III
И пока он болтал без умолку, словно подгулявшая старшеклассница на первом свидании, кладовщица успела соорудить вполне аппетитный салат. Юрий же перетерпел голод. Ему хотелось рассказывать о том, о чем он передумал взаперти. Клавдия прервала его излияния.
- Тебе нужно уехать, - буркнула она.
- Прямо сейчас? Ночью? – спросил он.
- Еще можно взять билеты.
- Но ведь они найдут! Да и не выпустят меня! – вскочил с табурета и заметался по квартире ученый, сваливая на пол предметы и мебель, – Я вообще удивлен, почему за мной не идут! Почему медлят, а?
- Я их задержала.
- Ты?!
- Да!
Она сорвалась в раздражении по комнатам и стала поднимать и собирать, ставить на места, то, что он опрокинул, пока не навела идеальный порядок. Потом подошла к нему так близко, что он почувствовал ее фруктовое дыхание и вспомнил: от нее всегда исходил приятный запах, но цветами чаще.
- Ты, - зашептала, не то в гневе, не то в любовном исступлении, - думаешь один такой интересный? Можешь вызывать воду?
- Нет, - прервал ее он. Я знаю, мутантов много. И я еще слабый. Я не могу управлять своими способностями. У меня все происходит на фоне стресса, спонтанно, неосознанно.
- А я могу!
Их губы почти соприкасались, но ничего не делали для рвущегося наружу поцелуя.
- Они там до сих пор барахтаются, а нам нужно уезжать!
- Нам?
Ее губы подкрались к его уху. Юрий ничего не соображал, в полуобморочном состоянии от столь явной близости с женщиной. Опасный разговор неожиданно возбудил его. Он ощутил упругость за ширинкой брюк, хотя Клавдия ему по-прежнему не нравилась. Щекотала нервы сама ситуация.
- Неужели ты думаешь, - прошептала кладовщица, и голос ее обрел бархатность, - они не догадались и пощадят меня? Они же – обыкновены! Они будут мстить даже за то, что не умеют, как мы! Они все еще боятся нас и поэтому пытаются контролировать, а кого не могут – уничтожают.
- Но ведь уже и в Конституцию страны внесены поправки, охраняющие от произвола мутантов и мутагенов! – пролепетал, борясь с желанием сорвать с нее одежды, Вздохов.
- Дурачок! – почувствовала от него угрозу и отошла на безопасное расстояние Клавдия. – Неужели ты не усвоил: то, что прописано и происходит в реальности, имеет разную природу. Вот поэтому я и еду с тобой. Без меня ты пропадешь!
Юрий рассмеялся. И, правда, придурок! Ей надо ласки, а он разглагольствует. И смелым, широким шагом направился к той женщине, которую не любил, но она отстранила протянутые к ней руки, а легонько подтолкнула к столу, усадила на стул, пододвинула тарелку с салатом и устало, будто бы они, бог знает, сколько женаты, сказала:
- Ешь, давай.
Вздохов подчинился. Двигал челюстями, гонял глупые мысли о том, какие странности и войны полов встречаются. То он ее не хотел, теперь она его отвергла. И тысячи лет, тысячи людей влюбляются и расстаются. Ничего не изменилось. Вспомнил: недавно наблюдал за парой на скамейке. Да какая там пара! Она – школьница. Он – может постарше. Прикладывалась к нему, то головку на плечо, то на колени, и руками обовьет, так да этак. А он, ну чудо зеленое. Весь гордый, изображал из себя мужчину, а доведись защитить, или руку подать, так и сбежит, не догадается. За что таких любят?! В то время, пока Вздохов салат лопает, скольким неудачникам повезло, а у него как ничего не было, так и нет! Почувствовал горечь желчи, в нем заговорило уязвленное самолюбие. А Клавдия, упершись локтями на стол и вложив голову в ладони, ласково глядела на ученого, пока тот ел, и представляла его, наверное, своим суженым. Да, этот странный человек когда-нибудь будет принадлежать ей.
Так думают все женщины испокон веков, наблюдающие во время трапезы за своими детьми, мужьями, любовниками, отцами... Так было и так будет. Аминь!
Вздохов не заметил особого, выразительного взгляда кладовщицы. После завтрака он переключился на сборы в неизвестность и, расхаживая по квартире, машинально запихивал вещи в спортивную сумку. Путешествие скорей всего, предстоит далекое. Придется преодолеть не один кордон, прорвать не одну преграду. О предстоящих трудностях размышлял Юрий. Но где-то глубоко, точно на заднем плане сознания, думалось совсем об ином. Его мучила мысль, что с возрастом он отупел, перестал различать любовь и похоть. А ведь раньше, в более молодом возрасте и юношестве ему удавалось. И если предстояло выбирать, то выбор делался в пользу настоящего, искреннего чувства. Было же, было! Юрий никому не рассказывал, не признавался, даже от себя старался утаить, выгнать из воспоминаний, забыть. Не с профессорской дочкой, нет! Гораздо раньше, в глубоком отрочестве, когда нечто новое просыпается внутри, и это новое хочется вынуть и подарить. Но если первая любовь у него случилась позже, как Вздохов давно решил для самого себя, то каковой считать ту? Незрелой, ранешной, глупой? Пусть! Ну, как бы он хотел, чтобы она повторилась! И родинка на шее, чуть ниже мочки уха и цвет глаз совпадали у Клавдии с той девочкой. Имя у нее тоже начиналось на букву «к», но звали ее более экзотично: Ксандра. В ней преобладала кавказская южная кровь, и красивая, ровная кожа отливала бархатом на жестком ультрафиолете. Родители богачи жили в бункере, нежились в креакамерах, проводили какие-то фантастические, и по ценам, и по рецептам, процедуры, поэтому сохранились и выглядели прекрасно, ну, а единственную дочь берегли пуще своих капиталов, и конечно, готовили не для него.
