Я так много слышала рождественских историй...

Я так много слышала рождественских историй, что стала вспоминать, а была ли в моей жизни хотя бы одна из них?

Необычных-то историй в моей жизни хватит на комплексную строительную бригаду отделочниц. Но вот какая из них самая рождественская?

Рождественские истории случаются зимой, это первое.
Они должны быть со счастливым концом, это второе.
И третье — это запах ёлок, воск свечей, глянец новогодних шаров.

В итоге я поняла, что нет у меня такой истории, которая бы включала в себя все три признака. Чего-нибудь в каждой истории да не хватало. То зимы, то ёлки, то счастливого конца.

И тогда я решила вспомнить историю, в которой вообще не было ни одного признака. Но она рождественская.

В то время я еще не была маляршей. После школы два года отработала в библиотеке, пока библиотекарша не вышла из декрета. А потом получила расчёт и оказалась вольным человеком на пороге лета и новой жизни.

В то лето я себе очень нравилась. Бывают такие моменты в нашей девичьей жизни, когда вдруг ты ощущаешь новую силу, о которой вчера еще и речи не было. И вдруг мир словно бы изменился. Просто рухнул к твоим ногам. И люди, живущие на обломках этого рухнувшего мира, необычайно счастливы, если, проходя мимо, ты коснешься их случайным взглядом своих невероятных по выразительности глаз. И в миллионах душ навеки пропишутся твоя безупречная походка, загорелые плечи, льняные волосы с небрежной косицей, идеальные, нагретые солнцем бёдра, длинные гладкие икры и лёгкие прелестные ступни.

Я шла по пляжу мелководного Азовского моря, вдыхая жгучую смесь его колдовских испарений. Мне захотелось раствориться в мареве золотого жара, растекавшегося над зеленовато-голубой водой вплоть до линии горизонта, выписанной каллиграфической чёрной тушью. И вот тут…

- Моментальные фотографии с осликом и обезьянкой от Геры, - услышала я приглушённый баритон, подёрнутый паутинкой хрипоты.

Я замерла на границе золотого жара, чуть опалив ресницы и осветлив глаза, невольно создав новый цветовой контраст, дразнящий до дерзости.

На границе моря и суши стоял широкоплечий человек. На шее красовалось ожерелье из камешков цвета слоновой кости. На ожерелье висел фотоаппарат. Узкая талия и впалый живот были перехвачены красным ремнём, вдетым в штрипки лёгких льняных брюк. Высоко поддернутые манжеты опоясывали тугие мускулы ног, облизанных морем по сбитые о камни лодыжки. Этот Гера был писаным красавцем.

- А где ослик и обезьянка? – спросила я.

Присущая мне голосовая модуляция подпеклась в испарениях соли и прозвучала грубовато. Но в целом это неплохо, мир простых отношений как раз и должен выглядеть грубоватым. Как фактурная штукатурка-турка, накиданная «шубой».

- Ослик и обезьянка прячутся от жары, - Гера повернулся к морю и громко свистнул.

В море возникли две фигуры, послушно двинувшие к берегу. Ослик и обезьянка. Оба с мокрой шерстью цвета маренго. Ослик блаженно скалился, а обезьянка хмурилась и нервно оглядывалась назад, в открытое море.

- Она очень боится акул, - сказал Гера.

- Какие ещё акулы? – я насмешливо дёрнула плечом, стоя к происходящему вполоборота.

- Белые, самые страшные, - сказал Гера, - моей обезьянке десять лет, восемь из них она ходила на круизном судне. Была любимицей публики. Но однажды, в сильный шторм, она упала в океан. И никто, кроме капитана, этого не заметил. Капитан приказал развернуть судно и идти на поиски обезьянки. Это было запрещено. По инструкции капитан должен был укрыться в ближайшем порту и переждать бурю.

- А он взял и не укрылся, - подтолкнула я сюжет. Мне не нравилось стоять и слушать эту простенькую сказку, как совсем уж маленькая девочка.

- По счастью, шторм постепенно стих, - сказал Гера, не обращая внимания на мою шпильку, - видимость улучшилась. Капитан навёл бинокль на еле заметную в океане точку, которая и оказалась головой обезьянки. А рядом уже кружились плавники акул. И капитан не знал, успеет ли он дойти раньше, чем голодные акулы кинутся на обезьянку.

- А поблизости, совершенно случайно, плавал ослик, - подхватила я интонацию капитана.

- У нас в городе есть живодёр по имени Жора, - сказал Гера, - Жора купил на базаре ослика. На шкуру. А ослик заупрямился идти с Жорой. Тогда Жора взвалил ослика на плечи и потащил на себе. А по дороге решил искупаться. Было жарко. А я ловил бычков и увидел, как Жора тащит ослика.

