Собаки в жизни и творчестве А. С. Пушкина

        Доклад на XXIII Голицынских чтениях в Государственном историко-литературном музее-заповеднике А.С.Пушкина.
Село Большие Вязёмы Одинцовского района Московской области. 22 января 2017 г.

       Публикация: Егорова Е.Н. Мир фауны в творчестве А.С.Пушкина: "Пёс за ней бежит, ласкаясь..." // А.С. Пушкин в Подмосковье и Москве (XX Пушкинская конференция 1 окт. 2016 г.,XXI Пушкинская конференция 7-8 окт. 2017 г.  ). XIX и XX Троицкие чтения (2016, 2017 гг.). Хозяева и гости усадьбы Вязёмы (XXIII Голицынские чтения 21-22 янв. 2017 г. Материалы научных конференций. Под общ. ред. А.М. Рязанова. – Б. Вязёмы; М.: ООО "РазДваТри", 2018. С. 246-259.




Представители семейства собачьих (собаки, волки, лисы) являются частыми «гостями» на страницах пушкинских произведений и писем. Поэт упоминает их 147 раз [1].

Пушкин любил собак, обожал с ними возиться. Вот что писал его близкий друг С.А. Соболевский: «…я показал товарищу дом Ринкевича (ныне Левенталя), в котором жил я, а у меня Пушкин <...> Вот где стояла кровать его, на которой подле него родила моя датская сука [2], с детьми которой он так нежно возился и нянчился впоследствии…» [3] Письмо А.Н. Раевского от 24 августа 1824 года, адресованное А.С. Пушкину, свидетельствует о том, что у поэта была трость с собачьей головкой. Эту трость он подарил дочке одной из своих добрых знакомых: «…ее прелестная дочка вспоминает о вас, она часто говорит со мной о сумасбродном г-не Пушкине и о тросточке с собачьей головкой, которую вы подарили ей» [4] .
Собаки сопровождали А.С. Пушкина по жизни с раннего детства. У его сестры Ольги была моська, которую поэт воспел в лицейском стихотворении «К сестре» [5] (1814):

Иль моську престарелу,
В подушках поседелу,
Окутав в длинну шаль
И с нежностью лелея,
Ты к ней зовешь Морфея?

В 1821 году собачки уже не было в живых, судя по тому, что 21 июля поэт писал сестре из Кишинёва: «Какие у тебя любимые собаки? Забыла ли ты трагическую смерть Омфалы и Биззаро?» [6] Неизвестно, погибли эти собаки или их естественная смерть воспринималась в семье как трагедия.

Сохранился рисунок Пушкина, выполненный в академической манере во время учёбы в Царскосельском Лицее. Юный поэт изобразил охотничью собаку, скорее всего, легавую, с птичкой в зубах.

В октябре 1826 года подобную собаку Пушкин нарисовал на полях черновой рукописи «Евгения Онегина» [7]. Тогда поэт жил в Михайловском, где имелась небольшая псарня, или «собарня», как говорили местные жители. Анна Петровна Керн вспоминала, что Александр Сергеевич пешком приходил в Тригорское с тяжёлой железной тростью в руках и двумя крупными дворовыми псами — волкодавами [8]. Однако в рукописи он изобразил не волкодава, а охотничью собаку в ошейнике, может быть, Руслана — красного ирландского сеттера, названного в честь главного героя поэмы «Руслан и Людмила».

Этот пёс верой и правдой служил Сергею Львовичу Пушкину и весной 1824 года удостоился быть изображённым со своим хозяином на портрете, который написал художник Карл Гампельн. В первой половине лета 1833 года престарелый Руслан умер. Опечаленный Сергей Львович похоронил любимую собаку в Михайловском, в саду под раскидистой березой. Поставить памятник он не решился, опасаясь обвинения в язычестве со стороны соседей. И Сергей Львович, и его дочь Ольга Сергеевна Павлищева сочинили стихотворные эпитафии верному четвероногому другу.

Конечно, скорбел по нему и Александр Сергеевич. В том же 1833 году в Болдине, сочиняя «Сказку о мёртвой царевне и семерых богатырях», поэт нарисовал на листе [9] выразительный портрет собаки, внешне похожей на Руслана, каким он изображён на портрете С.Л. Пушкина. Этот лист представляет собой черновик текста, который в окончательном варианте таков:

И к царевне наливное,
Молодое, золотое
Прямо яблочко летит...
Пес как прыгнет, завизжит...
Но царевна в обе руки
Хвать — поймала. «Ради скуки,
Кушай яблочко, мой свет
Благодарствуй за обед», —
Старушоночка сказала,
Поклонилась и пропала...
И с царевной на крыльцо
Пес бежит и ей в лицо
Жалко смотрит, грозно воет,
Словно сердце песье ноет,
Словно хочет ей сказать:
Брось! — Она его ласкать,
Треплет нежною рукою;
«Что, Соколко, что с тобою?
Ляг!» — и в комнату вошла,
Дверь тихонько заперла…

