Львов. Гастрономическая тема

Самым лучшим видом досуга в семье моих родителей считалось чтение. Старшая сестра Татьяна в школьные годы прочитала всю литературу, имевшуюся в двух библиотеках – поселковой и школьной. У меня же остался небольшой задел на институтские годы.
 
 Во время первых вузовских каникул я прочитала литературную серию «Сага о Форсайтах» Джона Голсуорси. Наблюдая за развитием основной сюжетной линии, с удовольствием читала описание внешнего вида героев, женских нарядов и английских обедов. Когда же, по сюжету, гостям в очередной раз предлагалось «седло барашка» (итальянское мясное блюдо из баранины, пропитанное ароматными острыми специями), думала:
 
— Не такие уж они изысканные, эти обеды! Каждый раз подают одно и то же блюдо!

Читая Эрнеста Хемингуэя, также обращала внимание на описание еды, приготовленной в походных условиях – на яхте. Очень аппетитно, с подачи автора, выглядело картофельное пюре и золотистая, с хрустящей корочкой, жареная камбала.

 В освещении кулинарных тем не отставал от капиталистов и советский писатель Владимир Тендряков. В романе «Свидание с Нефертити» автор поражал воображение читателя описанием необычайной вкусноты сибирского пирога с солёными груздями.

Более милосердным к читателю, а вернее, к его условным рефлексам (слюноотделению), был эстонский прозаик и драматург Энн Ветемаа. В одном из его «маленьких романов» литературный герой размышляет об особенностях национальных кухонь. Не ручаюсь за точность цитирования авторской оценки гастрономических предпочтений народов, они примерно выглядят так: грузины – шашлык, украинцы – борщ, русские – пироги, белорусы – драники. А вот перечисление основных блюд эстонской национальной кухни не вызывало у читателей, как и у автора, особого энтузиазма: не что «…иное, как овсяная похлёбка, гороховая мука и вода вываренных костей». Именно это образное название холодца – вода вываренных костей – отложилось в моей долгосрочной памяти.

 В первые дни нашего пребывания во Львове после занятий мы с Любашей заходили перекусить в какую-нибудь общепитовскую точку; затем, до темноты, изучали достопримечательности Львова. Меня, неприхотливого в еде человека, всё устраивало. Люба с первых же дней морщилась: все блюда казались ей невкусными. Только один раз, попробовав грибной суп в кафе вблизи оперного театра, она сказала: «Может быть». Что означало – съедобно.

 Я расценивала Любины гастрономические придирки, как позёрство. Невкусно ей, понимаешь! Мне всё было вкусно, даже очень.

 После очередной Любашиной критики вкусовых качеств общепитовской еды, не сдержалась:

— Если тебе не нравится, то готовь сама, на нашей общежитской кухне!

— И буду, только в выходные привезу домашние продукты!

— Я тебе не помощник, я плохо готовлю, – вдохновенно соврала я.

— Ничего, я сама справлюсь!

Поняв, что назад пути нет, я примирительно добавила:

— Ладно, буду у тебя на мелких подсобных работах: почистить картошку, морковь, лук, подать-принести.

 Наивная! Мне представлялась готовка, подобная институтской: жареная картошка, яичница, незамысловатый суп и, верх кулинарного искусства – блины или драники.
 
 В ближайшие выходные Любаша привезла (читай – притащила) из дому неподъёмную хозяйственную сумку всякой снеди. Распаковывая её, приговаривала:

— Ну, вот, теперь заживём хорошо.
 
И доставала очередной свёрток.
 
Любино и моё «хорошо» явно противоречили друг другу. В самые первые дни пребывания на Львовщине, Любка сказала:

— Вот, отдохну от семейных забот, полежу, поправлюсь (в смысле наберу вес)!

– А я буду много ходить по городу, поменьше есть и, надеюсь, похудею!

 Строго говоря, Любаше не помешали бы дополнительные четыре-пять килограммов. У меня же, несмотря на нормальный индекс массы тела, безо всякого ущерба для организма, можно было их забрать.
 
