Возвращение-Ч2-Глава 3-4

                Глава 3


        – Да знаю я, как из него стрелять! – сказал я Семёну. – Я, между прочим, имею звание старшего лейтенанта. Служить не служил, но перед получением звания на сборах достаточно подморозил задницу. Да и потом были сборы. Стрелял и из Калашникова, и из пистолета Макарова. Без инструкции быстро не разберу ваш браунинг, но отстреляться, смогу.
        – Держи, грамотей, – отдал мне пистолет Семён. – Посмотрим, попадешь ли ты в мишень.
        – За это не беспокойся, – заверил я, изготавливая оружие к стрельбе. – Пока не село зрение, стрелял неплохо.
        Я навёл пистолет на мишень и выстрелил шесть раз подряд. Хлопки были негромкие, а отдача почти не чувствовалась. Даже для меня пистолет был небольшой, хоть по весу не пушинка.
        – Две девятки, две восьмёрки, семерка и шестерка, – подвёл итог Семён, посмотрев в оптику. – Однако!
        – Из него трудно стрелять лучше, – сказал я, возвращая пистолет. – Это, скорее, психическое оружие.
        – А тебе для того и дают, чтобы мог припугнуть, – сказал он. – Стрелять на поражение только в случае угрозы жизни. Сейчас покажу сборку-разборку и как за ним ухаживать. Потом получишь пистолет и боеприпасы и распишешься в куче бумажек. Учти, что ствол у тебя нелегально. Бумага на него будет, но это для тех, кто не знает, что у тебя не может быть таких бумаг. Поэтому постарайся им не светить. Если попадёшься кому не надо, мы тебя отмажем, но кое у кого могут быть неприятности. В школу не носи, в остальное время пусть будет при тебе. Мы не можем постоянно тебя охранять, точнее, можем, но тогда сам взвоешь, а это хоть какая-то гарантия. И постарайся не выяснять отношения кулаками. Если будут наезжать, звони нам. Понял?
        Шёл третий день новогодних каникул, мы собирались на каток, а тут этот вызов и куча подписок.
        Во второй половине ноября произошли два события. Во-первых, нас приняли в комсомол и я избавился от галстука, а во-вторых, нас не пустили на праздничный концерт. Виноват был я. Надо было подготовить для Люси что-нибудь вроде «Снежинки» из «Чародеев», а я взял «Годы бешено несутся».
        – Изумительная песня, – сказал после прослушивания председатель комиссии, – и спели вы замечательно, но я не выпущу вас с ней на сцену. Жаль, что уже поздно, а то можно было бы дать её в работу взрослым исполнителям. Она вам не по возрасту, люди будут смеяться.
        С последним утверждением я не согласился, но спорить было бесполезно, поэтому мы попрощались и ушли.
        – Не расстраивайся, – подбодрил я Люсю. – Мы её ещё споём. Надо будет разучить несколько новых песен, и для себя, и чтобы спеть при случае.
        Двадцать девятого на классном часе проставили оценки, и мы на одиннадцать дней стали свободными людьми. А теперь на мою свободу покушались из-за куска металла, от ношения которого я не видел большой пользы. С другой стороны, я понимал Машерова. Мало ли на кого может нарваться подросток в большом городе, а так хоть какая-то гарантия.
        Каникулы пролетели как один день. Мы почти ежедневно ездили на каток, дважды вместе с Ирой. Погода стояла замечательная: лёгкий мороз при почти полном отсутствии ветра и через день-два шёл снег, присыпавший грязь большого города. Мы каждый вечер гуляли, и мне приходилось таскать в кармане куртки пистолет.
        Мама увидела его, когда я, придя домой после получения оружия, бросил кобуру на кровать и стал доставать из кармана пачки патронов. Она страшно перепугалась, мигом забыв о моём настоящем возрасте.
        – Успокойся, – сказал я. – Мне не нужна эта железка, но придётся носить. Вот на него документы, так что всё законно.
        – Они сошли с ума! – заявила она. – Давать ребёнку боевое оружие!
        – Это не боевое оружие, а карманный пистолет для самообороны. Из него даже застрелиться не так легко, а у меня есть офицерское звание, да и здесь прошёл инструктаж. И не нужно шуметь, Тане не обязательно об этом знать.
        Пришедший с работы отец отнёсся к новости спокойно, посмотрел пистолет и вернул его мне, справившись, стрелял я из него или нет.
        – Конечно, – ответил я. – Кто бы мне его дал без тренировки? Из шести выстрелов выбил сорок восемь очков. Но ствол несерьёзный, из него стрелять только в упор.
        – Всё нормально, Галя, – успокоил он маму. – Раз выдали, значит, так нужно.
        Во вторник, одиннадцатого, я пошёл в школу, как на каторгу.
        – Закончилась наша свобода! – сказал Сергей, у которого было такое же настроение.
        – Мне, что ли, с вами поплакать? – рассердилась Люся. – Сколько осталось учиться? Капельку зимы и весна. И нам с вами уже по пятнадцать лет!
        Первый день занятий прошёл неожиданно быстро. Секции сегодня не было, поэтому я с Люсей пошёл домой, а Сергей побежал в гастроном за продуктами.
        – Через несколько дней мир будет на грани ядерной войны, – сказал я подруге. – Семнадцатого американский Б52 столкнётся в воздухе с заправщиком, и на Испанию рухнут четыре термоядерные бомбы. Две из них разрушатся и не взорвутся только чудом. Детонаторы сработают только частично. А каждая бомба по полторы мегатонны.
        – А почему война? – вздрогнула она. – Мы-то тут при чём?
        – А кто стал бы разбираться, если бы произошёл взрыв? – пожал я плечами. – Сработала бы система оповещения, и всё. У американцев ещё будут такие происшествия с атомным оружием.
        – А у нас?
        – Может, были и у нас. Не принято у нас писать о неудачах и катастрофах. Самолёты не падали и не тонули корабли. Кое о чём узнали после развала Союза, но я не читал о таких катастрофах. Смотри, снег выпал только вчера, и уже видна грязь. А в городке лежит по две недели белый-белый.
        – Ты бы ещё сравнил город с лесом, – сказала Люся. – Что-то получили, что-то потеряли. Здесь всё равно интересней жить.

        – Илья, ты определился? – спросил Машеров.
        – Я за его ликвидацию, – жёстко сказал Юркович. – И лучше это сделать сейчас, пока он в Молдавии. Когда переедет в Москву, всё сразу усложнится.