«От любви, как и от смерти не уйти!» - подумал Юрий с каким-то обреченным облегчением.
Хотя где-то есть еще старые племена, которые чтут старинные верования и обычаи. Согласно им, смерть это лишь начала пути человека во Вселенной. А саму жизнь они воспринимают, точно личиночную стадию каких-нибудь насекомых. Потом следует окукливание – смерть. Когда соплеменника, будто большую бабочку заворачивают в белые одежды и под веселые песни и пляски сжигают на берегу реки. Вместе с дымом вырывается душа из савана, и вот тут-то и начинается настоящая жизнь, недоступная и непонятная всем смертным, которые еще живы. Значит, они, эти полудикие и далекие люди сумели хотя бы мысленно отказаться от смерти. Так, может, у них и любви нет? Нет! Она есть! Просто не мучительная и печальная, как у жителей западного полушария и северных широт. Она щедрая, понятная, радостная. Если любишь – люби, если нет – уходи. Но ему, отравленному всеми предыдущими философиями и заумью не понять простейших вещей. Он отравлен энергетикой всех этих юных Вертеров, погребенных под культурным слоем и литературщиной, романтикой страданий и пошлостью бытия. А ведь стоит только вспорхнуть крылом, протянуть руку, и поддастся она, из крови и плоти, женщина, по своей природе призванная любить и рожать детей.
Пока Вздохов суетился, мыслил и налаживался удрать куда-нибудь подальше, Клавдия внимательно следила, сидя на табурете за кухонным столом, где стояла посуда с остатками пищи. Неужели он ей поверил?! Ей, к которой до недавнего времени боялся или брезговал прикоснуться! А теперь готов бежать на край света, опять же, с ней и разделить печали изгнания. А ведь уходить, действительно, придется далековато! Бедный ученый еще не знает, какие испытания она ему готовит, иначе бы никогда не согласился на бегство. Для закрепления успеха и доверия, ей осталось приручить Вздохова. Интуитивно Клавдия понимала: придется действовать через постель, но ей претила сама мысль как-либо принудить к этому Юрия. Если бы именно так и произошло, то, казалось ей, очень похожая на грязь, чужеродная оболочка прилипла бы к ней, от которой не смогла бы избавиться до конца жизни. И тут же кладовщица начинала изматывающий спор сама с собой: ну, что она, в самом деле? На излете бальзаковских лет возжелала испытать любовь? Как будто ее у нее не было! Так было же! И сколько раз. Но возражала: а сейчас, нечто не похожее, необыкновенное, потому что дело заключалось не в постели и не в том, чтобы получить и получать в дальнейшем удовольствие от ухаживаний, прелюдий, ласки и мужского тела, а просто быть рядом (ах, банально) со Вздоховым. А в настоящий момент, тем более! Его наивность трогательна, стеснительность не хамская и боязливая, ждущая ответных шагов или подачки в виде флирта, одобрения к приготовлениям к сексу, типа, давай, дуй дальше, я не против, а поистине интеллигентная, искренняя. Он такой и есть! И только черствому, или малознающему Юрия человеку придет в голову оттолкнуть, не замечать на первый вид нелюдимого, часто пасмурного лицом ученого. Как Вздохову не сторониться, не опасаться людей, когда он с точки зрения обычного рядового обывателя, занимается странными исследованиями? Без поддержки частных инвесторов, фондов, государственных корпораций. В тихушку = незаконно!
И она продолжала про себя воображать о молодом мужчине бог весть чего и награждать его лестными эпитетами. Так, брезгливость считала воспитанностью, трусость -осторожностью, а обыкновенную легкомысленность за доверительность другим людям, в частности ей. Беспорядочные метания Юрия по комнатам и мечтания о нем Клавдии могли длиться до бесконечности, пока глаза их не встретились и не сказали все вместо них.
