лярностью Ф. де Соссюра. Основная его деятельность связана о Женевс¬ким университетом, где он долго работал вместе с Ф. де Соссюром и где к нему после смерти последнего перешло чтение курса общего языкознания. К моменту издания «Курса общей лингвистики» (1916) Ш. Балли уже был известным ученым, автором значительного труда «Французская сти¬листика» (1909). Позднее, в 1932 г., он выпустил самую известную свою книгу «Общая лингвистика и вопросы французского языка»; незадолго до смерти, в 1944 г., почти восьмидесятилетний ученый переиздал эту книгу, причем новое издание было значительно переработано по сравнению с первым. Оба наиболее важных труда Ш. Балли имеются в русском пере¬воде: «Общая лингвистика и вопросы французского языка» (в перерабо¬танном варианте 1944 г.) опубликована в 1955 г., «Французская стилис¬тика» — в 1961 г. Теоретическое введение к первой из книг включено в хрестоматию В. А. Звегинцева.
Книга «Общая лингвистика и вопросы французского языка» стала результатом многолетней работы ее автора по преподаванию француз¬ского языка немцам и немецкого языка французам (задача крайне ак¬туальная для многоязычной Швейцарии). Труд Ш. Балли совмещает в себе исследование по общей лингвистике с работой, в которой выявляются специфические особенности французского языка (в том числе на осно¬ве его сопоставления с немецким).
Изложенная в книге теоретическая концепция, безусловно, тесно связана с концепцией Ф. де Соссюра, основные идеи которого Ш. Балли принимает. В то же время он развивает и уточняет ряд положений своего старшего коллеги.
В теоретическом введении к книге Ш. Балли подчеркивает необ¬ходимость системного синхронного подхода к языку: «В системе все взаимосвязано: в отношении языковой системы это правильно в такой же мере, как и в отношении всех других систем. Принцип этот, провозгла¬шенный Ф. Соссюром, сохраняет для нас все свое значение; единствен¬ная цель настоящей книги — подтвердить его». Однако неверно пред¬ставление о языке как о «симметричной и гармонической конструкции». Едва ли не любой язык «раздирается несколькими, отчасти противоре¬чивыми, тенденциями»; эти тенденции Ш. Балли старается выявить в книге на французском и отчасти немецком материале. Кроме того, при¬сутствует «постоянное разногласие между формой знака и его значением, между означающими и означаемыми».
Причины такой негармоничности языка Ш. Балли объясняет вполне в соответствии с идеями «Курса» Ф. де Соссюра: «Языки непрестанно изменяются, но функционировать они могут только не меняясь. В лю¬бой момент своего существования они представляют собой продукт вре¬менного равновесия. Следовательно, это равновесие является равнодей-ствующей двух противоположных сил: с одной стороны, традиции, задерживающей изменение, которое несовместимо с нормальным упо¬треблением языка, а с другой — активных тенденций, толкающих этот язык в определенном направлении... Сила традиции сама по себе про¬порциональна единству языка». В частности, «французскому языку, стро¬го соблюдающему традиции, приходится поневоле эволюционировать, чтобы отвечать неустанно меняющимся потребностям мышления и жизни; однако он ревниво хранит реликвии почти всех периодов своего развития».
Однако все сказанное не означает отсутствия системы в языке: «И все же постоянное употребление языка показывает, что наша мысль фактически неустанно ассимилирует, ассоциирует, сравнивает и проти¬вопоставляет элементы языкового материала и что, как бы ни были эти элементы различны между собой, они не просто сопоставляются в памя¬ти, а взаимодействуют друг с другом, взаимно притягиваются и отталки¬ваются и никогда не остаются изолированными; такая непрерывная игра действия и противодействия приводит в конце концов к созданию своего рода единства, всегда временного, всегда обратимого, но реального».
Более, чем кто-либо из структуралистов, Ш. Балли следовал Ф. де Сос-сюру в понимании синхронии и диахронии. Он писал, что определение системы «заставляет нас рассматривать язык в каком-нибудь данном состоянии, в какую-нибудь данную эпоху, каковой для нашего говоря¬щего субъекта является наша эпоха. Идея состояния — это абстракция, но абстракция необходимая и естественная, так как говорящие на язы¬ке не сознают его революции. Связывать современный французский язык с его различными предшествующими стадиями и пытаться истол¬ковывать каждое языковое явление фактом или фактами, которые при¬вели к тому, что оно представляет собой в настоящее время, — наиболее верный способ исказить перспективу и дать вместо картины нынешнего состояния языка его карикатуру». Сохранял Ш. Балли и идею Ф. де Соссюра о несистемности диахронии, изучаемой, по его выражению, «изолирую¬щим методом»; здесь Ш. Балли разошелся с большинством структурали¬стов. Его книга представляет собой попытку последовательно синхронного подхода к исследованию французского языка, не исключая и выявле¬ния упомянутых выше тенденций. Однако тенденции развития, «толкаю¬щие язык в определенном направлении», сами по себе — диахронное явление. Даже если можно до какой-то степени выявлять эти тенденции в рамках чисто синхронного анализа, то все равно их объяснение выво¬дит исследование за пределы «нынешнего состояния». Поэтому подход Ш. Балли все же не может быть вопреки его же формулировкам назван чисто синхронным. Данное противоречие, по существу, следует из не впол¬не строгого подхода к синхронии и диахронии у Ф. де Соссюра.
Сохраняется и ряд других соссюровских противоречий. С одной стороны, Ш. Балли не раз говорит о психической реальности языковой системы, см. приведенную выше цитату о неустанной деятельности мысли в связи с языковым материалом и взаимодействии в памяти элементов языковой системы, а также слова об обнаружении языковых реальностей в «потенциальных ассоциациях, хранимых в памяти». С другой стороны, он принимает и содержащееся у Ф. де Соссюра понимание языка как системы чистых отношений. С одной стороны, Ш. Балли считает един¬ственно разумным метод, заключенный в знаменитой фразе: «Единст¬венным и истинным объектом лингвистики является язык, рассматри¬ваемый в самом себе и для себя» (как отмечалось в главе о Ф. де Соссюре, эта фраза скорее всего принадлежит как раз Ш. Балли и А. Сеше). С другой стороны, он много занимается в своей книге вопросами речи и соотношения речи с языком.
Полностью принимая соссюровское разграничение языка и речи, Ш. Балли в отличие от Ф. де Соссюра не ограничивал свое исследова¬ние рамками внутренней лингвистики. Его интересовали вопросы, свя¬занные с речевой деятельностью, в которой происходит «высказывание мысли с помощью языка». Среди разных «форм сообщения мысли» прежде всего выделяется «наиболее простая» — предложение. То есть предложение не есть единица языка (ср. такую же точку зрения у А. Гардинера), хотя оно образуется с помощью языка.
Предложение, согласно Ш. Балли, состоит из двух частей: диктума и дополняющего его модуса. Диктум соответствует «представлению», которое воспринято «чувствами, памятью или воображением», с помощью диктума «выражается суждение о факте». Модус выражает «различные оттенки чувства или воли». Большинство членов предложения обычно относится к диктуму, модус сосредоточен прежде всего в модальном гла¬голе. Модальные значения могут выражаться как в лексическом значе¬нии слов, в частности глаголов («бояться», «думать», «предполагать» и т. д.), так и в грамматических показателях, например наклонения. При разграничении диктума и модуса Ш. Балли в психологических терминах выделяет два типа языковых значений: связанных с обозначением действительности (в том числе воображаемой) и связанных с обозначе¬нием отношения к ней говорящего. Ср. с функциями сообщения и выра¬жения у К. Бюлера (третья функция — обращения — у Ш. Балли не имеет прямых соответствий).
Важнейшую роль в концепции Ш. Балли играет введенное им в научный оборот понятие актуализации. Языковая система и ее единицы, в частности слова, существуют лишь потенциально. Для того чтобы слово, обозначающее понятие, как и другая единица языка, вошло в речь, оно должно быть актуализировано; без актуализации слово не может стать членом предложения. «Актуализировать понятие значит отождествить его с реальным представлением говорящего субъекта». Потенциальное слово обозначает некоторый класс вещей, а актуализированное слово в речи — конкретную вещь или множество вещей. «Актуализация понятий заключается, таким образом, в претворении их в действительность... эта действительность может быть не только объективной, но и мысленной, воображаемой». Итак, «функция актуализации заключается в переводе языка в речь».
«В механизме актуализации языку свойственны актуализаторы, т.е. различные приемы, употребляемые для превращения языка в речь... Ак¬туализаторы — это грамматические связи». Понятие актуализатора у Ш. Балли максимально широко. К ним могут относиться и граммати¬ческие элементы вроде показателей времени или наклонения, и артикли, и указательные местоимения, и зависимые слова, например прилагатель¬ные по отношению к существительным, и даже внеязыковые средства — жесты, мимика и т. д. Характер актуализаторов тесно связан со строем языка. В аналитических языках типа французского актуализаторы сло¬ва обычно являются внешними по отношению к нему, в синтетических языках типа латинского и в меньшей степени немецкого сама форма слова уже содержит в себе актуализаторы.
В связи с этим интересен анализ понятия слова у Ш. Балли. Общее для многих ученых первой половины XX в. стремление выяснить содержание этого интуитивно очень важного, но трудноопределимого понятия нашло отражение в его концепции, согласно которой слово следует рассматривать как объединение двух разных единиц языка: семантемы и синтаксической молекулы.
Ш. Балли пишет: «Понятие слова обычно считается ясным; на деле же это одно из наиболее двусмысленных понятий, которые встречаются в языкознании. Источником недоразумения служит то, что при определении слова становятся на точку зрения либо лексики, либо грамматики». Лекси¬ческое слово, или семантема, — это «знак, выражающий чисто лексическое простое или сложное понятие независимо от его формы». В аналитических языках типа французского семантема нередко совпадает со словом в обыч-ном смысле, поскольку слово здесь лишено словоизменения. Однако если во французском 1оир 'волк' семантема совпадает со словом, то уже в том же языке слово тагсЬ-опз 'идем!' — не семантема; таковой является лишь основа тагсп-; тем более не совпадают с семантемой слова в синтетических языках вроде латинского (1ир-и$ «волк», где -ив — падежное окончание). С другой стороны, не только основы сложных и производных слов, но и целые фразеологические словосочетания типа французского {шт с!е 1оир 'волчий голод' — семантемы, так как это целые знаки. Семантическая молекула — это «всякий актуализированный комплекс, состоящий из семантемы и од¬ного или нескольких грамматических знаков, актуализаторов или связей, необходимых и достаточных для того, чтобы она могла функционировать в предложении»; компоненты молекулы не могут употребляться в речи са¬мостоятельно. Сочетание слова с артиклем или указательным местоиме¬нием — молекула, но и слово флективного языка с грамматическими аф¬фиксами — тоже молекула, а не семантема. Языки типа латинского и древнегреческого, по выражению Ш. Балли, «путают лексику с грамматикой и топят семантему в молекуле».
Понятия семантемы и синтаксической молекулы не стали распростра¬ненными; тем не менее концепция слова Ш. Балли показала внутреннюю неоднородность традиционного понятия слова, во многом основанного на психолингвистическом механизме носителя языка.
При выявлении особенностей строя французского языка и тенден¬ций его развития Ш. Балли помимо исследования языкового материала, соответствующего норме, обращал внимание на ненормативные явления живого языка, которые «косвенным путем освещают его природу и фун¬кционирование, а также направление изменений, которые он претерпева-ет». В частности, «гипертрофия нормального функционирования», назван¬ная Ш. Балли «языковой патологией», указывает на стремление говорящих, обычно бессознательное, восполнить «пустые места» в системе или развить существующие в языке тенденции. Такого рода первоначально ненорма¬тивные и часто эпизодические явления могут в дальнейшем закрепиться; см. изменения по аналогии. Изучение языковых аномалий в 30-е гг. XX в. редко привлекало к себе внимание лингвистов. При общем синхронном подходе в книге Ш. Балли затрагивал и вопрос о причинах языковых из¬менений. По его мнению, «язык служит потребностям общения в том случае, если он позволяет передавать мысль с максимумом точности и минимумом усилий для говорящего и слушающего... Язык приближает¬ся к этому идеалу посредством регулирования и упрощения, которые имеют целью автоматизацию максимального числа лингвистических операций и перевод их в область подсознательного». Такой подход несколько упро¬щает ситуацию, поскольку нужно учитывать и потребности слушающего, нуждающегося в дифференциации; ср. более разработанный подход И. А. Бодуэна де Куртенэ и его школы. Исследование языковых аномалий, в частности «языковой патологии», безусловно, может выявить ход языко¬вых изменений в том или ином направлении, выводя, как уже говорилось, исследователя за пределы чистой синхронии.
Рассматривая многочисленные и весьма тонко проанализирован¬ные факты французского языка, Ш. Балли выделяет тенденции его развития, зачастую противоположные друг другу. Тенденция к аналитизму проявляется в исчезновении большинства унаследованных от латыни окончаний; однако в результате противоположной тенденции их место занимают другие грамматические показатели: артикли, предлоги, вспо-могательные глаголы и др. Однако эти показатели уже находятся не после семантемы, а перед ней; тем самым проявляется еще одна тенден¬ция развития данного языка — тенденция к прогрессивной последова¬тельности, то есть к порядку «определяемое—определяющее». Такую тенденцию французского языка Ш. Балли пытается выявить на самых разных уровнях от структуры слова до предложения. Немецкий язык он считает склонным к противоположному порядку, что проявляется и в большем сохранении в нем окончаний. Еще одна особенность фран¬цузского языка — тенденция к «сжатию», к обозначению с помощью простых, немотивированных знаков, тогда как для немецкого языка ха¬рактерно использование сложных знаков с прозрачной структурой; ср. значительно большую роль сложных слов в немецком языке по сравне¬нию с французским. Одни из выделенных Ш. Балли тенденций доста¬точно очевидны, другие спорны, однако такого рода попытка системного подхода к языку была для того времени весьма оригинальной и сохра¬няет свое значение и поныне.