Царевна здесь обращается к собаке в звательном падеже, который уже в пушкинское время употреблялся преимущественно в литературных произведениях. В именительном падеже кличка собаки Соколка.
Изображение собаки – это авторская иллюстрация к цитируемому выше отрывку. Важно отметить, что Соколка — единственный пес, которого в полной мере можно назвать героем произведения А.С. Пушкина. Он первым встречает прекрасную царевну у терема богатырей и сразу признает в ней хозяйку:

Ей навстречу пес, залая,
Прибежал и смолк, играя;
В ворота вошла она,
На подворье тишина.
Пес бежит за ней, ласкаясь…

Выполняя свои собачьи обязанности, Соколка всеми силами стремится уберечь царевну от злой старухи, не дать ей съесть отравленное яблоко, а когда беда случается, врывается в комнату хозяйки вместе с богатырями:

Входят, ахнули. Вбежав,
Пёс на яблоко стремглав
С лаем кинулся, озлился,
Проглотил его, свалился
И издох…

Глаз собаки на рисунке Пушкина очень выразительный, почти человеческий, над ним словно бровь выведена. Нос удлиненный, лоб по внешней линии довольно плоский, как у сеттера Руслана, а по внутренней — округлый, похожий на высокий человеческий лоб. Внизу морды затемнение, сходное с бакенбардами… Не себя ли нарисовал поэт в образе собаки? Почему бы и нет! Ведь ранее изобразил же Пушкин свой профиль в виде лошадиного в автографе стихотворения «Андрей Шенье» [10].

Ниже в рукописи «Сказки о мёртвой царевне» расположен рисунок, ещё больше похожий на автопортрет поэта в собачьем образе. Два изображения представляют собой как бы разные степени перевоплощения автора в персонажа-животного. Сочиняя стихи, автор вполне мог мысленно перевоплощаться в любых своих героев, в том числе в собаку. Да и в жизни порой поэт был не прочь примерить собачий образ. 14 сентября 1833 года А.С. Пушкин писал жене о своем безуспешном выезде из Симбирска, когда в силу сложившихся обстоятельств вынуждён был вернуться и потом выехать в Оренбург другим путём. Неудачу суеверный поэт связывал с тем, что заяц перебежал ему дорогу, и писал: «Дорого бы дал я, чтоб быть борзой собакой; уж этого зайца я бы отыскал».

Сравнения с собакой иногда встречаются в произведениях и письмах Пушкина. Так, в стихотворении «Влах в Венеции» из цикла «Песни западных славян» есть стих: «Я неволен, как на привязи собака» [11]. В середине ноября 1828 г. в письме А.А. Дельвигу из Малинников А.С. Пушкин с иронией писал: «Соседи ездят смотреть на меня, как на собаку Мунито…» Большой королевский пудель Мунито, серебристо-серого окраса, в то время с неописуемым успехом выступал в цирковых представлениях в Карлсбаде и прославился благодаря своей необыкновенной смышлености. Публика толпами ходила на эти представления, лишь бы только увидеть знаменитого пса. Его впоследствии ждала завидная судьба: за большие деньги пуделя выкупил у хозяина российский посланник в Вене Д.П. Татищев и, вернувшись на Родину, подарил императору Николаю Павловичу. Царь, переименовавший красавца пса в Гусара, души в нём не чаял. Пудель даже выполнял некоторые обязанности камердинера: по команде хозяина подбегал к тому человеку, которого нужно было вызвать на аудиенцию, и начинал теребить за одежду. Все уже знали, что это означает. Когда Гусар умер в глубоко старческом для собаки возрасте, император с почестями похоронил его в Царском Селе, в государевом саду, и вскоре поставил на могиле красивый памятник. В отличие от С.Л. Пушкина Николай I не побоялся осуждения соседей, да никто бы и не посмел осудить царя.

В царской семье обожали собак и содержали их в роскоши. У Екатерины II было несколько английских левреток, которые спали в обитой розовым бархатом корзине-колыбели, стоявшей в опочивальне государыни. С одной из них, как считается, с Земирой [12], императрица изображена на портрете кисти В.Л. Боровиковского. Правда, во время создания портрета в 1794 году эта собачка была уже давно в мире ином, но художник мог запечатлеть её по просьбе венценосной хозяйки, используя имеющиеся изображения и фарфоровые изваяния. Портрет существует в двух вариантах. На оригинале 1794 года государыня и её любимица изображены на фоне Чесменской колонны. В авторском повторении начала XIX века художник изменил фон на Кагульский обелиск, установленный в 1771 году. Благодаря гравюре Н.И. Уткина именно этот вариант портрета получил широкую известность и лег в основу изображения Екатерины II с собачкой в последней главе «Капитанской дочки»: «Марья Ивановна пошла около прекрасного луга, где только что поставлен был памятник в честь недавних побед графа Петра Александровича Румянцева. Вдруг белая собачка английской породы залаяла и побежала ей навстречу. Марья Ивановна испугалась и остановилась. В эту самую минуту раздался приятный женский голос: «Не бойтесь, она не укусит». И Марья Ивановна увидела даму, сидевшую на скамейке противу памятника. <…> Она была в белом утреннем платье, ночном чепце и душегрейке. Лицо её, полное и румяное, выражало важность и спокойствие, а голубые глаза и лёгкая улыбка имели прелесть неизъяснимую».

