Новый Год - это не только...

Новый год — это не только самый волшебный, но и самый доходный праздник. Ярмарки манят нас новогодними распродажами, скидками, уценками, бонусами, быстрыми кредитами, обменами старой техники на новую. И кругом манящий запах свежемолотого кофе и горячего хлеба, зовущий нас к горящим витринам. А новогодние елки, усыпанные купюрами? А золотые корпоративы? Да и сама я, чего греха таить, без дела не сижу. Хотя я не певица, не актриса, не ведущая концертов, я — обычная малярша. Но Новый год и для меня время поживы. Каждый декабрь я кручусь в мегасрочных ремонтах. Работы так много, что половине заявок отказываю сразу, ну не разорваться же.

Ах, как охота людям войти в Новый Год в сияющих интерьерах. Поэтому и летаю я по бескрайним квадратным метрам на двукрылой стремянке то с обоями, то с краской, то с клеем для плитки. Иногда так заработаюсь, что приземляюсь на новогодний стол за десять минут до курантов. С мокрыми после душа волосами и колотящимся сердцем, едва успевая проводить хрустальным лафитником год прошедший.

Живу я одна, готовить некому, да и некогда. Салатики, красная рыба, мясная нарезка, зелень, багет и вино. И мороженое в ведерке.

Сидеть одной за столом мне не трудно. Я научилась. Главное — не прислушиваться к праздничному шуму гостей за стенкой, не прилипать к окну, разглядывая гуляющие шумные компании, не вспоминать давние новогодние застолья. Никаких ярких нарядов и косметики. Никаких каблуков и парфюма. Телефон отключить, в ноутбук не заглядывать, поесть, выпить, пощелкать пультиком по каналам. Смысл щелканья в том, чтобы не втягиваться ни в одну из передач. Потом помывка посуды и сон в проветренной комнате.

С Новым годом!

Утром подъем с абсолютно свежей головой, десять упражнений на растяжку, душ, кофе и снова на охоту. Если фирмы используют новогодние каникулы для косметики своих офисов — это рационально. Ремонт не мешает сотрудникам, а сотрудники ремонту.

Сегодня мне в реликтовый переулок на Сретенке. Исторический район столицы. Со временем он превращается в пафосный неоновый термитник.

Как-то я смотрела передачу про Сингапур. Земли у них мало, поэтому дома строят ярусами, то есть горожане не спускаются на землю, а всю жизнь живут между небом и своим ярусом. По ярусам ездят машины, на перекрестках горят светофоры, работают магазины и аптеки, бегут на обед люди из офисов, дети ходят в школу, а в ветвях деревьев свистят птицы, только вот корни этих деревьев растут не на земле, а в подвешенных контейнерах с плодородной смесью.

Наши старомосковские переулки на пути к Сингапуру. Они перенасыщены пристройками, ползущими вверх всё новыми и новыми уровнями. Но сегодня я выспалась, я нахожусь в прекрасном настроении, поэтому не ворчу, а улыбаюсь миру, только что встретившему Новый год.

Фирма, которая мне нужна, подавляет обилием архитектурной роскоши. Это не липовый винтаж, это старинный дом. Его гранитный фасад украшен альковами с рыцарями, полновесной колоннадой и парадными десюдепортами с золотыми гербами.

Я открываю тяжелую дверь с медными ручками, прохожу несколько постов охраны. Охранникам небезразлична моя легкая шубка, распахивающаяся на правду короткой юбки и подвижных ног на каблуках сапожек.

Хмыкаю и слегка дергаю себя за кокетливый локон (с утра успела накрутиться). Я приказываю себе быть серьезней. Я пришла на работу, а значит, все шутки я оставлю до конца новогодних каникул. И уж тогда-то я с наслаждением забреду в какой-нибудь ночной ресторан, а уж там... Но это я додумать не успеваю, потому что добралась до кабинета, который мне и поручили. Это был директорский кабинет в английском стиле. Классика с обилием дорогого натурального дерева, штор с двухслойным ламбрекеном и действующим камином. Моя работа ограничивалась выбором и оклейкой обоев.