Книга Ш. Балли получила широкую известность, многие введенные им идеи и понятия (диктум и модус, актуализация и др.) прочно вошли в науку о языке. Сохраняет значение и проведенный им анализ многочис¬ленных фактов французского и немецкого языков.
Широко известна и его книга «Французская стилистика», где он одним из первых в мировой науке определил цели и задачи стилисти¬ки как особой отрасли языкознания. Его концепция была полемична по отношению к эстетической стилистике К. Фосслера, сводившей дан¬ную дисциплину к изучению индивидуальных стилей. Стилистика по-нималась Ш. Балли с точки зрения изучения общих для всех носителей того или иного языка явлений, прежде всего связанных с выражением «аффективных категорий», эмоциональной стороны языка. В той же книге представлен один из первых в мировом языкознании опытов изучения фразеологии как особой лингвистической дисциплины, произ¬ведена не потерявшая своего значения классификация фразеологизмов.
Альбер Сеше (1870—1946) был непосредственным учеником Ф. де Соссюра, также работавшим в Женевском университете. В 1908 г. он издал книгу «Программа и методы теоретической лингвистики. Пси¬хология языка», где содержались идеи, близкие к еще не высказан¬ным тогда идеям его учителя. Другая его книга «Очерк логической структуры предложения» (1926) — редкий для той эпохи труд по синтаксической семантике. Обе книги и основные статьи А. Сеше из¬даны по-русски в 2003 г. Его итоговая статья «Две соссюровские лингвистики» (1940) ранее также публиковалась в хрестоматии В. А. Зве-гинцева. Эту статью мы рассмотрим специально.
А. Сеше ставит в своей статье вопрос о том, насколько «Курс общей лингвистики» (написанный, как уже говорилось, при участии самого А. Сеше) сохраняет свое значение спустя четверть века после выхода в свет. Признавая «бесспорной истиной» различение языка и речи, раз¬граничение значимости и значения, выделение ассоциативных и син-тагматических отношений и т. д., он тем не менее указывает: «Нужно идти не по предполагавшемуся Соссюром пути», отмечая недоработан-ность, «предварительность» многих соссюровских идей.
Исходя из двух соссюровских разграничений: языка и речи и синхро¬нии и диахронии, А. Сеше выделяет три лингвистические дисциплины: синхронную (статическую) лингвистику, диахронную (эволюционную) лингвистику и «лингвистику организованной речи». Выделение после¬дней представляет собой наиболее оригинальную часть его концепции (Ф. де Соссюр, как известно, так и не сказал ничего конкретного о линг¬вистике речи и ее структуре).
По мнению А. Сеше, объектом лингвистики организованной речи «служат явления, промежуточные между синхроническим и диахрони¬ческим факторами». Эта весьма оригинальная и специфическая точка зрения обосновывается следующим образом: «Всякий раз, когда человек говорит, чтобы сообщить нечто, или пытается понять сказанное, всегда есть возможность хотя бы для минимальных инноваций. Говорящий может больше или меньше отступать от принятых норм, а слушающий может интуитивно воспринять обновленное средство выражения. Имен¬но сумма случаев минимальных изменений в речи по мере их накопле¬ния и приводит к малозаметным, но подчас глубоким изменениям в стро-ении языка. Следовательно, речь имеет отношение одновременно и к синхронии, так как она базируется на определенном языковом состоя¬нии, и к диахронии, так как речь уже содержит в зародыше все возмож¬ные изменения». Три указанные дисциплины, согласно А. Сеше, исчерпывают всю лингвистическую проблематику.
Споря с идеями Ф. де Соссюра о взаимообусловленности языка и речи, А. Сеше считал, что «речь логически, а зачастую также и практи¬чески предшествует языку в соссюровском смысле этого термина... Если язык порождается речью, то речь ни в какой момент не может быть полностью порождена языком», хотя при этом «речь организуется бо-лее или менее по законам языка, которые сама создала». Поэтому линг¬вистика организованной речи занимает центральное место в классифи¬кации А. Сеше. К ней он относит все вопросы, связанные с функциони¬рованием языка, в целом мало привлекавшие внимание структурализма.
Лингвистика организованной речи имеет дело не с общими положе¬ниями, как это происходит в статической лингвистике, а «с конкретными факторами... с теми проявлениями языка, которые составляют совершенно различные между собой окказиональные явления». Сюда попадают проблемы конкретного выбора тех или иных единиц (звуков, слов), вопро¬сы стиля, изучение детской речи и др. Таким образом, все конкретные факты независимо от степени их вовлеченности в систему подлежат веде¬нию лингвистики организованной речи, дисциплины, тесно связанной с психологией.
При таком подходе синхронная (статическая) лингвистика имеет дело с наиболее абстрактными отношениями: «Задача статической линг¬вистики состоит не в том, чтобы охватить все факты языка, а в том, чтобы выделить из всей массы этих фактов то, что в той или иной степени соот¬ветствует абстрактному идеалу языкового состояния». Все факты при таком подходе обязательно должны быть сведены в систему, они должны быть общим достоянием всех членов языкового коллектива. Стилистические и тем более индивидуальные различия относятся лишь к лингвистике орга¬низованной речи. Прежде всего статическая лингвистика занимается значимостями, тогда как субстанциональные характеристики важны для лингвистики организованной речи.
Принципиально так же лингвистика организованной речи соотносит¬ся и с диахронической лингвистикой. А. Сеше отмечает, что Ф. де Соссюр недостаточно разработал проблему механизма и причин языковых изменений и что в этом вопросе он во многом следовал за младограмматиками. Как и Ш. Балли, А. Сеше выделял в диахронии «борьбу двух антагонистических сил. Одна сила охраняет грамматиче¬скую систему и ее традицию, основанную на коллективном соглашении; другая сила вызывает в системе постоянные инновации и адаптации». Подчеркнуто, что эволюция языка обусловлена как внешними, так и внут¬ренними, внутрисистемными причинами. Переходя от лингвистики орга¬низованной речи к диахронической (как и к синхронической) лингвис¬тике, «мы переходим от конкретного к абстрактному». «Так же как невозможно точно зафиксировать языковое состояние во всей его слож¬ности, нельзя описать и историю языка, учитывая все бесконечно разно¬образные особенности речи... Только лингвистика организованной речи сохраняет непосредственную связь с реальной действительностью».
В речи постоянно происходят изменения, однако не все из них становят¬ся фактами диахронической лингвистики. Одни изменения не принимаются коллективом и остаются только в рамках объекта изучения лингвистики организованной речи. Другие факты закрепляются и становятся общезна¬чимыми и фиксируются диахронической лингвистикой.
По-иному, чем Ф. де Соссюр, рассматривая отношения между язы¬ком и речью в диахронии, А. Сеше в отличие от большинства структура¬листов в целом сохранял представление о диахронической лингвистике как о дисциплине, изучающей изолированные факты. Он пишет, что срав¬нение языковых состояний «производится не по совокупности всех факто¬ров. Оно затрагивает лишь те элементы языка, которые подверглись изменению». Однако при изменении всей системы в целом и те элементы, ко-торые сами по себе не изменились, могут занять совершенно иное место в системе. И в то же время у А. Сеше вопреки сказанному выше речь идет и о системном подходе в диахронии: «Историк языка, объясняющий из¬менения, которые он отметил и определил, должен не только объяснить внешние и внутренние причины рассматриваемого изменения как тако-вые или в связи с той частью языка, в которой они происходят, но и обязан учитывать влияние этого изменения на другие части системы».
А. Сеше считал, что его критика ряда теоретических положений кон¬цепции Ф. де Соссюра «помогает лучше понять дух соссюровских идей». Конечно, трудно сказать насколько она соответствовала такому духу. Од¬нако подход А. Сеше, пусть не во всех пунктах достаточно разработанный, давал возможность выходить за рамки «языка, рассматриваемого в самом себе и для себя», изучать проблемы не только языковой структуры, но и языкового функционирования.
С сильными оговорками к Женевской школе может быть причислен Сергей Осипович Карцевский (1884—1955), лингвист, имеющий отношение также к Московской и Пражской школам. Он был уроженцем России и начинал обучение в Московском университете, но после революции 1905 г. вследствие участия в революционном движении (эсер) эмигрировал и закан¬чивал образование в Женеве, где слушал лекции Ф. де Соссюра и Ш. Балли. В 1917 г. С. О. Карцевский вернулся на родину; именно благодаря ему рус¬ские языковеды смогли познакомиться с «Курсом» Ф. де Соссюра вскоре после его выхода. Новая политическая ситуация, однако, заставила его вскоре вторично эмигрировать, хотя и в 20-е гг. он продолжал печататься в СССР. Несколько лет С. О. Карцевский жил в Чехословакии, где активно общался с учеными, которые уже после его отъезда создали Пражский лингвисти¬ческий кружок. С середины 20-х гг. и до конца жизни он вновь жил в Женеве. Наиболее известны среди его публикаций две книги 20-х гг. — «Система русского глагола» (1927, на французском языке) и изданный в 1928 г. в Москве «Повторительный курс русского языка». Однако еще больше знаменита его очень короткая, занимающая всего несколько стра¬ниц статья «Об асимметричном дуализме лингвистического знака», из¬данная в 1929 г. в первом выпуске «Трудов Пражского лингвистического кружка» и включенная в хрестоматию В. А. Звегинцева.
Тема статьи перекликается со словами Ш. Балли о «постоянном разно¬гласии между формой знака и его значением, между означающими и означае¬мыми». С. Карцевский пишет: «Знак и значение не покрывают друг друга полностью. Их границы не совпадают во всех точках: один и тот же знак имеет несколько функций, одно и то же значение выражается несколькими знаками. Всякий знак является „омонимом" и „синонимом" одновременно».
Отмечено неустранимое противоречие в природе знака: «Если бы знаки были неподвижны и каждый из них выполнял только одну функ¬цию, язык стал бы простым собранием этикеток. Но так же невозможно представить себе язык, знаки которого были бы подвижны до такой сте¬пени, что они ничего бы не значили за пределами конкретных ситуаций. Из этого следует, что природа лингвистического знака должна быть неиз менной и подвижной одновременно. Призванный приспособиться к кон¬кретной ситуации, знак может измениться только частично; и нужно, чтобы благодаря неподвижности другой своей части знак оставался тож¬дественным самому себе». В знаковой системе имеются две системы ко¬ординат, соответствующие двум сторонам знака; каждый знак оказыва¬ется соотносимым с другими знаками по каждой из осей. Важными случаями такой соотнесенности оказываются омонимия и синонимия: «Омонимический ряд является по своей природе скорей психологиче¬ским и покоится на ассоциациях. Синонимический ряд имеет скорей логический характер, так как его члены мыслятся как разновидности одного и того же класса явлений».
В статье также затрагивается вопрос о природе слова, которое С. Карцевский в отличие от морфемы относит к «полным» знакам. В нем «имеется два противоположных центра семиологических функций; один группирует вокруг себя формальные значимости, другой — семантические» (ср. идеи Ш. Балли о «синтаксической молекуле», объединяющей «семанте¬му» и грамматические актуализаторы). «Формальные значимости» (падеж, число, время и др.) всегда «остаются тождественными самим себе», семан¬тическая же его часть во многом меняется в зависимости от конкретной ситуации. Тем самым, сохраняя тождество знака, мы постоянно меняем его значение, что может в каком-то случае привести к появлению омонима, уже слишком далеко отошедшего по значению. С другой стороны, может происходить не только омонимический, но и синонимический сдвиг.
Итак, «обозначающее (звучание) и обозначаемое (функция) постоянно скользят по "наклонной плоскости реальности". Каждое "выходит" из ра¬мок, назначенных для него партнером: обозначающее стремится обладать иными функциями, нежели его собственная; обозначаемое стремится к тому, чтобы выразить себя иными средствами, нежели его собственный знак. Они асимметричны; будучи парными, они оказываются в состоянии неустойчивого равновесия». Такое явление названо в статье «асимметричным дуализмом». Именно благодаря ему «лингвистическая система может эволюционировать: "адекватная" позиция знака постоянно перемещается вследствие приспо¬собления к требованиям конкретной ситуации». При этом можно отме¬тить случаи «адекватного знака» (например, русские повелительные формы типа Молчи!) и случаи асимметрии в ту или иную сторону (см. их синони¬мы типа Молчать1 и омонимы типа Смолчи он). Тем самым С. Карцевский фактически выделяет некоторую центральную область распространения того или иного явления и периферию, характеризующуюся сдвигом.
Идеи С. Карцевского, имеющие некоторое сходство с идеями Женев¬ской школы, оказали влияние на становление и развитие Пражской шко¬лы. Идея «асимметричного дуализма» была развита В. Скаличкой, нашли также развитие и идеи о центре с «адекватной» позицией знака и о пери¬ферии.
ЛИТЕРАТУРА
Кузнецов В. Г. Женевская лингвистическая школа. От Соссюра к функ-ционализму. М., 2003.



ГЛОССЕМАТИКА
Одной из ветвей структурализма стала глоссематика, иногда также именуемая копенгагенским структурализмом. Это своеобразное научное направление включало в себя очень небольшое количество лингвистов, тем не менее оно долгое время считалось одним из наиболее влиятельных и авторитетных направлений структурной лингвистики.