В этой сцене собачка невольно помогла установить контакт между её хозяйкой императрицей и Машей Мироновой. Вообще, во многих произведениях А.С. Пушкина присутствует неразлучная пара — дама и её собачка. Это отражение действительности: мода на комнатных компаньонок — мосек, болонок, шпицев — распространилась в светском обществе ещё в XVIII веке и стала повсеместной в XIX веке. В 1819 году юный Пушкин написал фривольную эпиграмму на оперную певицу Нимфодору Семёнову, обязанную своими успехами не только и не столько таланту, сколько внешней привлекательности:

Желал бы быть твоим, Семенова, покровом
Или собачкою постельною твоей…

А вот что в заключительной сцене «Станционного смотрителя» мальчик Ваня рассказывает о «прекрасной барыне» Дуне: «Ехала она в карете в шесть лошадей, с тремя маленькими барчатами и с кормилицей, и с черной моською». Небольшие собачки везде сопровождали своих хозяек: ездили с ними и в гости к соседям, и в гораздо более дальние путешествия. Такой образ жизни женщин и их питомцев образно и лаконично передан Пушкиным буквально в одном стихе XXV строфы V главы «Евгения Онегина» при описании встречи гостей, приехавших в дом Лариных на именины Татьяны: «Лай мосек, чмоканье девиц…».

Собачки дам хоть и являются в произведениях Пушкина эпизодическими персонажами, но «успевают» сыграть свою роль в сюжете произведений. К примеру, наравне с мужем и приятелем французом стать непременным атрибутом духовно закосневшей хозяйки:
У Пелагеи Николавны
Всё тот же друг мосьё Финмуш,
И тот же шпиц, и тот же муж.
«Евгений Онегин, гл. VII, стр. 45

В поэме «Граф Нулин» бдительная собачка своим лаем спугнула несостоявшегося любовника хозяйки, давшей ему громкую пощёчину:

Не знаю, чем бы кончил он,
Досадой страшною пылая,
Но шпиц косматый, вдруг залая,
Прервал Параши крепкий сон.
Услышав граф ее походку
И проклиная свой ночлег
И своенравную красотку,
В постыдный обратился бег.

За поведением симпатичных домашних питомиц поэт наблюдал, конечно, не только в свете, на улице и на природе, но и у себя дома. У его жены Натальи Николаевны была любимая собачка, о чем свидетельствует записка поэта Н.М. Коншину, правителю канцелярии главноуправляющего Царским Селом, посланная летом 1831 года: «Собака нашлась благодаря вашим приказаниям. Жена сердечно вас благодарит…». О том, что в семье могло содержаться несколько собак, косвенно свидетельствуют строки из письма А.С. Пушкина теще Н.И. Гончаровой от 14 июля 1835 года: «Маша просится на бал и говорит, что она танцевать уже выучилась у собачек». Впрочем, трёхлетняя дочка поэта могла видеть их и в цирке.

Собачья комедия тогда была популярным видом балаганного представления. В письме к П.А. Вяземскому от 3 августа 1831 года А.С. Пушкин употребляет это словосочетание в переносном смысле и с некоторой иронией, когда пишет о тяжелой обстановке в России — холерных бунтах в военных поселениях, Польском восстании 1830-1831 годов: «Когда в глазах такие трагедии, некогда думать о собачьей комедии нашей литературы».

Породистые любимицы были популярной темой женской вышивки. «…Позвольте повергнуться мне к ножкам Вашего сиятельства и принести всеподданнейшую мою благодарность за собачку (символ моей к Вам верности), вышитую на канве собственными Вашими ручками и присланную мне в мое чухонское уединение», — писал А.С. Пушкин 26 апреля 1828 года из Петербурга в Москву княгине В.Ф. Вяземской.

В этом письме поэт затрагивает символику собаки, которую использует редко, в отличие, например, от символики кошки и лошади. Собака у многих народов естественно означала верность, бдительность, иногда знатность (была эмблемой знатных родов, тотемом). В античности эти животные считались посредниками между земным и подземным мирами, охраняли вход в царство мертвых. В произведениях Пушкина собаки проявляют и свою верность, и бдительность (например, Соколка в «Сказке о мёртвой царевне...», шпиц в «Графе Нулине»), но к исторической символике это прямого отношения не имеет. К мистическим предсказаниям можно отнести видения чудовища «в рогах с собачьей мордой» из сна Татьяны в V главе «Евгения Онегина»: согласно старинным сонникам, собачья голова во сне предвещала несчастье с другом.

Изображение собачек на вышивке упоминается в неоконченной повести «Рославлев», действие которой происходит накануне и во время Отечественной войны 1812 года. В отличие от Веры Фёдоровны Вяземской, героиня повести Полина, настроенная очень патриотически, считает такую вышивку пустым занятием и возмущённо говорит подруге: «…разве женщины не имеют отечества? разве нет у них отцов, братьев, мужьев? Разве кровь русская для нас чужда? Или ты полагаешь, что мы рождены для того только, чтоб нас на бале вертели в экосезах, а дома заставляли вышивать по канве собачек?..».