 За всю мою большую жизнь мне никогда ни приходилось встречать женщин, вполне удовлетворённых своим весом. Девяносто девять целых и девяносто девять сотых процента женской «популяции» мечтают о снижении веса. Причём у большей части недовольных своим телесными параметрами эти мечты, как и у меня, носят «прожектёрский» характер:

— с первого числа исключаю из рациона легкоусвояемые углеводы

— с понедельника увеличиваю расстояние каждодневных пеших прогулок с трёх километров до четырёх (нет, лучше до пяти!)

— и, вообще, надо завязывать с этим наркотиком – салом!

 Размытость поставленных кустодиевскими женщинами целей – конкретная дата начала новой жизни не называлась – не давала желаемых результатов. Кроме одного: очередной подход к зеркалу неизменно заканчивался привычной фразой, – «Да, надо худеть!». Круг замкнулся…

 И вот с такими, диаметрально противоположными, поставленными перед собой задачами, мы с Любашей приступили к их реализации. Причём абсолютно одинаковыми способами. Вот тебе и «Закон единства и борьбы противоположностей» Гегеля*  в действии!

 Я нисколько не лукавила, говоря, что мне нравилась вся общепитовская еда.
Украинская национальная кухня складывалась на протяжении многих веков.
Первые украинские повара появились в монастырях и при княжеских дворах. Приготовление еды выделилось в отдельную специальность, требующую необходимого мастерства. Уже в одиннадцатом столетии в Киево-Печерской лавре среди монахов было несколько поваров. Повара начали появляться также в богатых семьях, в которых женщины не занимались приготовлением пищи.

 Окончательно украинская кухня сформировалась в том виде, как мы её знаем, только к концу девятнадцатого века, когда появились помидоры и баклажаны.
Некоторые технологические приёмы были позаимствованы из кухонь соседей:

— обжаривание продуктов в перекаленном масле (смаження), что присуще татарской и турецкой кухням

— молотое мясо (сиченики), немецкая кухня

— использование паприки, венгерская кухня.

 Излюбленным видом теста украинцев является нескольких видов пресного теста; для приготовления кондитерских изделий отдаётся предпочтение песочному тесту.
 
 Украинская кухня вобрала в себя кулинарные традиции соседних стран. На Львовщине готовят польские фляки (густой суп из рубцов); на Буковине – молдавскую мамалыгу (каша из кукурузной муки); в Закарпатье – венгерский гуляш; на востоке Украины – русскую окрошку.
 
 Так вот, началась у нас с Любашей, новая гастрономическая жизнь. Мы не изменили своей привычке после занятий перекусывать в кафе или кофейнях.

 А вечером Люба священнодействовала на общей кухне. Выполнив мелкие подсобные работы, я с интересом наблюдала за процессом.
 
 Перед варкой, гречневая крупа прокаливалась на сухой сковороде; затем пассеровались овощи; в отдельной кастрюльке томилось мясо. После закипания к содержимому кастрюли с гречкой добавлялись какие-то экзотические специи; дивный аромат распространялся по коридору, к нашему счастью, не густо заселённого этажа. Пара-тройка гурманов подтягивалась к очагу благоухания и терпеливо ожидала окончания процедуры готовки.

После первого проведения мастер-класса Любаша поделилась с кулинарными эстетами произведением «высокой кухни»; в последующем, рассчитывая на «пришельцев», готовила с запасом.

 Говоря о гречке, вспомнила связанную с ней историю, рассказанную Диной Рубиной в одном из её произведений.
 
 Молодому еврейскому парню родня подбирала невесту. Вероятно, парень был богат и хорош собой, поэтому, говоря современным языком, проводился кастинг. У каждой претендентки спрашивали:

— Сколько раз перед готовкой ты промываешь гречневую крупу?

 Ответы были разные: один, два, три, пять. В итоге невесту не выбрали: правильный ответ – пока вода не станет чистой – не был произнесён ни одной из кандидаток в жёны.

 Прочитав этот эпизод, подумала:
 
— Да, не было среди претенденток «медички». Она бы сразу ответила: «До чистых промывных вод» – критерий полного и качественного промывания желудка при отравлениях.

