Присяжные

Я знала, что судебным присяжным может стать любой нормальный человек, скажем, такой, как я. Но не думала, что могу стать я. Не потому, что эта роль не по мне. С логикой у меня все в порядке, мне не так-то легко навешать лапшу на уши. Я работала завучем в школе. До приезда в Канаду. Здесь я работаю ассистентом менеджера (немного крикливой, но в общем, невредной женщины) в кафе «Happy bаgel» (Счастливый бублик). Тем не менее я получила письмо из Генеральной прокуратуры, в котором сообщалось, что на основании моих ответов на вопросник, присланный мне ранее (год назад, я о нем уже и забыла), я вошла в группу «потенциальных» присяжных, из которой будет отобрана группа «реальных» присяжных для судебного разбирательства, и мне следует явиться в суд в указанный день в девять утра. Это мой почетный гражданский долг. Eсли я по той или иной причине не могу прийти, то должна сообщить об этом заранее, указав причину и предъявив доказательство. Менеджер, конечно, меня отпустила, снабдив бейглами (я на них уже смотреть не могу, но муж и сын продолжают их есть). Честно говоря, мне надоело работать в «Happy bаgel», и я обрадовалась возможности не ходить туда несколько дней на законном основании.

Без десяти минут девять я была у здания суда, прошла контроль на входе, из моей сумки изъяли маникюрные ножницы, сказав, что вернут их на выходе, и я примкнула к другим кандидатам в присяжные, выстроившимся в длинную очередь, которая тянулась от холла до лестницы, ведущей на этажи. Женщина в униформе, руководившая очередью, сказала, что нас набралось человек двести, и чтобы разделить всех на группы и разместить по судебным залам, где будут проходить заседания, понадобится время. Очередь стала интересоваться, где находятся буфет и туалет. Я отправилась выпить кофе, чтобы скоротать время. Вернулась как раз вовремя, нашу группу повели к эскалатору и подняли на 4-й этаж. Мы вошли в зал суда.

Зал выглядел внушительно, с канадским флагом, государственным гербом, судьей в черной мантии с белой вставкой на шее, сидевшим за огромным столом под гербом. В правой стороне зала сидел прокурор, в левой – защитник со своим помощником, в центре, спиной к нам и лицом к судье, сидели еще четверо, как я сочла, помощников, двое мужчин и две женщины, молодые афроканадцы, одетые как и другие служители правосудия, в черные мантии. Нас разместили в рядах для публики, расположенных амфитеатром. Судья рассказал вкратце о роли присяжных, гражданском долге и соблюдении конфиденциальности, отметив также, что если кто-то из нас не понравится своим внешним видом или еще чем-то одной из заинтересованных сторон (защите или обвинению), то будет исключен из состава присяжных без объяснений. Им оказывается дано такое право, и они уже с момента нашего появления в зале приглядываются к нам и оценивают, а окончательное решение предъявят на втором этапе, когда нас будут вызывать в зал по одному для лучшего ознакомления.

Меня это заинтриговало. За себя я была спокойна, но вокруг меня было немало лиц, внушавших сомнение. Половина нашей группы, на мой взгляд, могла быть удалена из зала без объяснений. Например, мужчина, сидевший слева от меня и громко икавший, или крашеная блондинка справа, шуршавшая шоколадной оберткой. Грудь у нее была такого размера, что почти касалась затылка сидевшего впереди парня в дырявых джинсах, который время от времени оборачивался и обводил ее ласковым взглядом.

Тут я заметила, что один из афроканадцев тоже обернулся и смотрит в нашу сторону, видимо кого-то оценивая. То ли меня, то ли блондинку с грудью, я не стала вникать, но на всякий случай постаралась придать своему лицу выражение высшей справедливости (слегка сдвинув брови и устремив взгляд на герб), хотя, как уже сказала, не сомневалась в своем внешнем и внутреннем соответствии предстоявшей мне миссии. Судья изложил в двух словах дело, подлежащее рассмотрению, сказав, что разбирательство будет сложным, может занять до трех недель, а то и больше, так как речь идет об убийстве. Это меня расстроило. Я рассчитывала на ограбление, или в крайнем случае, «нанесение пострадавшему телесных повреждений», но не убийство. Я человек впечатлительный, не читаю и не смотрю ничего подобного, особенно в последнее время, т.к. не могу потом уснуть ночью. Судья сообщил, что одного чернокожего мужчину избили до смерти, причем свои же люди. В общем, четверо молодых афроканадцев в мантиях, которых я приняла за служителей правосудия, включая того, что смотрел в мою сторону, были убийцы.

