Воскресенье, Пятнадцатое

Воскресенье Пятнадцатое
Это завершение трилогии.
Начало истории: http://proza.ru/2017/10/08/271
И продолжение: http://proza.ru/2018/07/14/414

Весеннее солнце легко пробилось сквозь ситцевую занавеску, и Антон мгновенно проснулся. Секунду спустя в дверь детской заглянула мама, Антонина Васильевна, и следом за ней ворвался сладкий запах куличей.

-- Вставайте, детишки, Христос Воскресе! Пришло время разговеться.

Антоша не заставил себя долго ждать, подскочил из кровати и ткнул локтем сестренку, на что она ответила злобным бурчаньем и отвернулась к стене.

-- Христос Воскресе, Снежинка, -- не унимался Антон и чмокнул сестрицу в щеку.
-- Воистину Воскресе, -- пробормотала Снежанна, явно не заинтересованная в продолжении разговора.
Но брат проявил упрямство и заставил сестру открыть сначала левый, а потом и правый глаз. Добившись столь значительного успеха, Антоша помчался в уже освободившуюся от отца ванную и быстро умылся. Вернувшись, он обнаружил уже поднимающуюся из постели сестру и синий рисунок забавного ушастого зайчика,на ее левом бедре чуть ниже обреза розовых трусиков.
-- Снегоход, ты сделала наколку?! Что это значит?
-- Не твоего собачьего ума дело. Подрастешь, узнаешь. Проболтаешься родителям, прибью. – Старшая сестрица нередко была груба и даже поколачивала младшего братика. Впрочем, в ее любви к нему не приходилось сомневаться.
Одевшись, и даже принарядившись, брат и сестра вышли на кухню, где отец, Евгений Петрович, уже сидел за столом перед ополовиненной бутылкой Московской. Мать суетилась у плиты. Увидев детей, папаша поднялся и с громоглавным Хрисос Воскресе троекратно расцеловал обоих, потом сел и плеснул водки в две рюмки.
-- Тонька, Христос Воскресе. Пора разговеться! – столь же громогласно сообщил он.
-- Потерпи, Женя, вечером гости, -- нехотя ответила Антонина, но выпить не отказалась.

Как вкусны были мамины кутья, куличи и пасха после семи недель поста! Антон и Снежана съели по две тарелки и были не прочь повторить, несмотря на уже заметную тяжесть в желудке. Потом сразились крашеными яйцами. Антон выиграл трижды и проиграл дважды, только против Снежаны.
-- Тоша, Снежинка, -- начала мать, -- сегодня, в день Святой Пасхи, мы ждем очень важных гостей. Вы их еще не видели, но они – наша родня.  Дядя Пантелей с его нынешними связями поможет Тошке стать мужчиной, а Оля, ваша родная тетка и моя родная сестра, запросто устроит Снежанку. Женя, наливай уже за наших детей. – Евгений Петрович не стал перечить, и родители докончили уже нагревшуюся бутылку.

После завтрака все семейство отправилось на прогулку в церковь, к знаменитому в городе Невиннозачатьевскому монастырю. Наполнив свежеопустошенные бутылки из-под пива и Пепси-Колы святой водой, они заглянули в церковь в тот самый момент, когда из Царских Врат ступил на амвон популярный во всей округе Отец Пантелеймон.
-- Вот он, смотрите, -- прошептала мать, -- вот он, наш дядя Пантелей, -- и быстро перекрестила детей.

После церкви вся семья погуляла по набережной, в еще малозаметной тени верб, которые начали цвести даже при том, что снег лежал у их корней. Антоша обожал эти первые цветы нового лета. Евгений Петрович, конечно, купил и выпил на ходу пару бутылок пива. Антонина Васильевна от его предложения «оторвать от сердца» отказалась.

Вернувшись домой, семейство приступило к приему гостей. Детям было приказано прибраться в их комнате, Евгений Петрович без всяких напоминаний перемыл всю посуду и даже сподобился на мытье унитаза, а Антонина Васильевна приступила к ее безусловному шедевру, пирогу с малиной. К приходу гостей квартира сияла.