 Каких только блюд украинской кухни я не попробовала за время учёбы благодаря Любе!

— Мучное блюдо торгоня – один из популярнейших угорских и закарпатских гарниров к мясным блюдам – натёртое на крупной тёрке замороженное тесто, высушенное в духовке до золотисто-коричневого цвета.

— Бограч (венгерский гуляш) – венгерский суп, очень популярный и в Закарпатье. Основное требование к блюду: «Мяса в бограче должно быть МНОГО, бограч должен быть густым!».

— Галушки – отваренные в воде кусочки пресного теста либо с мясной, творожной или ягодной начинкой.

— Шкварки – мелко нарезанные и прожаренные кусочки сала или жирного мяса.

— Деруны – оладьи из тёртого картофеля, заправленные сметаной. В Украине их подают как третье блюдо.

 Названное последним в этом списке блюдо у белорусов называется драники и подаётся как второе блюдо с мачанкой**.

 Шкварки, драгали (холодец), «полядвиця» (полендвица), зразы*** , сальтисон****  в равной мере относятся как к украинской, так и к белорусской кухне.

 Сало – главная национальная еда в Украине. И в Беларуси – тоже.
Свиное сало солят, варят, коптят, перетирают с чесноком.

 Я хорошо помню интонации и выражение лица племянницы моего мужа Натальи Марковец, работавшей шеф-поваром в одном из кафе Санкт-Петергурга. Рассказывая об условиях работы, оплаты труда, она остановилась на ассортиментном перечне – традиционно готовящихся в кафе блюдах. Красочно расписывая вкусовые качества кулинарных изделий, вдруг замерла и сказала:
 
— Представляешь, а сало с предварительно отваренных окороков (для ускорения приготовления буженины) срезают и выбрасывают!

— Как выбрасывают!?

— А вот так! Собирают в большие полиэтиленовые пакеты и выносят в мусорные урны!

— Ты пыталась поговорить с хозяевами, что выбрасывать еду вообще, а в Ленинграде, пережившем блокаду, в частности, святотатство!

— Да, пыталась неоднократно: предлагала использовать, так называемые отходы, для изготовления пельменей, беляшей, чебуреков.
 
— И что?

— Ничего, сказал не заморачиваться: «отобьём» затраты на клиентах! При попытке возвратиться к этому разговору отмахивался от меня, как от назойливой мухи. Что делать, пришлось смириться.

 Этот разговор имел место быть в первом десятилетии двадцать первого века. Сейчас, набирая текст, мысленно представила себе, что о содержании разговора узнала бы моя львовская оппонентка Мария. Какими бы новыми, яркими интонациями окрасилась бы её любимая фраза: «Кляти москали!» Такое надругательство над главной украинской национальной едой!

 У современных диетологов нет единого мнения о пользе или вреде сала. Зато есть любимый ценителями этого уникального продукта старый анекдот: «Сало вызывает склероз: съел бутерброд с салом – и надолго забыл о голоде».
 
 И, конечно же, украинский борщ. Я много слышала о редких вкусовых качествах приготовленного по всем правилам кулинарного искусства украинского борща, думая при этом:
 
— Ну, и что, борщ как борщ!
 
 В конце восьмидесятых годов в Белоруссию из города Николаева на медицинское обследование приехала моя внучатая племянница Татьяна. Она, как и две её сестры, Валентина и Нина, окончила Львовский торгово-экономический институт. Старшая из трёх сестёр, Валентина, после учёбы возвратилась в Белоруссию; младшие, Татьяна и Нина, по окончании института были распределены в систему Укрпотребсоюза. Вышли замуж за «гарних хлопцив» и остались в Украине. Выучили язык, освоили украинскую кухню, по основным позициям, схожую с белорусской.
 
 Татьяна считала качество оказания медицинской помощи в Белоруссии одним из лучших в Советском Союзе. Мои попытки убедить её в нецелесообразности замены диагностических возможностей областного центра Николаева на возможности районного центра Барановичи, не увенчались успехом.

— Всё равно я еду в Телеханы навестить родителей, а от них – до Барановичей – сто километров. Или ты не хочешь, чтобы я приезжала?