У меня по спине пробежал холодок. В голове завертелись тревожные мысли: у убийц, конечно, есть дружки на свободе, могут запросто покалечить, или даже убить, что им стоит...  А если они не убийцы, а мы их засудим (я почти не сомневалась, что меня выберут в присяжные)? А если они убийцы, а мы их оправдаем? Я-то, положим, разберусь, кто говорит правду, а кто лапшу на уши вешает, но остальные могут не понять... Мне уже не хотелось быть присяжной, несмотря на почетный гражданский долг, меня потянуло обратно в Счастливый бублик. Судье хорошо рассуждать о долге, у него охрана, и не он выносит вердикт, вся ответственность падает на беззащитных присяжных – как несправедливо!

Судья между тем объявил, что наше предварительное знакомство с делом и его участниками закончилось и после перерыва с нами будут индивидуально знакомиться, чтобы определить нашу способность мыслить здраво и беспристрастно, и если у кого-то есть причины, препятствующие выполнению функций присяжного, он сможет сообщить об этом. Так, значит срочно ищи причину – сказала я себе – думай, думай! Нас повели через длинные коридоры в комнату ожидания, где мы уселись на расставленные рядами стулья и стали ждать. Я начала перебирать в уме возможные причины, отбрасывая одну за другой за неимением доказательств. Мое внимание привлек человек в инвалидной коляске (его в зале не было), он что-то объяснял двум женщинам в униформе, сидевшим за столом у входа в комнату. Вот кому не надо искать причину – подумала я и прислушалась.

– Вашего имени нет в списках и у вас нет номера, – говорила ему одна из женщин. 
– Но мне пришло письмо, – возражал инвалид, – вот, пожалуйста. Он хлопнул сложенным листом по столу.
– Это письмо с анкетой. Вам надо было ответить на вопросы и отправить анкету по адресу.
– Я так и сделал. Тут какая-то ошибка, я должен быть в списке!
– Сэр, в этой комнате находятся кандидаты в присяжные, те, кто получил повестку с номером. Вас не выбрали в кандидаты, понимаете?
– Я все прекрасно понимаю! Меня не выбрали, потому что я инвалид. Дискриминация инвалидов – вот как это называется!

Обвинение в дискриминации одно из самых жутких в Канаде, инвалид знал куда бить. Женщина беспокойно заерзала. Ее напарница, говорившая по телефону, прервала разговор и пришла ей на помощь.
– Сэр, пожалуйста, успокойтесь, не стоит так горячиться. Вас не выбрали не потому, что вы инвалид.
– Тогда почему же, почему, объясните мне!
– Я не знаю, это решает специальная комиссия.
– Вот пускай комиссия даст мне письменное объяснение. Я отсюда не уйду, пока не получу объяснение!
В тот же миг, как по волшебству, появился охранник и вежливо попросил его покинуть помещение. При виде охранника инвалид быстро сник и покатил к лифту, продолжая твердить о дискриминации. Как его без повестки пропустили на входе? – недоумевали женщины.

– Человек рвется в присяжные, но его не берут. А другие не знают, как от этого отвертеться, – произнес за моей спиной чей-то голос. Я обернулась. Это был мужчина, который икал в зале. У него оказался довольно приятный голос.       
– А вы хотели бы отвертеться? – спросила я его тихо.
Он кивнул, добавив:
– Это довольно трудно.
– Если сослаться на здоровье... – Я как-то сразу прониклась к нему доверием.
– Потребуют свидетельство от врача, – докончил он мою мысль.
– Не обязательно, – вступила в разговор, сидевшая рядом с ним полная дама, вазавшая что-то на спицах. Мой муж в позапрошлом году – она понизила голос – сослался на геморрой, его отпустили без всякой справки. А у него геморроя не было. Правда, потом появился...

Женщина в униформе объявила по списку первую группу. Дама с вязаньем и еще несколько человек, в том числе и блондинка с грудью, вышли из комнаты. Их повели в зал суда на собеседование. Через час повели вторую группу, еще через час – третью. Мимо меня прошел парень в дырявых джинсах, на ходу заигрывая с женщиной в униформе. Обратно кандидаты в присяжные не возвращались, те, кого выбирали, оставались в зале, остальные шли сразу к выходу.

Время в комнате ожидания тянулось медленно. Я прикидывала в уме вариант с геморроем. Какой-то гражданин средних лет, одетый в строгий костюм и галстук, ходил из угла в угол, держа в руке большой кожаный портфель. Наконец подошел к служащей и спросил строгим голосом, почему его не вызывают, может быть его имени нет в списке? Та проверила список и сказала, что все в порядке. Человек успокоился, сел на стул, но потом снова начал ходить.

– Этот тоже рвется в судьи, – сказал приятный мужчина. – Как там сказано в библии: не судите и не будете судимы?
– Да, именно, – подтвердила я. 
– Но с другой стороны, кто-то все же должен это делать. Безнаказанность опасна и просто немыслима.
– Конечно, немыслима, – согласилась я, продолжая обдумывать версию с геморроем: кому-то может и повезло, но раз на раз не приходится...

