Аграфена

Долгая-долгая жизнь будет у этой простой деревенской девочки.
Родилась она в бедняцкой семье Жиряков. "Жиряки", конечно, народная
шутка: какие жиряки? Семья концы с концами не всегда сводила.
Когда девочка, а звали её Аграфена, вошла в возраст на выданье,
беднее семьи, куда бы она могла войти, кажется, и быть не могло...
Однако, нашлась такая семья. И парень - Семён - был неплохой, но
ленивый.

Да надрываться-то ему и негде было: в безлошадном хозяйстве землица
оставалась невспаханной, а если кто, сжалившись, предоставлял им
свою лошадку, то не в срок, пахали на ней кое-как и нормального урожая смешно
было ждать.

И тут грянула коллективизация. Для нормальных хозяев - это было бедствие.
Их всех немедленно в мироеды записали, отобрали всё, что можно отобрать,
вплоть до жилья. Многих выселили и куда-то вывезли. Возврата им уже
не было.

Аграфена с Семёном, как бедняки, вошли в актив села, им дали "бумажки",
которые они показывали, заходя в избу и хватали всё, что видит их завидущее око.
Однажды Сёмка под утро вернулся домой. Можно сказать, приполз - поздним вечером возвращался он из конторы правления, его подкараулили мужички, мешок на голову накинули и так отдубасили, что он провалялся на земле до рассвета... С тех пор сильно похварывал. Даже ясно стало: не жилец на этом свете.

У Аграфены с Семёном, трое деток народилось, и Семён в свои двадцать девять
преставился. Голосила Аграфена, причитала - такое горе навалилось.

Бегут год за годом. Война началась и закончилась, мирное время. Трудное,
не хлебное. Двоих дочек Аграфена в Москву отправила. Отходничества из колхоза молодёжи не давали, но за заслуги перед колхозом в годы его становления, Аграфену
уважили, дали справки на получение паспортов. А сына она при себе оставила.
Он в пятнадцать лет на трактор сел. Тогда ХТЗ и ЧТЗ были, а потом уж как
сел на дизельный, так и работал более сорока лет.

Женила его Аграфена в двадцать лет. Сноху семнадцати лет высватала,
сиротку безответную.
Самой и пятидесяти не сравнялось, а она сноху, почти ребёнка, за себя
свекловичницей поставила. Молодые день и ночь
работали в колхозе и дома.

Её хобби, да и основным занятием стало по покойникам петь. Село громадное, мрут, чуть не каждый день. Три дня сидит около покойника - поёт. Потом поминки девять дней, сорок, полгода, год... И так по каждому. Поёт, общается, пьёт-ест вкусно.
Хорошо живётся! Как-то возвращается домой, внучка увидела её в окно и говорит матери: Алка Пугачёва идёт...
Посмеялись.

Аграфена почти с пятидесяти лет представлялась больной, собиралась умирать,
и каждой соседке наказывала, как умрёт, чтобы приходила обязательно
купать её!

А ей уже семьдесят миновало, восемьдесят, восемьдесят пять... восемьдесят семь.

Слегла Аграфена. Сноха, сама пенсионерка, ухаживала за свекровью, но, когда
стало ясно, что больная старушка уже не поднимется, вызвала дочерей.

Они приехали, конечно, на себя взяли все заботы о матери. Мать всегда очень любила поесть. Наперебой кормят её, но, как говорят в этих местах, душа уже ничего не принимает. И одну-две ложки бульона не удаётся влить в болезную - отворачивается, отказывается.
Водичкой смочат ей губы, ложечку сладкой водички или сока вольют в рот вот и всё.
Соседки приходили к дому, спрашивали, как Аграфена себя чувствует, напоминали, что обещали её омыть после кончины.

Тает старушка на глазах. Как-то повернули её на левый бочок, лицом к стене.
Лежит, затихла. Сноха говорит - давно уж так лежит, надо повернуть.

- Не надо маму трогать, беспокоить, - запротестовали дочки.

А у снохи душа болит. Да ведь вредно так долго лежать на одном боку.
Тронули бедняжку, а она уже остыла...

Хотела сноха за женщинами сходить, чтобы искупать Аграфену, просьбу её
исполнить, но дочки руками замахали:
 
- Сами искупаем! Все посмотрят, как мама высохла, скажут, что мы и не кормили её!

А пели по Аграфене с чувством! Товарки её закадычные...