Глоссематика сложилась в Дании, которая издавна отличалась вы¬соким развитием науки о языке. Эта небольшая страна дала миру немало известных лингвистов: в предыдущих главах упоминались Р. Раек, К. Вернер, В. Томсен, В. Врёндаль; следует сказать и о таком ученом, как Отто Есперсен (1863—1943), автор переведенной на русский язык книги «Философия языка». В 30—50-е гг. лицо датской лингви¬стики определялось в первую очередь глоссематикой. Основателем и ведущим представителем этого направления стал один из крупнейших лингвистов первой половины XX в. Луи Ельмслев (1899—1965). Он печатался с 20-х гг., однако основные положения своей теории впервые высказал в серии публикаций, появившихся с 1935 по 1939 г.: несколь¬ких статьях и книге «Понятие управления». Активную лингвистиче¬скую деятельность Л. Ельмслев продолжал и во время гитлеровской оккупации Дании. Именно тогда появляются работы, содержащие наи¬более развернутое изложение идей глоссематики: статья «Язык и речь» (1942) и книга «Основы лингвистической теории» (1943). Итоги разви¬тия своей концепции ученый подвел в английском издании последней книги, появившемся в 1953 г. под названием «Пролегомены к теории языка»; более поздние его публикации мало добавили к ней нового. Основные работы Л. Ельмслева переведены на русский язык: «Пролего¬мены к теории языка» изданы в 1960 г. в первом выпуске «Нового в лингвистике», а статьи «Язык и речь», «Метод структурного анализа в лингвистике» (1950) и отрывки из «Понятия управления» включены в хрестоматию В. А. Звегинцева.
Идеи глоссематики развивали также ученики Л. Ельмслева X. И. Уль-далль (1907—1957) и Кнут Тогебю (1918—1974). X. И. Ульдаллю при¬надлежит попытка создать нечто вроде учебника глоссематики под на¬званием «Основы глоссематики», первая часть этой работы также издана по-русски в первом выпуске «Нового в лингвистике». К. Тогебю известен единственным опытом описания конкретного языка (фран¬цузского) на основе понятий глоссематики, а также исследованием, свя¬занным с определением слова. После смерти упомянутых лингвистов глоссематика как особое направление прекратила существование. В дальнейшем, говоря о глоссематике, мы будем говорить исключительно об идеях Л. Ельмслева, другие ученые скорее развивали и уточняли его идеи, но не предлагали что-либо новое.
Л. Ельмслев развивал идеи Ф. де Соссюра, однако достаточно раз¬нородные и зачастую противоречивые, находившиеся еще на этапе ста¬новления теории идеи последнего он довел до логического завершения. Среди соссюровских положений Л. Ельмслев прежде всего воспринял представление о языке как форме, а не субстанции, общий структурный подход к языку и стремление к автономии лингвистики, к рассмотре¬нию ее в изоляции от других наук, за исключением семиотики и мате¬матики. Помимо концепции Ф. де Соссюра, на глоссематику значитель¬но повлияло важное философское направление тех лет — неопозитивизм. Неопозитивисты (Б. Рассел, Р. Карнап и др.) сводили философские проб-лемы к логическому анализу языка, прежде всего языка науки. Их интересовали формальные правила построения научной теории в отвле¬чении от того, как эта теория соотносится с действительностью. Неопо¬зитивизм оказал значительное влияние на развитие структурной лин¬гвистики, однако последовательное выражение его принципы нашли среди направлений структурализма именно в глоссематике.
«Пролегомены» Л. Ельмслева начинаются формулировкой обще¬го подхода ученого к языку. Как указывает Л. Ельмслев, для лингви¬стики язык, как правило, оказывается не целью, а средством исследо¬вания: с помощью языка познаются физика и физиология звуков речи, психология человека, история общества и т. д. Л. Ельмслев не отрица¬ет правомерность таких исследований, но опасно при этом забывать о самом языке. Помимо всего перечисленного нужна и собственно лин¬гвистика, а «чтобы создать истинную лингвистику, которая не есть лишь вспомогательная наука, нужно сделать что-то еще. Лингвистика должна попытаться охватить язык не как конгломерат внеязыковых (т. е. физических, физиологических, психологических, логических, со¬циологических) явлений, но как самодовлеющее целое, структуру зш
Задача, которую ставит перед собой Л. Ельмслев, — построить об¬щую теорию языка. Он отвергал индуктивный, исходящий из описания языковых фактов подход, на основе которого обычно старались построить теорию языка его предшественники; такой подход, по его мнению, «обычно бывает ближе к поэзии, чем к чистой науке». Такому подходу, господ-ствующему в гуманитарных науках, он противопоставляет последова¬тельно дедуктивный способ построения теории. Его с самого начала не интересуют частные факты, особенности конкретных языков, изменчи¬вость языков и т. д. Теория должна быть как можно более общей и основываться лишь на самых общих принципах, взятых Л. Ельмслевом из математической логики: «Описание должно быть свободным от про¬тиворечий (самоудовлетворяющим), исчерпывающим и предельно простым. Требование непротиворечивости предшествует требованию исчер¬пывающего описания. Требование исчерпывающего описания предше¬ствует требованию простоты».
Такого рода метод Л. Ельмслев назвал эмпирическим. Многие кри¬тики его теории отмечали, что данное именование не соответствует обыч¬ному значению термина «эмпирический», то есть «основанный на опы¬те». Эмпирический метод противопоставлен у Л. Ельмслева априорному; имеется в виду, что априорный метод рассматривает язык в каких-то категориях, выходящих за пределы лингвистики, а эмпирический метод не накладывает на теорию никаких особых ограничений, кроме данных трех принципов: непротиворечивости, простоты и полноты. Согласно Л. Ельмслеву, индукция, не допускающая формулировки общих поня¬тий, не может обеспечить непротиворечивое и простое описание.
В соответствии с принципами неопозитивизма Л. Ельмслев подхо¬дил к проблеме соотношения теории и опыта. Он писал в «Пролегоме¬нах»: «Теория в нашем смысле сама по себе независима от опыта. Сама по себе она ничего не говорит ни о возможности ее применения, ни об отношении к опытным данным. Она не включает постулата о суще-ствовании. Она представляет собой то, что было названо чисто дедук¬тивной системой, в том смысле, что она одна может быть использована для исчисления возможностей, вытекающих из ее предпосылок». И да¬лее: «Лингвистическая теория единовластно определяет свой объект при помощи произвольного и пригодного выбора предпосылок. Теория представляет собой исчисление, состоящее из наименьшего числа наи¬более общих предпосылок... Исчисление позволяет предсказывать воз¬можности, но ничего не говорит об их реализации».
Итак, лингвистическая теория строится чисто произвольно и пред¬ставляет собой исчисление, то есть некоторое построение из области математической логики. Это, разумеется, не исключает возможности строить теорию таким образом, чтобы она была применима к чему-то реально существующему: ведь и изучаемые в математической логике исчисления (исчисление высказываний, исчисление предикатов) обыч¬но строятся не абсолютно произвольно, а в расчете на то или иное при¬менение. Но все это связано лишь с особым фактором — пригодностью теории: «Экспериментальные данные никогда не могут усилить или ослабить теорию, они могут усилить или ослабить только ее пригод¬ность». Возможность произвольного конструирования лингвистической теории независимо от ее пригодности хорошо соотносится с пониманием языка как игры, о котором будет идти речь ниже.
Тем не менее далее у Л. Ельмслева говорится о том, что теория должна быть «направлена на создание процедуры, посредством которой объекты определенной природы могут быть описаны непротиворечиво и исчерпывающе». А поскольку «объекты, интересующие лингвисти¬ческую теорию, суть тексты», то «цель лингвистической теории — создать процедурный метод, с помощью которого можно понять данный текст, при¬меняя непротиворечивое и исчерпывающее описание. Но лингвистическая теория должна также указать, как с помощью этого метода можно понять любой другой текст той же самой природы». С одной стороны, Л. Ельмслев доводит до максимальной последовательности аналитический подход к языку, исходящий из первичности текста, свойственный всей европейской науке о языке с самого ее возникновения. С другой стороны, он стремится не задерживаться на уровне конкретного текста и идти дальше: «Пользу¬ясь инструментом лингвистической теории, мы можем извлечь из выбор¬ки текстов запас знаний, который снова можно использовать на других текстах. Эти знания касаются не только и не столько процессов или тек¬стов, из которых они извлечены, но системы, или языка, на основе которой (или которого) построены все тексты определенной природы и с помощью которой (которого) мы можем строить новые тексты». Построение теории, согласно Л. Ельмслеву, не оторвано от опытных данных: «В силу своей пригодности работа над лингвистической теорией всегда эмпирична». Но анализ конкретных текстов по своей природе связан с индукцией, тем самым вопреки исходным положениям Л. Ельмслева его процедура не оказывается чисто индуктивной.
Однако индуктивный анализ опытных данных проводится, согласно глоссематической концепции, лишь на самом первом этапе, далее уже дедуктивно и произвольно строится исчисление, а «исчисление, дедуциру¬емое из установленного определения, независимо от какого-либо опыта, создает инструмент для описания и понимания данного текста и языка, на основе которого этот текст построен. Лингвистическая теория не может быть проверена (подтверждена или оценена) этими существующими тек¬стами и языками. Она может только контролироваться испытаниями, проверяющими, является ли исчисление непротиворечивым и исчерпыва-ющим». Если таких исчислений несколько, то выбор производится на основе принципа простоты.
Далее Л. Ельмслев выделяет основные понятия, связанные с анали¬зом языка. Эти понятия он стремится сделать максимально общими, при¬годными для самых различных случаев. В частности, для него не суще¬ствует каких-либо специфических понятий для фонетики, морфологии или синтаксиса. Если традиционная лингвистика описывала каждый язы¬ковой ярус (уровень) в особых терминах, то для структурной лингвистики вообще был характерен поиск закономерностей, применимых и к звукам (фонемам), и к словам, и к предложениям. У Л. Ельмслева этот поиск дошел до крайней степени. Он выдвигает самые общие понятия, взятые из математики: это объекты, классы объектов, зависимости, или функции, между объектами, типы таких зависимостей (между двумя переменными, двумя постоянными, постоянной и переменной), логические операции с объектами (конъюнкции, дизъюнкции) и т. д. Ряд терминов, предложен ных Л. Ельмслевом (далеко не все), сохранился в лингвистической литера¬туре: детерминация, селекция, корреляция, реляция и т. д.
Язык понимался в глоссематике, как и в других направлениях структурализма, как система знаков, однако понимание знака здесь до¬статочно своеобразно. Вслед за Ф. де Соссюром Л. Ельмслев исходил из двусторонности знака, предложив наряду с соссюровскими терминами «означающее» и «означаемое» свои термины «план выражения» и «план содержания», которые получили затем широкое распространение. Од¬нако в двух существенных отношениях он разошелся с концепцией Ф. де Соссюра.
Во-первых, указывается, что «языки не могут описываться как чи¬сто знаковые системы. По цели, обычно приписываемой им, они прежде всего знаковые системы; но по своей внутренней структуре они прежде всего нечто иное, а именно — системы фигур, которые могут быть ис¬пользованы для построения знаков». Фигуры (термин, введенный Л. Ельмслевом) определяются как «незнаки, входящие в знаковую сис¬тему как часть знаков». Фигуры плана выражения — прежде всего фонемы. Но имеются и фигуры плана содержания, это компоненты зна¬чения тех или иных единиц, по отдельности не выражаемые. Поиск таких компонентов, существование которых подтверждается сопостав-лением частично схожих по значению слов, корней или флективных аффиксов, был свойствен в то время не только глоссематике (см. ниже в главе о пражцах о понятии семы у В. Скалички).
Во-вторых, что еще более существенно, Л. Ельмслев решительно от¬казался от традиционного и сохраненного частью структуралистов пред¬ставления о том, что «знак прежде всего есть знак для чего-то». Такое представление именуется «лингвистически несостоятельным». По мне¬нию Л. Ельмслева, знак не есть указание на что-то находящееся вне зна¬ка; «знак есть явление, порожденное связью между выражением и содер¬жанием» (Л. Ельмслев говорит здесь о следовании Ф. де Соссюру, но последний исходил не только из данной связи, но и из отношения означа¬емого и означающего к действительности); между двумя сторонами зна¬ка устанавливается знаковая функция. Выражение и содержание необ-ходимо предполагают друг друга, а какое-либо обращение к сущностям, находящимся вне знака, несущественно для его изучения.
С таким пониманием знака связано и понимание в глоссематике формы и субстанции. И в содержании, и в выражении имеется специ¬фичная форма, «которая независима и произвольна в отношении к мате¬риалу и формирует его в субстанцию». Ф. де Соссюр по вопросу о соот¬ношении формы и субстанции не был вполне последователен: он то утверждал, что язык — форма, а не субстанция, и сопоставлял язык с шахматной игрой, для которой материал, из которого изготовлены фигу¬ры, несуществен, то все же признавал важность звукового характера языковой субстанции и называл означающее «акустическим образом». Л. Ельмслев последовательно встал на точку зрения, согласно которой язык (по крайней мере, язык в смысле языка-схемы, см. об этом ниже) представляет собой чистую форму, а звуковой характер субстанции слу¬чаен и не важен для его теории. В статье «Метод структурного анализа в лингвистике» он писал: «Любой звук может быть заменен иным зву-ком, или буквой, или условленным сигналом, система же остается той же самой». В связи с этим глоссематика не приняла методы фонемного анализа, разработанные в других школах структурализма, в частности у Н. Трубецкого. Такие методы исходили из звукового характера фоне¬мы, что было неприемлемо для Л. Ельмслева.