У Вздохова выросли крылья, как он и хотел, только отчего-то прямо из бровей, и они были с проседью. Кожа засветилась, зафиолетилась. И весь ученый сжался в комок, прижал к груди руки, а ноги согнул в коленях и поджал к бедрам, отпружинил от пола и медленно поплыл к женщине. Резиновая, кукольная улыбка разодрала ему лицо. Время потекло медленно, а расстояния между ними всего ничего – хорошо, если метра два теплилось. Какова Клавдия была на самом деле тогда, Юрий, отдавшись порыву, объективно рассуждать не мог, но ему она представлялась огромным цветком, на манер подсолнуха, только пожелтее, поароматнее и побольше, раскачивающимся на стройном, гибком, но крепком стебле. Вздохов медленно и величественно проплыл по комнате, набрал высоту и приземлил свои ягодицы в центр цветка на удобную круглую площадку, откуда ровными полосками расходились нежные лепестки. Он ощутил упругость растения, его силу и доброжелатильность. Оно приняло ученого в объятия, окружило упругими листьями, закрывая от внешнего мира, чтобы случилось таинство между мужчиной и женщиной, которое уже давно перестало быть загадкой в циничной и пошлой реальности. Вот поэтому и стоило огораживаться, защищаться, бороться, страдать, чтобы вновь отвоевать те нежные чувства и ощущения, сопровождающие любовные пары. И доказывать – у всех влюбленных и любовников они каждый раз разные, неповторимые.
И многоквартирный дом, продвигающийся к юго-восточной, наименее охраняющейся границе города помогал им в этом. Своим несмазанным скрежетом, будто старинный, тихоходный пассажирский поезд убаюкивал проснувшихся жильцов и погружал их снова в сон. А на площадке, напротив квартиры Вздохова, точно адмирал на капитанском мостике стоял и смотрел в окно незнакомец в модном, искусственно состаренном костюме и киношной широкополой шляпе, видимо, взятой напрокат у голливудских режиссеров, сгинувших в зыбучих пластах времени. В руках он держал гаджет, наподобие сотового телефона, или скорее джойстика со множеством миниатюрных рычажков и кнопок, при помощи которых можно было чем-либо управлять. В монетоприемнике вздрагивал и позвякивал железный кругляк, брошенный им и приведший в движение, давно не трогавшуюся с места высотку.
На устройстве имелся крохотный экран с высоким разрешением. На нем четко до мельчайших подробностей просматривалась картинка. Там бушевало грязно-желтое море, всходило зеленое солнце, в его лучах гасли и пропадали два спутника, похожих один на луну, другой на сатурн. Кровавыми всполохами крушил небо дракон, опираясь когтистыми лапами о небосвод и царапая, пропадавшие с зарею звезды. Из дна водной стихии тянулся на тонком канате стебля золотистый лотос, собравшийся в бутон и скрывший своими широкими лепестками с белыми разводами летучее, шоколадно-оливкового цвета живое существо. Оно беспрестанно копошилось в центре цветка, опыляло его, или собирало нектар, в общем, делало какое-то важное для них обоих дело.
Человек старался не смотреть, словно происходящее на экране было неприличным, интимным действием, которое должно делаться в тайне от всех, но все же незнакомец иногда щурился и косил глаз в монитор, так сказать, не то, чтобы ему очень хотелось глядеть, а, говоря казенным языком, по долгу службы надзирать следовало. Но тут картинка сломалась. Краски стали гуще и ярче, изображение лотоса и человекообразного исчезло за всполохами и яркими вспышками. Наблюдатель потряс пульт управления, хаотично понажимал кнопки, подвигал рычажки. Ничего не помогало. Картинка расплывалась, съезжала в сторону, пропадала. И вскоре осталось лишь красочное пульсирование, напоминавшее северное сияние.
- Мы же с ней договаривались, - зло зашептал человек в шляпе, - никаких чувств, никакой любви!
С досады он размахнулся и хотел кинуть устройство в стену, но справился с эмоциями и бросил гаджет в глубокий и широкий карман широкополого серого плаща.
А между тем всполохи и краски усиливались. Из зеленых и желто-золотых, они переходили к синим и фиолетовым цветам. Юрию казалось, что он заново родился и переживал свой жизненный путь с младенчества и до зрелого возраста заново. Он очутился в каком-то чудесном, неведомом парке аттракционов. Не на старинных советских и не на современных ультра-технологичных, а иных по природе, по сути, по структуре и материалу. Где роль вспомогательных механизмов, устройств и приборов, чтобы тело кружилось, вертелось и взлетало к зеленоватому солнцу с двумя крупными планетами-спутниками в зените, играло само тело, подбрасываемое крыльями, выросшими из бровей. В области копчика аккумулировался мощный пучок энергии, который заменял мотор и винтообразными движениями по позвоночнику подавал сгустки заряженных частиц на крылья. Избытки энергии завихрялись у позвоночных дисков, уплотнялись, вздыбливались, приподнимались бугорочками. И вот на спине уже образовались мышечные шипы, наподобие гребня у рыб, который при необходимости мог плотно прижиматься к спине, а мог и выбрасываться наружу, подниматься парусом и ловить попутный ветер. Маневрировать летающим, ввинчивающимся в мякоть женщины туловищем, извлекать дополнительную энергию из природной стихии воздушных масс и правильно распределять ее и управлять ею.