        – Когда Брежнев перетянет его в Москву?
        – Мы спрашивали, но Геннадий не знает. Сказал, что министром он станет в сентябре этого года, так что времени осталось не так уж много.
        – То, что Щелокова будем убирать, уже решили, я спрашивал о другом. В том, чтобы у власти остался Тикунов, заинтересованы и Воронов с Косыгиным, и Шелепин с Семичастным, не говоря уже о нём самом. Прекрасного министра и профессионала фактически уничтожат, чтобы освободить место дружку Брежнева. Это одна из пяти ключевых фигур, если не считать военных. Может, подождём съезда, а потом подбросим материалы Семичастному? Его ведь тоже должны были убрать из Комитета через год с небольшим. Если не вычистить сейчас все фигуры по списку и дать Брежневу укрепиться, через несколько лет повсюду будут его люди. Семичастному не поможет и ликвидация Андропова. Свято место пусто не бывает.
        – Вы знаете моё мнение. Я за то, чтобы действовать своими силами и никому не давать информацию по кадрам. Зарубежной и научно-технической можно делиться сколько угодно, всё остальное только наше. Слишком опасно подключать такие фигуры. Косыгина я о многом предупредил бы, но только в том, что касается реформы. Сейчас у Брежнева нет большинства в Политбюро, на этом и нужно играть, если вы не хотите убрать главную фигуру.
        – Слишком многих придётся убирать, – возразил Машеров. – Мы с тобой не боги, как бы нас самих не убрали. Пока ясен расклад и то, к чему всё идёт, а убери центральную фигуру – и всё изменится. Ты уверен в том, что вместо него выберут достойного человека, что не станет ещё хуже? С Брежневым ясно, на чём играть. Уберём его дружков и подставим в нужный момент плечо, чтобы он не бросился за поддержкой к генералам. Весь список – это его друзья, которых не так уж и много, тем более таких, кого можно протолкнуть наверх. Абы кого на такие посты не поставишь. Людей он, конечно, найдёт, но мы выиграем время. Ладно, я думаю точно так же, хотя придётся искать поддержку в Москве, пусть и не раскрывая при этом всех наших планов. А людей в Молдавию посылай. И надо искать подходы к Павлову. Материалы по его охране я отдал Васильеву, потом посмотришь. Что у нас по объекту?
        – Центр построили, сейчас заканчивают общежитие. Коммуникации подключили, а отделочные работы сделаем зимой, поэтому к весне можно отправлять специалистов.
        – Отлично, так и сделаем. С Петровым будет легче разговаривать: всё-таки охрана режимного объекта, а не села, и в Москве это сыграет свою роль. Наш Василий Иванович наверняка доложил Семичастному о моих чудачествах, но это даже хорошо. Да, вы дали нашему мальчику ствол?
        – Мальчик, – усмехнулся Юркович. – У него в той жизни было воинское звание старшего лейтенанта, а из нашей хлопушки отстрелялся так, что ребята были удивлены. Предлагаю в дальнейшем в личных разговорах и в документах, если они будут, так и называть его лейтенантом.
        – А как его успехи в секции?
        – Плохо, – поморщился полковник. – Васильев разговаривал с тренером. Развит прекрасно, всё запоминает и может применять. Плохо, что он в той жизни занимался чем-то вроде каратэ. Пока есть время подумать, он может применить то, чему его учат, а если думать некогда, начинает драться по-старому: быстро и жёстко. Того парня, который хотел его проучить, Геннадий чуть не искалечил.
        – Ладно, пусть занимается дальше. Нам важна его безопасность, всё остальное – второстепенно.

        – Начало марта, а так метёт! – сказала Люся, глядя в окно моей комнаты, за которым бесновалась пурга.
        – Всегда любил смотреть в окно, когда разыграется метель, – отозвался я. – Есть в этом что-то завораживающее.
        – Романтик! – Она взлохматила мои волосы. – Я тоже люблю на такое смотреть, а вот на улице уже не погуляешь.
        Подруга села мне на колени и прижалась к груди, вызвав волну нежности и желание.
        – Люся, слезай, не надо.
        – Мне уже пятнадцать лет!
        – Пятнадцать тебе будет только через месяц. Встань, я не железный.
        – Иногда мне кажется, что ты из железа.
        – Ты хочешь, чтобы мы пошли до конца?
        – Я давно этого хочу, – вздохнула она, – только пока боюсь. Но до восемнадцати точно не буду ждать.
        – Там будет видно, – сказал я, обняв её за плечи.
        Сам чувствовал, что долго мы не продержимся.
        – Пойдём посмотрим новости, – предложил я.
        – Зачем? – пожала она плечами. – Ты и так всё знаешь, а я уже слушала. Наши атомные подводные лодки совершили без всплытия кругосветное путешествие. А больше нет ничего интересного. Когда я слушала, пожалела моряков. Представляешь, как обидно? Участвовали в кругосветном путешествии и ничего не увидели.
        – Гена, тебя к телефону! – крикнула мама.
        Звонил Сергей.
        – Можешь зайти? У отца к тебе дело.
        – Сейчас подбегу, – ответил я.
        Начиная с января, ко мне стали регулярно обращаться за консультациями. Интересовало многое, но ответить мог в лучшем случае только на половину вопросов.
        – Если я чего-то не видел или не читал, откуда мне об этом знать? – говорил я отцу Сергея. – Очень много выкладывали в Сеть, но далеко не всё, а потом интерес к тому времени начал угасать. У всех хватало своих забот.
        Сегодня мне удалось ответить на два вопроса из трёх.
        – Чем занят? – спросил я Сергея, когда довольный Пётр Сергеевич ушёл в свою комнату с исписанным мной листом бумаги.
        – Уроки сделал, теперь сижу и смотрю в окно. Возьми последние листы. Когда допишешь книгу?
        – Думаю управиться за неделю. Ладно, побежал я к себе. Мы тоже смотрим на снег.
        – Закончили? – спросила подруга. – Чем занят Сергей?
        – Тем же, чем и мы: смотрит на снег и балдеет. Мою писанину дочитал, а больше читать нечего, и по телевизору нет ничего интересного.
        – Давай выучим ещё одну песню? Что ты знаешь о зиме, кроме «Снежинки»?