По мнению глоссематики, языковой материал не подлежит ведению лингвистики: «Субстанция обоих планов может рассматриваться час¬тично как физическое явление (звуки в плане выражения, предметы в плане содержания) и частично как отражение этих явлений в сознании говорящего»; то есть субстанцию изучают физика и психология. «На долю лингвистики приходится анализ языковой формы». С точки зре¬ния Л. Ельмслева, «лингвистика должна видеть свою главную задачу в построении науки о выражении и науки о содержании на внутренней и функциональной основе; она должна построить науку о выражении без обращения к фонетическим или феноменологическим предпосылкам и науку о содержании без обращения к онтологическим или феноменоло¬гическим предпосылкам... В такую лингвистику в отличие от традици¬онной в качестве науки о выражении не будет входить фонетика, а в качестве науки о содержании — семантика. Такая наука была бы алгеб¬рой языка, оперирующей безыменными сущностями, т. е. произвольно на¬званными сущностями без естественного обозначения». Л. Ельмслев по-нимал, что лингвистика, существовавшая ко времени написания «Пролегомен», никак не могла бы быть названа алгеброй языка, у нее были иные цели и задачи. Поэтому он даже предложил разрабатывае¬мую им науку не называть лингвистикой, придумав особое наименова¬ние «глоссематика». Однако данное слово закрепилось не как название особой науки о языке, а лишь как название лингвистического направле¬ния, связанного с именем Л. Ельмслева.
Столь абстрактный подход к языку, в соответствии с которым, напри¬мер, фонемы не только не являются звуковыми единицами, но вообще пред¬ставляют собой лишь точки пересечения структурных отношений, не ос¬тавлял места для выявления каких-либо связей формальной схемы, изучаемой глоссематикой, с реальностью. Разумеется, Л. Ельмслев не от¬рицал в принципе существования таких связей, но, согласно его постула¬там, их изучают любые науки, кроме лингвистики, опираясь при этом на результат лингвистического (точнее, глоссематического) анализа: «Все науки группируются вокруг лингвистики». Сама же лингвистика опери¬рует «произвольно названными сущностями», а язык (схема) для лингвиста «в конечном счете это игра и больше ничего», как пишет Л. Ельмслев в статье «Язык и речь».
Как и Ф. де Соссюр, Л. Ельмслев считал, что лингвистика представ¬ляет собой лишь часть более общей науки о знаке — семиологии. Он указывал: «Не только общие соображения, высказанные нами, но и вве¬денные нами более специальные термины применимы как к „естествен¬ному" языку, так и к языку в более широком смысле. Именно потому, что теория построена таким образом, что лингвистическая форма рас¬сматривается без учета „субстанции" (материала), наш аппарат легко можно применить к любой структуре, форма которой аналогична форме „естественного" языка... "Естественный" язык может быть описан на основе теории, обладающей минимальной спецификой и предполагающей даль¬нейшие следствия». Л. Ельмслев для обозначения науки о знаке предпо¬читал идущий от Ч. Пирса термин «семиотика» соссюровскому термину «семиология». В качестве семиотических систем он рассматривал пись¬мо, сигнализацию флажками, язык жестов, игры различного рода, а так¬же народные обычаи, литературу, искусство и т. д.
Особая роль языка среди семиотических систем, согласно Л. Ельмслеву, определяется не его звуковым характером или его ролью в качестве средства общения, а тем, что «практически язык является семиотикой, в которую могут быть переведены все другие семиотики», то есть с помощью языка можно говорить о чем угодно, в том числе и о других семиотичес¬ких системах. Такое свойство языка, по мнению ученого, «обусловлено неограниченной возможностью образования знаков и очень свободными правилами образования единиц большой протяженности (предложения и т. д.)».
Итак, лингвистика (глоссематика) — часть семиотики, для ее раз¬работки должен активно привлекаться аппарат математики (Л. Ельм¬слев стал одним из первых лингвистов, активно применявших понятия математики, прежде всего математической логики, для построения тео¬рии). От всех прочих наук лингвистика в том смысле, в каком она понимается у Л. Ельмслева, совершенно независима. Связь лингвисти¬ки с психологией, социологией, акустикой и т. д. существует лишь в одну сторону: эти науки должны опираться на данные, получаемые линг¬вистикой, но никак не наоборот. Тенденция к обособлению лингвисти¬ки, в той или иной степени свойственная всем направлениям структу¬рализма, достигла в глоссематике предела. Л. Ельмслев отдавал себе отчет в том, что его подход сужает лингвистическую проблематику, и писал о «временном ограничении кругозора». Однако он счел это огра¬ничение «ценой, заплаченной за отторжение у языка его тайны».
В то же время Л. Ельмслев стремился как-то выйти за пределы алгебраического подхода к языку. В написанной несколько ранее, чем «Пролегомены», статье «Язык и речь» он, развивая соссюровские идеи о языке и речи, выделил оригинальный ряд понятий: схема — норма — узус — акт речи. Язык как чистая форма, о котором шла речь выше, назван здесь схемой; именно о схеме сказано, что «это игра и больше ничего». Но помимо нее выделяется еще два возможных понимания язы¬ка: язык можно рассматривать как норму, то есть «как материальную форму, определяемую в данной социальной реальности, но независимо от деталей манифестации», и как узус, то есть «как совокупность навыков, принятых в данном социальном коллективе и определяемых фактами наблюдаемых манифестаций» (под манифестацией Л. Ельмслев понимал способ реализации формы в той или иной субстанции: звуковой, пись¬менной и т. д.).
Разный подход к языку объясняется на примере французского звука (фонемы) г. С точки зрения схемы это лишь точка пересечения линий в сетке отношений, у него нет никаких позитивных свойств, и способ ма¬нифестации — звуковой или какой-то другой — несуществен. С точки зрения нормы — это звуковая единица, обладающая некоторыми пози¬тивными чертами; однако учитываются не все звуковые признаки, а только те, которые отличают данный элемент системы от других. Безус¬ловно, понятие фонемы в других школах структурализма (см. особенно Пражскую и Московскую школы, о которых речь будет идти ниже) относится, согласно делению Л. Ельмслева, к норме, а не к схеме. Нако-нец, с точки зрения узуса учитываются все позитивные свойства данно¬го звука в принятом для него произношении. Л. Ельмслев показывает, что понятие языка в «Курсе» Ф. де Соссюра неоднородно: оно в разных местах книги может соответствовать то схеме, то норме, то узусу. Чет¬вертое понятие, выделяемое Л. Ельмслевом, — индивидуальный акт речи. Ученый признает речь в соссюровском смысле не менее сложным поня¬тием, чем язык; она охватывает не только акт речи, но и узус и даже норму: «Норма, узус и акт речи тесно связаны и составляют по сути дела один объект: узус, по отношению к которому норма является абст¬ракцией, а акт речи — конкретизацией». И норма, и узус, и акт речи представляют собой реализацию схемы, причем «именно узус выступает в качестве подлинного объекта теории реализации: норма — это искус¬ственное построение, а акт речи — преходящий факт».
Данная концепция в отличие от строго разработанного учения о языке-схеме была высказана лишь в самых общих чертах и подверга¬лась изменениям: в «Пролегоменах» помимо схемы упоминается лишь узус, а понятие нормы исключено. Введение в систему понятий нормы и узуса или хотя бы только узуса давало возможность переходить от ал¬гебры языка к «обычному» языкознанию, однако такие вопросы оста¬лись у Л. Ельмслева на периферии внимания. В историю науки глоссе¬матика вошла как попытка предельно абстрактного, отвлеченного от любой конкретики подхода к языку. Помимо сказанного ранее, отме¬тим, что среди основных составляющих учения Ф. де Соссюра глоссематику менее всего интересовала концепция синхронии и диахронии. При глоссематическом подходе к языку этот вопрос вообще несуществен: исследуется абсолютно статичная и неизменяемая система, для которой не существует не только диахронии, но и синхронии, если понимать ее как состояние языка.
В начале «Пролегомен» Л. Ельмслев пишет вполне в духе В. фон Гумбольдта: «Язык неотделим от человека и следует за ним во всех его действиях. Язык — инструмент, посредством которого человек формирует мысль и чувство, настроение, желание, волю и деятельность, инструмент, посредством которого человек влияет на других людей, а другие влияют на него; язык — первичная и самая необходимая основа человеческого общества. Но он также конечная, необходимая опора чело¬веческой личности, прибежище человека в часы одиночества, когда ра¬зум вступает в борьбу с жизнью и конфликт разряжается монологом поэта и мыслителя». Но все эти слова никак не связаны с тем, чем зани¬мается Л. Ельмслев в своей книге и других публикациях. Пожалуй, ни одно лингвистическое направление не отвлекалось от говорящего челове¬ка столь последовательно, как глоссематика (другой предельный случай, но иного рода — американский дескриптивизм в своем крайнем вари-анте, см. соответствующую главу). Справедливо критикуя многие недо¬статки традиционного гуманитарного подхода к языку, при котором смешивались разнородные явления и слишком многое оказывалось не¬строгим и непроверяемым, датский ученый внес в науку о языке матема¬тическую строгость, однако произошло это за счет очень значительного сужения и обеднения ее объекта.
Идеи глоссематики получили, особенно в 40—60-е гг., широкую известность во многих странах. Однако отношение к ним у большин¬ства ученых самых разных направлений было одновременно холодно-уважительным и резко критическим. Достаточно одинаковые оценки давали глоссематике лингвисты, совсем не сходные по идеям. Амери-канский ученый П. Гарвин писал: «Когда постигнешь "Пролегомены", получаешь эстетическое удовольствие. Но, с другой стороны, полезность этой работы для конкретного лингвистического анализа не представляет¬ся очевидной». Французский лингвист А. Мартине признавал, что кни¬га Л. Ельмслева «удивительно богата содержанием, четко построена и хорошо написана, ясна и строга по мысли», в ней представлена «строй¬ная система»; и в то же время «это башня из слоновой кости, ответом на которую может быть лишь построение новых башен из слоновой кости». А вот оценка В. А. Звегинцева: *В результате в логическом отношении получилась действительно более (чем у Ф. де Соссюра. — В. А.) последовательная система, однако очень далекая от потребностей лингвистического исследования».
Действительно < при последовательности и продуманности большин¬ства построений Л. Ельмслева его теория имела один слишком явный недостаток: на ее основе нельзя было исследовать реальные языки. Упомянутая выше французская грамматика К. Тогебю была самими глоссематиками признана неудачной, а других сколько-нибудь заметных попыток построить конкретное исследование на принципах глоссематики (по край¬ней мере, в достаточно полном виде) предпринято так и не было. Между крайне абстрактными построениями глоссематики и описанием фактов необходимо было некоторое промежуточное звено, которое так и не уда¬лось создать.
Глоссематика в полном объеме так и не вышла за пределы узкой школы датских ученых. Пожалуй, наибольшее влияние вне Дании она оказала на советские исследования 60—70-х гг., где ряд лингвистов пред¬ложили отличный от глоссематического, но столь же абстрактный и пре¬тендовавший на строгость подход к языку. Наиболее четко такое направление поисков отразилось в работах Юрия Константиновича Лекомцева (1929—1984); влияние идей и методов глоссематики проявля¬лось и у таких языковедов, как И. Ф. Вардуль, И. И. Ревзин, С. К. Шаумян. Однако и у нас в конечном итоге основное развитие лингвистических иссле¬дований пошло по другим направлениям.
В итоге глоссематика, безусловно, расширила понятийный аппарат науки о языке, выдвинула ряд ценных методологических принципов. Многие термины, введенные Л. Ельмслевом, прочно вошли в обиход. Требования непротиворечивости, полноты и простоты, несомненно, должны приниматься во внимание в лингвистическом исследовании. Однако наука о языке не сводится к построению схем, удовлетворяющих этим требованиям. Вопрос о связи лингвистической теории с реальностью не может быть проигнорирован. «Временное ограничение кругозора» дало определенные результаты, но не привело к «отторжению у языка его тайны». Некогда влиятельная глоссематика в настоящее время уже стала историей.
ЛИТЕРАТУРА
Звегинцев В. А. Глоссематика и лингвистика // Новое в лингвистике, вып. 1.
М., 1960.
Хауген Э. Направления в современном языкознании // Там же. Мартине А. О книге «Основы лингвистической теории» Луи Ельмслева //
Там же. Мурат В. П. Глоссематика // Основные направления структурализма.
М., 1964. Венцкович Р. М., ШайкевичА. Я. История языкознания, вып. VI. М., 1974,
с. 63—105.
 
ПРАЖСКИЙ ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ КРУЖОК
Пражская школа, или функциональный структурализм, — одно из ведущих направлений лингвистического структурализма, сложившееся в Чехословакии и Австрии между двумя мировыми войнами.
Пражский лингвистический кружок сложился во второй полови¬не 20-х гг. и организационно оформился в 1928 г. С 1929 г. на француз¬ском языке нерегулярно выходили «Труды» кружка. В первом их выпуске, приуроченном к I Международному съезду славистов, были опубликованы «Тезисы Пражского лингвистического кружка», ставшие его программным документом. Ведущую роль в формировании кружка сыграл уже влиятельный к тому времени в чехословацком языкозна¬нии видный лингвист Вилем Матезиус (1882—1945), вместе с ним в кружок вошли более молодые ученые Богумил Трнка (1895—1984), Бо-гумил Гавранек (1893—1978), Ян Мукаржовский (1891 —1975) и др., поз¬же к кружку примкнули Йозеф Коржинек (1899—1945), еще более моло¬дые лингвисты Владимир Скаличка (р. 1909), Йозеф Вахек и др. С самого начала активную роль в кружке играли два выдающихся ученых, эмигрировавших из послереволюционной России: живший тогда в Че¬хословакии Роман (Роман Осипович) Якобсон (1896—1982) и работавший с 1922 г. в Вене Николай (Николай Сергеевич) Трубецкой (1890—1938). В начальный период деятельности кружка с ним также был тесно связан упомянутый выше С. Карцевский; в той или иной мере были в контак¬те с кружком, а иногда и печатались в его изданиях лингвисты, жившие в СССР: Е. Д. Поливанов, Г. О. Винокур, Н. Н. Дурново, Н. Ф. Яковлев и др.; их взгляды имели определенное сходство со взглядами пражцев.
