Неизбежность метафизики

   "Только человек способен из трёх сосен сделать лес и в нём заблудиться, а потом истерично заламывая руки, искать в себе, то Сусанина, то Моисея." Люк Яхве

   У Хайдеггера: «Наш вопрос о Ничто — что и как оно, Ничто, есть — искажает предмет вопроса до его противоположности. Вопрос сам себя лишает собственного предмета. Соответственно и никакой ответ на такой вопрос тоже совершенно невозможен.Только потому, что в основании человеческого бытия приоткрывается Ничто, отчуждающая странность сущего способна захватить нас в полной мере. Только когда нас теснит отчуждающая странность сущего, оно пробуждает в нас и вызывает к себе удивление. Только на основе удивления — то есть открытости Ничто — возникает вопрос “почему?”»
... Чистый парадокс парадокса -- Бытие "есть" своим непотаенным ускользанием в Сущем.
    Сущее падает вещами в ничто в свете Бытия.
    Бытие спряталось в непотаенности, оно пожелало деонтологизирующего забвения в онтическом, ради экзистенциального напряжения избранных, мужественного сопричастия к судьбе Бытия, отозвавшихся на его зов в непрекращающейся болтовне(Gerede) Сущего.
    Судьба бытия быть забытым, дабы в заброшенности Дазайн в Сущее, то ли как наскучившая игрушка, то ли как карандаш, закатившийся под шкаф, то ли как десантник, заброшенный во вражеский тыл обнаружить себя, отряхнув онтическую пыль, в испепеляющем сиянии, одобрительном кивке(Wink) Последнего Бога (der letzte Gott), шествующего мимо.
    Красиво... даже в моём любительском пересказе.
    Онтология Хайдеггера глубока, потому что личностна.
    Хайдеггер сам являлся образцом подлинного Дазайн, неким чистым родником Бытия в онтической пустыне.
    Тут как в случае с Гегелем, появление которого объективировано ходом самой Истории.
    Великие мыслители велики неизбежностью своего появления, обусловленного кризисом мышления.
    «Сова Минервы начинает свой полет лишь с наступлением сумерек»
    Вхождение в фундаментальную онтологию само по себе высший экзистенциальный акт, сопричастность к судьбе Бытия.
    Но вслед за самим Хайдеггером в его "насильственной" интерпретации Канта и Платона, мы оставляем себе право на домысел того, что он хотел сказать и что сказал на самом деле.
    Надо откровенно признать, как не злоупотребляй новоязом, как не изощряйся в различии Бытия и Сущего, бегство несостоявшегося теолога от метафизики не случилось.
    Пафос изложения сделал его онтологию новой метафизикой -- очередным мифом о Бытии.
    И в каком-то смысле религией.
    А Хайдеггера пророком, провозвестником новой эпохи -- Второго Начала (События-озарения Er-eignis).
    Метафизика неизбывна, но теперь уже в диктате и, как следствие, мессианской дидактике самого носителя Бытия -- Хайдеггера.
    Параллели с монотеизмом и его идеалистическим закулисьем, очевидны.
    В своей "забытости" Бытие ведёт себя как апофатический Творец -- Бог есть, потому что Его нету.
    Мира, правда, оно не творит, но молчаливо дает какое-то время паразитировать на себе Сущему в бытоточащих язвочках Дазайн.
    (Если, образно, Сущее похоже на болезнь Бытия, то не болеет ли и Бог-Творец миром, чтобы в должный час "смертью смерть поправ", возвестить "я победил мир", то есть избавился от навязчивой иллюзии, окончательно выздоровел?)
    Есть в этой аналогии и своё грехопадение в досократическом Эдеме из "райских кущей"онтологии в "кровь и пот" онтики.
    Есть и неизбывная, не сглаживаемая никаким благородным поступком, укоренённая в самой природе Дазайн, Вина за "первородный грех" бытийной неосуществлённости перед Высшей Инстанцией -- удалившимся Бытием.
   "Вина отдельного человека остается на нем и она тем устойчивее, чем он отдельное", -- отдельное от Бытия, брошенное на произвол Сущего, Дазайн.