Объявили следующую группу, куда вошли приятный мужчина, мужчина с портфелем, я и еще несколько человек. Нас провели в комнатку за залом суда, одной дверью выходившую в коридор, другой – в зал со стороны судейской трибуны. Стали вызывать по одному. Очередь дошла до меня. У меня быстро забилось сердце. Я вошла в зал, так ничего и не придумав. Там сидели все участники процесса, включая убийц, которые уставились на меня пристально. Они, как и прежде (я так и не поняла, почему), сидели без наручников и без охраны.   

Мне сказали, где встать – за боковой кафедрой.
– Назовите себя, пожалуйста, – произнес судья.
Я назвала.
– Есть ли у вас какая-либо причина, мешающая выполнению обязанностей присяжного заседателя?
Я, помедлив, уже собиралась сказать – нет, но в последний момент передумала.
– Да, – сказала я твердо.
Я решила говорить правду и только правду, выложив все как есть.
– Я плохо сплю по ночам, снотворное вызывает изжогу, приходится долго считать овец, я впечатлительная, если вижу или читаю что-то плохое, мне снятся кошмары, я ненавижу бейглы, мой муж храпит, мой сын любит дуру, я боюсь умереть от удушья...
– Достаточно, – сказал судья и постучал по столу пальцами. – Вы освобождаетесь от обязанностей присяжной на три года.
– Спасибо, – сказала я, внутренне ликуя, и направилась к выходу.

Пройдя мимо отгороженного барьером закутка, где сидели прошедшие отборочный тур присяжные, я увидела там даму с вязаньем, парня в джинсах и еще несколько человек, среди них, кажется, и блондинку с грудью. Я вышла из зала, спустилась вниз и шагнула на улицу, вздохнув с облегчением.

A двенадцать храбрых присяжных остались сидеть в закутке, и будут сидеть там еще много часов и дней, решая сложнейший вопрос на свете: виновен человек или нет, взвалив на себя страшный груз – ответственность за его судьбу...

Что ж, кто-то ведь должен это делать.

У перехода стоял, дожидаясь зеленого света, мой знакомый приятный мужчина. Увидев меня, он сказал:
– Поздравляю.
Я сказала:
– Взаимно.
Мы не спросили друг друга, как нам удалось отвертеться. Включился зеленый свет, и перейдя улицу, мы расстались. Дома я вспомнила про ножницы, но не ехать же за ними обратно, куплю новые. 

 