Если четвероногой спутницей женщины в произведениях А.С. Пушкина является небольшая породистая собачка, то мужчину, особенно в деревне, сопровождает охотничий пес. В сцене встречи в лесу переодетой в крестьянку Лизы Муромской и молодого Берестова, героев повести «Барышня-крестьянка», легавая играет примерно такую же роль, как левретка при встрече Маши Мироновой с императрицей: «Итак, она шла, задумавшись, по дороге, осененной с обеих сторон высокими деревьями, как вдруг прекрасная легавая собака залаяла на нее. Лиза испугалась и закричала. В то же время раздался голос: tout beau, Sbogar, ici... и молодой охотник показался из-за кустарника. «Небось, милая,— сказал он Лизе,— собака моя не кусается». Лиза успела уже оправиться от испугу и умела тотчас воспользоваться обстоятельствами…». Пытаясь уравнять отношения с понравившееся ему хорошенькой «крестьянкой», Алексей Берестов представляется камердинером барина, но девушка тут же уличает его во лжи: «Да как же барина с слугой не распознать? И одет-то не так, и баишь иначе, и собаку-то кличешь[13] не по-нашему». В этой же повести случай на охоте с собаками помог помириться давно враждовавшим отцам героев — Григорию Муромскому и Ивану Берестову.

Псовая охота была любимым развлечением знати. А.С. Пушкин, без сомнения, неоднократно участвовал в ней. Хотя нельзя назвать поэта заядлым охотником, в его произведениях немало колоритных сцен псовой охоты, к примеру, в стихотворении «Зима. Что желать нам в деревне…» (1829):

Пороша. Мы встаем, и тотчас на коня,
И рысью по полю при первом свете дня;
Арапники в руках, собаки вслед за нами;
Глядим на бледный снег прилежными глазами,
Кружимся, рыскаем и поздней уж порой,
Двух зайцев протравив, являемся домой.
 
В стихотворении «Осень» (1833) есть такие строки:

Но пруд уже застыл; сосед мой поспешает
В отъезжие поля с охотою своей,
И страждут озими от бешеной забавы,
И будит лай собак уснувшие дубравы.

Колоритна сцена приготовления к охоте в начале поэмы «Граф Нулин» (1825):

Пора, пора! рога трубят;
Псари в охотничьих уборах
Чем свет уж на конях сидят,
Борзые прыгают на сворах.

В рукописи этой поэмы на отдельном листе поэт изобразил охотника на коне и мчащуюся впереди него собаку [14]. Получилась очень живая, динамичная автоиллюстрация, словно срисованная с натуры.

Состоятельные любители псовой охоты содержали в своих имениях большие псарни, где условия для собак и уход за ними были отличными. Бедные дворяне не могли себе этого позволить. В повести «Дубровский» такое неравенство наряду с властолюбием и гордостью стало причиной ссоры, а потом и вражды между бывшими друзьями — богатым землевладельцем Кирилой Петровичем Троекуровым и бедным помещиком Андреем Гавриловичем Дубровским. Поводом стала унизительная для Дубровского сцена в псарне Троекурова: «Хозяин и гости пошли на псарный двор, где более пятисот гончих и борзых жили в довольстве и тепле, прославляя щедрость Кирила Петровича на своем собачьем языке. Тут же находился и лазарет для больных собак, под присмотром штаб-лекаря Тимошки, и отделение, где благородные суки ощенялись и кормили своих щенят. <…> Гости почитали обязанностию восхищаться псарнею Кирила Петровича. Один Дубровский молчал и хмурился. Он был горячий охотник. Его состояние позволяло ему держать только двух гончих и одну свору борзых; он не мог удержаться от некоторой зависти при виде сего великолепного заведения. «Что же ты хмуришься, брат,— спросил его Кирила Петрович,— или псарня моя тебе не нравится?» — «Нет,— отвечал он сурово,— псарня чудная, вряд людям вашим житье такое ж, как вашим собакам». Один из псарей обиделся. «Мы на свое житье,— сказал он,— благодаря бога и барина не жалуемся, а что правда, то правда, иному и дворянину не худо бы променять усадьбу на любую здешнюю конурку. Ему было б и сытнее, и теплее». Кирила Петрович громко засмеялся при дерзком замечании своего холопа, а гости вослед за ним захохотали, хотя и чувствовали, что шутка псаря могла отнестися и к ним. Дубровский побледнел и не сказал ни слова. В сие время поднесли в лукошке Кирилу Петровичу новорожденных щенят; он занялся ими, выбрал себе двух, прочих велел утопить. Между тем Андрей Гаврилович скрылся, и никто того не заметил».

Помимо охотничьих и комнатных пород собак в произведениях А.С. Пушкин упоминаются другие породы и дворняжки. Они являются неотъемлемой частью места, времени и обстановки действия:

Вот бегает дворовый мальчик,
В салазки жучку посадив,
Себя в коня преобразив.
«Евгений Онегин», гл. II, стр.

К ней, лая, кинулись собаки.
На крик испуганный ея
Ребят дворовая семья
Сбежалась шумно. Не без драки
Мальчишки разогнали псов,
Взяв барышню под свой покров.
«Евгений Онегин», гл. VII, стр. XVI

Но вот на табор кочевой
Нисходит сонное молчанье,
И слышно в тишине степной
Лишь лай собак да коней ржанье.
«Цыганы»

Утих аул; на солнце спят
У саклей псы сторожевые.
«Кавказский пленник». Ч. 1.