Наиболее активный период деятельности Пражской школы про¬должался около десяти лет, до начала Второй мировой войны. Война прервала возможность нормальной научной деятельности; к ее концу уже умерли Н. Трубецкой, В. Матезиус, И. Коржинек и др. Р. Якобсон в 1939 г. покинул Чехословакию и вскоре переехал в США; о его дея-тельности американского периода будет говориться в особом разделе. Оставшиеся в Чехословакии члены кружка Б. Трнка, В. Скаличка, Б. Гавранек, И. Вахек и др. вместе со своими учениками продолжали деятельность, в основном оставаясь на прежних позициях. Традиции Пражского кружка существуют в чешской и словацкой науке до наших дней.
Ученые Пражского кружка находились под значительным влия¬нием идей Ф. де Соссюра, однако в отличие от других структуралистов на них оказали серьезное воздействие и взгляды И. А. Бодуэна де Куртенэ; русские участники кружка, окончившие Московский университет, так¬же восприняли ряд идей Московской школы, восходящих к Ф. Ф. Фортунатову. Их взгляды значительно отличались как от традиционных кон¬цепций исторической лингвистики, так и от идей других направлений структурализма, прежде всего дескриптивизма и глоссематики. Рассмот¬рение этих взглядов целесообразно начать с анализа статей, посвященных полемике пражцев с другими лингвистическими школами; три статьи такого рода включены в хрестоматию В. А. Звегинцева.
В статье В. Матезиуса «Куда мы пришли в языкознании», напи¬санной в начале 40-х гг. и посмертно опубликованной в 1947 г., выяв¬ляются отличил пражской концепции языка прежде всего от лингви¬стики XIX в. В языкознании XIX в. выделяются прежде всего «две различные теоретические и методические точки зрения»: историче¬ская и генетическая, идущая от Ф. Боппа и Р. Раска к младограммати¬кам, и гумбольдтианская, аналитическая. В. Матезиус подчеркивает ог¬раниченность подхода традиционного исторического языкознания: «Интерес исследователей сосредоточивается на исторической фонетике и исторической морфологии, рассматриваемой лишь как практическое применение фонетики. Историческое изучение считается единственным научным методом лингвистической работы; даже если изучаются жи¬вые диалекты, то итоги этого изучения используются преимущественно для решения исторических проблем. Хотя иногда отмечается, что язык представляет собой систему знаков, но поскольку изучаются лишь изоли¬рованные языковые факты, постольку единственно исторический метод мешает осознанию важности языковой системы. Изоляция отдельных языковых явлений препятствует также пониманию важной роли, кото¬рой обладает в языке функция». Отмечено и то, что период успехов младограмматизма «характеризовался необычайным безразличием к воп¬росам общего языкознания». В. Матезиус отмечает и положительные стороны исторического языкознания: «плодотворность и точность» в решении своих проблем; пражцы в отличие от некоторых других школ структурализма не отказывались от исторических исследований языка. Однако общий подход науки такого типа не мог быть для них приемлем.
Гумбольдтовское направление в основном связывается В. Матезиусом с далеко не самой главной для него идеей о возможности сравни¬вать языки, «не обращая внимания на их генетическое родство». Упо¬мянуто противопоставление ег§оп — епег§е1а, однако от рассмотрения философских идей В. фон Гумбольдта В. Матезиус отказывается вооб¬ще. Отмечено, что подход к языку как к деятельности помог В. фон Гумбольдту «понять значение функции в языке», но принуждал его «слишком высоко оценивать психологическую точку зрения». Глав¬ным недостатком концепции В. фон Гумбольдта признается «стремле¬ние выводить характер языка из характера говорящего им народа». Анализируя развитие данной традиции у X. Штейнталя и др., В. Мате¬зиус указывает, что все эти ученые не смогли «чисто лингвистическим способом» сформулировать свои идеи и «на базе их создать точные исследовательские приемы». Итак, два направления имели противоположные друг другу достоинства и недостатки: гумбольдтианцы выдвигали перспектив¬ные идеи, но не имели методов для их разработки, младограмматики имели совершенный сравнительно-исторический метод, но слишком узко пони¬мали теорию.
Новая лингвистика, согласно В. Матезиусу, начинается с двух ученых.-И. А. Бодуэна де Куртенэ и Ф. де Соссюра. Первый из них осознал роль функции в языке и ввел в науку понятие фонемы. Однако он недо¬статочно порвал с традицией, поскольку «был введен в заблуждение изменчивым светом психологии и слишком большое внимание уделял факту постоянного изменения в языке». Этой ошибки избежал Ф. де Соссюр, последовательно разделивший синхронию и диахронию. Другая его важнейшая идея — структурный подход к языку. Идущее от И. А. Бо¬дуэна де Куртенэ понятие функции и идущее от Ф. де Соссюра понятие структуры могут, по мнению чешского ученого, дать «плодотворную базу для будущего языкознания». Пражский подход, опирающийся на дан¬ные два понятия, позволяет объединить «гумбольдтовскую свежесть наблюдений с бопповской строгостью и методической точностью».
В то же время пражцы спорили с другими школами структурализ¬ма, прежде всего с глоссематикой и дескриптивизмом, подчеркивая, что, сходясь с этими направлениями в точке зрения на структуру, расходятся с ними в связи с отсутствующим или имеющим там иной смысл поня¬тием функции.
Полемике с глоссематикой специально посвящена статья В. Скалички «Копенгагенский структурализм и "пражская школа"», включенная в хрестоматию В. А. Звегинцева. Там же помещена и статья Б. Трнки, Й. Вахека и др. «К дискуссии по вопросам структурализма», где также затрагивается эта тема. Обе статьи относятся уже к послевоенным го¬дам (соответственно 1948 и 1957 г.), но отражают идеи, вполне сложив¬шиеся у пражцев еще в 20-е гг. В. Скаличка в 1948 г. указывал, говоря о современной ему лингвистике: «Позиции младограмматиков оконча¬тельно оставлены. Новые направления борются между собой». Это было не вполне верно, поскольку историки конкретных языков продолжали работать, оставаясь на младограмматических позициях. Однако младограмматизм действительно к тому времени уже перестал развиваться в идейном плане, а большинство теоретиков языка стояли на позициях того или иного направления структурализма, среди которых глоссематика тогда считалась влиятельной.
В. Скаличка отмечал, что разные направления структурализма идут от разных высказываний Ф. де Соссюра, не вполне сочетающихся друг с другом. От одних высказываний шли глоссематики, от других — пражцы. Л. Ельмслев, по словам В. Скалички, требовал «освобождения языко¬знания от груза других наук», главное для него — «требование лингви¬стики чисто лингвистической». Для пражцев это неприемлемо: «Если при научном исследовании мы пренебрегаем его реальностью, мы ее де¬формируем. Лингвистическое мышление в понимании Ельмслева стано¬вится свободным ото всех ограничений. Он сбрасывает с плеч весь огром¬ный груз многообразных отношений к действительности (что учитывают пражские лингвисты). Однако при таком понимании язык становится всего лишь бесцельной игрой». Именно понимание языка как игры было более всего неприемлемо у Л. Ельмслева для пражцев. Впрочем, и сам Л. Ельмслев пытался скорректировать такую крайнюю точку зрения вве¬дением понятий нормы и узуса.
В связи с отношением языка к реальности оказывается невозмож¬ным и безоговорочное использование критериев непротиворечивости, простоты и, в первую очередь, полноты: «Поскольку нам известны все сложнейшие отношения языка к литературе, к обществу, культуре, ис¬кусству и т. д., мы не можем говорить об изолированном, исчерпываю¬щем описании текста. Мы знаем, что в тексте мы можем полностью проследить в лучшем случае развитие отдельных букв или же звуков. Значение же текста постоянно меняется. Один и тот же текст кажется иным старому человеку и молодому, человеку с образованием и без образования, современному человеку и человеку, который будет жить через сто лет». Возражает В. Скаличка и против чисто дедуктивного подхода к языку, считая необходимым в исследовании сочетать дедук¬цию с индукцией.
Одно из главных расхождений с глоссематиками касается разного понимания термина «функция». Если Л. Ельмслев исходил из понятия функции в математике, то, как указывает В. Скаличка, «в понимании пражских лингвистов термин "функция" употребляется тогда, когда речь идет о значении (функция слова, предложения) или о структуре смыс¬ловых единиц (функция фонемы)». Математическое понимание функ¬ции было тесно связано у глоссематиков с пониманием языка как сис¬темы чистых отношений, как известно, также идущим от Ф. де Соссюра. Для пражцев это также неприемлемо: их интересовали и отношения, и единицы. Об этом же писала и группа пражских лингвистов во главе с Б. Трнкой: «Л. Ельмслев считает релевантные (или различительные) черты звуков, как и остальные нерелевантные их черты, "звуковой суб¬станцией"... Пражская же школа учитывает все свойства звука, обращая особое внимание на их релевантные черты, сумма которых обеспечивает тождество звука или фонемы». Тем самым фонемы для пражцев — не точка пересечения оппозиций, а положительная сущность, имеющая звуковой характер и обладающая собственными свойствами, которые уже за преде¬лами собственно Пражской школы получили название дифференциаль¬ных признаков.
В статье Б. Трнки и др. выявляются и различия между пражцами и дескриптивистами (о которых речь будет идти ниже). Пражцы отвергали у последних пренебрежение к семантике, иногда доходившее до полного ее отрицания, и сохранение старого, несистемного подхода применительно к языковой истории.
Таким образом, среди других школ структурализма для пражцев было характерно максимально широкое понимание объекта лингвисти¬ки. Строго придерживаясь структурного подхода к языку, пражцы стре¬мились изучать его всесторонне, не отказываясь ни от семантики, ни от истории языка, ни даже в значительной степени от внешнелингвисти-ческой проблематики. В упомянутой выше статье В. Скаличка выделяет три основные проблемы языкознания: «1. Прежде всего отношение языка к внеязыковой действительности, т. е. проблему семасиологическую. 2. Отношение языка к другим языкам, т. е. проблему языковых разли¬чий. 3. Отношение языка к его частям, т. е. проблему языковой струк¬туры». Он указывал, что в разное время на первый план выходили то одни, то другие проблемы: античная наука игнорировала проблему язы¬ковых различий, а историческое языкознание XIX в., наоборот, занима¬лось почти исключительно ею, глоссематика выдвигает проблему струк¬туры и игнорирует две другие. Для пражцев же все три проблемы важны.
Широкий подход к объекту изучения виден уже в первом про¬граммном документе пражцев — упоминавшихся выше «Тезисах Пражского лингвистического кружка» (1929). Здесь в первую очередь выдвинуты два основных методологических принципа пражцев: функ¬циональный и структурный. Структурный принцип основывался на иде¬ях Ф. де Соссюра о разграничении языка и речи, синхронии и диахро¬нии, он объединял пражцев с другими направлениями структурализма. Функциональный принцип, во многом восходящий к И. А. Бодуэну де Куртенэ, был специфичен для пражцев. В «Тезисах» именно он вынесен на первое место.
В «Тезисах» об этом говорится так: «Являясь продуктом человечес¬кой деятельности, язык вместе с тем имеет целевую направленность. Ана¬лиз речевой деятельности как средства общения показывает, что наиболее обычной целью говорящего, которая обнаруживается с наибольшей четко¬стью, является выражение. Поэтому к лингвистическому анализу нужно подходить с функциональной точки зрения. С этой точки зрения язык есть система средств выражения, служащая какой-то определенной цели. Ни одно явление в языке не может быть понято без учета системы, к которой этот язык принадлежит».
В «Тезисах» выделяются и основные функции языка. Не только язык, но и речевая деятельность в целом делятся на интеллектуализованную и аффективную. Та и другая прежде всего имеют «социальное назначение (связь с другими)», аффективная речевая деятельность также «служит для выражения эмоции вне связи со слушателем». Речевая деятельность в социальной роли «имеет либо функцию общения, т. е. направлена к озна-чаемому, либо поэтическую функцию, т. е. направлена к самому знаку». Данная классификация функций имеет определенное сходство с высказан¬ными несколькими годами позже идеями К. Бюлера, из всех рассмотрен¬ных ранее в этом курсе лингвистов наиболее близкого к функционально¬му подходу. Специфический для пражцев компонент классификации — выделение особой поэтической функции. Если для других школ структу-рализма поэтика, изучение художественной речи находились вне лингви¬стической проблематики, то пражцы, в частности Р. Якобсон, внесли в эти области значительный вклад. В «Тезисах» указывается, что «каждая фун¬кциональная речевая деятельность имеет свою условную систему — язык в собственном смысле»; речь идет об изучении функциональных стилей языка. Такой подход делал возможным считать изучение разговорного, научного или поэтического стиля лингвистической проблемой. Пражцы также много занимались изучением стилей в этом смысле, то есть сосуще¬ствующих вариантов языка, используемых в связи с разными функцио¬нальными заданиями (ср. иной подход, например, у К. Фосслера, понимав¬шего под стилем индивидуальный стиль).