Вздохов лавировал среди подсолнухов, или лотосов (они были похожи на те и на другие). Главной идеей – не запутаться среди них, не попасться им в зевы, но попасть самому в центр соцветия. Цветы всплывали среди штормовых волн, точно кто-то глубоководный подрубливал им якоря и отпускал на волю, над водою. Темп ускорялся, пока не перешел на новый электрический, или электронный уровень, где лишь есть условные светящиеся точки и коды, как в матричной компьютерной сетке, или в увеличенном изображении микроскопа. И Юрий уже не метался, не ускорялся, он просто распылился по всей поверхности странной местности, и мог быть одновременно в нескольких точках небывалого мира и состояниях…
Когда все закончилось, они лежали в одной постели, спинами друг к другу. Им не хотелось разговаривать, им хотелось прочувствовать снова тот клубок энергии, поглотивший их секунду назад, запомнить приятное фантастическое чувство и сохранить в памяти, чтобы потом через некоторое время бередить ее и получать хотя бы малую толику того удовольствия, спокойствия и удовлетворенности миром, какую они ощутили сейчас. Капельки пота и неведомых гормональных веществ, растворенных в соли до сих пор выделялись на кожу. Их организмы жили своей таинственной химической, физиологической жизнью. Они были выброшены из океана любви на сушу голой реальности, до того твердую и железобетонную, что ничего с ней нельзя уже сделать, можно ее только воспринимать рецепторами мягкотелости и от безысходности кровоточить. Но тела пока не поддавались такому злому искушению и продолжали оплакивать свою участь солеными слезами из многочисленных невидимых пор. Они уподобились тем морским млекопитающимся, выброшенным на незнакомый, неуютный берег и ожидающих голодных аборигенов с палками из зеленой тропической чащи земли. Они придут по традиции на рассвете. Единственное укрытие от них – водная гладь. Спасение – прилив. Надо лежать на мелководье и ждать, редко перебирая плавниками будущих надежд и лучших мечтаний о том, как что-нибудь само образуется и даст внезапный ответ на неожиданный вызов. Это, как на ночной крик совы, вдруг отзывается боевым кличем заблудший индеец, стараясь хоть как-то унять страх одиночества и прося помощи у всего, поделенного на враждебные племена человечества. Пусть его услышат и поймают враги, посадят в яму, предадут пыткам и казни, но лишь бы рядом находился кто-нибудь из его биологического вида, пусть истязатели и палачи, но, если с ними получится договориться, он сможет жить дальше, пусть на правах пленного, или изгоя... Ведь люди же они, в самом деле!
Да, у того индейца, бредущего в черном лесу на вызов ночной птицы, хищников и враждебного племени есть при себе оружие. Им добудет пропитание, продлит жизнь, убьет врага. А если придется погибать, не будет цепляться за меркнущее сознание. Лучше так, чем прозябать в одиночестве, умирать душой каждый день по чуть-чуть.
Вздохов читал в старинных книгах, что индейцы не любили стариков. Они считали, если человек умудрился прожить до глубокой старости, он трус и подлец, потому что честные и храбрые, первыми бросаются на опасность, и про них не забывают самую вечность, слагают песни и легенды, передают истории из поколения в поколение. Смелые и безрассудные врываются в гущу мигрирующих бизоньих стад, рубят и колят направо и налево, пока их не затопчут копытами, не насадят на рога. Но они успевают дать родному племени запас мяса и шкур, а себе вырвать бессмертие.
У Юрия и Клавдии нет боевых топоров и военного гортанного клича. Им остается защищаться, встречать чужаков бездушными, шершавыми, как наждачка, от равнодушия и стоицизма спинами, которыми, впрочем, они встретили недавно, после соития в одной кровати и самих себя
В дверь опять тихонько постучали, точнее поскреблись.
«Соглядатай за мной, - подумал Вздохов, - вот и закончились наши бдения, горения, любовь и мир. Донесет…
«Хочешь, - подумала в ответ Клавдия, - я сделаю так, чтобы он никогда больше тебя не потревожил?»
Юрий прекратить течение мысли не мог, но постарался подумать о другом. Встал и отправился отпирать.
На пороге стоял человек, совершенно лысый с необъемной безупречно круглой головой. Вены, испещряющие череп, образовывали синеватые острова, материки, континенты посреди океана отливающей желтовато-матовой кожи.
