Глава 12. Ссылка

Глава 12

Ссылка

1657 -1658 год. МОРДОВИЯ -МОСКВА 

       В глухих мордовских лесах наступила глубокая осень. Руки ломило от ледяной воды, и Ульяна с ужасом думала, как она будет жить здесь дальше. Крестьянский быт того времени не оставлял не единого шанса остаться женщиной. Это была ломовая лошадь, постоянно беременная или кормящая, недосыпающая, недоедающая, что вовсе не освобождало ее от непосильного труда, не видевшая в своей недолгой жизни ничего хоть сколько-нибудь хорошего. От такого существования они уже в 40 лет становились сморщенными, седыми старухами с пеньками вместо зубов. Здесь все обстояло еще хуже В который раз в темную воду местной речки добавился поток соленых девичьих слез.

       Уле еще повезло, ее подселили к одинокой бабке в помощь, и та ее совсем не гнобила. По собственному почину она отскоблила и отмыла дымную, темную, вросшую в землю бабкину избушку. Одна из всей деревни постоянно стирала и убирала. Другую работу выполнять не умела, хоть и старалась до изнеможения. Местные ее не признавали, считали больной и чудной, но не приставали. Ульяна ни на что не жаловалась, приспосабливалась как-то к жизни в почти первобытном этом племени.
Ребята ее не забывали, частенько подкармливали, особенно Митяй. А Мишке и Олегу приходилось много работать – содержать их просто так никто не собирался. А об их принадлежности к знатному роду не знал, кроме Митяя, никто.

       Навещать ее было непросто, только Олег на правах «брата» мог почаще, он и передавал гостинцы. А самой Ульяне хотелось видеть Мишу, и если где-то в деревне она случайно встречалась с ним взглядом, то юное сердечко сладко ныло потом до следующей встречи. Девочка не понимала пока, что к ней пришла любовь.

       Пришла она и к Олегу – ему мерещилась теперь Ульяна и во сне, и наяву. Он мог подержать ее за руку, погладить по блестящим и гладким, пахнущим душистой травой волосам, мог сколько угодно смотреть на нее. Но не мог ничего сказать о своих чувствах, пока они вынуждены были скрываться. Свои радужные планы он отложил до весны.

       Теперь Ульяна не могла унять слезы и еще по одной причине – идя с кошелкой белья на речку, она увидела, как Мишка угощает мороженой рябиной дочку бочкаря. Они весело смеялись, а проходившую мимо Улю он даже не заметил. Так было больно!

      За всю свою коротенькую жизнь она не испытывала боли сильнее. Уля сидела на шаткой мостушке на коленках, озябшие руки засунула подмышки, плакала и жалела себя. Не знала бедняжка, что для нее было бы лучше остаться дома и выйти за старого изверга, быть съеденной волками в мещерских лесах или вот прямо сейчас упасть в эту свинцовую страшную воду и утонуть. Вот пусть тогда Мишка поплачет. А может, и не поплачет. Ну, вспомнит, наверно, что была такая Ульяна Потыгина, его знакомая. Ну, утонула, что ж теперь. И заревела еще пуще. Плакала и не слышала, как кто-то присел рядом, и вздрогнула, когда под ухом раздался громкий плач.

       Повернулась – это же Мишка, он передразнивал ее! Ульяна разозлилась, быстро зачерпнула горсть воды и брызнула в хулигана. Мишка вскочил, поднял ее, поймал ледяную ладошку и крепко сжал в своих горячих обветренных и шершавых лапах. Уля смотрела в его смеющееся лицо огромными голубыми глазами и не могла наглядеться. Другая ее ручка сама протиснулась к первой, в теплое гнездышко, которое парень дополнительно согревал своим дыханием. Так они и стояли на маленькой мостушке, так и молчали, и для обоих не было минуты желаннее. А речка вслед за горючими слезами понесла дальше, к батюшке океану, на самый край земли перевернутое отражение их неземного счастья.

       С этой минуты для обоих жизнь в этом Богом забытом краю стала совсем иной – согревала светлая тайна, с которой было легче жить. Скрывать ее от других удавалось довольно успешно.

       Однажды, в холодный и вьюжный февральский день, когда добрый хозяин собаку на улицу не выгонит, к Гавриле нагрянул важный господин. Олег, переписывавший доходную книгу, аж подскочил, когда услышал знакомое покряхтывание из сеней. Он так и стоял, а ужасно стойкие чернила из дубовых орешков капали с пера на новые белые валенки, пока ввалившийся в комнату отец не сграбастал его в могучие объятия. Олег, не стесняясь, плакал, больше размазывал, чем утирал слезы. По красному с мороза лицу Владимира Головина соленая влага проделала широкие блестящие дорожки и скрылась в густой седой бороде. Следом ввалился Мишка, и теперь князь обнимал обоих своих сыновей. И Митяй стоял на пороге, комкая в руках шапку и растянув рот до ушей, радовался ничуть не меньше. За сохранность княжеских наследников ему полагалась ответная услуга и изрядно денег.