В связи с этим пражцы занимались проблемами литературного язы¬ка. В «Тезисах» выделяются особые функции литературных языков по сравнению с другими языковыми образованиями: «Особый характер ли¬тературного языка проявляется в той роли, которую он играет, в частности, в выполнении тех высоких требований, которые к нему предъявляются по сравнению с народным языком: литературный язык отражает культур¬ную жизнь и цивилизацию». Поэтому «необходимость говорить о матери¬ях, не имеющих отношения к практической жизни, и о новых понятиях требует новых средств, которыми народный язык не обладает»; отсюда особая лексика, особые синтаксические формы. Важно и то, что «с повы¬шенными требованиями к литературному языку связан и более упорядо¬ченный и нормативный его характер... Развитие литературного языка предполагает и увеличение роли сознательного вмешательства». Пражцы, таким образом, не поддерживали крайние идеи Ф. де Соссюра об абсолют¬ной бессознательности языковых изменений, в этом пункте они были бли¬же к И. А. Бодуэну де Куртенэ. Результатом функционального подхода к литературным (стандартным) языкам стало развитие особой лингвисти¬ческой дисциплины — истории литературных языков, сложившейся лишь в чешской и в советской лингвистике.
В «Тезисах» нашли отражение также идеи пражцев в отношении истории языка. Пражский кружок, принимая разграничение синхро¬нии и диахронии и безусловно отдавая приоритет синхронному подходу («Лучший способ для познания сущности и характера языка — это синхронный анализ современных фактов»), не считал данное различие абсолютным, как это делает Ф. де Соссюр: «Нельзя воздвигать непреодо¬лимые преграды между методом синхроническим и диахроническим, как это делала Женевская школа». В отличие от Ф. де Соссюра праж¬цы исходили из того, что диахрония не менее системна, чей синхрония: «Было бы нелогично полагать, что лингвистические изменения не что иное, как разрушительные удары, случайные и разнородные с точки зрения си¬стемы. Лингвистические изменения часто имеют своим объектом систе¬му, ее упрочение, перестройку и т. д. Таким образом, диахроническое изу¬чение не только не исключает понятия системы и функций, но, напротив, без учета этих понятий является неполным». Системный подход к изуче¬нию языковых изменений пражцы старались реализовать на практике.
Что касается синхронии, то в отличие от глоссематиков пражцы по¬нимали ее не как систему, рассматриваемую в полном отвлечении от фактора времени, а как состояние языка, один из моментов его развития, В «Тезисах» об этом сказано: «Синхроническое описание не может це¬ликом исключить понятия эволюции, так как даже в синхронически рассматриваемом секторе языка всегда налицо сознание того, что на¬личная стадия сменяется стадией, находящейся в процессе формирова¬ния. Стилистические элементы, воспринимаемые как архаизмы, во-пер¬вых, и различие между продуктивными и непродуктивными формами, во-вторых, представляют явления диахронические, которые не могут быть исключены из синхронической лингвистики».
В «Тезисах Пражского лингвистического кружка» кратко был по¬ставлен ряд проблем, которые затем активно разрабатывались пражца¬ми. Это (помимо того, о чем уже шла речь выше) структурная фонология, описание систем фонем и фонологических корреляций; морфонология, изучение «морфологического использования фонологических различий»; исследование свойств слова и систем номинации; изучение структуры предложения и др. В том числе поставлена и проблема структурного сравнения языков независимо от их генетических связей. После при¬мерно полувека, в течение которых типология почти не развивалась и часто отрицалась вообще, пражцы наряду с американским лингвистом Э. Сепиром возродили эту дисциплину. В «Тезисах» указано, что срав-нительное изучение языков не должно ограничиваться одними генети¬ческими проблемами, что сравнительный метод в широком его понима¬нии «позволяет вскрыть законы структуры лингвистических систем и их эволюции». Таким образом могут сравниваться любые языки, но возможно неструктурное сравнение родственных языков (например, сла¬вянских между собой). Оно отлично от сравнительно-исторического изу¬чения этих же языков, выявляя не конкретные звуковые переходы, а эволюцию систем.
Среди пражцев наибольший вклад в типологию внес В. Скаличка, посвятивший этой проблематике ряд своих ранних работ (30-е гг.), в том числе изданную в 1935 г. книгу «О грамматике венгерского языка». Эта работа и примыкающая к ней по тематике статья того же автора «Асимметричный дуализм языковых единиц» (1935) включены в из¬данную в 1967 г. в Москве хрестоматию «Пражский лингвистический кружок».
Не отказываясь совсем от традиционного выделения изолирующе¬го, агглютинирующего, полисинтетического (инкорпоративного) и флек¬тивного типов, В. Скаличка значительно переосмыслил их понимание. Он указывал: «Какой-то язык считался агглютинативным потому, что для него „характерна" агглютинация, то есть именно это явление отли¬чает его от других языков. Лингвистам-типологам вообще не была из¬вестна роль, например, противопоставления агглютинация—изоляция в рамках одного языка. Однако отдельный язык — самостоятельная сис¬тема, и как таковой он не образует системы с другими языками. Поэто¬му приходится говорить не о „морфологической классификации" язы¬ков, а только о сходствах и различиях между разными языковыми системами». То есть нельзя говорить о флексии, агглютинации и т. д. как об определяющей черте строя того или иного языка, как это делали ученые XIX в. Однако можно говорить о флексии, агглютинации и т. д. как о некоторых лингвистических явлениях, наблюдаемых в тех или иных языках. При этом наличие одного из этих явлений не исключает наличия других, однако они могут в разных языках по-разному комби¬нироваться, что характеризует соответствующие языки. Можно гово¬рить о чисто флективном, чисто агглютинативном типах и т. д. как о неких идеальных эталонах, которым в разной мере соответствуют кон-кретные языки. Как указывал В. Скаличка в связи с этим, «следует различать систему и тип», при этом количество типов не слишком велико, и их выделение может дать основу для классификации языков. В. Скаличка также указал на то, что морфологическая структура — не единственное основание для типологии; в частности, он одним из пер¬вых проводил сопоставительные исследования фонологических струк¬тур разных языков.
В связи с типологическими задачами В. Скаличка старался уточ¬нить традиционные лингвистические понятия, дать им такие определе¬ния, на основе которых можно было бы сопоставлять языки различного строя. Он, как и многие другие лингвисты его эпохи, хорошо осознавал нечеткость основанных на интуиции понятий слова, предложения, час¬тей речи и т. д. и стремился уточнить эти понятия. Наряду с этим он выделял и единицы, не учитывавшиеся в традиции. Прежде всего это сема — минимальная единица, обладающая значением. Сема соотносит¬ся с морфемой, но не всегда с ней совпадает.
Понятие семы у В. Скалички основано на идеях С. Карцевского об асимметричном дуализме. В статье «Асимметричный дуализм языковых единиц» чешский ученый выделяет в качестве проявлений такого дуализма омонимию и омосемию (разное выражение одного и того же элемента значе¬ния). В случае омосемии (например, если одно грамматическое значение по-разному обозначается в разных типах склонения или спряжения) од¬ной и той же семе соответствует несколько разных морфем. В случае же «склеенного» выражения нескольких грамматических значений одной морфеме может соответствовать несколько сем. Например, чешское окон¬чание прилагательных у (или его русский эквивалент -ый) имеет три семы: именительного падежа, единственного числа и мужского рода. Разные языки характеризуются, согласно В. Скаличке, разным соотношением морфемы и семы: в турецком их соотношение близко к взаимно однозначному, в чешском они очень часто не совпадают. В работе «О грамматике венгер-ского языка» по этому параметру последовательно сопоставляется ряд язы¬ков. Нетрудно видеть, что соответствующие различия языков хорошо со¬относятся с традиционным разграничением агглютинации и флексии: чем флективнее язык, тем значительнее данное несовпадение. Отметим, что многосемность В. Скаличка признавал лишь для грамматических мор¬фем, корневые же у него оказывались односемными по определению. Впос¬ледствии в структурной лингвистике это ограничение было снято (ср. «фигуры плана содержания» у Л. Ельмслева), и получил развитие так называемый компонентный анализ, при котором значение любой морфе¬мы разлагается на смысловые компоненты.
Все пражцы принимали соссюровское разграничение языка и речи, но их понимание бывало различным. Интересную точку зрения на этот счет, разделявшуюся не всеми пражцами, выдвинул рано умерший линг¬вист Йозеф Коржинек в статье «К вопросу о языке и речи», опублико¬ванной в 1936 г. (статья также включена в русском переводе в хресто-матию «Пражский лингвистический кружок»).
Й. Коржинек не соглашался с обычным для структурализма пони¬манием языка и речи как равноправных, находящихся на одном уровне абстракции явлений. С точки зрения этого ученого, язык и речь — те же самые явления, рассмотренные на разных уровнях абстракции: «Соотно¬шение между языком и речью представляет собой просто отношение между научным анализом, абстракцией, синтезом, классификацией, то есть научной интерпретацией фактов, с одной стороны, и определенными явлениями действительности, составляющими объект этого анализа, аб¬стракции и т. д., — с другой». «В любом конкретном высказывании, если даже в нем реализуется лишь какая-то незначительная часть язы¬ка, всегда заключена вместе с тем вся его структура... и, наоборот, языко¬вая структура исчерпывающе представлена совокупностью индивиду¬альных речевых актов, она получает в них осязаемое воплощение и проявляется бесчисленное множество раз, бесконечно, многообразно и неповторимо». Языковая структура интуитивно осознается каждым носителем языка, «а различия между нелингвистом и лингвистом при осознании структурных связей в языке носят отнюдь не принципиаль-ный характер, различаясь лишь в количестве языкового опыта и тех усилиях, которые необходимы для его интеллектуальной переработки». При этом, однако, Й. Коржинек был против того, чтобы учитывать в лин¬гвистическом исследовании «языковое чутье наивного информанта», поскольку оно слишком примитивно и в нем много предрассудков.
Далее, как указывает Й. Коржинек, одним и тем же термином «струк¬тура языка» обозначаются два разных феномена. Во-первых, это нечто существующее независимо от лингвиста; такая структура «служит необ¬ходимой основой всех индивидуальных высказываний и дана нам, соб¬ственно говоря, лишь в этих высказываниях», она «в своей совокупности недоступна непосредственному восприятию». Во-вторых, это «язык как лингвистическая теория», результат анализа, абстракции и синтеза, осно¬ванных на индивидуальных высказываниях. Два данных феномена соот¬носятся друг с другом лишь через речь. По сути Й. Коржинек утверждает, что структура во втором смысле является моделью структуры в первом смысле, хотя термина «модель» у него нет.
Все, что совершается в речи, согласно данной концепции, предопреде¬лено языковой системой в первом смысле, усвоенной говорящим. Поэто¬му лингвист «обращает свое внимание на коллективное, надиндивидуальное», а «вопрос о чисто индивидуальной языковой структуре лишен для лингвиста всякого смысла». Этим лингвистика противопоставлена стилистике, которая изучает индивидуальное и единичное без выявле¬ния каких-либо общих закономерностей.
Моделирующий подход к языку Й. Коржинек считает аналогич¬ным подходу, свойственному естественным наукам, от которых, по его мнению, языкознание принципиально не отличается. Он писал в связи с этим: «Достижимая степень точности в области (правильно понимае¬мой) лингвистики отнюдь не ниже, чем в прочих научных областях; -давно ставшее традиционным привычное представление о значительно меньшей степени точности лингвистических исследований по сравне¬нию, например, с исследованиями в области физики основано на том, что по незрелым методам лингвистов прошлого и по их методическим ошибкам судили о достижимой степени точности в лингвистике вооб¬ще. Как и для других наук, здесь особенно необходимо постулировать, что устанавливаемые в области лингвистических явлений научные за¬коны, как и законы, которые будут установлены, не должны иметь ис¬ключений. Без этого постулата невозможен никакой научный закон, а без специальных научных законов для языковых явлений лингвистика как наука была бы невозможна. Исключения из научных законов, в том числе из законов лингвистических, являются кажущимися и объяс¬няются либо неправильным пониманием фактов, для которых были сформулированы данные законы, либо неправильным пониманием са¬мих законов. Во всех случаях, где это не так, факты, противоречащие любому выдвинутому закону, свидетельствуют о том, что этот закон сформулирован неточно».
Итак, Й. Коржинек на новом уровне вернулся к давнему понима¬нию лингвистического закона, выдвигавшемуся когда-то А. Шлейхером и ранними младограмматиками. Законы он понимал гораздо шире, чем его предшественники, далеко не сводя их к закономерностям звуковых переходов. Однако он также исходил из прямого переноса в лингвистику методов естественных наук (образцом для него явно служила не столько биология, сколько бурно развивавшаяся в эту эпоху физика). Такой под¬ход был нетипичен для 30-х гг., но на последнем этапе развития структу¬рализма, уже в послевоенное время, связанном с увлечением математи¬ческими методами, данный подход (вряд ли под прямым влиянием разбираемой здесь статьи) стал широко распространенным. Безусловно, точка зрения относительно языка и речи, с которой выступил Й. Коржинек, была весьма оригинальна.
Одним из крупнейших представителей Пражской школы и од¬ним из крупнейших лингвистов XX в. вообще был Николай (Николай Сергеевич) Трубецкой. Выпускник Московского университета, воспи¬танный в традициях фортунатовской школы, он еще в первые годы своей научной деятельности зарекомендовал себя перспективным и разно-сторонним ученым. Еще в России он занимался славянскими, финно-угорскими, кавказскими языками. Однако в те годы он успел опублико¬вать лишь небольшое число работ, многое из сделанного им до 1919 г. пропало. После революции Н. Трубецкой эмигрировал и после недолго¬го пребывания в Болгарии с 1922 г. до конца жизни преподавал в Вен¬ском университете. В Вене были написаны его основные лингвистиче¬ские труды.