Вздохов невольно вспомнил любимые уроки географии и особенно любимые глобусы, выносимые, точно гробы давно забытых предков из пыльных школьных кладовок, в паутине и сонном беспамятстве, воскрешаемые к жизни рассказами учителя. Они стояли рядком по старшинству. Впереди планет всех Земля, неизменный спутник ее, причина водных отливов и шизофрении Луна. За ними следовал Марс, Венера, Меркурий…
О, эти уютные марсианские равнины с желобами под воду, словно специально придуманные для сева и уборки урожаев. А невероятное давление и извержения на Венере, хлористые реки там… разве не кладец для выведения новых химических элементов? Меркурий с его противоположностями огня и стужи для проведения испытаний…Но все это пошло к черту, когда оказалось живым. Буквально каждый мертвый камешек на Луне, звездная пыль на скафандрах астронавтов… Они принадлежали к неорганической цивилизации. И плесень на стеклах иллюминаторов питалась далеким Божественным Светом, создавшим их, людей, и все живое на Земле. Этим немым и безногим не нужны были ресурсы, жилища и пища. Они питались сознанием первых десантов, высаженных на планеты Солнечной Системы. Их чаяниями и заботами. Той любовью и ненавистью, рассеянной в человеческих организмах. Той Верой в Высшего Создателя, угнездившегося на тайном участке серого вещества. Они получали чистую, лучистую энергию, находившуюся в каждом миллиметре вакуума. Поэтому без труда ржавили первые космические колонии. Сжигали, морозили и выгрызали первопроходцев, присоединяя их к себе, разлагая до атомов, требовали новых экспедиций и пищи.
Они были настолько нам чужды, далеки по логике и сознанию и настолько близки, что окружали нас всегда, а мы и не догадывались, называя камень камнем, шуршащую листву по осени осенью, дождь дождем, а смерть смертью. Она же не являлась таковой, она лишь была продолжением того существования, которое мы никогда не узнаем, не оценим и не поймем, пока живы. Мы лишь сможем пользоваться жалкими подачками, отбросами тех благодарных существ, которые нам отдаются в виде овощей и фруктов, кореньев, грибов и ягод. То, что мы считали живым, было лишь побочным эффектом неживого для нас, надэмоционального и стационарного, находящегося практически вечно. Лишь время от времени, переворачиваясь и плавясь, испаряясь и распыляясь по Вселенной. Но до конца не исчезая, как то вещество в гомеопатии, разбавленное миллион раз, тем не менее, присутствует всегда, и есть великое Нечто, а за ним стоит Некто, находящийся в каждом из нас и именуемый Богом.
А ведь когда-то в древности человечество хорошо понимало и не утрачивало связь с Ним, поклоняясь и молясь Воде, Огню, Ветру, Камню, Солнцу, всему тому, чего в общем, объять и над чем властвовать не могло. Поэтому приходилось разделять, как тем слепым, щупающим слона, различать и называть отдельные части тела, но не понимать, насколько Он огромен и добр.
И только один человек узнал, где прячется хитрый Создатель Всего Сущего. И, может этот незнакомец с огромной головой принес весточку от него. Ведь, кроме головы, похожей на глобус у него есть печальные, простроченные по краям бархатом ресниц глаза и нездешний загар…
- Тсс! – начал таинственно пришлец, как будто знал, что они не одни. – Я понимаю, вам трудно мне довериться, поверьте, мне вам тоже. К сожалению, иного выхода нет. Пустите же меня, тут дует.
Вздохов открыл дверь пошире, но ровно настолько, насколько могла просунуться большая шарообразная голова человека и он вслед за ней.
- Меня зовут Владимир. У вас в квартире женщина, и я не знаю, можно ли при ней разговаривать.
Юрий в ответ промолчал, еще не решив до конца, можно ли доверять неизвестно откуда свалившемуся нежданному гостю. По виду и поведению, несмотря на вежливость и тщательность подбираемых слов незнакомец показался Вздохову человеком военным.
- Я из полицейских структур одной корпорации, - шепотом произнес Владимир, и, заметив испуг на лице Юрия, уже громко и поспешно успокоил: бывший, бывший! А теперь еще и гоним, как и вы, в некотором смысле. Поэтому я знаю несколько больше о вас, а ее, точнее, женский силуэт я видел в окне. Наблюдал с крыши в бинокль. Разведка. Привычка. Извините.
Вздохов жестом пригласил его пройти в комнату, где под складками одеяла, точно под развалинами древних гор томилась голая Клавдия. Она лежала к ним спиной и непонятно, спала ли до сих пор, или уже лежала с открытыми глазами. Владимир по-прежнему переживал, и не решался при ней продолжать, но Юрий кивком головы и глазами дал понять, что ее можно не опасаться. Не надо бояться разбудить женщину, так как:
- Мы все равно планировали бежать, и сейчас будем собираться, - нарочито громко и отчетливо добавил ученый.
- Вот-вот! И я по поводу побега! – подхватил Владимир. – Вам надо очень далеко уйти. Не на территории соседних корпораций, а намного дальше. Там, где никто вас не знает и не заинтересуется вашими делами, а главное, вашими исследованиями в области агрокультур. И там вас ждет профессор.
Вздохов удивленно вскинул брови, хотел расспросить, но бывший полицейский вскинул умоляюще руки:
- Не задавайте вопросы! Сейчас на них нет времени. Я потом расскажу, где и при каких обстоятельствах встретил вашего, можно сказать второго отца. Вы с ним, я знаю, одно время не ладили, но профессор уверил, что это в прошлом. Он рад будет вас увидеть и помочь в вашей неустроенной жизни и опасной научной деятельности. Как он мне вкратце пояснил: ваши исследования в некоторой мере, сходятся с его открытием в одной точке, и вы можете выручить друг друга. Дом как раз приблизился к юго-западным границам. Отсюда через старые рудники мы сможем бежать в земли древних египтян…
- Чего же мы тянем? – внезапно подала голос Клавдия.