Но скоро как-то развлеклась
Перед окном возникшей дракой
Козла с дворовою собакой
И ею тихо занялась.
«Граф Нулин»

Цербер, по долгу своему
Залаяв, прибежал к нему
И положил ему на плечи
Свои две лапы — и потом
Улегся тихо под столом.
«Езерский». Черновой вариант

В стихотворении «Румяный критик мой…» унылость позднеосеннего ненастья подчеркивается стихом: «На дворе живой собаки нет». А вот плоды наблюдения за поведением животных из «Записок молодого человека»: «День жаркий. <…> Собаки валяются на солнце или бродят, высунув язык и опустя хвост…»

Слова, означающие пол собак, А.С. Пушкин употребляет редко. В письме П.А. Вяземскому от 27 мая 1826 г. он упоминает датского кобеля Гекторку, а в письме к жене от 30 октября 1833 г. сравнивает волочащихся за ней ухажёров с кобелями. В «Капитанской дочке» это слово встречается дважды. В первый раз в прямом смысле: «Под его надзором на двенадцатом году выучился я русской грамоте и мог очень здраво судить о свойствах борзого кобеля». Так с иронией говорится о качестве образования юного Гринёва. Во второй раз — в переносном смысле: «Господа енаралы! — провозгласил важно Пугачев. — Полно вам ссориться. Не беда, если б и все оренбургские собаки дрыгали ногами под одной перекладиной; беда, если наши кобели меж собою перегрызутся. Ну, помиритесь».

Сам поэт в переносном смысле употребляет слово «псы» в письме к П.А. Плетнёву из Болдина от 29 октября 1830 года: «Что моя трагедия? отстойте ее, храбрые друзья! не дайте ее на съедение псам журнальным». Здесь имеется в виду готовящаяся тогда к изданию трагедия «Борис Годунов», вышедшая в свет в декабре 1830 года.
 
Слово «сука» в значении «самка собаки» встречается в цитированном выше отрывке из «Дубровского» и в качестве почти метафорического ругательства — в двух письмах: в отношении цензуры [15] и враждебного поэту журнала «Северная пчела» [16].

В повести «Дубровский» в описании псарни, естественно, встречается слово «щенки», а дальше говорится о диких забавах Троекурова, который стравливал медвежат с кошками и щенятами. В других случаях это слово представляет собой уничижительное, граничащее с бранью обращение или высказывание о детях и молодых людях. Например, в трагедии «Борис Годунов»: «Народ, народ! в Кремль! в царские палаты! Ступай! вязать Борисова щенка!». А это строка из стихотворения «Утопленник»: «Вы, щенки, за мной ступайте!»

Вообще, «собачьи» ругательства на страницах произведений Пушкина, как и в жизни, встречаются довольно часто: собака, собачий сын, собачья дочь, пёс, старый пёс. В «Скупом рыцаре» Альбер обзывает жида собакой, псом, змеёй. Граничит с остроумным ругательством и последней стих эпиграммы 1821 года на издателя «Вестника Европы» профессора истории М.Т. Каченовского:

Охотник до журнальной драки,
Сей усыпительный зоил
Разводит опиум чернил
Слюнею бешеной собаки.

В «Капитанской дочке» Савельич называет собачьим сыном Зурина, которому наивный Гринёв проиграл 100 рублей. Собакой называет старик и Пугачёва, взявшего тулуп у Гринёва. В свою очередь отец Гринёва в письме обращается к Савельичу «старый пёс» за то, что камердинер не донёс ему о дуэли между Гринёвым и Швабриным. На это Савельич резонно отвечает: «…я не старый пес, а верный ваш слуга». В простонародной речи камердинера встречаются поговорки, в том числе и со словом «собака». После того как Пугачёв пожаловал помилованному им Гринёву тулуп и лошадь, старик говорит: «…хоть башкирская долговязая кляча да овчинный тулуп не стоят и половины того, что они, мошенники, у нас украли, и того, что ты ему сам изволил пожаловать; да всё же пригодится, а с лихой собаки хоть шерсти клок».

В эпистолярном наследии поэта также есть «собачьи» поговорки. 31 июля 1827 г. поэт писал А.А. Дельвигу из Михайловского: «Сомов говорил мне о его «Вечере у Карамзина». Не печатай его в своих «Цветах». Ей-богу неприлично. Конечно, вольно собаке и на владыку лаять, но пускай лает она на дворе, а не у тебя в комнатах». В письме поэта П.А. Плетнёву от 9 сентября 1830 года из Болдина в Петербург есть такие строки: «Я писал тебе премеланхолическое письмо, милый мой Петр Александрович, да ведь меланхолией тебя не удивишь, ты сам на это собаку съел».

Обращает на себя внимание речевой оборот на основе буквального перевода французского словосочетания «entre chien et loup», обозначающего «вечер, сумерки», который поэт употребил в XLVII строфе IV главы «Евгения Онегина»:

Люблю я дружеские враки
И дружеский бокал вина
Порою той, что названа
Пора меж волка и собаки…
Такое выражение обогатило поэтическую речь, придало ей образность.