 Ну, что тут сделаешь? Я и согласилась, и встретила, и сопровождала её на осмотры и обследования, и, слава Богу, у племянницы не нашли никаких серьёзных заболеваний.
 
 В один из вечеров, видя мою замотанность, Татьяна предложила:

— Давай я завтра сварю настоящий украинский борщ!

— То есть я, ты полагаешь, не умею варить борщ?

— Нет, я не об этом. Разумеется, ты умеешь. Но мне же на приём к врачу только после обеда! Вот я и приготовлю борщ к вашему приходу с работы!

 Рассказав, где взять необходимые продукты, забыла об этом разговоре. Возвращаясь вечером с работы, уже на лестничной площадке определила, что сегодня нашу семью ждёт гастрономическая оргия – разнузданное пиршество. Так и случилось.
 
 Изо всего имевшегося в доме мяса Татьяна выбрала хороший кусок филейной части. Разрезав его наполовину, сварила в шестилитровой кастрюле. И там же оставила. К концу варки борща мясо приобрело цвет отварной свёклы. Все остальные ингредиенты племянница умудрилась найти в моих небогатых закромах (к свекле добавляют ещё двадцать компонентов, которые оттеняют и развивают её вкус).
 
 Татьяна и за ужином не выходила из роли хозяйки. «Насыпав» (глагол, часто используемый в Украине вместо «налить») в чашки борща, наблюдала за нашей реакцией. Первыми откликнулись сыновья – Денис и Павел.

— Мама, а почему ты не варишь такой вкусный суп?

— Потому, что не умею. Придётся ехать в Украину, учиться.

 Татьяна торжествовала.
 
— Ну, как, Володя? – спросила племянница моего мужа.

— Восхитительно! – был ответ.

Выжидающе племянница посмотрела на меня.

— Нет, Таня, это не борщ!

— А что?

— Это, Таня, произведение искусства!

 Вдохновлённая такими высокими оценками, племянница продиктовала мне пошаговый рецепт приготовления борща. При этом сказала, что дома она варит десятилитровую кастрюлю любимого национального кушанья. А к вечеру находит чисто вымытую ёмкость, всем своим видом призывающую: «Повтори, пожалуйста!».
 
 Перефразировав известный афоризм, Таня заключила:
 
— Борщ – это наше всё! Это и первое, и второе блюдо. И никогда не надоедает! Первое время после замужества я предлагала мужу приготовить для него рассольник, щи, картофельный или томатный суп – наотрез отказался! Так и «борщуем!

 У меня, как ни старалась, так и не получился борщ таких отменных вкусовых качеств, как у племянницы.

 Кстати, об упомянутом выше помидорном супе. Мой отец, Лукашевич Гавриил Корнеевич, служивший в Польской Армии с ноября 1938 года по сентябрь 1939 года, в сезон созревания томатов, неизменно говорил маме:
 
— Анна, свари «зупу помидорову»!

 Помидорный суп был одним из самых любимых отцом первых блюд. Каждый раз, за обеденным столом, папа вспоминал, какую вкусную «зупу» готовили в Войске Польском (вооружённые силы Польши). Эта реплика всегда вызывала плохо скрываемое недовольство мамы.
 
 В 2018 году наши взрослые сыновья организовали нам с мужем небольшое турне. Турне – слишком громко сказано: мы посетили только Литву, Польшу и Чехию.
Во Вроцлаве зашли пообедать в уютное кафе в центре города. Изучая меню, обратила внимание именно на помидорный суп. И заказала его, полагая, что польское национальное блюдо на Родине будет приготовлено lege artis – по всем правилам искусства.

 Увы-увы-увы! Невыразительное внешне варево имело вкус не самого качественного томатного соуса и даже мне, непривередливой, показалось несъедобным. Хорошо запечённая шейка с суровками (небольшие порции овощных салатов) компенсировала мне отсутствие первого блюда.
 