Н. Трубецкой был ученым широкой специализации, его интересы далеко не исчерпывались лингвистикой. Ему принадлежат работы по славянским письменным памятникам, фольклору, литературе. Он был одним из теоретиков евразийства — влиятельного течения эмигрант¬ской мысли, выдвигавшего широкие и оригинальные, хотя и весьма спор¬ные историко-философские концепции. С евразийством были связаны и некоторые лингвистические идеи ученого. Например, концепция ев¬разийского языкового союза служила аргументом для теории, согласно которой русские вместе с тюркскими, монгольскими, финно-угорскими и др. народами представляют собой культурное и историческое един¬ство. Отметим, что такого рода идеи были прежде всего характерны для деятельности Н. Трубецкого в 20-е гг., а в 30-е гг. он почти целиком сосредоточился на лингвистике.
Как лингвист Н. Трубецкой также отличался большой широтой. Он много занимался компаративистикой. Помимо конкретных работ ему принадлежат и труды общеметодологического характера. Он продолжал исследования по кавказским и финно-угорским языкам, частично вос¬становив по памяти утраченное. Много он занимался разнообразными проблемами славистики. Среди выдвинутых им общелингвистических идей особо следует отметить (помимо создания фонологической теории) морфонологическую концепцию и теорию языковых союзов. Хотя те явле¬ния, которые теперь лингвисты относят к морфонологии, изучал еще Панини, но данная дисциплина впервые четко выделена лишь Н. Трубец ким. В статье «Некоторые соображения относительно морфонологии» он сформулировал задачи морфонологии как «исследования морфологичес¬кого использования фонологических средств какого-либо языка», выде¬лил три основных раздела этой дисциплины: теорию фонологической структуры морфем, теорию комбинаторных звуковых изменений мор¬фем в морфемных сочетаниях, теорию звуковых чередований, выполняю¬щих морфологическую функцию.
В теории языковых союзов ученый обобщил накопленные на раз¬нообразном материале факты, свидетельствующие о вторичном сход¬стве контактирующих между собой языков. В языковой союз могут входить как неродственные, так и родственные языки, однако их сход¬ства в любом случае обусловлены их контактами и взаимодействиями. Н. Трубецкой выделял ряд языковых союзов: балканский, евразийский (объединяющий русский язык с рядом тюркских, монгольских, финно-угорских и др.). Им впервые были заложены основы третьего типа классификации языков (наряду с генетическим и типологическим) — ареального, при котором языки объединяются в классы в связи с их гео-графическим расположением и свойствами, приобретенными в резуль¬тате контактов.
Самой знаменитой и оказавшей наибольшее влияние на развитие мировой лингвистики работой Н. Трубецкого стала его последняя кни¬га «Основы фонологии». Ученый работал над ней в последние годы жизни, издана она была на немецком языке через год после его смерти, в 1939 г. Ряд идей, отраженных в книге, Н. Трубецкой высказывал в пе¬чатных работах начиная с конца 20-х гг., однако в книге его фонологи¬ческая концепция получила законченное выражение. Книга стала и наиболее развернутым изложением подхода к фонологии, свойственно¬го Пражской школе в целом.
Теоретической основой данного подхода были наряду с бодуэновской концепцией фонемы идеи Ф. де Соссюра, прежде всего о языке и речи. Если Й. Коржинек отошел от соссюровской концепции весьма далеко, то Н. Трубецкой по данному вопросу в основном следовал Ф. де Соссюру при некотором влиянии идей К. Бюлера, например, проявляющихся в раз-граничении при акте речи «говорящего ("отправителя"), слушающего ("получателя") и предмета, о котором идет речь». Как и Ф. де Соссюр, Н. Трубецкой признавал, что «язык существует в сознании всех членов данной языковой общности», хотя в собственно фонологическом анали¬зе он старался обходиться без апелляции к психологии.
Согласно Н. Трубецкому, и язык, и речь имеют обозначающее и обо¬значаемое, однако их свойства в языке и речи различны. Если в речи как обозначаемое, так и обозначающее бесконечны и многообразны, то в языке они состоят «из конечного исчисляемого числа единиц». Данное теоретическое положение давало возможность разграничить фонетику — науку об означающем в речи — и фонологию — науку об означающем в языке. Здесь идеи Ф. де Соссюра, до конца не проводившего такое разгра¬ничение, дополнялись идеями И. А. Бодуэна де Куртенэ и его учеников Л. В. Щербы и Е. Д. Поливанова. Строгое разделение фонетики и фоноло¬гии было одним из главных требований к лингвистическому описанию всей Пражской школы с самого начала ее существования.
Фонетику Н. Трубецкой определял как «науку о материальной стороне (звуков) человеческой речи», по своей методологии она цели¬ком относится к естественным наукам. Фонетика имеет физический (акустический) и артикуляторный (физиологический) аспекты. Фоне¬тика изучает неисчислимое многообразие звуков человеческой речи. Иные задачи у фонологии, имеющей дело с ограниченным числом различи¬тельных средств, отличающих друг от друга элементы обозначающего, в частности слова. Таким образом, как пишет Н. Трубецкой, «слова по необходимости состоят из комбинаций различительных элементов... При этом, однако, допустимы не все мыслимые комбинации различительных элементов. Комбинации подчиняются определенным правилам, которые формулируются по-разному для каждого языка. Фонология должна ис¬следовать, какие звуковые различия в данном языке связаны со смысло¬выми различиями, каковы соотношения различительных элементов... и по каким правилам они сочетаются друг с другом в слова». Методы фонологии — те же, что в других лингвистических дисциплинах и, шире, вообще в гуманитарных науках.
Если фонетист должен учитывать все признаки звуков, то «для фонолога большинство признаков совершенно несущественно, так как они не функционируют в качестве различительных признаков слов. Звуки фонетиста не совпадают поэтому с единицами фонолога. Фонолог должен принимать во внимание только то, что в составе звука имеет определенную функцию в системе языка».
Безусловно, все лингвистические традиции и наука о языке до вто¬рой половины XIX в. не могли и не стремились учесть все звуковые признаки. Традиционные фонетисты были «стихийными фонологами», бессознательно ориентируясь на функционально значимые признаки, ко¬торые, однако, не всегда четко отделялись от незначимых. Появление эк-спериментальной фонетики, как уже говорилось выше, привело к выделе¬нию значительного числа функционально незначимых и не осознаваемых носителями языка признаков, поэтому естественной реакцией на это вскоре стало появление фонологии, оперирующей ограниченным числом еди¬ниц. Но если для основателей фонологии главным критерием была пси-хологическая осознаваемость, не допускающая объективных процедур проверки, то пражцы и близкие к ним по идеям советские фонологи сделали следующий шаг (как будет сказано ниже, первым его сделал Н. Ф. Яковлев не позже 1923 г.). Вместо психологического был выдвинут функциональный критерий: участие или неучастие тех или иных при¬знаков в смыслоразличении. Такой подход хорошо соответствовал общей методологии пражцев, для которых наряду со структурой важнейшую роль играет функция. В то же время этот подход давал возможность разработать достаточно строгие и в равной мере применимые к самому разнообразному материалу процедуры. Выработке таких процедур по¬священа большая часть книги Н. Трубецкого.
Впрочем, как указывает ученый, смыслоразличительная функция — лишь одна, хотя и важнейшая из трех фонологических функций. Наряду с ней выделяются еще две функции: вершинообразующая (кульминатив-ная), указывающая, какое количество слов или словосочетаний содер¬жится в данном предложении (такую функцию в ряде языков выполня¬ет ударение), и разграничительная (делимитативная), указывающая на границы между единицами. Известно, например, что разными звуковыми признаками могут характеризоваться начало или конец слова или мор¬фемы. Однако Н. Трубецкой указывает, что выделение фонологических единиц основано на смыслоразличительной функции, а две другие не являются для этого необходимыми. Во всей книге речь идет почти ис¬ключительно о смыслоразличительной функции, лишь последняя глава посвящена разграничительной.
Основной единицей фонологии Н. Трубецкой, как и И. А. Бодуэн де Куртенэ, считал фонему, однако определяется фонема у него иначе. Для ее выделения он вводил фундаментальное и по своему значению выходящее за пределы фонологии понятие оппозиции; последователь¬ное выделение этого понятия стало одним из наиболее существенных вкладов Н. Трубецкого в науку о языке. Он писал: «Признак звука может приобрести смыслоразличительную функцию, если он противо¬поставлен другому признаку, иными словами, если он является членом звуковой оппозиции (звукового противоположения). Звуковые проти¬воположения, которые могут дифференцировать значения двух слов данного языка, мы называем фонологическими (или фонологически-дистинктивными, или смыслоразличительными) оппозициями». Эти оппозиции противопоставлены фонологически несущественным. Каж¬дый член фонологической оппозиции является фонологической (смыс¬лоразличительной) единицей; минимальная фонологическая единица — фонема.
Таким образом, Н. Трубецкой последовательно выдерживал путь от слова к фонеме в лингвистическом исследовании. Он прямо указывал: «Не будем представлять себе фонемы теми кирпичиками, из которых скла¬дываются отдельные слова. Дело обстоит наоборот: любое слово представ-ляет собой целостность, структуру; оно и воспринимается слушателями как структура, подобно тому как мы узнаем, например, на улице знакомых по их общему облику. Опознавание структур предполагает, однако, их раз¬личие, а это возможно лишь в том случае, если отдельные структуры отли-чаются друг от друга известными признаками. Фонемы как раз и являют¬ся различительными признаками словесных структур». Слово для Н. Трубецкого — первичное, заранее заданное и неопределяемое понятие (как это имело место и в традиционном языкознании). Ср. иной подход в американском дескриптивизме, где главное методическое правило обычно заключалось в том, что морфологические единицы было принято выделять лишь по окончании фонологического анализа.
Н. Трубецкой подчеркивал различие между звуком, фонетической единицей и фонемой: «Любой произносимый и воспринимаемый в акте речи звук содержит, помимо фонологически существенных, еще и много других фонетически несущественных признаков. Следовательно, ни один звук не может рассматриваться просто как фонема. Поскольку каждый такой звук содержит, кроме прочих признаков, также и фонологически существенные признаки определенной фонемы, его можно рассматри¬вать как реализацию этой фонемы. Фонемы реализуются в звуках речи». И далее: «Все эти различные звуки, в которых реализуется одна и та же фонема, мы называем вариантами (или фонетическими вариантами) одной фонемы». То есть в языке есть только инварианты — фонемы, реализуемые в речи в виде своих вариантов.
На основе указанных теоретических положений Н. Трубецкой по¬дробно рассматривал критерии выделения фонем как в парадигматике (различение фонемы от фонетического варианта), так и в синтагматике (различение фонемы от сочетания фонем). Парадигматические крите¬рии сводятся к возможностям употребления тех или иных звуков в том или ином окружении. Если два звука встречаются в одинаковых окружениях, никогда при этом не меняя значения слова, то это два варианта одной фонемы; если два звука, имеющие некоторое фонетичес¬кое сходство, никогда не встречаются в одинаковом окружении, то это также два варианта одной фонемы; если же два звука различают значе¬ние слов в одном и том же окружении, то они относятся к разным фонемам. Наиболее очевидное доказательство фонемных различий — так называемые минимальные пары типа точка — бочка — дочка — кочка — ночка. В одно и то же время, в 30-е гг., такого рода критерии разрабатывались и пражцами, и американскими дескриптивистами; в американской лингвистике они получили название дистрибуционных (термин, не используемый Н. Трубецким). Но если в американской на¬уке сами определения фонем основывались на дистрибуционных кри¬териях, а смыслоразличение отходило на задний план или даже отбра-сывалось, то для Н. Трубецкого позиционные критерии были лишь проявлением более фундаментальной смыслоразличительной функции.
Рассматривая фонологическую систему языка в целом, Н. Трубец¬кой обращал особое внимание на классификацию оппозиций, поскольку «в фонологии основная роль принадлежит не фонемам, а смыслоразличи-тельным оппозициям. Любая фонема обладает определенным фонологи¬ческим содержанием лишь постольку, поскольку система фонологичес¬ких оппозиций обнаруживает определенный порядок или структуру». В то же время для него, как и для всех пражцев, фонема вовсе не была лишенным собственных свойств пунктом пересечения сетки отношений, как это было для глоссематиков. Постоянно подчеркивается существова¬ние собственных различительных признаков у фонем, в парадигматичес¬кие критерии выделения фонем включается требование звукового сход¬ства, а синтагмагические критерии отграничения фонем от фонемных сочетаний почти целиком основаны у Н. Трубецкого на фонетических признаках.
В книге дается разработанная классификация оппозиций разных типов. Выделяются оппозиции одномерные (свойственные только дан¬ной паре единиц) и многомерные (включающие более двух единиц), про¬порциональные (однотипные противопоставления имеют место для не¬скольких пар) и изолированные (данное противопоставление более нигде не встречается) и др. Наиболее важно противопоставление приватив-ных, ступенчатых (градуальных) и равнозначных (эквиполентных) оп¬позиций. Привативны оппозиции, один член которых характеризуется наличием, а другой — отсутствием признака, например, «звонкий — незвонкий», «назализованный — неназализованный», «лабиализован¬ный — нелабиализованный» и т. д. Член оппозиции, который характе-ризуется наличием признака, называется «маркированным», а член оп¬позиции, у которого признак отсутствует, — «немаркированным». Градуальные оппозиции характеризуются тем, что их члены противо¬поставлены разной степенью одного признака, например разными сту-пенями высоты тона. Наконец, в эквиполентных оппозициях оба члена логически равноправны; таковы, например, оппозиции между согласны¬ми разного места образования. Все типы оппозиций иллюстрируются фонологическими примерами, однако нетрудно видеть, что в их содер¬жании нет ничего специфически фонологического. Понятия привативных, градуальных и эквиполентных оппозиций, термины «маркирован¬ный член», «немаркированный член» и др. после книги Н. Трубецкого широко используются в самых разных областях лингвистики: в фоноло¬гии, грамматике, семантике и т. д.