Слова «волк», «волчонок», «волчица», «волчий» встречается в произведениях Пушкина 30 раз, что в 4 раза реже, чем слова «собака», «пес», «собачий» и связанные с ними, включая названия пород. Это вполне закономерно. Волк — двойственный персонаж и в народном фольклоре, и в классической литературе. С одной стороны он ассоциируется со злом, колдовством, нечистой силой, страхом, алчностью, яростью, врагом. С другой стороны, может быть символом силы, воинской доблести, родовым тотемом (отсюда изображения волчьих голов на знаменах), а также быть положительным персонажем фольклора, помогающим главным героям достичь добрых целей и, как собака, служащий им, примером чего являются строки знаменитого пролога к поэме «Руслан и Людмила»:

В темнице там царевна тужит,
А бурый волк ей верно служит…

В 1824 году в Михайловском поэт набросал строки задуманного им сказочного сюжета:

Иван Царевич по лесам
И по полям <и> по горам
За бурым волком раз гонялся.

В народном фольклоре фигурирует, как правило, «серый волк». Однако в диалектах Псковской губернии, где расположено сельцо Михайловское, встречалось и восходящее к польскому языку словосочетание «бурый волк» в значении тёмно-серый. Необычный эпитет «бурый» по сравнению с приевшимся «серым» привлек поэта [17].

В раннем стихотворении «Монах» юный Пушкин еще использовал классический эпитет к слову «волк». По сюжету монах Панкратий окропил беса, принимавшего образ соблазнительной женской юбки, святой водой:

О чудо!.. вмиг сей призрак исчезает —
И вот пред ним с рогами и с хвостом,
Как серый волк, щетиной весь покрытый,
Как добрый конь с подкованным копытом,
Предстал Молок, дрожащий под столом…
Здесь с ощетинившимся волком сравнивается нечистая сила.

В неоконченной «Сказке о медведихе» образ волка-дворянина близок к басенному персонажу и герою народного фольклора — злобному, алчному, неблагодарному и вечно голодному:

Ко тому ли медведю, к большому боярину,
Приходили звери большие,
Прибегали тут зверишки меньшие.
Прибегал туто волк-дворянин,
У него-то зубы закусливые,
У него-то глаза завистливые.
<…>
Приходила лисица-подьячиха,
Подьячиха-казначеиха…

Образ «лисицы-подъячихи» в этой лесной иерархии тоже близок к басенным и сказочным персонажам, где лиса обычно умная, корыстолюбивая, хитрая и коварная. Лиса у Пушкина упоминается ещё только дважды: в «Русалке» как объект охоты («И что их труд? травить лисиц и зайцев…») и в «Сказке о царе Салтане…» как предмет пушного промысла и торговли («Торговали соболями, / Чернобурыми лисами…»).

Поведение волка, как и других диких животных, зависит от сезона года. В XLI строфе IV главы «Евгения Онегина» появление волков на дорогах знаменует приход поздней осени:
Встает заря во мгле холодной;
На нивах шум работ умолк;
С своей волчихою голодной
Выходит на дорогу волк;
Его почуя, конь дорожный
Храпит — и путник осторожный
Несется в гору во весь дух…

Стихи рождают ощущение холода и жути, ведь голодный волк опасен для невооружённого человека и лошади. Сходные чувства переданы в стихотворении «Бесы»:

Сил нам нет кружиться доле;
Колокольчик вдруг умолк;
Кони стали... «Что там в поле?»—
«Кто их знает? пень иль волк?»
Уже само ожидание встречи с волком нагоняет страх: «Страшно, страшно поневоле…».

Во 2-й главе «Капитанской дочки» встрече Гринёва и Савельича с Пугачёвым предшествует судьбоносная метель: «Лошади стояли, понуря голову и изредка вздрагивая. Ямщик ходил кругом, от нечего делать улаживая упряжь. Савельич ворчал; я глядел во все стороны, надеясь увидеть хоть признак жилья или дороги, но ничего не мог различить, кроме мутного кружения метели... Вдруг увидел я что-то черное. “Эй, ямщик! — закричал я, — смотри: что там такое чернеется?» Ямщик стал всматриваться. «А бог знает, барин,— сказал он, садясь на свое место; — воз не воз, дерево не дерево, а кажется, что шевелится. Должно быть, или волк или человек”». Это оказался не волк, а Емельян Пугачёв. Интересно, что в материалах к «Истории Пугачёва» имеется переписанный А.С. Пушкиным манифест от 23 декабря 1773 года, где фигурирует «хищный волк Емельян Пугачёв». Старым волком называет комендант Белогорской крепости Иван Кузьмич Миронов пойманного башкирца, наказанного ещё за бунт 1741 года.

В повести «Арап Петра Великого» боярин Гаврила Афанасьевич Ржевкий в разговоре с родными называет «проклятым волчонком» Валериана, воспитанного в его доме стрелецкого сына, когда узнаёт, что молодого человека любит его дочь Наталья, просватанная за арапа. Это ругательство содержит одновременно и проклятие, и пренебрежение к юноше низкого происхождения (по аналогии со «щенком»), и опасение, что чувство к нему повлияет на судьбу Натальи, помещает ей удачно выйти замуж.