- И вы спасли ослику шкуру, - я слегка дёрнула себя за косицу, - у вас невероятная фантазия.

- Сегодня тут пусто, - сказал Гера, - не с кем поговорить. А я привык разговаривать. У меня всегда были собеседники, или члены судовой команды, или скучающие пассажиры. Круизник — это многолюдный город.

- Неужели вы были тем благородным капитаном, спасшим обезьянку? – театрально застонала я. - Ну, признайтесь же мне, я вас умоляю!

Боже, какой банальный донжуан. Я просто теряю самоуважение.

- Был, но списали, - Гера посадил обезьянку на плечо, - в аккурат из-за срыва графика. Но если бы я не спас обезьянку, её уже не было бы на свете. И ослика не было бы. Море было бы, и акулы, и живодёр Жора, и мы с вами были бы. А ослика и обезьянки не было бы. А они тоже должны быть.

- Всех не спасти, - сказала я. Не помню, где я слышала эту фразу, но она мне понравилась.

- Я спасу всех, - сказал Гера и снял с шеи фотоаппарат, - может, хотите снимок на память?

Я бы никогда не смогла представить себя в роли героини снимка. С осликом и обезьянкой.

- Нет, спасибо.

- Пожалуйста, - сказал Гера и, размахнувшись, выбросил фотоаппарат в море.

- Зачем? – невольно ахнула я, забыв про манеры. - Зачем вы это сделали?

- Просто он мне больше не нужен, - буднично сказал Гера, - потому что завтра у меня свадьба, женюсь, и наступит новая жизнь.

- Неожиданно вы как-то, - не нашлась я сказать что-то более содержательнее.

- Почему неожиданно? - пожал плечами Гера. - Я её со школы знаю.

- Она какая-то особенная, да? - ржаво проскрипела я.

- Нет, самая обычная девушка, - сказал Гера. - Но меня всё устраивает.

Гера поставил обезьянку в воду:

- Возвращайтесь в море, ребята, тут жарко.

Ослик и обезьянка тихо побрели обратно. Скрылись из виду.

- И что же вы так долго тянули со свадьбой? - я никак не могла уняться. - Если со школы знакомы.

Гера сел по-турецки на песок.

- Да как-то раньше я про это не думал. Мне и одному хорошо было.

- Конечно, одному хорошо, - сказала я, - если человек по натуре бабник.

- Почему бабник? - удивился Гера. - Я ни за кем не бегаю.

- Понятно, значит, бегают за вами.

- Никто за мной не бегает. Поймите, эту девушку постоянно обманывали. Вначале обворовали брачные аферисты. Потом жильё отняли бандиты, а она загремела в бордель. Сумела удрать, без паспорта и денег. Ночевала на пляже. Некуда было пойти и негде жить. А я утром люблю купаться. Рано утром, пока вода холодная.

- И вы её тоже спасли? - спросила я, уже зная ответ.

- Завтра свадьба, - сказал Гера, - иначе она пропадёт.

В прочитанных мной за два года библиотечных книжках мужские натуры — отъявленные эгоисты и вруны. А тут ангел с идеальной фигурой, здоровой психикой и высшим капитанским образованием, который собирается жениться не по любви или хотя бы из выгоды, а из жалости.

Я стояла и не знала, что делать. Уходить не хотелось, оставаться не имело смысла.

- Вы когда-нибудь ловили ставриду? – неожиданно спросил Гера, - очень интересная рыбка. Она ловится на голый крючок.

- В точности, как ваши поклонницы, - не удержалась я. - Нет, не имею никакого желания.

- Хорошо, - сказал Гера и взял меня за руку.

У меня вдруг появилась точка опоры, я перестала растворяться в золотом мареве, я стала осязаемой.

Гера вёл меня на невысокую дюну, где стояла спасательная станция.

- Сейчас там никого, - сказал Гера, - спасатели играют в футбол с пляжем авиатехников. Я возьму весла.

Гера открыл дверь и пропустил меня вперёд. Внутри было прохладно и темно. Я прошла и остановилась. Пахло нагретым табаком, листья которого сушились на крыше станции. Гера подошёл совсем неслышно. Обнял меня и уверенно поцеловал.

Я ощутила его губы. Я не возмутилась, не знаю почему. Мы целовались, и у меня возникло чувство полёта. Я вспомнила городской парк, музыку и вышку, на краю которой стояла. Мои ноги были спутаны верёвкой. А внизу было крохотное озеро, в которое я должна была попасть, чтобы не разбиться о землю. Я досчитала до трёх и полетела.