Выпив кофе, я обратилась в зрение. За соседним столиком сидели три ухоженные: маникюр, соответствующий возрасту макияж, элегантные шляпки, пани постбальзаковского возраста. Перед каждой из них стояла чашечка кофе и фужер с красным вином. Вполголоса ведя степенную беседу, они изредка пригубливали напитки.
 
 Мы провели в кафе около получаса. Я обратила внимание мужа и сыновей на эту идиллическую картину. Старший сын Денис философски заметил, взяв за основу мудрое изречение одного из героев фильма режиссёра Владимира Мотыля «Белое солнце пустыни»:

— А что ещё надо человеку, чтобы встретить старость?!

 И продолжил:

— Видишь, как им здесь комфортно. Что называется, клуб по интересам. Мы пришли, они уже были здесь; мы уходим – они всё ещё здесь! Заслужили за свою большую жизнь!

 Я не стала комментировать последнюю фразу сына, только подумала:
 
— Что-то у себя на родине мне редко приходилось видеть в дневное время пенсионеров в кафе. Скорее, на огородных грядках. Может, я и сама, редко посещаю такие заведения?

Впрочем, возвратимся во Львов.

 В одном из привезенных Любашей свёртков был мацик*****  – разновидность вяленой свинины. В полуторалитровой бутыли – домашнее виноградное вино. А ещё в одной банке с плотно притёртой крышкой – мечта кофеманов – натуральный молотый кофе (в те годы, даже растворимый кофе ленинградского производства, – большое счастье).
 
 После ужина мы иногда устраивали себе «разгуляево». Тонко нарезанный мацик, чашечка кофе и половина гранёного стакана вина. С этим «джентльменским набором» мы с Любкой часами говорили «за жизнь», прихлёбывая кофе и вино.
 
 – У нас, в Западной Украине, все застолья примерно так и заканчиваются: кофе, сладости, тистечко (пирожные), вино, ликёр, коньяк для мужчин.

 – А у нас, в Белоруссии, как во Франции или Англии, до начала трапезы – аперитив. Правда, как в России, в виде крепких алкогольных напитков. Так что к концу застолья о сладостях и ликёрах почти никто не вспоминает!

— Так же и у нас, когда большие гулянки! Это ж я говорю про обычные домашние посиделки!

 Придя к консенсусу, продолжили с Любашей разговор на вечные женские темы: дети, работа, наряды, готовка. Я тогда записала несколько рецептов национальной украинской кухни, но использовала их всего два-три раза: приготовление этих блюд – очень трудоёмкий процесс.
 
 Как-то захотела удивить свою семью домашними макаронными изделиями – торгоней. Затратив примерно полдня на её приготовление, не получила ожидаемой похвалы. Поинтересовалась у мужа и сыновей:

— Как вам понравилось это замечательное блюдо украинской кухни?

— Лапша, как лапша. Драники с мачанкой не хуже, а, может быть, и лучше! – со знанием дела, ответил муж.
 
 В начальной школе Володя обучался на белорусском языке, который был родным языком в его семье. А среднюю школу, по семейным обстоятельствам, заканчивал в городе Бийске Алтайского края.
 
 Знакомясь с классом, представился. И сразу же привлёк всеобщее внимание «нездешней» речью.
 
— Наверное, поляк, – перешёптывались одноклассники.
 
Услышав предположения учеников, новичок ответил:
 
— Нет, белорус!
 
 Белорусский «национализм» у мужа проявляется очень редко. Как в описанном выше кулинарном случае. Или по окончании поездки в такси, после моего «Спасибо» водителю неизменно следует Володино: «Дзякуй».
 
Буквально пару лет он назад заявил:

— А ты знаешь, что белорусский язык – второй по мелодичности в мире?

— Ты что-то путаешь. Общепризнано, что самые мелодичные – итальянский, украинский и французский языки.

— Нет-нет, я только что это прочитал. И дал мне газету, кажется, «Аргументы и факты», в которой, со ссылкой на заключение международных экспертов, была прописана данная информация. К самым мелодичным языкам специалисты отнесли итальянский, белорусский, украинский, французский – именно в такой последовательности.

