Рядовой

Предыдущая глава http://proza.ru/2017/06/08/1630

То, что я снова стал простым солдатом, меня не огорчило. Я был сыт по горло от этих командирских забот.  Да и командовать кем-то я просто на просто не хотел.
 Вместо меня поставили командиром отделения единственно русского, Костю Тюнякина. Это был парень из Ташкента, до армии он получил профессию плотника. Но фактически Костю я защищал от Миносяна, так как он тоже, как и почти все в отделении, были уже запуганы Миносяном.
Уже утром, хоть и сидел я на месте командира, масло делил уже не я, а Каримов, тот самый, который был так огорчён тем, что я его якобы опозорил его перед всем селом, послав похвальное письмо его родителям. Он взял нож и отрезал большущий кусок масла и положил Миносяну на его хлеб.  Мовсисяну, тоже был положен примерно такой же кусок. Себе он отрезал поменьше, и так отрезая произвольно, как ему бог на душу положил, масло было разделено. Никто не возмутился, впрочем, и я тоже. Миносян очень повеселел. Когда завтрак закончился и была как раз очередь Миносяна уносить посуду в мойку, Миносян, довольный, произнёс:
"А посуду будет теперь таскать Крамарук! Он шестёрка!"
 При таких словах, я возмутился и сказал, что у нас шестёрок нет, за что получил мгновенный ответ:
 «Тогда посуду будешь таскать ты!"
Я естественно, все ещё не сломленный этим армянским мужчиной, так же спокойно сказал:
- Твоя очередь! Ты и уберёшь посуду!
 Конфликт обозначался, и при том с нешуточной силой. У меня не было ни одного в отделении, кто был готов меня поддержать. Тут кто кого!
Все восемь отделений сдали посуду, и старики тоже, но в нашем отделении посуда не убиралась!  Ошарашенный старшина, Беготцкий, огромного роста и силы поляк, который мог своим громовым голосом:"Рота подъем!" -  в течении двух десятков секунд, выгнать сонных солдат из постелей, опешил.
Старшина угрожающе приближается к нашему отделению.  Я быстро поднялся и сказал:
 -Товарищ старшина, рядовой Миносян отказывается убирать посуду!
Весь гнев был обращён теперь на Миносяна.  Посуда была убрана.
 Обедал я уже на последнем столе, где столовались разные солдаты, которые не были привязаны к бригадам. Мне никто даже не сделал замечание, на моё самовольство. Но в отделении то я оставался. За этим столом сахар не докладывался до нормы и масло сливочное тоже, хотя и на других столах, где сидели молодые солдаты, было то же самое. Все забирали старички, которые приходили по раньше.  Но мне хватало, да я и рад был, хоть на время, избавиться от Миносяна. Что он был за человек, я ещё не знал. Фигура у него была красивая, мышцы бугрились, да и вообще он был красавчик. То, что он был до ужаса безжалостен, и применял зверские приёмы, которые мне бы и в голову не пришли, я не подозревал. Я жил среди русских пацанов, драки были. Но жестокости я ни разу не видел, ну дадут пару оплеух друг другу, могут и пнуть, но на этом обычно все заканчивалось.
После столовой, Миносян очень оживился, он не был угнетён, за уборку посуды.  Несколько раз высоко подпрыгнул и пару раз ударил с большой силой кулаком по своей ладони.  Я почему-то сразу понял, что весь этот ритуал был направлен в мою сторону. Но я-то его пока не боялся!
 Вечером нас повели на флюорографию. В каком-то подвале мы раздевались, и вдруг ко мне подходит Миносян, и как показалось мне в дружеском тоне предлагает с ним бороться.  Я занимался борьбой классической несколько лет и один год в техникуме самбо. Принял вызов без всяких размышлений. Я просто думал, что это дружеская борьба, и это ничего не значит. Мы были с ним одинаково роста и вес тоже примерно одинаков, около 70 килограмм. Сошлись и в общем то он бороться не умел, то есть не знал приёмов. Поэтому я даже не думал делать ему болевые приёмы или броски, я просто ещё не осознал, что это серьёзно.
 Мы упали на пол, и там не много повозившись, я почувствовал удушающий приём и к тому же рот мой был тоже прижат. Я не мог дышать. Вокруг стояли солдаты, я понял, что судейства и честного конца ждать не приходиться. Теряя сознание, понимая, что он меня задушит, я с неимоверным усилием вырвался из его тисков, вскочил на ноги. Он тоже. Но теперь ему пощады от меня не было. Я схватил его за галифе и со всего маха бросил через бедро, на деревянный пол, прижал к полу. На этом то все и закончилось, но только в этот день.
 Мы продолжали бетонировать те стены, подземного цеха, а рядом стоял новёхонький корпус, и сверкал своими огромными окнами, там был вход, и мраморные лестницы уводили куда-то в высь. Цех был пока не пущен в производство. Я любил в обед там бывать в тишине, чистоте и тепле. Людей там не было.
Утром привезли бетон, я с ребятами принимал его внизу.  Миносян сверху подталкивал его в жёлоб, что было легко. Приемный лоток был наклонен, и бетон сам спокойно тёк вниз.  Миносян стал иной раз лопатой кидать бетон на нас сверху. 
Я ему, что-то сказал, но особо внимания на это не обратил. И когда был там в тепле, на лестничном пролёте, вдруг в полудрёме услышал:
-Ты за что ударил Мовсисяна?