В поэме «Тазит», проклиная отказавшегося от кровной мести сына и изгоняя его из дома, отец желает:

Чтоб дети русских деревень
Тебя веревкою поймали
И, как волчонка, затерзали —
Чтоб ты... Беги... беги скорей!
Не оскверняй моих очей!

Слово «волчонок» здесь не просто уничижительное сравнение, которое сродни упомянутому выше «проклятому волчонку» в повести про арапа. По мнению Валентина Берестова, на наш взгляд справедливому, здесь отразились детские впечатления поэта, наблюдавшего в сельце Захарово, как крестьянские дети издеваются над пойманными их отцами волчатами [18].

В переносном смысле слово «волк» употребляется для обозначения жестокого беспощадного врага в стихотворении «Воевода Милош» из цикла «Песни западных славян»:

Над Сербией смилуйся ты, боже!
Заедают нас волки янычары!

Основным источником цикла является книга Проспера Мериме «Гусли, или Сборник иллирийских песен, записанных в Далмации, Боснии, Хорватии и Герцеговине» [19]. На самом деле Мериме не записал эти песни прозой, а сочинил сам на основе обширных фольклорных материалов. Исследователи пушкинского цикла «Песни западных славян» отмечают, что его нельзя рассматривать просто как вольный перевод текстов из сборника Мериме и других первоисточников, что поэт внёс в произведения много авторского, насытил образами из русского и общеславянского фольклора [20]. Так например, Пушкин включил в цикл вольный перевод песни «Ивко», назвав свое произведение «Вурдалак». Уже сам первоисточник высмеивает веру в вампиров и связанные с ней суеверия. Сюжет прост: идя ночью через кладбище, трусливый Ивко слышит, что кто-то грызёт кость на могиле. Думая, что это мертвец-вампир, Ивко решает съесть горсть земли с его могилы (это считалось верным средством защиты от упырей).

Что же? вместо вурдалака —
(Вы представьте Вани злость!)
В темноте пред ним собака
На могиле гложет кость.

Пушкин переносит текст оригинала на русскую почву, переименовав Ивко в Ваню и называя вурдалака упырем, и затем усиливает пародийный эффект, опуская такую концовку оригинала: собака думает, что Ивко хочет отнять у неё кость и кусает его за ногу.

В «Песнях западных славян» немало сравнений, связанных с поведением волков. По сюжету песни «Гайдук Хризич» находящийся в западне в пещере и обезумевший от голода сын смотрит на мёртвую мать «будто волк на спящую козу» [21]. Хризич и два его сына покидают убежище, сражаются с врагами, «как бешеные волки» [22], и геройски погибают. В песне «Марко Якубович» появление в доме вурдалака предваряет громкий вой собаки. Калауер (монах отшельник) прогоняет непрошеного гостя молитвой и дымом от зажженной ветки вереска.

И затрясся вурдалак проклятый,
В двери бросился и бежать пустился,
Будто волк, охотником гонимый.

«Песня о Георгии Черном» повествует о том, как борющийся с османскими поработителями предводитель сербов Георгий Петрович убивает своего отца, собирающегося выдать его туркам, за что народ прозывает Георгия Чёрным (Карагеоргием). Начинается это произведение так:

Не два волка в овраге грызутся,
Отец с сыном в пещере бранятся.

Герой этого произведения — реальное лицо Георгий Петрович Карагеоргий (1762-1817), предводитель Первого сербского восстания (1804-1813 гг.). Песня о нем не входила в сборник Проспера Мериме «Гусли» и, скорее всего, сочинена самим поэтом на основе устных преданий, слышанных им в Кишинёве, как и песня «Воевода Милош».

Слово «волк» как часть поговорки встречается в повести «Станционный смотритель». Эта поговорка играет немаловажную роль в сюжете. Разрешая собравшейся на обедню дочке проехаться с Минским, Самсон Вырин говорит: «…Ведь его высокоблагородие не волк и тебя не съест: прокатись-ка до церкви». Уже через полчаса он спохватывается, бросается к церкви искать Дуню, но её и след простыл: она уехала с гусаром, причем по собственной охоте. Станционный смотритель переменил своё мнение о Минском на противоположное. Едва оправившись от потрясения и болезни, старик отправляется в Петербург, намереваясь отыскать и вернуть домой «заблудшую овечку» Дуню. Однако ротмистр и не думает отдавать свою возлюбленную, да и сама красавица дочь, которой едва минуло 15 лет, не собирается возвращаться домой, стремясь использовать выпавший ей шанс и устроить личную жизнь. Она счастлива с богатым гусаром, любит его и хочет ещё больше очаровать, привязать к себе навсегда и выйти за него замуж. Она поступает по народной пословице: «не будь овцой, так и волк не съест». Даже старика отца, увидевшего её ласкающей Минского в богатой квартире, поражает необыкновенная красота Дуни. Она идёт к своей цели, совершенно забыв о престарелом родителе, не посылая ему ни единой весточки. И лишь достигнув желаемого, Дуня решает навестить его, видимо, по дороге куда-то. Она заезжает на бывшую станцию в дорогой карете, запряжённой шестёркой лошадей, с тремя своими малышами, кормилицей и моськой. Весь её вид свидетельствует о счастье и благополучии. Она как бы «заблудшая дочь» наоборот: приехала повидать и облагодетельствовать брошенного родителя. Известие о его смерти пробуждает в ней раскаяние, она лежит и горько плачет на могиле отца, потом оставляет священнику деньги на поминовение и уезжает, видимо, считая дочерний долг исполненным.