В приёмной, прямо на подоконнике, сидел джентльмен на миллион евро, чем-то похожий на актёра Джона Малковича.

- Наконец-то, – недовольно сказал Джон Малкович. Он курил тонкую сигарету и краем глаза щурился в айфон.

- Вы сказали быть к девяти. Сейчас девять.

-Если бы не твой прицеливающийся взгляд, — сказал Малкович, покосившись на мои шпильки, — я бы не поверил, что ты малярша.

- А что не так со взглядом? – я не стала цепляться к обращению на «ты».

- Глубина твоего взгляда, — сказал Малкович, — равна длине твоей руки, то есть расстоянию до стены, которую ты красишь. Всё, что ближе или дальше этой стены, ты просто не видишь.

- Допустим, — я оглянулась, — а где мне переодеться?

- Можно здесь. А можно в переговорной. Там никого. По коридору, первая дверь направо.

Первая дверь направо была снята с петель. Она стояла рядом с пустым проемом. Комната за проемом была без мебели, укрыться было негде. Я вернулась к Малковичу.

- Там нет двери, — сказала я.

- Я знаю, — сказал Малкович и мазанул пальцем по тачскрину. — А зачем тебе дверь?

- Я бы хотела переодеться, — напомнила я.

- Дверь не поможет, — сказал Малкович, — все наши помещения просматриваются камерами наблюдения.

- И туалет?

- Не знаю, — пожал плечами Малкович, — у меня личный санузел. Я же хозяин.

- Пустите меня туда на минутку?

- Валяй, — Малкович снова уткнулся в айфон.

Личный санузел босса выглядел совершенно обыденно. Если не считать огромного кафельного панно с портретом голого босса напротив душевой кабины. Я не удержалась и посмотрела на нижнюю часть панно. На причинном месте висело большое банное полотенце.

- Мне тут только что фотки сбросили, — сказал Малкович, когда я снова появилась в приемной, — с нашего новогоднего корпоратива. Такое свинство! Хочешь взглянуть?

- Лучше взглянем на образцы обоев, — я достала папку с файлами, — для кабинета в английском стиле рекомендуется растительный рисунок…

-Погоди, башка трещит, — сказал Малкович. Он отшвырнул айфон и стал ходить по приемной, сжимая голову руками. Пальцы отягощали перстни. — Я сейчас.

Малкович вышел из приемной, а когда вернулся, то волок за собой огромную бутыль «Джонни Уокера», черный лейбл, на медных колесиках.

- Из личных новогодних запасов, — сказал Малкович, — с утра прикладываюсь.

Бутыль была изрядно начата.

- Будешь?

- Нет, — сказала я, — пойду работать.

Малкович качнул горлышко и отхлебнул виски. Потом закурил и брякнулся на кожаный диван.

- Чего ты ждешь? - сказал он. - Садись рядом со мной на расстоянии вытянутой руки, иначе ты меня не увидишь.

Я села напротив дивана на кресло.

- Тебя как зовут?

- Вера.

- Я так и думал. Так вот, у нас был корпоратив. Это была чудная новогодняя ночь, Вера, ёлка огнями переливается, отражаясь в изысканном серебре с чёрной икрой, — Малкович снова выпил, — и вся бухгалтерия в полном составе танцует на столе буги-вуги. Вообрази!

Я промолчала.

- Эти бухгалтерские тетки в золоте не могли отказаться, — усмехнулся Малкович, — меня нельзя ослушаться.

- Это ваши дела, извините.

- За что извинять, если дело не в делах, а в душе? — сказал Малкович и похлопал себя по груди.

- Вы о своей?

- В том-то всё и дело, что нет. Я такой же хрюндель, как и все, — сказал Малкович, — свинья в лакированных штиблетах.

- А все — это кто?

- Да все, Вера! Все! И ты, кстати, тоже. Хрюшка со стразами!

- Не хамите.