    Есть и своя эсхатологическая развязка.
   "Бытие сущего собирается (legesqai, logoz) в последнем моменте своей судьбы (Geschick). Прежнее существование бытия обрушивается в своей все еще скрытой истине. История бытия собирается в этом расставании. Собранность в этом прощании -- как сбор урожая (logoz) предельного (escaton) выражения его прежнего существования составляет эсхатологию бытия. Бытие как seynsgeschichtliche (посланное) является эсхатологическим."
    Бытие подобно вечно анонимному Творцу так же "попускает" существование зла (ничто) в тварном мире, как ложную пародию на добро ради эсхатологии "конца времен" (Ereignis), за коим следует очищающее Спасение для избранных (читай, аутентичных Дазайн).
    Вот только в принципиальном бытии-к-смерти (Sein zum Tode) Хайдеггер личного бессмертия не обещает, поскольку предельное экзистенциальное наличие Дазайн, для которого душа и тело лишь вещи среди вещей, онтическая аура может претендовать исключительно на Ничто.
    Мало того, и человеческое вообще лишь надстройка над чистым присутствием Дазайн.
    Антропоморфизм лишь базовая модальность экзистирования, преосуществление сущностного в Бытие.
    В анестезии "прирученной" смерти -- Царствие Небесное, нирвана, мир предков и пр. -- живет только неаутентичное Дазайн, усыплённое обезличивающим Дас-Ман.
    «Время ночи мира — это скудные времена, и это время становится все более и более скудным. Оно становится настолько скудным, что неспособно даже воспринять отсутствие бога как отсутствие»
    По Хайдеггеру, смерть не дана, а задана -- в открытом предстоянии смерти, "выдвинутости в Ничто" экзистирует Дазайн.
    Но Хайдеггер отнюдь не атеист.
    Вникнув в его медитативные размышления над Четверицей (das Geviert) -- боги-земля-небо-человек -- его можно назвать онто-теологом.
    По замыслу, "одноразовое" Дазайн должно удовлетвориться отпущенным ему отрезком времени, в котором оно героически сочась экзистенцией словно рана кровью, само извергало Бытие в аутентичном свидетельствовании тотального нигилизма Сущего, чтоб затем, вспыхнув Ужасом ничто (Furcht), исчезнуть в чистой стихии Бытия, как мотылёк в пламени свечи, распавшись на золу и свет, явив этим актом аннигиляции сакральное тождество Бытия и Ничто.
    В последнем значении жизнь это вечность в миниатюре -- Нечто в Ничто.
    Подлинность Дазайн конкретизирует Время до бесконечности.
    Судьба Бытия зависит от экзистенциального качества Дазайн, в критической массе которого происходит Вспышка Сверхновизны Великого Начала.
    В замкнутом тождестве Сущего нет ничего нового, неприходяще новое только Бытие.
    Бытие не приходит, оно снисходит, шествуя в полночь мира Последним Богом мимо, едва заметным кивком возвещая ночь перед рассветом.
    И тут проглядывает почти евангельское Обетование  -- ничтойность Бытия обещает бытийность Ничто.
    (Как заметил один неординарный мыслитель, Хайдеггер дошел до рубежа за которым следует вспышка понимания, но сам в неё не шагнул.
    След "дающего быть" Яхве -- мир.
    След проявляющего, но не проявленного Бытия -- Дазайн.
    И то и другое оттиск в пустыне ничто некой трансцендентной пяты.
    И проблема в метафоре сходна -- Художник ушел пропустить стаканчик, оставив персонажей написанной им картины мучиться вопросом своей "картинности".
    Только в христианской версии, хмельной Художник, возвратившись, из милосердия допишет обнадёживающую фигуру распятого Спасителя, а в хайдеггерианской, из справедливости прожжет по центру сигаретой, обозначив сияюще-зияющую бездну ничто.
    Хозяин-барин...
    Хм, а ведь интересная идея -- полотно с прожженной дырой посредине, в которую заглядывают апостолы и толпа ротозеев. И назвать "Совет о Дыре", допустим.
