Исправлять или не исправлять текст? После Реквиема

ИСПРАВЛЯТЬ  ИЛИ НЕ ИСПРАВЛЯТЬ?  ПОСЛЕ РЕКВИЕМА


Но слепая судьба по живому безжалостно режет,
И мелодии века все больше похожи на скрежет,
И все громче ночные вороны горланят картаво,
Подводя на соседнем погосте итоги квартала...

Ах, какая компания снова сошлась за рекою,
И с туманного берега весело машет рукою...
Закупить бы «пивка для рывка» и с земными дарами
 Оторваться к ушедшим друзьям проходными дворами...
 
http://stihi.ru/2009/07/06/5537
Игорь Царев


В рецензии заглядываю не так часто, но вчерашняя дискуссия заставила задуматься о вечном и творчестве, которое останется потом, когда автор шагнет на тот берег, где ждут нас милые тени, и сам для этого мира станет тенью, а страница с произведениями останется вот хотя бы на нашем любимом сайте.

Случиться это может и совершенно неожиданно,  как говаривал мой любимый герой: все люди смертны, и часто смертны внезапно. И вот тогда из самых лучших побуждений наши друзья, мужья, сыновья, имея пароль к странице, могут кое что изменить и исправить, уже не советуясь с нами по той простой причине, что советоваться сложно в такой ситуации. Но ведь им очень хочется, чтобы мы стали еще краше, еще талантливее, потому что после ухода нас любят еще больше те, кто любили и при жизни, и все делается из самых добрых побуждений.

Стоит или не стоит это делать, вот в чем вопрос?
Каждый волен на него ответить по-своему, конечно. Но лично я была бы категорически против такого вмешательства, даже если это моя лучшая подруга, редактор от бога, или муж, не чуждый литературного творчества, или дедушка, который всю жизнь только писательством и занимался, или друг филолог, который несомненно пишет значительно лучше меня,  но…

Несколько раз сталкивалась с такими исправлениями и ничего хорошего из этого не вышло. Могу говорить только о собственном горьком опыте, возможно у кого-то он совсем другой.

В первый раз друг филолог, редактор в областной  газете,  прислал мне текст моего стихотворения, где было исправлено все, вплоть до размера и рифм, буквально все,  и гордо заявил, что вот в таком виде он напечатает этот текст, и моим именем подпишет.

Естественно я отказалась в резкой форме, потому что к тому тексту отношения никакого не имела. Лучше он стал или хуже, я этого даже не поняла, но то, что совершенно чужим, факт. Такого текста я не писала, и не надо его печать и мне приписывать.

Это был пример того, как можно «поработать» над чужим текстом. Не очень понятно, зачем это делается? Не подходит текст, не нравится, ну и давай, до свидания, не велика потеря. А если всего этого я сказать уже не смогу, и в публикации  моей памяти появится какое-то инородное, чуждое лично мне чудовище? Зачем такое нужно и главное, кому?

Был и более масштабный случай, когда книга просто стала другой, перекроили  целую рукопись, в угоду идее близкого мне человека, которого я, возможно, любила тогда, доверяла, потому и не сопротивлялась, закрыла глаза, опьяненная процессом совместного  творчества. Отрезвил меня мой ученик Олег, который зашел в гости и поинтересовался, какой фигней я собственно занимаюсь. Он уже видел новые варианты текстов, которые ему нравились, и были дороги в прежнем виде, иначе бы не обратил внимания, но вот так тогда совпало.

Я долго объясняла своему любимому мальчику, что  смотрю теперь на мир по-другому, что такой вариант тоже имеет право быть, он мне даже нравится. Олег, который младше меня на четверть века, посмотреть, как на больного ребенка, и усмехнулся.

-Надеюсь, прежний вариант остался? - спросил он, когда терпеливо выслушал все мои веские доводы, нашел в компе рукопись, скачал себе на флэшку и ушел.