Дядя Пантелей пришел первым. Не занимая себя долгими разглагольствованиями, он выбрался из тяжелой рясы, в которой томился весь день. Под рясой оказался мундир с погонами, но почему-то крестами вместо звездочек.
-- Христос Воскресе, -- житейски сказал дядя Пантелей и поцеловался сначала с братом Женей, потом с невесткой и отроком и отроковицей. Не дожидаясь действий слабого пола, братья выпили по рюмке принесенной гостем русской водки с надписью Smirnoff на этикете, потом и за то, чтобы «о двух ногах» и за «Господь Троицу любит».
Мать Ольга припозднилась, и Антонина уже начала немного нервничать, потому что ее фирменное блюдо, утка в яблоках, уже начинала подгорать. Впрочем, нервотрепка оказалась излишней, монахиня явилась, одарив всех присутствующих лучезарной улыбкой и небольшими сувенирами. Некоторое время она сидела в своих черных одеждах, но раскрасневшись после второй рюмки, повесила свой параман и куколь на гвоздь в прихожей и явила собравшейся публике дизайнерские джинсы и майку с тем самым зайчиком, который утром удивил Антошу.
Наконец стол, покрытый парадной скатерьтью и перенесенный в «залу», которая обычно служила спальней родителей, был накрыт. На нем лоснилась вареная колбаска, манили запахом соленые огурчики, маринованные грибочки и кабачковая икра, а посредине царствовала ваза с салатом Оливье. По праву хозяина Евгений Петрович разлил остатки Смирновской и возгласил, Христос Воскресе. Гости и хозяева зазвенели бокалами и немедленно выпили и закусили. Дети чокнулись чашками с клюквенным морсом.
Следующим, по праву старшего по возрасту, слово взял дядя Пантелей. Ловким движением он произвел из ниоткуда бутылку бурой жидкости, на этикетке которой Снежана, учившая в школе иностранный, прочитала Хенесси.
-- Се кровь моя, поднесенная благочестивой паствой моей, -- с ухмылкой сообщил брат Пантелей и попросил невестку достать, если есть, свежие бокалы. Стаканы, конечно, нашлись.
Не желая уступать Отцу Пантелеймону, сестра Ольга извлекла из сумки покрытый белой плесенью батончик колбасы и пронизанный зелеными прожилками треугольник сыра.
-- Олюшка, все гнилое. Может выбросить или хотя бы помыть? – воскликнула Антонина.
-- Се тело мое, -- в тон Пантелеймону прибавила святая монахиня и попросила сестру просто нарезать салями и дорблю.
Антонина не посмела возразить, а дядя Пантелей тем временем плеснул на дно стаканов из своей бутылки. Все снова расселись вокруг праздничного стола.
-- Миряне, братия и сестрия, -- заговорил Пантелей, словно стоял на амвоне. Стакан в его руке покачивался и источал новый, незнакомый хозяевам запах. – Христос, наш Спаситель, отдал тело Свое на растерзание евреям, которые ржавыми гвоздями приколотили Его к кресту. Стоит ли нам проклинать тех жидов, распявших Его? То в душах наших. Он Сам сказал, не мир но меч принес Я вам. И все же Иисус в неизбывной благости Своей призывал паству Свою прощать нам все долги наши. Так и глаголел Он с высот Горы Гефсиманской в Нагорной Проповеди Своей. Он так и сказал, чего для буду Я прощать, если не простил ты себя. Христос был распят, но тело Его не пропало даром. Каждая капля крови Его стала вином нового Завета, стаканы с которым мы держим сейчас в наших руках. Не каждый из вас уже готов к глубокому проникновению в тайну Нагорной Проповеди, но все мы должны стремиться к этой великой тайне. Причастимся же кровью Христовой к учению Его.
Хозяева опустошили свои стаканы залпом, но дорогие гости пили по капле, позволяя божественному напитку просачиваться в каждый вкусовой бугорок языка. Евгений уже ухватил на вилку скользкий грибочек, когда Ольга остановила его.
-- Не торопись, братец. Не оскорбляй кровь Спасителя Нашего, вкуси сначала тела Его. Закусывать коньяк огурцом или грибом богопротивно, -- воскликнула она, кладя в рот кусочек сыра. Хозяева не возражали и приобщились. Антонина, правда, поморщилась от сыра, но Евгений Петрович мужественно приобщился и дорблю, и салями.
Дети, как обычно, ограничились клюквенным морсом, но колбаску и сыр попробовали.  Антоша даже не ожидал такого взрыва новых вкусов. О, невероятное соединение соли и сладости, о, божественное сочетание свежести и пропитанной веками легкой горечи мудрости. Отрок был готов вкушать се тело Христво снова и снова.
Антонина вдруг вспомнила про свою утку с яблоками и умчалась на кухню. Утка была до сих пор жива, и хозяйка подала горячее. Утка была действительно хороша, но предпочитала водку, которой оказалось достаточно в холодильнике.После нескольких (уже немного фривольных) тостов за крылья, лапы и хвосты, слово взяла тетушка Ольга.
-- Род человеческий грешен и грешен уже по рождению своему. Как смел Адам, этот первый мужской шовинист, этот плотоядный самец, взалкать и нарушить девственность невинной и богобоязненной Евы? Как мог он использовать свой детородный орган, данный Господом Нашим для совершенно иных целей, для столь богопротивных деяний? Не будь того греховного содмитского совокупления, род человеческий пребывал бы поныне в райском саде, плодясь и размножаясь лишь Духом Святым. Иисус, наш спаситель, не был бы распят, но царил бы над нами отдавая семя свое на расцвет и преумножение человечества. Как же жить нам, грешным сим? Лишь укротив плоть свою грешную молитвой и воздаянием Христу. Коль скоро и это не возымеет достаточного действия, стегать себя плетью и просить ближнего своего стегать без жалости, пока милость Господня не снизойдет на нас.