... Впервые читая Хайдеггера, с некоторой досадой упираешься в дьявольскую изощрённость мышления, вдобавок громоздкость изложения ещё больше усложняет понимание.
    А уж советы выучить немецкий ради непереводимых смысловых нюансов в подлиннике, выглядят просто насмешкой.
    Как будто бы "онтофундаментализм" может быть только немецким и ресурса других языков недостаточно.
    Будь проблемы перевода столь непреодолимы, то стоило бы ожидать, например, появления философии глухослепонемых во всём её дискриминирующем высокомерии.   
    И без того, поди уследи за ажурной вязью хайдеггерианской мысли, растянутой во времени да ещё в "узелковой" интерпретации эпигонов, как бы назло неофитстующим профанам, заливисто поющим на птичьем междусобойчике.
    Упрёки Б.Рассела и Н.Бердяева в этой связи понятны -- надо жизнь положить, чтобы в этом чирикании разобраться.
    А поскольку по причине кратости, жизнь нужна для другого, то многочисленные интерпретаторы Хайдеггера неизбежно поверхностны.
    Или роют глубоко, но не там.
    Или там, но не той лопатой.
    Эта философия настолько сложна и туманна, что каждый волен её понимать по-своему.
    Может поэтому, Хайдеггер так нервно реагировал на любые инициативы подхватить его фундо-онтологический пафос.
    Достаточно вспомнить, как он резко осадил Э.Юнгера в известной переписке о нигилизме, обвинив того в "старосветской" метафизике в трактовке проблемы.
    Что-де, именно метафизический нигилизм языка не позволяет нам раскрыть сущность нигилизма.
    Похожим тезисом руководствовался и Л.Витгенштейн, попытавшийся создать "дом Бытия" без призраков Платона.
    Но...
    По-моему, и у него ничего не вышло.
    Трудно описать радугу, не упоминая света и цвета.
    "Последние основания" с неизменным метафизическим душком всякий раз выскакивают как чёрт из табакерки.
    Ранний Людвиг по наивности полагал, что язык призван отражать реальность.
    Оказалось, язык по преимуществу обитает в своей реальности, в которую не всегда пускает сознание.
    Мышление (миФление) "картинками" всему виной, разум сюжетом пытается объяснить сюжет.
    Мифом убить миф.
    Молотком логики колоть орехи познания, совершенно не замечая, что и логика скучная сказка о последнем прибежище разума.
    Сознание мыслит пространством, и само являет собой Место в нигде, которое по определению не может быть пустым.
    Человек, надумывая образы на тему образца, по существу, собирает нектар с цветов собственного сознания -- это ли не сон?
..."Сокращай речь до смысла"
    Да, но это будет безликая речь, как цветок без запаха.
    Речь рыскает в предсмыслии.
    Однокоренное слово "река" -- река руслом ищет океан.
    Берега берегут реку.
    Вода смысла течёт по суше абсурда.   
... Язык ставит человека в "просвет" (Lichtung) Бытия как Истины, потому что "у истоков языка лежит поэма", то есть начальная лирическая избыточность на зыбкой грани музыкального ряда, которую следует принять как зов Бытия, струнами экзистенциалов совершенствуя слух.
    Вы никогда не задумывались, почему Хайдеггер не упомянул принципиальную маргинальность Дазайн?
    Парадокс в том, что критическая масса Дазайн, "детонирующая" вспышку Второго Начала, будет отнюдь не массовой.
    На зов Бытия откликаются немногие.
    Абсолютный слух эксклюзивен, хотя в потенции все Дазайн им обладают.
    Здесь уместно сравнение с обогащённым ураном, изотопы которого в малой, но мощной концентрации могут уничтожить мир.
    В фундаментальной онтологии исчезновение уготовано Сущему в химерической онтике Первого Начала.
    То есть грядёт прорыв в онтоисторию, в мир подлинности.
    Чем не Царствие Небесное с предшествующей ему апокалиптикой?
... Поэзия это говорящее молчание.
    Граница языка и музыки.
    Но она в своей субтильности отнюдь не кондитерский цех, а завод по производству цемента, скрепляющего здание мира.