Она отбросила от себя одеяло и прошлепала босыми ногами в костюме Евы в туалет, на ходу стрельнув сигаретку у очумевшего и не ожидавшего голого зрелища Владимира. Вздохов в ответ на его вопрошающий взгляд пожал плечами, мол, я и сам не ожидал от нее подобной выходки. Их беседа из-за взаимной боязни и недоверия больше напоминала разговор глухонемых, чем заговорщиков, связанных одной тайной.
Из уборной кладовщица вышла уже накрашенная, с прической и украшениями, одетая в облегающий, серый походный, особо прочный термокостюм, рассчитанный на далекие путешествия, который рекламировали и продавали во множестве магазинов. На ногах у нее красовались новенькие треккинговые, весьма недешевые ботинки. Она подхватила собранные накануне Юрием сумки и обратилась к обалдевшим от столь быстрого ее преображения мужчинам:
- И долго будем глазками лупать?
Те бросились собираться, точнее бросился один Вздохов, Владимир же, будучи собран и не зная, что делать, вертелся, отряхивался, будто сбрасывал с себя невидимых насекомых, выворачивал карманы, подтягивал ремешки на своей куртке, типа, проверяя все ли на месте, сморкался в платок, потом кинулся помочь Юрию утромбовать и закрыть рюкзак. Короче, занимался всем тем, чем обычно занимаются ничем не занятые люди.
Когда преддорожная лихорадка унялась, и вроде бы все уже были готовы броситься в путь, возникла молчаливая заминка. Они стояли друг перед другом, немного чувствуя неудобность и стеснительность положения в котором оказались. Каждый думал о своем, но неизменно все трое думали одну и ту же мысль: как им теперь придется провести долгое время вместе, возможно в отдаленных от родных пенатов и опасных местах. Им, по сути малознакомым людям, так мало знающим друг о друге, и можно ли доверять, кому-либо, кроме, как себе, можно ли положиться на то малое знание, которым они обладают?
Вздохов, например, с некоторым воодушевлением и даже фантазерством, стоя напротив кладовщицы и полицейского, думал об обретенной им, наконец, некоей группе единомышленников, такого вот своего маленького партизанского отряда, что ли, в тылу врага. Конечно, это было легкомыслие и блажь, но блажь приятная. А иначе, чем жить, как существовать?
Еще он ощутил, не мог не ощутить, так как, подобно ученому мыслил трезво и критически – пустоту. Да, ту звенящую, нелепую, изначальную пустоту, которой уподоблялось все на этом белом свете. И по большому счету, ничего, кроме нее нигде не находилось и не происходило. Многие, более приземленные люди и мещански настроенные граждане путают ее с депрессией. Потому что им, неподготовленным психически с не натренированным умом, трудно воспринять и спокойно дальше жить с этим необычным, но верным чувством. Да. Ничего не существовало и не могло быть и, одновременно все уже было и должно еще быть и случиться.
И в той пустоте существовала уйма вещей: живых и не очень, нужных и не… Но от этого пустота не переставала быть пустотой, настолько, насколько требовала ее природа. Там за окном занимался самый темный час. Час перед рассветом. Жуткий и спокойный. Люди, занятые слежкой и поимкой других в это время обычно спят, а духи и прочая нечисть – орудуют. Вздохов уловил, понял, что схватил чужие мысли. Мысли круглоголового полицейского. Что он за тип непонятный? Увлекающийся миром мертвых и живых. Для чего ему помогать ученому? Загадка.
А пустота жила, цвела, казалась обитаемой. Хорошо тому, кто не видит и не знает духов. Совсем другое – не верит в них. Можно ведь и не верить в них, но от этого они не перестают быть. Гораздо лучше, когда они не перестают быть, то есть они существуют, да ты не знаешь о них. И хуже всего – ты не веришь, ничего не знаешь о них, но видишь. Пусть не часто, время от времени, а все же – они рядом. Приседают на ухо. Легкие, шуршащие прошлыми истлевшими платьями, перьями и нарядами, точно осенние листья. Никому не делают блага и порчи, но пугают, а когда привыкаешь к ним, то уже и напрягают, как те мысли: вслед за осенью спешит зима, и эти листья не просто мельтешат перед глазами, они предсказывают будущее время года. А что предсказывают духи? Или это очередное искажение вследствие мутаций? Ничего, никому неизвестно. Но пришлый детектив не просто так отыскал Вздохова, которого мучают призраки. Крутолобый сыщик расшифрует ему их послание. А то ведь просто так пугаться ученому не пристало. Все-таки ученый муж. А тут мистика. Несовместимо.