        – Мне не нравится, как мы исполняем «Снежинку», – сказал я. – Поёшь ты прекрасно и с каждой песней всё лучше, а вот музыка... Не хватает пианино с гитарой, не так она звучит! Песни-то я знаю, но не всё можно нормально исполнить. Можно разучить «Три белых коня», но там должна звучать труба... Слушай, у меня появилась мысль. В Минске много небольших музыкальных коллективов. Можно договориться с одним из них через мою крышу. Они сами сделают аранжировку для своих инструментов. Разучим с десяток песен и запишем у Самохина.
        – А никого не удивит, что ты столько сочинил?
        – Все молчат, а мы исполнили уже шесть песен и седьмую спели для комиссии. А пока всё подготовим, пройдут ещё несколько месяцев. Люсь, ты кем хочешь стать? Не певицей?
        – Я пока не определилась, но мне нравится петь. Дыхательные упражнения и мантры делаю регулярно, и сама заметила, как усилился голос.
        Я тоже заметил. У неё и раньше был красивый голос, но слабый. Сейчас был не голос, а голосище!
        – И твой голос продолжает меняться, – сказала она. – Когда ты пел в городке, все были в восторге от самих песен, а не от твоего исполнения, а сейчас поменялся тембр. Ещё не Магомаев и даже не Трошин, но твоё пение уже приятно слушать. А что ты имел в виду, когда говорил о крыше?
        – Почитай детективы. Возьми у моей мамы, у неё их целая полка. Крыша – это покровители. Завтра попрошу передать мою просьбу. Будем лепить из тебя народную певицу, а репертуар обеспечу на сто лет вперёд.
        К утру пурга прекратилась, и дворники спешили очистить от снега тротуары, пока народ сидит по домам. К нашему выходу в школу дорожки выскребли почти до асфальта.
        – Красота! – говорил я друзьям. – В городке я сейчас пёрся бы через сугробы и набрал снега в ботинки.
        – Зато у нас зимой на физкультуре ездили в лес, – сказала Люся. – Помнишь?
        Как я мог не помнить? В школе было много лыж, и наш учитель физкультуры часто вместо урока загонял нас в лес. Это было классно, особенно если не нужно прокладывать лыжню. В конце урока девчонок забрасывали снежками и ехали в школу сдавать лыжи и забирать портфели.
        – Да, здесь так не покатаешься, – ответил я, – зато у нас был хуже каток.
        – Что толку говорить о том, что было, – недовольно сказал Сергей. – Было и сплыло. Идите быстрее, а то мы с вами вечно прибегаем к звонку.
        Во втором полугодии мы окончательно стали в классе своими, а я на большинстве уроков мысленно шлифовал текст книги и не сильно тяготился учёбой. Легко было говорить Семёну, что я маюсь дурью. Не мог я целые дни оставаться без Люси. Даже сидя на разных партах, я чувствовал её присутствие. В самом начале мы хотели сесть за одну, но девчонки отказались пересаживаться.
        – Ген, дай посмотреть тетрадь по алгебре! – подкатил ко мне Витька Дроздов.
        – Списывать не дам, ты же знаешь, – ответил я. – Могу объяснить решение. Не хочешь? Тогда иди лесом.
        – Говорят, что ты знаешь много анекдотов, – подошёл Олег Вешняков.
        – Кто это говорит?! – едва не подскочил я.
        В этой школе я не рассказал ни одного анекдота и не собирался этим заниматься.
        – Её сестра, – кивнул он на Люсю. – Она сейчас смешит ими весь второй «Б». Даже что-то рассказала своей классной. Говорят, та смеялась.
        Ответить я не успел из-за звонка. После окончания химии пошли на алгебру с первого этажа на второй. Когда проходили мимо учительской, из неё вышла директор.
        – Зайди! – сказала она и вернулась обратно.
        Я зашёл следом в учительскую, в которой, помимо Анны Гавриловны, находились несколько учителей, в том числе и наша классная.
        – Что это за история с анекдотами? – строго спросила она.
        – Могу поклясться чем угодно, что в этой школе не рассказал ни одного анекдота! – торжественно сказал я. – Я слишком дорожу своим временем.
        – А при чём здесь твоё время? – не поняла она.
        – Все люди любят смеяться, – ответил я. – В той школе, где я раньше учился, мне не давали проходу и школьники, и учителя. Даже директор один раз попросил рассказать анекдот. Неприличных, кстати, не было ни одного. А почему вы спрашиваете? Из-за младшей Черзаровой? Так я ничего не знал о её рассказах. Сегодня же вправлю мозги.
        – О директоре соврал?
        – Зачем врать? Я и вам могу рассказать. Ученик  спрашивает у учителя, следует ли наказывать кого-нибудь за то, чего он не делал. Учитель отвечает, что за это наказывать ни в коем случае нельзя. Ну ученик ему и говорит, мол, очень хорошо, потому что я не сделал домашнее задание.
        – Смешно, – сказала она. – Ещё?
        – Учительница спрашивает ученика, почему он опять опоздал, а тот ей отвечает, мол, вы, Марья Ивановна, сами говорили, что учиться никогда не поздно!
        – Это прямо о вашей компании, – опять улыбнулась она. – Иди и поговори с Ольгой. После её рассказов весь класс пол-урока не может успокоиться. Классная уже сделала ей замечание, но пока без толку.
        «Ни фига себе, – подумал я, выходя из учительской – И это наша директор!»
        Зазвенел звонок, и я рванул к лестнице. Хорошо, что пока не было учительницы.
        – За что Гавриловна утянула тебя в учительскую? – спросил Валерка.
        – Захотела послушать анекдоты, – неосмотрительно ляпнул я, ещё не понимая, что сказал.
        – Так это правда, что ты их знаешь? – оживился он.
        Я не успел ответить: вошла учительница и начался урок. Следующая перемена была большой, и меня обступил весь класс, включая старосту, с которой я не общался.
        – Колись! – сказал Валерка. – Не будь жмотом, тебе жалко немного посмешить друзей?
        – Немного? Один анекдот, и отстанете? Ладно, слушайте. Учитель спрашивает на уроке ботаники: «Какое самое благоприятное время для сбора яблок?» Петя: « Август». Таня: «Сентябрь». Вовочка: «Когда собака привязана». Всё, пошли в свой класс.
        Если кто-нибудь думает, что они от меня отстали, то зря. Анекдотов пять за день выцыганили. Большое спасибо Оле я озвучил в тот же день, после того как вернулись домой.
        – Зови сестру на суд и расправу! – сказал я Люсе.