    Философия, начав объяснятся на языке поэзии, лишь потом съехала на  платоновский верлибр, а затем и на прозу Аристотеля в дальнейшей её заунывной рационализации рыскающих эпигонов.
    Слава богу, высушенный ради концептуальных блюд лавровый лист мышления, снова оживает душистым венцом на челе философии.
    Философы всё чаще обнаруживают себя литераторами, а то и мифотворцами.
    Мудрец уже не возвышается над глупцом, постигнув тонкую связь между сакральным и профанным.
    Метафорой и понятием.
    Мифос в маске Логоса продолжает всё тот же пёстрый карнавал архетипов.
    Таков наш антропный удел.
... История человеческой мысли это поиск выражения невыразимого.
    "Небытие всегда лежит в границах человеческих ожиданий" Ж.-П. Сартр.
    Слово "граница" граничит с ожиданием блеска и метафизического прозрения.   
    Сознание рвется за границы языка в небывалое.
    Дефиниции короткий самообман, что язык всё ещё властен над моим миром.
    Осмысленное уточнение заканчивается там, где мы можем себе это позволить.
    Может поэтому, все кафкианские романы обрываются на пике абсурда.
    Может поэтому, по мысли Ж.Дерриды, текст, этот синоним мира, бесконечен и его можно только прервать.
    Может поэтому, гениальный автор знает, где остановиться, а не как продолжать.
    Любая история имеет главы, как бесконечный роман с вечностью в конечности событий.
    Прекрасная сказка существования кроется в недоступности окончательных знаний о происходящем.
    Твёрдость наших убеждений в пределе нашей компетенции.
    И это великое благо.
    Дойди мы до границы мира, где вещи исчезают сами собой, мы бы сошли с ума.
    С упоением скоблить ногтем картину изображающую мир, способны только физики.
    Остальным достаточно обитания в музейной раме сюжета.
    Может они и правы, ведь не исключено, что под обильными наcлоениями краски кроется серая холстина подрамника в скучном переплетении каких-нибудь суперструн.
    А не достойней ли другое -- обретя метафизический объем в двумерности холста, попытаться сойти с картины и стать самому Художником?
    Однако и тут подстерегает опасность остаться нарисованным на более масштабном полотне.
    Возможно, важнее не из чего и как я сделан, а что я могу сделать в предоставленных мне обстоятельствах, называемых судьбой.
    Но... судьба и есть граница моей воли.
    Тогда трансцендентны сами усилия, а не их предопределённый судьбой результат.
    "Любой исход есть твое истинное предназначение" Бхагаватгита.
    То есть "мы здесь не потому, что мы свободны, а потому что несвободны" от усилия преодолеть судьбу в дуализме выбора.
    И тут мы на пороге тайны принципиально иного решения проблемы.
    На каждый гордиев узел найдётся свой дамоклов меч.
... Человеческий фактор означает несовершенство человека, большую вероятность ошибочности его действий. Но в этом и преимущество человека в отличии от природных автоматов.
    Один из законов Мерфи гласит -- любое решение ошибочно. Разумеется, относительно какого-то идеального положения дел.
    "Человека можно определить как того, кто способен удерживать ошибку в существовании и длить ее в реальности... Только человек может ошибаться, при этом не исчезая...он может жить своим заблуждением... Судьба человека – продолжать существовать, постоянно ошибаясь в существующем».
    По весьма негегелевской мысли гегельянца А.Кожева, с окончательным познанием бытия исчез бы и человек, не как универсальный инструмент Мирового Духа, а как взыскующее невозможного уникальное начало.
    В лице ошибающегося, несовершенного человека Абсолют стремится выйти за свои пределы на следующий виток объективации с банком новых невиданных идей, тем самым преодолевая рок детерминизма. 
    Из чего следует, по-настоящему войти в философию возможно только со стороны смерти.
    И не в этом ли экстатическом предчувствии, каждый философ делает нечеловеческую попытку остаться человеком -- вечным в смертном.
    Адамом, озадаченным тайной своего присутствия в мире, которому проще было бы не быть, чем быть.
    И великий Мартин Хайдеггер перед лицом этой Тайны не исключение.