 Я даже сначала не понял, о чём идёт речь. Ведь прошло уже с того случая месяца два.  У меня с Мовсисяном все в порядке. Я даже писал за Мовсисяна солдатские письма одной девчонке, так как он плохо знал русский. А это бывало у солдат частенько, когда писались девочкам письма с такими заворотами:
» Я думаю о тебе день и ночь, неся боевое дежурство, но ты можешь спать спокойно, а я нет! «
Это была самая обыкновенная лапша, полная фантазий. Ну не писать же, что по уши в бетоне, вонючий и потный!
-Почему молчишь? - голос Миносяна звучал спокойно и буднично.
 Я никак не могу понять, как это теперь вяжется с Мовсисяном, и тем что передо мной стоит Миносян, и в руках у него нож. Все тот же небольшой нож, которым он ударил Петю.
 Я знал несколько приёмов защиты от ножа. Но тут как говорится, как повезёт.
- Давай спросим у Мовсесяна, - сказал я и пошел за ним.  Мовсисян был не готов убивать меня.
-Ты будешь у меня сосать!  -сказал Миносян.
Они перебросились словами на армянском, а до меня стал постепенно доходить смысл сказанного. Теперь мне вместо запорожца в подарок, предлагалось совсем другое, и это было для меня ужасно. Я, хоть мне было 20 лет, не знал таких вещей, но что-то мне подсказывало, что такое я не должен допустить даже ценой моей жизни.  Этот армянский мужчина не успокаивался, он хотел меня сломать любой ценой. На этом разговоре пока все и закончилось.
 К своим землякам я не обращался. Они были хорошими спокойными парнями, и никто из них в лидеры не рвался. Спокойно клали кирпичи в стены домов и цехов.
 В субботу, как обычно, кино. Я любил кино, потому что там спал в кресле, сидя. Было тепло и под музыку и песни индийских фильмов, спалось очень хорошо.  Единственный фильм, на котором я не спал, был "Подсолнухи» где шикарная красотка Софи Лорен крутила любовь с Марчелло Мастроянни. Начался фильм, тепло, я расслабился, закрыл глаза и очутился в нирване благих снов. Ряды стояли тесно и места было очень мало. Мои ноги уперлись в что-то под передним креслом. Почти сразу почувствовал, что меня кто-то отрывает от кресла за плечи.  Сильный удар в нос, сразу же, откинул меня, в мою реальность. Это был Миносян, это он ухватив меня за гимнастёрку, головой ударил в нос. Кровь тёплой, солёной волной полилась из ноздрей. Инстинктивно схватил своего заклятого врага за горло, блокируя его удары плечами и руками, начал валить его в кресла. Я был совсем хладнокровен. Теперь я уже думал, что бы такое сделать ему, чтобы избавиться от этого кошмара. Я просто начал его засовывать под кресла.
 Целая часть хотела спать или ещё что-то делать, а тут два салабона возятся и не дают покоя. Хотя ни Миносян, ни я не произнесли ни слова, ни ругательства, ни стона. Старики, сидящие сзади, начали возмущаться:
"Вот это да! Салаги совсем оборзели!"- Старики нас разняли.
После фильма, я понял, что дальше так продолжаться не может. Мне было уже все равно, что случится. Я был готов драться с ним до победного. Позвал Миносяна за казармы в учебный класс, в котором мы летом занимались. Там я поведал ему историю из жизни моего отца, его чуть не разорвала свинья.  А дело было так.  Мой отец десятилетним пацаном заимел привычку раздражать её всякими оплеухами, и пока она была маленькая, то все было нормально.  Но как то, когда свинья стала большой, отец, после длительного перерыва зашёл в вольер, и хотел по привычке подразнить свинью, но не он, а свинья кинулась на него, и стала его рвать и таскать по сараю. Отец еле спасся. Свиньи помнят зло всю жизнь и не прощают его, как, впрочем, и другие животные: лошади, собаки, коты, петухи, даже бараны. Все это ему рассказал.  Он меня выслушал, и сказал:
 «Мне от тебя ничего не надо, но завтра, после завтрака, я скажу тебе: «Унеси чайник!»  и если ты унесёшь, то все будет в порядке!»
 Я даже сначала не понял, зачем ему это надо? Ну чайник, так чайник! При чём вообще чайник? За всю свою сознательную жизнь, я никого не хотел каким-то способом подчинить себе. Братьев я не заставлял, чтобы они мне что-нибудь делали. Не знаю, что он вынес из этой беседы, но у меня к нему появился страх.  Я его стал ненавидеть. Только позже, я понял, что таким способом, он хотел всем показать, что взял верх надо мной.
 После армии, несколько раз в жизни, мне снились кошмары, в которых передо мной появлялся Миносян.  Я пытался ему что-то там про благородство рассказывать, а он с презрением и превосходством исчезал из сна, я просыпался в холодном поту, и мне стоило огромных усилий вернуть себя в нормальное состояние.  Я понимал, что меня он в Зауралье не достанет, но коварство этого человека, я ощущал много лет.  И хотя прошло с тех пор 45 лет, я его презираю, и даже руки ему не подал бы сейчас.
Самое интересное, что Костю сняли через месяц, и Миносян стал командиром отделения. 
Однажды Миносян зверски избил своего земляка армянина, у того было все чёрное лицо.   Недели две пришлось ему ходил в защитных очках.  Для меня было странно, за что же можно, так зверски избить своего земляка. Что он такое ему сказал? Избитый армянин был человеком очень гордым, не лишённым чести и зла он никому не причинял.
Продолжение следует http://www.proza.ru/2018/11/11/94