Не его опять мысли. Полицейского. Он каким-то образом умел передавать и внушать ему их. Юрий, все так же стоял перед ними и осматривал своих единомышленников, словно и не собирался бежать с ними, а, скорее, прощался, тяжело вздохнул. Значит, он, полицейский, тоже из мутантов. Вздохов попробовал настроиться на мысли Клавдии. Но кроме растерянности ничего не почувствовал. А по виду не скажешь. Вид боевой! Появление большеголового мужчины не было ею предсказано, не входило в ее планы.
- Весело! – произнес вслух ученый, а про себя подумал, - весело! Отправляться с людьми в опасное и долгое путешествие до конца не зная, не изучив их. Кроме всего прочего, у каждого из них свои цели, не совпадающие с его желанием накормить весь мир дешевой, качественной и главное, экологичной пищей.
А между тем наступал тот самый час, когда планета заснула в ожидании рассвета и не смогла бы встряхнуться, казалось, даже от хорошего землетрясения. Они вышли из подъезда дома, когда к нему как раз подъехал небольшой крытый грузовичок без номерных знаков. В зажженных фарах промелькнули тревожные тени, сбились в стаю и по одному просочились внутрь.
Но в квартире они никого не застали, лишь недавнее тепло человеческих тел, которое не успело выветриться. И теперь оно жадно вдыхалось преследователями, одетыми в мышиного цвета форму с высокими тульями на фуражках, будто запахом хотели компенсировать невыполненный приказ. Да и сами они были похожи на грызунов – низенькие, тонкокостные и юркие с выпирающими вперед челюстями, способными перемалывать не только зерно, но и невинные человеческие души. Обыск результатов не дал. Решили устроить засаду. Чуть позже в нее угодил общественник, умирающий с похмелья. Обалдевший, моргающий единственным глазом с закрученными назад руками, кричал:
- Ребята, я свой, я свой! Меня приставили к нему!
- Где семена!? – требовали от него отчета, продолжая крутить руки и ломать пальцы.
- Не знаю, не знаю! – хныкал, истерил, как девчонка, уже теряя от боли сознание, - я, вот, гвоздичкой закусываю!
Выпавшая из кармана приправа была изъята и отправлена на анализ, общественника заковали в наручники, посадили в автомобиль и увезли в неизвестном направлении.
А беглецы тем временем устремились к границе корпорации. Надо сказать, что границы корпораций сильно отличались от обыкновенных границ между государствами. Как-то так само собой получилось, а может быть и по предварительному сговору, но образовывались они сразу после климатических катаклизмов и войн и прошли по промышленным зонам старых, еще индустриальных громоздких заводов и предприятий с протяженной площадью, работающих круглые сутки. Никаких особых войск или охраны там не существовало. В помещениях, и то не везде, жили вахтеры преклонного возраста, дожевывающие свою старость вместе с металлургическими, сталилитейными, медеплавильными, алюминиевыми и прочими промышленными гигантами. А огромные территории охраняли с божьей помощью странные нищенствующие секты с изуверски религиозными культами и одичавшие собачьи стаи. Кроме этого, весь рабочий процесс удалось автоматизировать. И так, как нахождение рабочих, обслуживающего персонала не предполагалось, то конвейеры, вагонетки, различная самодвижущаяся, тяжелая архаичная техника, передвигающая и перевозящая руду и металлы, уже сама по себе представляла довольно серьезную угрозу всему живому. Обыкновенным мещанам неплохо жилось внутри корпораций. Им, прорываться сквозь такие на вид зыбкие, дырявые, но опасные кордоны не резон. А вот контрабандисты, революционеры, либералы различного толка, которым, казалось, не хватало глотка свободы в родной стороне (хотя везде под диктатом жилось одинаково, только названия монополий менялись), разыскиваемые бандиты, экстремалы, желающие пощекотать нервы и бродячий люд, не сидевший подолгу на одном месте, водился тут во множестве и многообразии.
Таким образом, корпорации экономили на охране и обустройстве своих границ, имели там своих агентов, порой, двойного назначения, которые шпионили за конкурентами, добывали информацию и новые неизвестные товары. Также создавали невыносимые бытовые условия для политических оппонентов и экономических конкурентов, выдавливая их на границы корпорации, где им грозила смерть.
По сути, побег Вздохова тоже являлся четко спланированной провокацией. Так считал Юрий. Он стал догадываться о нечто подобном, заметив Клавдию в кафе с высокопоставленным менеджером. И только теперь на бегу, он окончательно укрепился в мысли, что заговор вполне удался. Здесь, на ничейной земле, им ничего не стоит убить и обыскать его. Прибрать драгоценные семена, выведенных им овощей и фруктов. Осталось выяснить, кто из них предатель: кладовщица или большелобый сыщик? Даже, если сказка сбывается, и они, как он, обременены высокой идеей, накормить все человечество здоровой и недорогой пищей, и действительно хотят е количество ему помочь, то им всем, придется преодолеть огромное количество трудностей и при этом постараться выжить.