        – А что она натворила? – спросила Надежда.
        – Сейчас узнаете. Иди сюда, чудо в перьях! Ты зачем начала рассказывать одноклассникам анекдоты, да ещё ссылаться на меня?
        – Я не хотела! – Ольга чуть не плакала. – Я только рассказала Нинке, а она пересказала их в классе, поэтому все захотели узнать остальные... Пришлось рассказать. А потом они закончились...
        – И ты разболтала о том, кто тебе их рассказал? Ладно, голову на первый раз отрывать не буду...
        – А анекдоты расскажешь? – оживилась она.
        – Я тебе расскажу! Я по твоей милости имел сомнительное удовольствие беседовать с директором. Откупился анекдотами, но она просила тебя предупредить. Если не прекратишь, снизят оценку по поведению. Это не шутки! Ты мешаешь учителям вести уроки и не реагируешь на замечания.
        – Оля, как ты могла! – возмутилась Надежда. – Иди в свою комнату, у нас будет разговор!
        – Ты действительно рассказывал Гавриловне анекдоты? – удивилась Люся, когда за ними закрылась дверь.
        – А чем она хуже нашего Новикова? Такой же человек. Знаешь, она даже два раза улыбнулась.
        Зазвонил телефон, и Люся пошла в прихожую. Я двинулся следом.
        – Таня передала, что тебе звонили, – сказала она, положив трубку на рычаг. – Беги домой, сейчас будут перезванивать.
        Звонил Васильев.
        – Ты просил разузнать насчёт ансамбля, – сказал он. – Мы договорились с Окружным домом офицеров. Несколько музыкантов согласны с вами поработать. Точнее, они вас послушают, а потом примут окончательное решение. Но у них своя работа, поэтому вам придётся подстраиваться под них, а не наоборот. Сможете сейчас туда съездить?
        – Без проблем, – ответил я. – Нам добираться самим?
        – Таких жертв от вас не требуется, – засмеялся он. – одевайтесь и выходите, а я сейчас подъеду.
        Через десять минут мы стояли на выезде со двора, а вскоре подъехал «Москвич», за рулем которого сидел Виктор.
        Музыкантов оказалось пятеро.
        – Олег Астахов, – представился один из них. – Я здесь вроде старшего. Инструменты – гитара и скрипка.
        – Игорь Гордеев, – сказал самый высокий из парней. – Те же инструменты.
        – Виктор Калачов, – кивнул нам самый старший из них. – Ударные.
        – Николай Маклаков, клавишные и труба, – сказал невысокий парень с круглым лицом и уже заметной полнотой.
        – Тоже Олег, но Бельский, – представился последний член группы. – Контрабас.
        – Нам сказали, что вы хотите с нами поговорить, а уже потом решите, помогать или нет, – обратился я к ним. – Я пишу песни, и не только детские. К сожалению, мы ограничены только двумя инструментами. В некоторых случаях этого хватает, в остальных хорошая песня звучит... так себе. Сейчас у меня есть несколько новых песен, а до лета их будет ещё две-три. Мы хотим, собрать из моих песен небольшой концерт и записать его на телецентре. Вам нужно сделать аранжировку для своих инструментов и свести всё воедино. Если захотите, потом можете исполнять наши песни сами. Если будут проблемы с худсоветом по репертуару, мы сможем решить их своими силами.
        – Мы хотели бы услышать что-нибудь из нового, – сказал Олег Астахов. – Давайте пройдём на сцену, там сейчас никого нет. Игорь, принеси гитару.
        Для начала мы исполнили «Годы бешено несутся».
        – А теперь представьте, как эта песня прозвучит, если будем играть все вместе, – сказал я. – Что кислые лица? Тоже скажете, не по возрасту?
        – Даже если пропустит худсовет, зрители засмеют, – виновато сказал Астахов. – Песня замечательная, и поёте вы её хорошо...
        – Кажется, я уже где-то такое слышал, – сказал я, обращаясь к Люсе, – причём именно такими словами. Олег, вы слышали наше выступление на концерте для милиции?
        – Да, но...
        – Я извинился за то, что песни не по возрасту, но мог бы и не извиняться, они и так отбили бы себе руки аплодисментами. Если бы была готова и эта песня, я вас уверяю, что точно так же с восторгом встретили бы и её. Сделаем запись, и ищите себе взрослых певцов или пойте сами.
        – Сыграйте что-нибудь ещё, – попросил он.
        – Мы споём «Снежинку», – сказал я. – Только учтите, что без ударных она не очень хорошо звучит. Точнее, петь будет Люся, я здесь только играю.
        – Когда приходит год молодой, а старый уходит вдаль, снежинку хрупкую спрячь в ладонь, желание загадай! – запела Люся.
        – Припев здесь лучше петь всем, – сказал я, когда мы закончили. – Есть ещё одна песня, но мы её не разучивали, потому что она не звучит без трубы.
        – Мы подумаем, – сказал Гордеев. – Вы не обижайтесь, ребята.
        – Думайте, – ответил я. – Когда решите, позвоните по этому телефону. Если откажетесь, мы не обидимся.
        – Я обижусь! – сказала Люся, когда мы шли мимо постамента с танком к своей машине. – Мог бы за меня не расшаркиваться. Потеряли целый вечер!
        – Если откажутся, будем петь песни из мультиков, – утешил я. – Такие пропустит любой худсовет. От улыбки станет день светлей и слону, и даже маленькой улитке...
        – Закрой рот, сумасшедший! – рассердилась подруга. – Нахватаешься холодного воздуха и заболеешь! И люди оборачиваются.
        – Садитесь в машину, – сказал Виктор. – Не согласятся эти, договоримся с другими. У тракторостроителей есть хорошие ребята. А ты действительно подбери что-нибудь детское. К чему искать неприятности на ровном месте?
        – Подберём, – пообещал я. – Пусть продолжает тренироваться. Для многих песен голос пока слабоват.
        – А как вы его тренируете? – поинтересовался он. – Спрашиваю потому, что твой голос за полгода заметно изменился.
        – Йогой мы его меняем, – объяснил я. – Дыхательные упражнения и мантры. Увеличивается объём лёгких, и укрепляются голосовые связки. В небольших пределах можно поменять тембр голоса. В этом нет ничего сложного, кроме каждодневного труда. Ну и, само собой, пение.