 Для уточнения этих сведений обратилась к Википедии. Там-то и были названы пять самых красивых языков мира:

— итальянский язык – обладает самым красивым звучанием
— французский язык – мелодичен и красив
— все восточнославянские языки
— турецкий
— английский.

Пояснений о причинах отнесения к числу самых красивых, группы восточнославянских, турецкого и английского языков, нет.

 Короткое отступление от кулинарной темы – своего рода переход к описанию следующего эпизода моего повествования.

 За несколько дней до окончания учёбы наш староста предложил собраться всей группой на заключительный ужин. Все с энтузиазмом восприняли предложение и обсудили детали: время и место встречи, меню, форму одежды.
 
 В день вечеринки мы с Любашей ограничились короткой прогулкой по городу. Передохнув, занялись приготовлениями к предстоящему застолью. Вернее, Люба готовила, а я ей активно мешала, задавая всякие вопросы.

— Я уже дважды была на курсах усовершенствования врачей: в Харькове и Минске. И мы всегда знакомились друг с другом в неформальной обстановке в первые же дни учёбы. А здесь – в самом конце учёбы, как-то странно!

— А что тут странного? У всех остались продукты – не везти же их домой! А здесь всем миром и подъедим!

 Трудно было что-либо возразить – логика-то железная!

В назначенное время участники «банкета» собрались в одной из комнат общежития. Быстро накрыли «поляну» и приступили к застолью.

 Трапезничали недолго – музыкальная составляющая украинской души требовала выхода и простора. Компания вразнобой начала петь любимые песни: «Нiч яка мiсячна» (ночь какая лунная) Михаила Старицкого и Николая Лысенко; «Пiсня про рушник», более известная как «Рiдна мати моя» Андрея Малышко и Платона Майбороды; украинскую народную песню «Цвiте терен” (цветёт терн, терновник).
 
 Спевшись, перешли на современные украинские песни: «Червона рута» (мифический цветок карпатских поверий), «Водограй» (фонтан) Владимира Ивасюка, киевский вальс «Знову цвiтуть каштанi» Платона Майбороды и другие, бывшие в то время на слуху, песни.

 В самом начале музыкальной части вечера я обратила внимание, что староста группы Богдан, не замеченный ранее в «порочащих связях», часто поглядывает на меня.

— Вот уж, действительно, не бывает некрасивых женщин, – подумала я, продолжая подпевать самодеятельному музыкальному коллективу.

 Как всегда, я заблуждалась на предмет собственной привлекательности. Воспользовавшись небольшой музыкальной паузой, Богдан спросил:
 
— А откуда ты знаешь так много украинских песен?

— Я знаю ещё множество русских и белорусских песен. Русские – от мамы, Анны Евдокимовны, в девичестве – Кудряшовой. В мамином репертуаре – русские народные песни и романсы восемнадцатого-двадцатого веков, современные лирические песни. Так что мой обширный «российский» репертуар в буквальном смысле слова впитан с молоком матери.
 
— А белорусские песни?

— Так же, как и украинские, из среды обитания. В Западной Белоруссии часто поют украинские и польские песни – вот и научилась. Тем более, что я очень люблю украинские песни!

 И добавила, обращаясь к Богдану:

— Ты же не будешь отрицать, что изо всех славянских – украинские песни самые мелодичные и благозвучные?

Богдан, как и другие участники вечеринки, не стал оспаривать моё безапелляционное заявление – зерно упало на благодатную почву.
 
— А, может, ты что-нибудь споёшь на белорусском языке? Может, про Яся с конюшиной (шлягер популярного белорусского вокально-инструментального ансамбля «Песняры»)?
 
 Для порядка поломавшись, согласилась. Про Яся и Станиславу, которая сидела на всю лаву, петь не стала, дабы не вызывать у женской половины компании, нежелательных ассоциаций.
 
 Исполнила свою любимую белорусскую песню: «Зорка Венера» поэта Максима Богдановича и композитора Семёна Рак-Михайловского. Заказали ещё одну, спела «Колькi в небе зор» (сколько в небе звёзд) Александра Шидловского.
 
— Оказывается, белорусский язык тоже очень красив и музыкален, не хуже украинского, – заметил кто-то.