- И не думал, — усмехнулся Малкович, — мы же все скоты, нам всё можно. Можно прыгать на столах, можно купаться в пино нуар по пятьсот баксов за бутылку, можно переспать с любой секретаршей прямо под волшебной новогодней елкой.

Я покосилась на бутыль с виски. Она выглядела бездонной. День пропадал, как невыбранный из миксера раствор.

Малкович снова выпил.

- Я, пожалуй, пойду домой, - я встала с кресла.

- Иди, а я напишу заявление, — сказал Малкович, — что ты украла у меня золотые часы. Вот эти.

Он поднял рукав пиджака. Блеснуло золото часов.

- И свидетели есть? – поинтересовалась я.

Малкович только рассмеялся. Действительно, какая проблема найти свидетелей? Те же охранники скажут что угодно. За такие-то зарплаты и не соврать?

- Чего вы от меня хотите? – спросила я.

- Ничего, — сказал Малкович, — просто согласись со мной, что мир населяют скоты.

- Нет.

- Тебе просто очень хочется казаться правильной, Вера! Но можешь не стараться, — сказал Малкович, — я всё про тебя знаю.

- Читали мою анкету?

- Зачем? Она у всех малярш одинаковая, — Малкович основательно приложился к виски. — Ты приезжая, в институт не попала. Домой не вернулась, пошла в строительное училище. На летней практике познакомилась с москвичом — прорабом, затащила его в постель. Так?

- Нет, не так, — сказала я. — Я его очень любила.

- Постель закончилась беременностью, — пропустил мои слова Малкович, — но москвич не поверил, что ребенок от него. Вот такой ревнивый дурак. Вы поссорились и расстались. Ты сильно переживала расставание и нагружала себя разными подработками. Дело закончилось производственной травмой и гибелью неродившегося ребенка. Ладно, Вера, хватит о тебе, давай я расскажу о несчастном одиноком прорабе.

- С прорабом всё в порядке, он усердно работал и выбился в большие начальники, — сказала я, — и теперь он хозяин вот этой самой фирмы. Сидит прямо передо мной и мешает мне работать.

- И мало того, он до сих пор не верит, что это был его ребенок, — Малкович закурил. — Ты ведь наврала мне тогда?

- Я тебе уже отвечала на этот вопрос, — сказала я, — больше не буду.

-Хорошо, давай мы с тобой сейчас выпьем и простим друг другу все наши ошибки, — Малкович потянулся к бутылке, — ошибки молодости нужно прощать..

-А мне нечего тебе прощать, — сказала я. — И от тебя я тоже ничего не жду.

- И напрасно, - Малкович протянул мне туго набитый конверт, - это от меня.

- За что? - спросила я.

- За что? Хм-м! Ну, например, за оклейку обоев, — сказал Малкович, — с растительным рисунком. Разве в этом дело?

- Я ничего не оклеивала, - сказала я, - и даже не шпатлевала. И не собираюсь.

- Значит, всё-таки не простила, — Малкович посмотрел в окно, — а может, просто этого мало? Ты скажи, Вера, я с удовольствием дам тебе два таких конверта, три, четыре, сколько хочешь, только скажи.

- Мучайся в догадках до конца жизни, — усмехнулась я. — Хотя, если хорошо попросишь, могу и подсказать.

- Подскажи, пожалуйста, - сказал Малкович.

- Не заставляйте танцевать на столах своих несчастных подчиненных, — сказала я, — это единственное, что тяготит меня в наших отношениях. Вы мне обещаете?

- Обещаю, — сказал Малкович. — А почему мы снова на «вы»?

- Потому что это расстояние вытянутой руки, — сказала я. — Прощайте.

- Я тебе позвоню?

- Нет, Джон Малкович, я не возьму трубку.

- Я Виталий. Ты что, забыла мое имя?

- Напрочь, — сказала я, — и сразу.

Я сняла комбинезон и, слегка виляя попой, влезла в узкую юбку. А Малкович сидел и смотрел. Я надела сапожки, накинула шубку и ушла.

И поклялась больше не работать под Новый год. Всё равно ни зашпатлевать, ни оклеить уже ничего нельзя.