        – Ты только не перестарайся с песнями, – предупредил Виктор. – Три-четыре новые песни в концерте могут удивить, но не являются чем-то из ряда вон выходящим. А вот десятка полтора... А мы весной начнём давать кое-какую информацию в Москву. Маловероятно, но кто-нибудь сможет сопоставить. Куда вам торопиться, вся жизнь ещё впереди!


                Глава 4


        В середине марта я дописал рукопись «Волкодава» и передал её в редакцию. Через неделю мне позвонили и попросили приехать. Чтобы не прибежать туда к концу рабочего дня, пришлось отпрашиваться у директора.
        – Ты по мне соскучился? – усмехнулась она, когда я переступил порог кабинета.
        – И это тоже, – сказал я, – но сейчас я здесь по другой причине. Позвонили из редакции, куда я отдал рукопись книги. Нужно у них появиться, но после занятий не успеваю, поэтому хотел отпроситься завтра с последнего урока. Это английский, а вы же знаете...
        – Знаю, – прервала она. – На урок можешь не оставаться, а Ларисе Васильевне я скажу. Книга хоть хорошая?
        – Мировой уровень, – ответил я. – Спасибо, что выручили.
        Она была наслышана о моём знании английского от нашей учительницы, на уроках которой я обдумывал свои дела, даже не делая попыток это скрыть. Лариса Васильевна была умной женщиной и понимала, что её уроки ничего мне не дадут.
        На следующий день, перед английским, оставил портфель Сергею и устроил пробежку от школы до троллейбусной остановки. Можно было попросить у Васильева машину, но я не стал наглеть. Время теперь было, а троллейбус шёл почти до самой редакции «Молодой гвардии».
        – Поздновато ты, – поморщился редактор.
        – Как смог! – ответил я. – И так отпросился с урока, а у вас,  Валентин Петрович, ещё два часа работы. Какие ко мне вопросы?
        – Рукопись я прочитал, – сказал он. – Книга очень хорошая и оригинальная, поэтому мы, без сомнения, возьмём её в печать. Но кое-что нужно подправить. Оживших покойников убрать, всякое колдовство...
        – Вы читали сказку «Конёк-Горбунок»? – спросил я. – Или любую другую? Выбросите из неё всю магию, и что останется? Уродливый конь-мутант и деревенский придурок. Так и здесь. В книге всё подогнано и отшлифовано. Это сказочная фантастика, так можете и написать на обложке крупными буквами. Если не пропустит цензура, скажете, и я попытаюсь это поправить. А если сами не хотите такое печатать, то просто верните рукопись. Я найду, куда её пристроить. Я хотел разорвать договор, но вы меня отговорили, видимо, зря.
        – Не кипятись, – сказал редактор. – С тобой хотели поговорить о правке текста. Ты знаешь, куда идти, а когда закончишь, зайдёшь ко мне.
        С любителями править чужой текст, вставляя в него свои мысли, я ругался с полчаса, отбив почти все нападки, после чего направился к редактору.
        – Ну и как результаты? – спросил он. – Пришли к консенсусу?
        – У них нет ко мне претензий, – ответил я. – Внесут две правки, и всё.
        – Ладно, – сказал он, – попробую отдать в таком виде, но если не пропустит цензура, я не буду с ними бодаться из-за твоего упрямства. Возьмёшь рукопись на переделку или заберёшь.
        Через неделю после нашей поездки в Окружной дом офицеров мне позвонил Олег Астахов и сообщил, что они согласны попробовать. И чего было столько думать?
        – Давай споём вдвоём одну очень хорошую песню, – сказал я Люсе. – У нас нет в репертуаре ничего военного, этот пробел надо заполнить.
        – А погоня? – возразила она.
        – Это я сказал, что она о героях гражданской войны, – отмахнулся я. – Её с таким же успехом можно петь и о махновцах. А эта песня из тех, которые хватают за сердце. Её написали к фильму, посвящённому военным медикам. Его снимут только в семьдесят пятом году, так что мы ничем не рискуем. Петь нужно в два голоса поочередно. Давай я спою без музыки. Сестра, ты помнишь, как из боя меня ты вынесла в санбат? Это поёт мужчина. Потом вступает женщина. Остались живы мы с тобою в тот раз товарищ мой и брат. Потом они поют оба. На всю оставшуюся жизнь нам хватит подвигов и славы...
        Когда я закончил песню, в глазах подруги стояли слёзы.
        – Ну вот ещё! – я обнял её и полез в карман за носовым платком. – Это не ты должна плакать, а слушатели. Если я не угожу нашим музыкантам и с этой песней, я сам помашу им ручкой!
        Прежде чем ехать в Дом офицеров, я подобрал мелодию для гитары и мы с Люсей несколько раз её спели. Потом её исполнили нашему ВИА.
        – Вот это то, что надо! – сказал Астахов. – У меня просто нет слов. Когда ты успел её написать?
        – Это так важно? Стихи были в набросках, а мелодия... Я до сих пор не могу понять, откуда они у меня берутся. Главное, что песня такая, что с ней не стыдно выйти и на праздничный концерт, посвященный Дню Победы, и не только в Минске, но и в Москве. А репертуар у нас будет разный. Только давайте сначала доведём до ума одну песню, пока я занимаюсь другими.
        Было видно, что они загорелись. В тот вечер я играл мелодию раз шесть, пока не сказали, что довольно. Домой нас отправили на машине Дома офицеров. Через неделю нам позвонили опять. Получилось у них здорово, и мне ничего не пришлось поправлять. Не симфонический оркестр, но и не наша домашняя игра. К этому времени мы спели дома эту песню раз двадцать, поэтому номер вышел просто блеск! Мне бы ещё немного подправить голос, но, скорее всего, уже достиг своего потолка. Николай сбегал за каким-то майором, для которого спели ещё раз.
        – Замечательно! – сказал он. – Репетируйте дальше. Эту песню мы вставим в свой репертуар. И готовьтесь петь её девятого мая. Больше ничего нет из военной тематики?
        – Пока нет, – ответил я, – но до мая есть время, может, и успею.
        – Дерзайте, молодой человек! – обратился он ко мне на вы. – С такими песнями мы окажем вам поддержку. Песни о любви – это хорошо, но несерьёзно. Вы сначала пробейтесь на большую сцену, тогда сможете больше себе позволить. А пробиваться лучше с серьёзными песнями.