Первым делом, им надо наладить контакт с местными сообществами и найти проводника. Полицейский говорил Вздохову, что по заброшенным под землей штольням доберутся до тупика Кавардак, а уже оттуда попадут в Край Древних Египтян. Но тупик не зря назвали тупиком. Он ничем не оканчивается, точнее, оканчивается стеной, или глухим каменным мешком, а до земель древнего народца еще тысячи миль! Может быть, сыщик понадеялся на свои сверхспособности? Но, насколько Юрий знал, ни один мутант не обладает возможностью переноситься по воздуху и переносить других на такие огромные расстояния.
Ученый не верил в волшебство. Он верил в научные выкладки. Хотя, в последние сутки, он, буквально поколебался в своей вере в науку и здравый смысл и допускал, что в мире существуют необъяснимые вещи, и наука, пока… Пока! Особенно налегал на это слово, которое, словно спасительный круг, кидал ему мозг. Наука не может объяснить. И с этих слов начиналась необъяснимая путаница. Сразу вспоминалось, что самые обыкновенные бытовые случаи и медицинские факты наука тоже не может объяснить. Допустим, обычные бородавки на руках можно убрать лазерной терапией, а можно и бабушкиным заговором. А гадания? Кто-то возразит: это все пережитки и вранье! А Вздохов сам гадал и убедился: мистика существует. Разрежьте сами белую простыню на полоски около тридцати сантиметров, напишите шариковой ручкой на них свои желания. Каждый отрезок должен содержать одно желание. После положите обыкновенную спичку на отрезок и накрутите на нее ткань. Поступите также и с другими отрезками ткани. Спрячьте под матрас и не разговаривайте десять минут. Потом вынимайте по одному скрученные в колбаску желания. Если спичка находится не на своем месте, то есть не вокруг нее намотана вся ткань, как и положено, а спичка находится посередине сложенной надвое ткани, то это желание сбудется. Вопрос: кто, или что перекладывает спичку на иное место?
А заговоры? В студенчестве Вздохов в составе этнографической группы по заброшенным деревням. Они собирали древние сказания, легенды, сказки, песни, обряды, заклинания, заговоры. Самое интересное, что в тех местностях слова, выстроенные в определенном порядке, работали и выполняли те функции, к которым их приспособили. Вызывали дождь, излечивали, давали урожай, исполняли желания, давали счастье и радость.
Юрий забыл (из-за наносных, неестественных, но, несомненно, нужных и полезных знаниях, полученных в школе, а потом в университете), как это жить естественной жизнью. То есть, нечто запредельное, не поддающееся осознанию и пониманию нашего разума все-таки существует, независимо от наших чувств, эмоций и веры. Но вера подпитывает в то, что мы верим. Например, в детстве случается больше счастливых совпадений и чуда, ведь дети больше всего восприимчивы и податливы к сказочным и чудесным явлениям. Они верят в них, ждут их и притягивают к себе.
И если допустить: в реальности есть место паранормальностям и сверхестественным вещам, то значит, можно допустить и существование Бога. Он есть и тогда все действия Вздохова предопределены, и его добрые намерения сбудутся. И нечего переживать за их невольное путешествие. Получается хорошо. Замечательно! И профессор, к которому они пробиваются, доказал и обосновал Его существование и нашел ареал обитания. Точно Господь, птичка какая-нибудь, снующая возле нас, слепцов, клюющая зерна истин. А мы, ученые, нащупываем скорлупу и пробуем воссоздать по ней нестройную картину мира. Тогда, почему бы Ему самому не делать за нас дела, не страдать, не добиваться, не преодолевать, не совершать ошибок, не вставать и не падать?! Если Он такой безупречный, то пусть все идет гладко. Или, это голый дух, грубо говоря, без ручек, без ножек, и настолько совершенный, что ему неинтересны наши трепыхания. Но Ему интересно управлять нами, словно инструментом. Вторгнув нас в громоздкое, физическое тело, проводить испытания, использовать как роботов…
Его мысли прервал осторожный толчок в плечо. Юрий поднял глаза, увидел перед собой бывшего полицейского. Чуть позади них на корточках сидела Клавдия. Ученый понял: они сидели в какой-то канаве, впереди с натужным грохотом по зубчатой цепи передвигались ковши; наклонялись к земле, вгрызались острыми краями в породу, набирали ее в свои пасти, поднимали на высоту и переправляли куда-то; уменьшались в точки, поблескивая отполированными работой металлическими боками.
Свидетельство о публикации №219122501452
Думаю, кроме яркой картины, почти живописи, здесь будет мноооого приключений.
Как ты описал путешествие в центр соцветия! Класс!
А вот Клавдию я пока не поняла. Она для меня загадка. Даже не хочется называть её кладовщицей, потому как диссонанс. Но буду читать дальше, надеюсь, прояснится.
Привет!
Елизавета Григ 12.01.2020 17:39 Заявить о нарушении
Эдуард Тубакин 03.02.2020 11:26 Заявить о нарушении
Я уж отчаялась ждать.
Рада, что появился.
Елизавета Григ 03.02.2020 13:23 Заявить о нарушении
Эдуард Тубакин 17.02.2020 11:07 Заявить о нарушении