       Потом в избу набился еще народ, носили на столы угощение, затопили дальнюю баню. Мохов, предвидя хороший куш, расстарался изо всех сил.

       Гудели два дня. Все это время Ульяна не находила себе места – до нее, конечно, сразу же дошли слухи, что за ребятами прибыл отец, и не простой человек, а уж никак не меньше боярина. Девчонка дурой не была, сразу заметила, что братья далеко не простолюдины, но сейчас ей хотелось обратного. Пускай бы Мишка оставался плотником, как сейчас. А так она, приблудная, без роду, без племени, знатным господам не нужна. Тем более с приплодом. Пропадать им теперь вовсе. Сколько порывалась пойти к дому старшого – не осмелилась. Сидела, глядя в пустоту, не различая ни дня, ни ночи, не ела, не пила, не двигалась. Бабка с ног сбилась, пытаясь расшевелить ее – ни жива, ни мертва девка.

       На заре третьего дня, едва забрезжил поздний зимний рассвет, в избу, распахнув настежь дверь, влетел никого больше не боявшийся Мишка. Кинул бабке кожаный кошель с монетами, безучастную еще ко всему Ульяну завернул в тулуп и отнес в сани.

       В избу старшого тоже втащил на руках и поставил перед здоровым толстым мужиком сурового вида.

       - Это жена моя, Ульяна Романовна, без нее никуда не поеду!

       И мужик, и стоявший поодаль Олег разом присели. А девушка стояла, не в силах поверить в свое счастье – не забыл, не бросил! Некоторое время думал старший Головин, качал головой. Все напряженно молчали. Встал, махнул рукой, подошел к девке, посмотрел в лицо. Уля, наконец, смогла оторвать взгляд от пола, взглянула в прищуренные серые глаза и, сама не зная почему, улыбнулась. Князь наклонился чуток и поцеловал ее в лоб.

       - Живите! Добра вам и благословения.

       Посеревший Олег на негнувшихся ногах медленно вышел на заметенный двор. В длинные волосы набился снег, облепил брови и ресницы и перестал уже таять на щеках ледяной коркой. А он так и стоял в одной рубахе, пока спохватившийся Митяй силой не втащил в избу. Так счастье одного стало горем для другого.

       На следующий день двинулись на Москву, надо было выправлять бумаги «покойным» княжичам и Митяю. Деньги во все времена не только позволяли сказку сделать былью, но и отлично развязывали языки, а потому в столице проще было все уладить, да и затеряться. Ехали большим обозом, с комфортом. В Москве прожили весь февраль и начало марта. Непросто было сделать бумаги на такую ораву, если делать хорошо. А князь Головин проблем детям своим больше не хотел.

       Он пропадал где-то с утра до ночи, никого с собой не брал. Олег стал необщителен, растерян, являлся только ночевать. Митяй тоже был в одному ему ведомых заботах. Молодые были предоставлены сами себе. Обоим что-то нездоровилось. Ульяна в силу своего нового состояния подурнела слегка, отекла, ее часто тошнило, есть почти ничего не могла. Мишку одолевали слабость и разбитость, однако жара не было. Продуло, видать, в дороге.

       Отец даже приводил бабку, та долго осматривала Мишку, в конце концов пожала плечами,  велела заваривать черный порошок из березового гриба и ушла, денег не взяв. Только Митяй знал, что очень плохой это для больного знак – знахари не берут платы тогда, когда не в силах помочь.

       Наконец, бумаги справили, и надо было определить теперь новое место жительства. Поместья в это смутное время не особо были в цене, и Головин прикупил одно в Липских землях. Узнав о планах отца, Олег с присущим ему тактом рассказал; что не против новых земель, но сейчас у него другие планы. Он уезжает в Китай с первой дипломатической миссией в качестве сведущего по документам. Услыхав такое, все дружно разинули рты, а князь перебил кучу посуды. Олег не слушал ни увещеваний, ни угроз. Когда отец в запале пообещал отказать в деньгах, хлопнул дверью, и больше его не видели. А через несколько дней князь сообщил, что Олег уехал. По документам он теперь был Ильей Опушковым, имел какую-никакую службу и надеялся вернуться лет через пять. Просил простить его и пожелал всем счастья.
Отец благословил его и с остальными двинулся в новое место.

       Путь был уже тяжелый, самая распутица. Ульяна держалась стойко, да и Мишке получше стало на знахаркиных травках. В одном из городков, коим давно потеряли счет, остановились на большом постоялом дворе. Прыткий Митяй уже все разузнал и организовал и теперь провожал под руку на второй этаж Ульяну, которую совсем укачало. Проходя по центральному залу, где шумно обедало множество проезжих, ни он, ни Ульяна не заметили, каким взглядом проводил их высокий стройный, очень бледный мужчина, сидевший в самом углу.

http://proza.ru/2020/10/25/651