— Вот именно! Напрасно некоторые горячие головы называют его «мужицким»! Мелодичный, напевный и завораживающий язык – разумеется, в безупречном литературном исполнении! – подтвердила я.

 После этих слов я вспомнила Марию Наумовну, мать моей институтской подруги Раечки Головнёвой. За долгие годы работы в средней школе Витебска преподавателем белорусского языка и литературы Мария Наумовна настолько сроднилась с ним (языком), что и после выхода на пенсию не изменила своим привычкам – разговаривала на классическом белорусском языке. Слушать Марию Наумовну можно было бесконечно. Каждый раз, возвращаясь из этого гостеприимного дома, я вспоминала сказку о царе Салтане А.С.Пушкина: «Сладку речь-то говорит, будто реченька журчит»
 
 Ни ранее, ни годы спустя, я не встречала учителя белорусского языка такого высокого профессионализма и эрудиции. Именно Мария Наумовна, а не школьные учителя, привила мне любовь к белорусскому языку.
 
 Возвратившись из воспоминаний своей молодости в «банкетный зал», поняла, что упустила что-то важное.

— Вот, пусть староста и говорит!

— Нет, пусть лучше она скажет!

 Обсуждался очень серьёзный вопрос: кто именно будет благодарить преподавателей за полученные знания и вручать абсолютно ненужный кафедре сувенир (ничего не поделаешь, традиция!).
 
Оказывается, за время моего кратковременного мысленного пребывания в Витебске семидесятых годов, группа решила «принести в жертву» либо старосту, либо меня.
Было понятно, что решение большинства не подлежит пересмотру, несмотря на любые доводы. Староста упорно отнекивался, ссылаясь на неумение говорить с высоких трибун и на своё нездоровье (гипертензия). Моим главным аргументом для отказа в выполнении столь почётной миссии, было плохое знание украинского языка.

— Слышали-слышали, как ты не знаешь! Лучше коренных украинцев помнишь все стихи песен! Или хочешь выбирать подарок?

 Удар был ниже пояса – я не люблю ходить в магазины. А необходимость решения трудновыполнимой задачи, выбора подарка – «пойди туда, не знаю куда; принеси то, не знаю, что», вообще привела меня в состояние ступора. Моментально (чёрт бы побрал, эти мои, мгновенно выстраиваемые, ассоциативные связи) я представила себя на месте активистки Шурочки из кинофильма «Служебный роман» Эльдара Рязанова, обнимающую знаменитую скульптуру «Персей и Пегас» – «лошади, которая ещё Будённого помнит».
 
 Пришлось согласиться. Я выучила дополнительно несколько украинских слов и произнесла в последний день занятий речь, растрогавшую даже нашего куратора. Ключевым словом благодарственной речи было слово «бажаем» – желаем, которое и произвело на присутствующих неизгладимое впечатление.
 
 Завершая свои «вкусные» воспоминания, задумалась. Зачем же наше советское государство тратило на переобучение врачей такие огромные средства, если описание процесса учёбы и усвоенных знаний, заняло лишь небольшой объём текста? А тема гастрономических изысков и пристрастий, буквально вытеснила из памяти добросовестной ученицы, почти всё «разумное, доброе, вечное»?

*Георг Вильгельм Фридрих Гегель – немецкий философ, один из творцов философии немецкого идеализма.
**Мачанка – подливка, соус. Национальное белорусское и украинское блюдо, которое готовят из нескольких видов мясных продуктов: рёбрышки, грудинка, домашняя (пальцам пиханая) колбаса. Обязательные ингредиенты соуса – сушёные белые грибы и множество специй.
***Зразы – блюдо литовской, белорусской, русской, польской и украинской кухонь, представляющее собой котлету или мясной рулет с начинкой.
****Сальтисон или сальцесон – мясное изделие из субпродуктов польской и белорусской кухни, распространённое также в Чехии, Венгрии и Украине.
*****Мацик - крупно нарезанное мясо солят, смешивают со специями, плотно укладывают в предварительно высушенный свиной мочевой пузырь и вялят несколько месяцев.