Наша собака

Это был роскошный самец шотландской овчарки, подросток. Найдёныш демонстрировал недюжинный ум и воспитанность, но имени своего назвать не мог. Пришлось читать вслух словарь, точнее, все мало-мальски подходящие существительные. Лишь два слова вызвали его интерес: штопор и название его породы – колли. Мы решили подобрать для его имени другую первую букву – «Р». Получилось мило и удобно: Ролли. На следующий день я рассказывала об этом своему классному руководителю. Когда я назвала два слова, выбранные нашим новым питомцем, и заменённую букву, физик вскинул брови: «Ну, и как вы его назвали?! Ртопор, что ли?!»

Непримиримая бабуля звала его по-своему – Роландом. Она утверждала, что не любит его и никогда не полюбит. Тем не менее, когда я чуть задерживалась из школы, она одевалась и выходила с ним на прогулку. Прожорливостью наш пёс не страдал. Обычно мы ставили миску с едой, звали Ролли и оставляли его в покое. Бабуля поступала иначе. Вероятно, из нелюбви к собаке, она закрывала дверь в кухню, становилась на колени и пела тоненьким голоском: «Рооолечка! Смотри, какие вкусные рыбки! Иди. Покушай!» Она вылавливала мойву из каши и показывала ему. Он крутил своим длинным носом. Мы хихикали за дверью. Это продолжалось некоторое время, потом бабуля отряхивала колени: «Жопа». И Ролли с аппетитом принимался за еду.

Когда в его каше попадались кубики варёной моркови, он аккуратно выкладывал их из миски в длинный ряд. Если моркови было много, ряд тянулся по диагонали через всю кухню. После того, как он вылизывал миску, на его носу образовывалась горка каши. Он шёл в комнату и провозил носом по ребру матраса бабулиной кровати так, что крупинки вытягивались на покрывале в линию. Поэтому мы всегда следили за окончанием ролькиной трапезы, чтобы поймать его в коридоре с поличным и вытереть нос губкой.

Спали мы в моей комнате каждый на своём месте – я – на диване, Ролли – на матрасике. Когда мама говорила нам «Спокойной ночи» и уходила, он сразу вскакивал и подбегал ко мне. Своим длинным носом он поддевал меня под рёбра и радостно прыгал от моего хохота – очень боюсь щекотки. Распахивалась дверь: «Ролли! Как тебе не стыдно! Ладе же завтра в школу!» Он мгновенно бросался к своему матрасику и укладывался колечком. Не успевала мама скрыться, он уже снова подпихивал свой нос мне под рёбра.

От хохота я ослабевала и не могла сказать ему строгим голосом, что пора заканчивать. Однажды  я поступила иначе – спряталась под складную спинку своего дивана. Ролли побегал вокруг, посопел в щель под спинкой, но я не могла вылезти наружу – крышка изнутри не поддавалась. Я стала командовать: «Голос! Ролли, позови маму!» Но он, наученный, что ночью шуметь нельзя, лишь стучал когтями по паркету, взволнованно бегая вдоль дивана. Лишь когда я запаниковала и завопила сама, тогда и он залаял. Мама прибежала и спасла меня.

Пёс не мог рассказать, где жил до нас и кто занимался его воспитанием, но воспитан он был! Никогда не лез в постель и даже не пытался запрыгнуть на диван или на кресло. Как-то мы решили посмотреть, как он поведёт себя на диване. Я предложила ему залезть самому, но он отвернулся. Тогда я взяла его на руки и усадила на краешек дивана. О! Собаку стало не узнать! Он весь вытянулся в струнку, не дыша, и подобрался, чтобы занимать как можно меньше места. Глаза его выражали ужас. Я сжалилась: «Ролечка, прыгай!» И он радостно побежал вон из комнаты.

Но иногда воспитание «давало течь». Дачи у нас не было, зато она была у наших хороших знакомых. И они брали Ролли на лето порезвиться на природе. Возвращался он совершенно одичавшим и вспоминал хорошие манеры не сразу. Даже пытался крутиться под столом, когда мы обедали. Мы говорили: «Ролли, нехорошо. Уходи» Он послушно выходил в коридор, шёл в прихожую, там разворачивался и возвращался. И снова всё повторялось.

Как-то нам подарили кучу неочищенных кедровых орешков, много-много. Я их обожаю. И вот, я сидела и терпеливо их чистила за столом у себя в комнате, предвкушая, как я их буду с наслаждением поедать. Начистила в блюдечко добрую жменю и пошла на кухню выбросить скорлупки. Ролли никогда не позволял себе таскать со стола. Мы ему этого тоже не позволяли. Когда же я вернулась к своим орешкам, он сидел на моём стуле и аккуратненько подлизывал последние три-четыре оставшихся на столе орешка.

Ролли был очень крупным самцом. Стоя на задних лапах, он легко равнялся ростом с нами и клал лапы нам на плечи. Очень любил стоять так у окна, сложив передние лапы крест-накрест. Тогда моя двухлетняя сестрёнка обнимала его за талию и говорила басом: «Маленький!»

Ролли легко обучался и знал более ста слов, так что, мы общались с ним не только командами. Различал свои мячики по цветам. Мы обожали его и считали заколдованным принцем. Непонятно было, кого из семьи он любит больше. Как-то мама вернулась из командировки. Ролли попрыгал вокруг неё в прихожей, потом поставил лапы ей на плечи и долго пищал и дул в ухо, жаловался, как сильно скучал. Да и вообще он любил людей, даже пьяных. Было дело, какой-то забулдыга подозвал его, и, почёсывая в холке, бубнил: «Хороший пёс, хороший, не ходи ты к этой дуре!» Одна гостья предложила ему конфетку. Он не ел сладкого, да и нельзя собакам конфеты, но Ролли из вежливости отказываться не стал. Когда она отвлеклась, он открыл пасть и оттуда выпала нетронутая конфетка.

Мне вообще казалось, что никогда и никого из мужчин я не смогу полюбить так же сильно, как свою собаку. Возможно, так и вышло….

Фотография из личного архива автора