Он понял, что со мной разговаривать бесполезно, побоялся, что ради большой любви уничтожу старый вариант,  и ничего не останется. Кстати, почти так и случилось, только на старом диске потом нашла ту рукопись, когда дурман прошел, и я прозрела окончательно.

Но все это происходит, скажем так, при жизни автора, а если он может только взирать на все с небес или из Пекла и не в силах уже вмешаться? Кто-то родной и близкий забросил свои дела и трудится, не покладая рук,  над нашими несовершенными текстами, уверенный, что он творит добро, что от непосильного его труда станет только лучше и краше...

Был  и более курьезный случай, моя подруга, у которой была рукопись романа, решила его напечатать, потому что почерк мой разбирать на самом деле очень сложно. Тогда еще машинка «Москва» была нашим орудием труда. И потом принесла экземпляр, с гордостью заявив о том, что теперь он - само совершенство. Она поработала над лексикой, стилистикой и всеми остальными составляющими, кое-что в образах героев подправила, заверила, что соавтором быть не собирается, так сказать, морального удовлетворения ей хватило.

То, что эту рукопись придется выбросить, я не сомневалась с самого начала, настолько мы люди разные по складу характеров и взгляду на мир, но решила, что хотя бы перепечатывать будет легче, чем  когда разглядываешь мои каракули. И от этого пришлось отказаться, потому что даже финал оказался совсем другим, более жизненным и читабельным, как сказала в итоге Светка. Очень обиделась, когда так и не увидела своей гениальной работы на странице. До сих пор не разговаривает, увы, а меня обвиняет в черной неблагодарности.

Но вот уж точно говорят, что иногда лучше ничего не делать, чем пахать в поте лица, потому что вреда будет меньше.

Не спорю с тем, что  можно убрать ошибки, опечатки, лишние запятые, поставить недостающие, если руки чешутся, очень хочется, то  работу корректора сделать, хотя и  это тоже не обязательно, на странице, по крайней мере. Но если уж удержаться никак нельзя, хотя это очень опасно, человек начинает править и содержание тоже, о нюансах уж и не говорю.

 И одно дело, если мы можем взглянуть, оценить, согласиться – правка бывает очень полезна, кто спорит, но она должна быть совершенно незаметна и органична.

 Какими уродливыми порой становятся лица после пластических операций,  какими неузнаваемыми, если и не страшными даже, но совершенно другими. А разве с текстом происходит не то же самое? Ведь и сам автор иногда так наисправляется, если увлечётся, что  диву даешься, вместо живой, благоухающей розы появляется искусственный цветок, чем-то ее напоминающий, но ни цвета ни запаха, хотя, конечно, хотели мы как лучше, а тут другой человек, пусть и близкий, и родной, и даже понимающий нас, как кажется, но это другой человек с совсем другим миром…

Мы уходим, страницы остаются, они конечно, должны остаться, потому что это то самое и очень важное, что мы можем оставить, и вдруг через сто лет кто-то прочтет и откроет для себя что-то, ведь всегда могут обнаружиться единомышленники.

Но как стареть надо достойно, по возможности без всяких пластических операций, так и тексты дождины оставаться неприкосновенными, насколько несовершенными бы они не казались.

Почему никому не приходит в голову дописать что-то на картине Левитана, а то и на Врубеля и на Рубенса не замахнуться? Серной кислотой полотна обливали, но  дописать никому не хотелось ( я не о репродукциях говорю), а тут вдруг появляется неодолимое желание помочь автору.

Мы уходим, труды наши остаются. Может быть, они и не стоят внимания, но  это то, что мы творили, наедине с собой, вкладывая в это душу, силы, свои мысли и чувства.

Пусть они такими и останутся, ну как получилось, как вышло, не лучше и не хуже.

 Даже соавторство вещь неоднозначная, и для меня лично всегда была со знаком минус, а уж исправления без согласования – тем паче…

Не стоит брать на себя слишком много  в таком тонком деле, как литературное творчество…
Хотя это конечно, мое личное мнение, ведь будет все равно, как будет