        – Хотят серьёзную песню, значит, пойдём навстречу, – сказал я Люсе, когда поднимались на её этаж. – Приготовим такую, что будут рыдать. До партийных песен мы с тобой не доросли, а вот патриотические на военную тему – это самое то. Надо было мне самому додуматься. Сегодня подберу музыку к одной песне, а завтра послушаешь. По-моему, она как раз для тебя.
        – Подобрал? – спросила подруга на следующее утро, едва я спустился на второй этаж.
        – А поздороваться с любимым человеком?
        – Здравствуй. Ну Ген!
        – Если я что-нибудь обещаю, то делаю. Хорошо хоть вчера успел переодеть костюм, а то вы сегодня ушли бы в школу без меня.
        – Почему? – не поняла она.
        – Потому что он не высох бы от слёз. Где Сергей?
        – Сейчас должен выйти. Ты бессовестный, я теперь весь день буду умирать от любопытства.
        – Это естественное состояние почти любой женщины. Ну чего он задерживается, опоздаем же!
        – Не шуми, – сказал Сергей, появляясь в дверях. – Идите без меня. Отцу плохо, я вызвал «скорую». Скажете классной.
        Настроение сразу упало. Сергей бодрился, но я видел, что ему страшно. Три года назад он потерял мать, которая не перенесла родов, а вскорости у отца случился инфаркт. И вот опять...
        – Может, мне остаться с тобой? – предложил я, уже заранее зная, что он откажется.
        – Бегите в школу, а то опоздаете! – сказал он. – Ты ничем не поможешь, а отца, наверное, увезут в больницу.
        Мы опоздали в первый раз за весь год. Урок вела классная.
        – Так и знала, что это когда-нибудь случится, – сказала она, когда я пропустил вперёд Люсю и зашёл следом за ней в класс. – А где Деменков?
        – Его сегодня не будет, Ольга Владимировна, – ответил я. – Он вызвал «скорую» к отцу. Мы из-за этого и задержались.
        – Садитесь на свои места, – сказала она. – Продолжаем урок.
        День тянулся еле-еле, я переживал за друга и с большим трудом дождался окончания занятий.
        – Что ты так трясёшься? – недовольно сказала Люся. – Ну стало человеку плохо, зачем же сразу его хоронить, а себе мотать нервы?
        – Почему-то не получается успокоиться, – ответил я. – Даже медитация не помогает, просто не могу войти в нужное состояние.
        Моя тревога передалась и ей, поэтому пробежали почти весь путь от сквера до своего дома. Всё оказалось не так страшно.
        – Я недавно приехал из больницы, – сказал Сергей, когда мы зашли к нему в квартиру. – Отцу лучше, но сказали, что он будет дней десять под наблюдением.
        – Ты тоже будешь у нас под наблюдением, – сказал я ему. – Мама не работает, и ей нетрудно приготовить тебе еду.
        – Не нужно, – отказался он. – У меня всё есть, одному до воскресенья хватит, а там сам что-нибудь приготовлю, деньги есть.
        – Значит, она поможет в воскресенье. Держи тетради, завтра отдашь.
        От Сергея зашли в Люсину квартиру. Оказалось, что моя мама забежала к Надежде и они сейчас общались на кухне.
        – Мойте руки! – сказала мать Люси. – Сейчас будете обедать.
        – Чуть позже, – ответила подруга. – Мы ненадолго сходим к Гене.
        Таня ещё не пришла из школы, а отец не возвращался со службы так рано.
        – Пой, пока никого нет! – сказала Люся, когда зашли в мою комнату.
        – Слушай, – сказал я, беря гитару. – Песня называется «Баллада о матери». Постарела мать за двадцать лет, а вестей от сына нет и нет. Но она всё продолжает ждать, потому что верит, потому что мать...
        Я и раньше пел эту песню Мартынова. Не для кого-то, просто для себя, и каждый раз на глаза наворачивались слёзы. Я не знаю, как такое можно слушать спокойно.
        – Трудно это было вспоминать, вдруг с экрана сын взглянул на мать. Мать узнала сына в тот же миг, и пронёсся материнский крик...
        Как всегда при исполнении песни, я на ней сосредоточился и, только закончив петь, услышал, что Люся плачет навзрыд.
        – Я не смогу такое спеть! – давясь слезами, говорила она. – Как это можно спокойно петь?
        – Успокойся сейчас же! – сказал я и вытащил носовой платок.
        Он оказался не очень свежим, и пришлось лезть в шкаф за другим.
        – Куда это годится? – выговаривал я промокая ей слёзы. – Я тоже не могу слушать её спокойно, а тем более петь, но не так же реветь!
        – Кто её написал? – спросила она.
        – Должен в семьдесят первом написать Мартынов. Классный певец и композитор. Говорили, что и человек хороший.
        – И ты хочешь спереть у него такую песню!
        – Напишет другую, а я его отблагодарю. Я знаю, когда умрёт Мартынов, и, по мнению врачей, его можно было спасти, если бы вовремя оказали помощь. Ему не исполнилось и сорока трёх, а сколько сделал! Найду возможность с ним познакомиться и отправить на лечение. Незачем ждать, когда его прихватит в лифте. Он не один такой, кому можно будет помочь. Если бы ты знала, сколько талантливых людей умерло раньше срока! Уберём самолёты АН-10, не дожидаясь катастрофы, в которой погиб Чистяков! Парню было двадцать восемь лет, а выступал гениально! До семьдесят второго года время есть, а я хоть так успокою свою совесть. А ты будешь петь эту песню, пока не вытекут все слёзы. Всё равно рано с ней выходить к нашим музыкантам. Я и так пеку песни как блины, поэтому пока поработаем со старым репертуаром.
        – А кем ты сам хочешь стать? – спросила Люся.
        – Пока не определился, – ответил я, – но уж точно не инженером. Не хочу повторять свою жизнь даже в малом. Понимаешь, таких, как я, будет как собак нерезаных. Обычный инженер со средними способностями, добросовестный и исполнительный.
        – А ты хочешь руководить?
        – Вот чего никогда не хотел, так это руководящей работы. Я ею тоже наелся. Намного лучше отвечать за себя, чем за кого-то, особенно у нас. Нет, я хочу прожить творчески. Не всё же время будут ворованные песни. Можно выступать с пародиями, которых я знаю... до фига!
        – А пародии не ворованные?