Таким образом, в творчестве А.С. Пушкина представители семейства собачьих упоминаются в прямом и переносном смысле, в устоявшихся оборотах речи и поговорках, в качестве бранных слов, реже в сравнениях и совсем редко в символическом смысле. Единственным псом, которого можно назвать настоящим литературным героем, является Соколка в «Сказке о мертвой царевне и семерых богатырях». Собаки появляются на страницах произведений А.С. Пушкина в 4 раза чаще, чем волки, а лисы — всего лишь трижды. В жизни великий поэт любил собак, заботился о них, проводил с ними время, рисовал их в черновиках, причем в рукописи «Сказки о мёртвой царевне и семерых богатырях», возможно, изобразил себя в образе охотничьей собаки.


         Ссылки и комментарии

1  При подготовке статьи использованы источники:
Словарь языка Пушкина: в 4 т. / Отв. ред. акад. АН СССР В. В. Виноградов. 2-е изд., доп. — М.: Азбуковник, 2000.
Васильев Н.Л. Пушкинский бестиарий // Пушкин на пороге XXI века: Провинциальный контекст. Вып. 9. — Арзамас: АГПИ им. А.П. Гайдара, 2007. С. 77-90.

2 Скорее всего, самка брохольмера. Это старинная датская порода сторожевых собак.

3 Соболевский С.А. Квартира А.С. Пушкина в Москве (письмо редактору) // А.С. Пушкин в воспоминаниях современников. В 2-х т. — СПб.: Академический проект, 1998. Т. 2. С. 11-12.

4 Пушкин А.С. Полное собрание сочинений. — М.: Издательство АН СССР, 1937. Т. 13. С. 529. Перевод с франц.

5 Все произведения А.С. Пушкина, если не указано иначе, цитируются по изданию: Пушкин А.С. Полное собрание сочинений. — М.: Издательство АН СССР, 1937.

6 Пушкин А.С. Полное собрание сочинений. — М.: Издательство АН СССР, 1937. Т. 13. С. 523. Перевод с франц.

7 Пушкин А.С. Собрание сочинений. В 17 т. Т. 18 (дополнительный). — М.: Воскресение, 1996. С. 357.

8 Керн А.П. (Маркова-Виноградская). Воспоминания. Дневники. Переписка. — М.: Правда, 1989. С. 32.

9 Пушкин А.С. Собрание сочинений. В 17 т. Т. 18. С. 222.

10 Карцелли Л.Ф. Мир Пушкина в его рисунках. — М.: Московский рабочий, 1988. С. 29-36

11 Песня «Влах в Венеции» представляет собой вольный перевод из книги П. Мериме «Гузлы». Цитированное сравнение имеется в оригинале.

12 Собачка названа по имени героини французской комической оперы «Земира и Азор», сочиненной композитором Андре Гретри в 1771 году.

13 Собака Алексея Берестова названа по имени героя популярного в то время разбойничьего романа Шарля Надье «Жан Сбогар».
14 Пушкин А.С. Собрание сочинений. В 17 т. Т. 18. С. 213.
15 «Сделай милость, не уступай этой суке цензуре, отгрызывайся за каждый стих». Письмо П.А. Вяземскому от 4 ноября 1823 года из Одессы.

 6 Письмо М.П. Погодину от 19 февраля 1828 г.

 7 Рейсер С.А. «Бурый волк» // Временник Пушкинской комиссии, 1979. — Л.: Наука, 1982. С. 157-159.

 8 Берестов В.Д. Ранняя любовь Пушкина // Избранные произведения: в 2 т. — М.: Издательство им. Сабашниковых; Вагриус, 1998. Т. 2.

 9 Прозаический перевод Н. Рыковой опубликован в издании: Мериме П. Избранные сочинения в 2-х томах, - М., 1956. Т. 1. С. 151-247.

20 Муравьёва О.С. Из наблюдений над «Песнями западных славян» // Пушкин: Исследования и материалы / ИРЛИ АН СССР (Пушкинский Дом). — Л.: Наука, 1983. Т. 11. С. 149-163.

21 В оригинале Мериме было: «как волк на ягненка». Причиной изменения явилось, на наш взгляд, восприятие такого сравнения как басенного.

22 Пушкин усилил это сравнение. В оригинале было: «как голодные волки».



Иллюстрации:
Собака (автопортрет в образе собаки?).
Рис. А.С. Пушкина в рукописи «Сказки о мертвой царевне…». 1833 г.

Автопортрет в образе собаки.
Рис. А.С. Пушкина в рукописи «Сказки о мертвой царевне…». 1833 г

Всадник с собакой на охоте. Рис. А.С. Пушкина
на отдельном листе в рукописи поэмы «Граф Нулин». 1825 г.