Рецензии
Маро здравствуйте! , опять читая Ваши рассказы во мне проснулись ассоциации и всякие сложнейшие довольно путающие меня, размышления.
Очень давно мне приходилось общаться пару месяцев в одном городе с одними уважаемыми в определённых кругах, армянами .Совместно мы «неофициально» искали одних негодяев и дежурили в одной машине больше недели. Это было моё первое знакомство с армянской диаспорой…скажем так.. Находясь считай сутками в этой компании, я вначале вообще не понимал что мне делать, потому как для самого готового к радостям и к веселым, рано или поздно наступает утомление от такого количества свалившегося на голову, ни то чтобы остроумия, юмора и прочего, а как бы этакого «другого» ощущения в жизни. Мы целыми днями общались, и ни то чтобы смеялись (потому как только идиоты способны смеяться долго), уже под конец мои все эти радости спрятались куда-то глубже. И как какой-нибудь внутренний голос совести, этот голос реагировал на все новые комичные ситуации в самом крайнем случае.. в самом крайнем случае удовлетворительным вздохом или выдохом. Потом я как как-то окончательно приспособился, и наша совместное пребывание протекало более-менее размеренно. Опять же.. что такое юмор, сатира, остроумие?. Уже тогда почувствовал что в постоянной весёлой атмосфере, приобретается, вырабатывается, некая «спокойная» реакция, некое «ровное реагирование» на все эти внешние раздражители. Ну скажем, это примерно как прочитав Ильфа и Петрова, рано или поздно читающий гражданин перестаёт хохотать, а скажем только улыбается на седьмом прочтении, а на пятнадцатом будет читать совсем спокойно. Дело ни в том что «шутка устарела», а в этом примере - в способности находится рядом с «этим» в другом состоянии или положении. Это например как многие известные клоуны или юмористы или сатирики, имеют образ бесстрастный и невозмутимый, скажем как тот же…э.. Ширвиндт.?. или те же англичане, считающие себя в высшей степени нацией остроумной. Все они предпочитают иметь или придерживаться этакой невозмутимой «маски» во время произнесения своих острот.
И вот я читаю ваши тексты и моё сознание «видит» юмор, остроумие и так далее, словом, происходит удовольствие от прочитанного. Как тогда в машине с четырьмя армянами: никто уже особо не радовался на второй неделе, а все мы просто получали удовольствие от общения и удавшееся компании.
И я спрашиваю себя: какова же конечная цель юмора? остроумия и всех этих психических и жизненных явлений? Если всё же, согласится с тем, что остроумие это в большей степени удовольствие, а к удовольствию стремится «всё» в жизни, и конечная цель удовольствия, это скажем… полнейшее удовлетворение. Можно было бы даже сравнить наивысшую любовь, с так называемой низшей, где в низшей любви, конечной целью служит удовлетворение, то есть затухание. Как в жизни: вначале мы живём, а потом к сожалению перестаём жить. Как в знаниях - конечная формула всех знаний.. примерно: «я знаю то, что ничего не знаю…» И так далее…
Получается что духовные мудрецы как правило все до единого приходят рано или поздно к загробным царствам, или к незнаниям; становятся Экклезиастами, Нирванами, Великими Призраками; а лучшие разумные умы откровенно признают себя дураками и ничего незнающими самообманщиками; признающими - что каждый ответ, только отдаляет от какой-то там истины, . Словом, они становятся «ничто» или «нечем». То же самое и в любви и в страсти: достигнув только наивысших наслаждений или состояний, переживаний эту любовь, субъект обнаруживает что и с ним происходит полнейшее как бы разочарование и затухание. И в юморе.. где наивысшее достижение - это скажем, остроумие, и это остроумие в итоге и его конечная цель - быть невозмутимым и бесстрастным, - как бы тоже «умереть» перед этим юмором. «Быть», то есть стремится, это одно, а вот когда это происходит естественно!. Скажем, когда я читаю в Ваших текстах о кафе именно с Ваших уст, и Вами подчёркнутыми скобками перевод (Счастливый бублик), я уже не могу улыбаться, а только радуюсь где-то очень глубоко у себя внутри. Это примерно как поздний Пушкин пишет о «женских ножках», может быть вздыхает при этих воспоминаниях, но признаёт что для этих ножек в нём, в Пушкине, что-то произошло непонятное (ибо нельзя же Пушкина подразумевать в полнейшей холодности и бесстрастии).
Вывод: поэтому когда другие читатели хохочут или смеются, я читая Ваши тексты прочитываю с лицом серьёзным. И обнаруживая эту реакцию в себе, я стал опасается: может я потерял чувство юмора? Но рассудив примерным выше описанным образом, я пришел к выводу что во мне ещё не всё потеряно!
С уважением к Вам и теплом)

Андрей Григорьевич Рублёв   26.06.2018 07:58     Заявить о нарушении
Здравствуйте, Андрей! Рада была и с большим интересом прочитала Ваши мысли и рассуждения, спасибо за отзыв! Совершенно верно, постоянно находиться в состоянии радости, юмора, веселья и других позитивных чувств, впрочем, как и негативных, невозможно, наступает пресыщение, привыкание и утомление, так уж устроена наша нервная система, балансируемая разными нейромедиаторами и гормонами. Смех, как известно, способсвует выбросу в кровь дофамина, эндорфина и серотонина - соответственно гормонов удовольствия, радости и счастья. Когда их концентрация достигает предела, нервная система "блокируется". Потому и страсть не может длиться вечно (любовь - другое дело, но сейчас не об этом), короче, все в жизни конечно, как и сама жизнь.

Вы пишете: "... когда я читаю в Ваших текстах о кафе именно с Ваших уст, и Вами подчёркнутыми скобками перевод (Счастливый бублик), я уже не могу улыбаться, а только радуюсь где-то очень глубоко у себя внутри." Вот ради этой радости, пускай мимолетной, мне кажется, стоило писать рассказ. Благодарю Вас за эти слова от всей души!
А если честно, то даже не это, не желание вызвать улыбку, смех, или глубоко затаенную радость у читателя (хотя и это тоже)), является стимулом для написания, а то удовольствие, которое я получаю при этом. И если оно есть, удовольствие, значит рассказ удался.

Пример с Пушкиным, который Вы привели, очень кстати. Да с возрастом угасли юные страсти, однако...

Ах! долго я забыть не мог
Две ножки... Грустный, охладелый,
Я все их помню, и во сне
Они тревожат сердце мне.

Все еще тревожат сердце, т.е. не все потеряно! ) И Вы пришли к правильному выводу в отношении серьезности своего лица, пускай Вас это не тревожит. Главное, внутри чувствовать радость и по возможности, как можно чаще. В конце концов Вы улыбнетесь, без сомнения. )
С уважением и наилучшими пожеланиями, Маро.

Маро Сайрян   26.06.2018 20:49   Заявить о нарушении
На это произведение написано 8 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.