Все сидящие за столом были впечатлены речью тетушки Ольги. Антонина невольно отодвинулась от своего мужа, а Снежана бросила испепеляющий взгляд на Антона. Впрочем, Ольга продолжила уже более миролюбиво.
-- Все это, конечно, наш идеал, но и без уязвления плоти нам должно обуздывать желания и похоти наши во имя Спасителя. Вкусим же крови Его во имя Его.
Возражений не последовало, хозяева вместе с гостями выпили еще по рюмке Хенесси. Детям, как положено, достался клюквенный морс.
Вечер клонился к окончанию, и хозяйка подала на стол чай и свой фирменный пирог с малиной. Все были в восторге. Выпив еще на посошок, дядя Пантелей решил откланяться.
-- Пантюша, не спеши, у нас еще на утро осталось, -- отговаривал его Евгений Петрович, но святой отец остался непреклонен. Заторопилась и мать Ольга.
-- Куда же вы, -- восклицала Антонина Васильевна, -- ночь на дворе, куда же пойдете?
Опасения были искренни, но безосновательны. У подъезда стоял лимузин с шофером, ждавший гостей с самого начала. Вежливый охранник в штатском распахнул дверцы сначала Отцу Пантелеймону, потом и Матери Ольге.

-- Нестяжанием и раскаинеем свят человек, -- возгласил святой отец из опущенного стекла, -- Христос Воскресе.
-- Воистину воскресе, -- ответили хозяева и дети.
-- Лишь убиением плоти... – начала было Мать Ольга, но автомобиль тронулся, и ее слова растаяли в ночном воздухе.

-- Дети, пора спать, -- объявила Антонина Петровна, начиная собирать посуду со стола, -- вам утром в школу.
Дети не возражали, но Антон успел совершить маленькое чудо.
-- Эй, Снежок, давай попробуем этой крови христовой, которую вкушали взрослые. Я спер бутылку со стола, и там немного осталось.
-- Это богохульство, Тошнотик. Господь сказал, не укради. Наливай уже.
Брат с сестрой чокнулись. Первый маленький глоток обжог рот и горло Антона, но через мгновение он почувствовал аромат изюма и чего-то мало знакомого. Второй и последний глоток лишь подтвердил это ощущение. Тело Антона повисло в воздухе, и чтобы не упасть, он быстро улегся в свою постель, не интересуясь реакциями сестры. Его сновидения были стремительны и быстротечны. За ним гнались волки, и он убегал. Он мчался по горному склону, который видел однажды по телевизору.
Потом его сон сделался более детальным. Он, почему-то в обличии своей любимой сестры, выезжал из своего немыслимо богатого офиса, отправляясь в свой не менее роскошный загородный дом...
Вот первый сон: http://proza.ru/2017/10/08/271
И продолжение: http://proza.ru/2018/07/14/414

Не берусь утверждать, что этим все закончилось.