Еще одно важнейшее разграничение оппозиций, также выходящее за пределы фонологии, связано с различием постоянных и нейтрализуемых оппозиций. Постоянные оппозиции сохраняются во всех ситуациях. Нейтрализуемые оппозиции сохраняются в одних контекстах (позициях релевантности) и исчезают в других (позициях нейтрализации); напри¬мер, в русском языке противопоставление звонкости и глухости нейт¬рализуется на конце фонетического слова. В связи с этим вводится особое понятие архифонемы: «В тех положениях, где способное к нейт¬рализации противоположение действительно нейтрализуется, специфи¬ческие признаки членов такого противоположения теряют свою фоно¬логическую значимость; в качестве действительных (релевантных) остаются только признаки, являющиеся общими для обоих членов оп позиции... В позиции нейтрализации один из членов оппозиции стано¬вится, таким образом, представителем "архифонемы" этой оппозиции (под архифонемой мы понимаем совокупность смыслоразличительных признаков, общих для двух фонем)» (термин «архифонема» был ранее предложен Р. Якобсоном). Представитель архифонемы может совпадать или не совпадать с одним из членов оппозиции; если такое совпадение есть и оно не обусловлено чисто фонетически, то данный член оппози¬ции является немаркированным, а противоположный ему — маркиро-ванным. В книге подробно рассматриваются разные типы нейтрализа¬ции и причины, их обусловливающие.
В книге «Основы фонологии» содержится разнообразный фонологи¬ческий материал и исследуются многочисленные проблемы фонологии. Выделяются признаки фонем, способные быть смыслоразличительными в тех или иных языках; при этом учитываются и просодические призна¬ки: ударение, интонация и др. Изучены общие принципы сочетаемости фонем. Выделяются основные понятия фонологической статистики. При отсутствии специального типологического раздела в книге по многим параметрам сопоставляются фонологические системы разных языков. Отметим активное использование Н. Трубецким материала языков на¬родов СССР, содержащегося в советских публикациях 20—30-х гг.; этот материал редко привлекался другими фонологами, и ряд фактов вошел в оборот мировой фонологии благодаря Н. Трубецкому.
Идеи книги Н. Трубецкого «Основы фонологии» прочно вошли в мировую науку о языке как непосредственно в области фонологической теории, так и в связи с рассмотрением некоторых более общих проблем: оппозиций, нейтрализации и др.
В настоящее время почти все лингвистическое наследие выдаю¬щегося ученого издано в нашей стране. Книга «Основы фонологии» вышла в русском переводе в 1960 г., в 50—60-е гг. публиковались и отдельные статьи Н. Трубецкого; в частности, статья «Некоторые сооб¬ражения относительно морфонологии» включена в хрестоматию «Праж-ский лингвистический кружок». Наконец, в 1986 г. вышел том, в кото¬рый вошла значительная часть ранее не издававшихся у нас работ ученого.
ЛИТЕРАТУРА
Булыгина Т. В. Пражская школа // Основные направления структурализ¬ма. М., 1964.
Реформатский А. А. Н. С. Трубецкой и его «Основы фонологии» // Трубец¬кой Н. С. Основы фонологии. М., 1960.

ЛИНГВИСТИ;ЧЕСКИЕ ЗАКО;НЫ, за­ко­ны и пра­ви­ла, опи­сы­ваю­щие строе­ние, функ­цио­ни­ро­ва­ние и ис­то­рич. раз­ви­тие язы­ка. Раз­ли­ча­ют­ся об­щие и ча­ст­ные Л. з.; пер­вые фик­си­ру­ют за­ко­но­мер­но­сти, при­су­щие че­ло­ве­че­ско­му язы­ку в це­лом, вто­рые – фак­ты и про­цес­сы, ха­рак­тер­ные для кон­крет­ных язы­ков и (обыч­но) для отд. эле­мен­тов язы­ко­вой сис­те­мы – ча­ще все­го для фо­не­ти­ки.

При­ме­ром об­ще­го Л. з. мо­жет слу­жить за­кон Кру­шев­ско­го – Ку­ри­ло­ви­ча (см. Кру­шевский Н. В., Курилович Е.): чем у;же сфе­ра упот­реб­ле­ния зна­ка язы­ко­во­го (сло­ва), тем бо­га­че его со­дер­жа­ние (и на­обо­рот); напр., у слов «волк» и «вол­чи­ца» раз­ный объ­ём зна­че­ний, т. к. вто­рое име­ет до­пол­нит. се­му «сам­ка вол­ка» и при этом бо­лее уз­кую сфе­ру упот­реб­ле­ния, не ис­поль­зу­ясь для обо­зна­че­ния ви­да жи­вот­ных (ср. «Здесь во­дят­ся вол­ки» при не­пра­виль­ном «Здесь во­дят­ся вол­чи­цы»). Др. об­щий Л. з. ре­гу­ли­ру­ет из­ме­не­ния грам­ма­тич. строя язы­ков и на­зы­ва­ет­ся за­ко­ном ана­ло­гии: в про­цес­се уп­ро­ще­ния и пе­ре­строй­ки грам­матич. сис­тем (напр., скло­не­ния, спря­же­ния) важ­ней­шую роль иг­ра­ет ана­ло­ги­че­ское вы­рав­ни­ва­ние раз­ных форм по не­ко­то­ро­му об­раз­цу. Так, в ис­то­рии рус. яз. уже с 13 в. про­ис­хо­ди­ло раз­ру­ше­ние ка­те­го­рии дв. ч. (см. Чис­ло в язы­ко­зна­нии), в ре­зуль­та­те че­го преж­ние осо­бые фор­мы су­ще­ст­ви­тель­ных дв. ч. ото­жде­ст­в­ля­лись с фор­ма­ми мн. ч. (па­рал­лель­но из­ме­ня­лись фор­мы скло­не­ния чис­ли­тель­но­го «два» по ана­ло­гии с фор­ма­ми ме­сто­имен­но­го скло­не­ния, по­вли­яв­ше­го та­ким же об­ра­зом на «три» и «че­ты­ре»), ср. род. п. дъвою столу > «двух сто­лов», дат. п. дъвэ­ма дэвама > «двум де­вам», тв. п. дъвэ­ма селома > «дву­мя сё­ла­ми». За­кон ана­ло­гии фик­си­ру­ет об­щую тен­ден­цию в язы­ках ми­ра, но его кон­крет­ное во­пло­ще­ние в отд. язы­ках оп­ре­де­ля­ет­ся ча­ст­ны­ми за­ко­но­мер­но­стя­ми по­след­них. Об­щие Л. з. по сво­ему ха­рак­те­ру тес­но смы­ка­ют­ся с уни­вер­са­лия­ми лин­гвис­ти­че­ски­ми и но­сят пан­хро­нич. ха­рак­тер.

Сре­ди ча­ст­ных Л. з. центр. ме­сто за­ни­ма­ют фо­не­тич. за­ко­ны, фор­му­ли­ров­ка ко­то­рых на­ча­лась с 19 в. в рам­ках срав­ни­тель­но-ис­то­ри­че­ско­го язы­ко­зна­ния. Эти за­ко­ны иг­ра­ли ре­шаю­щую роль в кон­цеп­ции пред­ста­ви­те­лей мла­до­грам­ма­тиз­ма, счи­тав­ших их не знаю­щи­ми ис­клю­че­ний в рам­ках обо­зна­чен­ных ус­ло­вий. Ка­ж­дый фо­не­тич. за­кон (на­зы­вае­мый ино­гда пра­ви­лом) фик­си­ру­ет не­ко­то­рое из­ме­не­ние (пре­вра­ще­ние), про­ис­хо­дя­щее в оп­ре­де­лён­ном язы­ке с оп­ре­де­лён­ной фо­не­тич. еди­ни­цей в оп­ре­де­лён­ном мес­те (по­зи­ции); ино­гда в ус­ло­вия за­ко­на вхо­дят оп­ре­де­лён­ные про­со­дич. ха­рак­те­ри­сти­ки (напр., по­ло­же­ние от­но­си­тель­но удар­но­го сло­га). Фо­не­тич. за­кон обыч­но име­ет точ­ную хро­но­ло­гич. ло­ка­ли­зо­ван­ность – аб­со­лют­ную или от­но­си­тель­ную (т. е. в со­от­не­се­нии с др. из­ме­не­ния­ми и про­цес­са­ми). Так, в рус. язы­ке в 14–15 вв. дей­ст­во­вал за­кон из­ме­не­ния е > о (про­цесс на­чал­ся в 13 в. и за­вер­шил­ся по диа­лек­там к 16 в.), но толь­ко в удар­ном сло­ге по­сле мяг­ких со­глас­ных пе­ред твёр­ды­ми, в ре­зуль­та­те че­го по­яви­лись та­кие со­от­но­ше­ния, как «сё­ла – се­ло», «мёд – ме­док», «слёт – ле­теть».

Ча­ст­ный за­кон, ус­та­нов­лен­ный для оп­ре­де­лён­но­го язы­ка, со вре­ме­нем мо­жет пе­ре­ос­мыс­ли­вать­ся как за­кон с бо­лее ши­ро­ким ох­ва­том и уточ­не­ни­ем по-но­во­му по­ни­мае­мо­го ме­ха­низ­ма из­ме­не­ния. Так про­изош­ло, напр., с за­ко­ном Грасс­ма­на (1863; см. Грассман Г.), со­глас­но ко­то­ро­му в др.-инд. и др.-греч. язы­ках 2 сле­дую­щих друг за дру­гом сло­га не мо­гут на­чи­нать­ся с при­ды­ха­тель­ных со­глас­ных, вслед­ст­вие че­го про­ис­хо­дит де­зас­пи­ра­ция 1-го сло­га (т. е. за­ме­на при­ды­ха­тель­но­го со­глас­но­го со­от­вет­ст­вую­щим про­стым): др.-греч. ;, ;, ; > ;, ;, ;, др.-инд. bh, dh, gh > b, d, g; напр., ин­до­ев­ро­пей­ская ос­но­ва *dhe;- ‘ставить’ в фор­мах с ре­ду­п­ли­ка­ци­ей пред­став­ле­на в др.-греч. как ;;-;;;;, в др.-инд. как da;-dha;mi ‘ставлю’. В совр. язы­ко­зна­нии су­ще­ст­ву­ет бо­лее ши­ро­кая трак­тов­ка это­го за­ко­на, со­от­но­ся­щая его с че­ре­до­ва­ни­ем про­стых и при­ды­ха­тель­ных со­глас­ных в ос­но­ве сло­ва в ин­до­ев­ро­пей­ском пра­язы­ке (Вяч. Вс. Ива­нов, Т. В. Гам­кре­лид­зе).

Ча­ст­ный за­кон для од­но­го язы­ка мо­жет на­хо­дить не­ожи­дан­ные ти­по­ло­гич. па­рал­ле­ли в язы­ках, гео­гра­фи­че­ски уда­лён­ных от не­го и ге­не­ти­че­ски с ним не свя­зан­ных. Напр., тот же за­кон Грас­сма­на мож­но со­пос­та­вить с дей­ст­вую­щим в яз. ньям­ве­зи за­ко­ном Да­ля (1915; Э. Даль – нем. учё­ный), со­глас­но ко­то­ро­му пер­вый из двух по­сле­до­ват. сло­гов с глу­хи­ми при­ды­ха­тель­ны­ми со­глас­ны­ми те­ря­ет свой на­чаль­ный ас­пи­рат и за­ме­ня­ет его про­стым со­глас­ным, но оз­вон­чён­ным (по ти­пу: thathu > dathu ‘три’); позд­нее вы­яс­ни­лось, что дан­ный за­кон дей­ст­ву­ет не толь­ко в ньям­ве­зи, но и в ря­де др. бан­ту язы­ков.

Л. з. фик­си­ру­ют наи­бо­лее су­ще­ст­вен­ные, мно­го­крат­но по­вто­ряю­щие­ся яв­ле­ния и свя­зи в сис­те­ме язы­ка, рас­смат­ривае­мо­го в син­хро­нии и в ди­а­хро­нии. В отеч. язы­ко­зна­нии ши­ро­кое рас­про­стра­не­ние по­лу­чи­ло по­ня­тие «внут­рен­ние за­ко­ны язы­ка», по­кры­ваю­щее те Л. з., по­ни­ма­ние су­ти и фор­му­ли­ров­ка ко­то­рых не тре­буют вы­хо­да за пре­де­лы соб­ст­вен­но струк­ту­ры язы­ка. Та­ко­вы при­ве­дён­ные вы­ше при­ме­ры Л. з. Но су­ще­ст­ву­ют Л. з. и др. ро­да: они опи­сы­вают яв­ле­ния язы­ка, но об­су­ж­де­ние их при­чин тре­бу­ет об­ра­ще­ния к вне­язы­ко­вым фак­то­рам. Напр., яв­ле­ние суб­стра­та, ле­жа­щее в ос­но­ве ча­ст­ных Л. з. в не­ко­то­рых язы­ках, пред­по­ла­га­ет об­ра­ще­ние к та­ким внеш­ним фак­то­рам, как этнич. кон­так­ты, рас­про­стра­не­ние язы­ка на но­вой тер­ри­то­рии, пе­ре­ход ис­кон­но­го на­се­ле­ния на язык по­бе­ди­те­лей.