        – Есть разница, – объяснил я. – Многие юмористы в моё время смешили людей не рассказами собственного сочинения, а тем, что для них писали другие. В этом жанре главное – уметь правильно рассказать написанное. И потом не забывай то, о чём я говорил раньше. К добру или к худу, но будущее будет меняться, меняя жизнь миллионов людей. Поэтому многое просто не напишут или напишут иначе. В ближайшие годы это будет мало заметно, но чем дальше, тем сильней. Ладно, беги домой, а то твоя мама сейчас начнёт звонить. Держи слова песни и больше не реви, иначе подумают, что плачешь из-за меня.

        – Как он погиб? – спросил Машеров.
        – Взрыв бытового газа, – ответил Юркович. – Всё сделали так, что комар носа не подточит, хотя расследовать, конечно, будут. Всё-таки второй секретарь ЦК.
        – Кто-нибудь ещё пострадал?
        – Нет. Жена с детьми была в отъезде, а шофёра он оставил в машине. Соседи были дома, но обрушения стен не произошло. В квартире Щелокова возник пожар, пока его потушили, всё выгорело.
        – Неприятный сюрприз Леониду Ильичу перед самым съездом.
        – Скоро у него будет ещё один сюрприз. Почти закончена разработка Павлова.
        – С этим будьте особенно осторожны, – сказал Машеров. – Он уже не первый, к тому же управляющий делами ЦК – это фигура.
        – Я верю своим людям, – сказал полковник. – Всё будет тихо. Обычное пищевое отравление. Он большой любитель маринованных грибов, которых в семье больше никто не ест. Способ подсунуть нужное уже разработан, но там есть сложности, поэтому до съезда не успеем.
        – В этом нет большой срочности, главное – управиться не позже лета. Есть что-нибудь ещё?
        – Есть, но я не уверен, что это нужно использовать.
        – Рассказывай, подумаем вместе.
        – В тетрадках есть интересная запись. Вы могли не обратить на неё внимания. Я обратил не сразу. Мы в первую очередь прорабатываем шестидесятые и семидесятые годы, а запись относится к ноябрю восемьдесят седьмого.
        – И что там интересного?
        – Двадцать седьмого ноября восемьдесят седьмого года Военной коллегией Верховного суда СССР был приговорён к расстрелу генерал-майор ГРУ Дмитрий Фёдорович Поляков. Формулировка – за измену родине.
        – Припоминаю. Но всё это очень нескоро.
        – Я решил уточнить у нашего лейтенанта. В тетрадке только событие и дата, а когда сделали запрос, получили это.
        Полковник передал Машерову исписанный тетрадный лист.
        – Ну не сволочь? – сказал Пётр Миронович. – Сдал практически всю нашу агентуру в Штатах!
        – Вы дальше читайте, – сказал Юркович. – Там много чего написано. Правда, он не всё успел сделать. Вот я и думаю, как эту информацию подбросить Ивашутину.
        – А где сейчас Поляков?
        – Год назад назначили военным атташе в Бирме.
        – Ты же сам хотел оставить всю кадровую информацию нам, а делиться только наукой и катастрофами. И под каким соусом это преподнести начальнику ГРУ? Через три дня я еду на съезд и буду просвещать Брежнева. До Ивашутина эта информация всё равно дойдет. Пётр Иванович не дурак и сразу сложит два плюс два. Ясное дело, что мы всех водим за нос и знаем гораздо больше того, чем делимся. И долго мы тогда сохраним контроль над объектом?
        – Вы могли бы с ним договориться. Эта информация – огромная услуга. Я на месте Ивашутина сделал бы так, чтобы Поляков вообще не вернулся из Бирмы. У него хватает спецов, которые выпотрошат эту падлу и зароют под какой-нибудь пальмой. И концы подчистят так, чтобы ни у кого не возникло вопросов, а всю информацию по своему ведомству он получит от вас. Я думаю, что он не станет ни с кем делиться. Если у нас отберут объект, он останется в проигрыше. Что-то, конечно, получит, но что и из чьих рук? Если подружиться с его ведомством... Я наводил о нём справки у наших военных. Отзывы в основном положительные.
        – Подготовь мне не каракули лейтенанта, а нормальную бумагу, а там посмотрим. Надо сначала разыграть свою партию на съезде, а уже потом решим, стоит ли рисковать. Закончили отделку объекта?
        – Научный центр готов, на днях будем завозить оборудование. А общежитие полностью закончим через неделю. Потом сразу же завозим весь персонал. Топить пока придётся электричеством.
        – Для меня главное, чтобы центр через неделю работал.

        – Леонид Ильич, мне нужно, чтобы вы уделили немного своего времени.
        – Это очень срочно, Пётр Миронович? – спросил Брежнев. – Нельзя перенести? Я немного устал и хотел бы отдохнуть. Сколько времени займёт ваш вопрос?
        – Трудно сказать, – ответил Машеров. – Мне хватит десяти минут, чтобы доложить, только у вас неизбежно возникнут вопросы. Но в любом случае уложимся в полчаса. Но вопрос не из тех, которые можно обсуждать на ходу и при охране.
        – Даже так? Шура, узнайте в секретариате, где можно уединиться на полчаса.
        – Сейчас сделаем, Леонид Ильич, – ответил Александр Рябенко – начальник личной охраны Брежнева.
        Через несколько минут они сидели вдвоём в небольшой комнате для заседаний.
        – Я хотел поставить вас в известность о работе одного секретного объекта в республике, который курирую лично. С год назад нам стало известно об уникальных способностях одного старика. Информация была бредовой, поэтому поначалу в неё никто не поверил.
        – Ну-ну, – заинтересовался Брежнев. – И что же умеет ваш дед, если его курирует первый секретарь ЦК?
        – Я курирую не его, а научный центр, который построен в селе, – усмехнулся Машеров. – Старика изучают полсотни медиков и учёных, а село взято под охрану республиканским Комитетом.
        – Считайте, что вы меня заинтересовали, – сказал Брежнев. – Теперь давайте ближе к делу.
        – Можно и ближе, – согласился Машеров. – В это трудно поверить, но старик предсказывает будущее, причём чётко и конкретно с местами и датами.
        – И что он вам конкретно предсказал?
        – Вот, пожалуйста. Это протоколы научной комиссии. Здесь все его предсказания за восемь месяцев. Раньше просто не вели учёт. Абсолютно всё сбылось и в указанные дни. Наиболее точно он предсказывает масштабные природные катастрофы, крупные аварии с жертвами и разрушениями определяются на более короткие сроки. Ещё за меньшее время сообщал о всякого рода политических потрясениях в мире. Чтобы точно установить страну, старика пришлось подучить географии. Теперь он сразу безошибочно говорит, о какой стране идёт речь. Проверить правдивость того, что я говорю, легко.