И меня с силой обнял ветер, с такой же силой, как у Геры. И я доверилась ветру, утратив способность кричать и сопротивляться падению. И мне хотелось падать в вечность. И я падала.

А потом путы на ногах выдернули меня из падения. Я отдышалась, пригладила волосы и до вечера стояла у вышки. Смотрела, как следующая счастливая девушка падает в объятия ветра. Вся очередь состояла из счастливых девушек со спутанными ногами.

- Нельзя быть счастливой, - осенило меня, - надо быть несчастной. И тогда Гера будет твой.

Щекочущий аромат табачных листьев придал мне смелости.

- Кстати, - я отстранилась от Геры, - мне тоже нужна помощь. Вы поможете?

- Я помогаю. Ты ведь не захотела ловить ставридку, и мы её не ловили, - сказал Гера, - ты захотела целоваться, и мы целовались. Разве нет?

Какая потрясающая по наглости самоуверенность. Жалкий пляжный психолог. Дуры-девки на шею бросаются.

А я не девка. К чёрту путы! Захочу грохнуться башкой о землю — возьму и грохнусь.

Я выскочила на двор. А потом вниз к морю. Темнел мокрый песок. Вдали вились чайки.

Я вошла в воду и побрела к горизонту. Теперь мне действительно придётся утопиться. Я стану русалкой и короткими летними ночами буду петь свои грустные песни, глядя сквозь толщу прозрачной волны на гуляющих по набережной людей.

Я удалялась от берега, и вода становилась холоднее и чище. Я должна была прожить этот день как-то празднично. Но не сумела.

Прощай, белый свет, прощай, тёплый воздух, прощай, далёкий берег.

Я слизываю быстрые слёзы.

И натыкаюсь на стоящего в воде ослика. На ослике сидит обезьянка. Она перебирается ко мне на плечи и обнимает за шею.

- Милые вы мои, - растерянно бормочу я, - я иду топиться.

И тут до нас доносится свист Геры. Ещё один. Ослик поводит ушами и поворачивает к берегу. Обезьянка умоляюще бормочет и дёргает меня за ухо. Она не хочет отставать от ослика. Я вспомнила, что она боится акул. Я иду за осликом. Дорога обратно кажется длиннее. Я устала и еле передвигаю ноги.

На берегу стоит Гера. Гера молчит, скользя по моей поникшей фигуре насмешливым взглядом.

Ему смешно. Надо было утопиться.

Я опускаюсь на песок, Гера садится рядом.

- В этом море нельзя утопиться, - говорит Гера, - тут мелко.

- Но за свою девушку-то вы переживали, - замечаю я, - даже жениться решили, чтобы не утопилась.

- Не было никакой девушки, - сказал Гера, - выдумал я её. Но если бы была, я бы обязательно женился.

- Как это не было? – от неожиданности я поднялась на ноги.

- Очень просто, - пожал плечами Гера, - не было и всё. Но если тебе будет очень плохо, то ты приезжай. Я женюсь на тебе. Но только если очень плохо, поняла?

  - А если никакой свадьбы не будет, - с подозрением спрашиваю я, - зачем выбросили камеру?

- Климат у нас морской, железо быстро разъедает, - ответил Гера, - труха уже, короче. И вообще, я не фотограф, я капитан. И мне уже обещали судно, не круизник, конечно, но это не важно.

- А зверюшек куда денете? – спросила я.

- Как жили, так и будут жить на спасательной станции, - сказал Гера, - пока я тут начальник, а потом дождусь смены и передам из рук в руки. И буду навещать, когда приду из рейса.

- Я пошла, - сказала я, - а вы так и не спросили, как меня зовут. И не надо.

- И не надо, - согласился Гера, - приедешь — спрошу.

- А зовут меня Верой, - я показала ему язык и пошла к выходу, - можете сразу забыть.

Ослик и обезьянка смотрели мне вслед. И Гера смотрел. А может и не смотрел, я же не оборачивалась.

Прошло много лет. Я уже давно малярша со стажем. Живу одна. Мне нравится моя жизнь. Хотя иногда мне хочется к Гере. Но он предупредил, что у меня всё должно быть плохо. А у меня всё хорошо. Поэтому я никогда к нему не приеду.

Но дело даже не в этом. Я никогда не приеду, даже если у меня всё рухнет. Даже если я останусь без гроша в кармане и крыши над головой. Потому что я не ослик и не обезьянка и меня вовсе необязательно держать на спасательной станции и передавать из рук в руки.

И всё равно, спасибо тебе, моя дорогая, потому что ты — моя самая первая любовная история, которую иначе как рождественской и не назовешь.