        – И как же? – спросил Брежнев.
        – На последней странице есть предсказание сильного землетрясения, которое двадцать шестого апреля, примерно в половине шестого утра, почти полностью сотрёт с лица Земли центральную часть Ташкента. Ждать уже недолго.
        – Больше здесь ничего нет?
        – А зачем? Вы же не верите, так что нет смысла приносить остальное. Да и не было там ничего существенного на апрель. В мае что-то было по Нигерии и в конце июня должен быть военный переворот в Аргентине. Прошу отнестись к тому, что я сказал со всей серьёзностью. Я не человек со стороны и от попытки мистификации ничего не выигрываю, наоборот, теряю авторитет.
        – И не боитесь, что у вас заберут этого деда?
        – Не боюсь, – улыбнулся Машеров. – Когда стариком заинтересовались по-настоящему, его привезли в Минск и дали отличную квартиру. Он был доволен, но дар предвидения как отрезало. Его отправили в Бешенковичи – это центр района, в котором находится село, но и там не было никаких предсказаний. Стоило вернуть деда в село, и всё опять заработало. Поэтому нет никакого смысла его забирать, а информацию готов предоставлять всю. Естественно, тогда, когда вы сами убедитесь в её истинности.
        – Значит, подождём до двадцать шестого, – сказал Брежнев. – Ваши бумаги я забираю.
        – Конечно, Леонид Ильич. Эти материалы приготовлены для вас.
        – Кто ещё в курсе вашего проекта?
        – Очень узкий круг лиц. Учёные центра, несколько руководящих работников в Комитете и МВД, правительство республики и два моих работника, через которых я отслеживаю ситуацию. Правительство пришлось ввести в курс дела, чтобы утвердить объёмы финансирования.
        – Много! – поморщился Брежнев.
        – Все дали подписку о неразглашении, – пожал плечами Машеров. – Информация фильтруется, полный доступ к ней имеют только пять человек.
        На следующий день, в перерыве съезда, Брежнев подошёл к беседующим Суслову и Мазурову.
        – Кирилл Трофимович, вас можно на пару минут? У меня один вопрос. Вы ведь хорошо знаете Машерова?
        – Конечно, Леонид Ильич. Мы много проработали вместе. А с чем связан вопрос? Хотите вытащить его в столицу?
        – А если бы хотел? – спросил Брежнев. – Есть возражения?
        – Думаю, что это несвоевременно, – сказал Мазуров. – Он прекрасный партийный руководитель и хозяйственник, но слишком мало проработал на месте первого секретаря, да и заменить пока некем. Лет через пять – другое дело.
        – Он не склонен к фантазиям?
        – Машеров? – удивился вопросу Мазуров. – Вот уж кого заподозрил бы в этом в последнюю очередь. У него очень трезвая голова, так что, если вам о нём что-нибудь наболтали, не верьте.
        – Спасибо, Кирилл Трофимович, – кивнул Брежнев. – Вы мне помогли.

        – Почему так мало фонарей? – спросил русский своего спутника.
        – В центре их больше, – с акцентом ответил тот. – Через два часа рассветёт...
        – По прогнозам учёных тряхнуть должно до рассвета.
        – Если не тряхнёт, люди будут сердиться. По утрам ещё холодно. Боюсь, многие вернутся в дома.
        – Им же хуже. Воду перекрыли?
        – Воду перекрыли час назад, а электричество должны сейчас отключить.
        Немногочисленные фонари погасли, и стало ещё темней.
        – Осталось десять минут, – сказал приезжий, посмотрев на часы со светящимся циферблатом. – Давайте отойдём от домов на проезжую часть.
        Они отошли на середину дороги и стали ждать, как и многие жители города, вышедшие на улицы по призыву властей.
        Внезапно раздался низкий гул, и сильный удар повалил многих с ног. Где-то недалеко обрушилось здание, подняв тучу пыли. Несколько секунд было трудно удержаться на ногах, потом всё быстро успокоилось. Здесь были преимущественно одноэтажные дома, которые пострадали мало, но центр города был затянут пылью.
        – Чёрт! – выругался русский. – Надо же, разбил часы! И куда теперь пойдём?
        – А зачем куда-то идти? – спросил узбек. – Скоро посветлеет, да и пыль немного уляжется, тогда и пойдём. Сейчас мы никому ничем не поможем.

        – Передают! – позвала Надежда, и мы собрались возле телевизора.
        – К ним прилетел Брежнев, – сказала Люся. – Сразу же утром.
        – Прилетел, и ладно, – отозвался я. – Что смотреть на чужое горе? Теперь им будут помогать все республики. Хорошо, что уже не зима и можно ночевать в палатках. Пойдём в твою комнату.
        – Я советовал в своих тетрадях использовать это землетрясение, как доказательство истинности предсказаний, – сказал я подруге, когда сели на её кровать. – В следующий раз тряхнёт Турцию, но это будет не скоро. Понимаешь, что это значит? Если к моим рекомендациям прислушались, Машеров начал игру с центром, а там всё может повернуться по-разному. Надеюсь, что я сделал ставку на того человека.
        – А если нет? – спросила она. – Что тогда?
        – Не бери в голову. – Я растрепал ей волосы. – Живём один раз, поэтому наслаждайся каждым мгновением жизни и не думай о плохом.
        – Кто бы говорил! – рассердилась она. – Ты живёшь второй раз и уже успел всё узнать и почувствовать. Я тоже хочу наслаждаться жизнью, а ты мешаешь! А если с тобой или со мной что-нибудь случится?
        – Хочешь? – спросил я, заглянув ей в глаза.
        – Хочу! Мне уже пятнадцать!
        – Пятнадцать тебе будет завтра, – засмеялся я. – Что хочешь в подарок?
        – Неужели не купил подарка?
        – Конечно, купил, но могу купить ещё один. Знаешь, сколько я получу за книгу?
        – Мне нужен не такой подарок!
        – А какой?
        Она наклонилась ко мне и прошептала на ухо.
        – Я подумаю. А теперь иди сюда, я тебя поцелую. Пока они прилипли к телевизору, это можно сделать не один раз.

     Часть 2, Главы 5-6   http://www.proza.ru/2017/05/24/528